Dragoste în ciuda

      Я бегу по лесу, улыбка не сходит с моих уст, а в волосах яркими бликами играет солнце, мелькающее за стволами «несущихся» в темпе моего передвижения деревьев.              Слышу за спиной мужской окрик баритоном, ласкающим мой слух:       — Всё равно догоню.              Чуть поворачиваюсь и взвизгиваю, видя руку Влада почти у самого плеча. Лёгкий задор придаёт мне силу, и я отскакиваю от него, уворачиваясь, меняя направление в другую сторону, мысленно празднуя победу, но не тут-то было. Мужчина хватает меня за руку и тянет на себя, центробежная сила движения, и моё разгорячённое «охотой» тело неумолимо падает в его раскрытые объятия. Крепкие руки охватывают мою талию и прижимают к себе так сильно, что я чувствую, как трещат мои кости, мои ладони скользят по предплечьям, поднимаясь вверх к сильным плечам, охватывая спину, прижимаясь к щеке, приласкавшись.              Его хриплый смех и фраза, тонущая в желании и в сбивающемся от бега дыхании:       — Pisoiul meu*.              Только теснее прижимаюсь к нему, одновременно отнимая лицо от его груди, и насмешливо смотрю в загорающиеся глаза. Он подталкивает меня, заставляя отступать назад, и я упираюсь спиной о шершавый ствол старой сосны.              — Провоцируешь, doamnă**, — выдыхает Влад и тянется ко мне за поцелуем.       — Скоро свадьба, — шепчу я и встречаюсь с его губами.       — Хочу взять тебя прямо здесь и сейчас, — отрыв и вновь лёгкий поцелуй.              Короткое касание, растаявшее на губах, горящий взгляд, в котором, кажется, тонут звёзды, проходится по моему лицу и опускается на высоко поднимающуюся и глубоко опадающую грудь, дыхание сбивается, когда он дёргает шнуровки лифа. Жадный взгляд на обнажившиеся, среагировавшие на холодный воздух, заострившиеся соски, затем на моё раскрасневшееся лицо. Я замираю. Не отводя от меня глаз, не позволяя отрывать от него взор, он целует меня глубоко, сладостью разливаясь в моей крови, заставляя ноги слабеть. Влад прижимается ко мне, а я чувствую, как внизу меня разрастается цветок ранее неизведанного мною чувства — желания отдаться любимому мужчине. Слышу как будто со стороны, что стону, бесстыдно приникая тазом к его паху. Откидываю голову назад, подставляясь под быстрые поцелуи, ощущая, как он упирается своим вожделением в мой живот. Прикрываю глаза, неожиданно вскрикивая и опуская взор на него, хитрый прищур родных глаз, но и намёка нет на улыбку, он покусывает мою грудь и тут же целует в жалящие укусы, как будто извиняясь.              Собирая кожу губами и тут же отпуская, возвращается к губам, вкладывая всю свою страсть в этот поцелуй, отчего руки мгновенно начинают дрожать, глаза прикрываются от неги. Затем резкий контраст, и его тепло оставляет меня. Пытаюсь сфокусировать свой взгляд на нём, а его ловкие пальцы уже шнуруют платье.              — Холодно в лесах в это время года, — оправдывается он и, справившись с лифом, вновь смотрит жадно.              Берёт за руку и выводит из леса под улюлюкающие звуки придворных. Они кричат нам в лица:       — Mireasa șimirele! Mireasa șimirele! ***       — Чему они радуются? — недоумённо спрашиваю я, улыбаясь им.              Влад по-доброму усмехается и отвечает:       — В Валахии есть традиция: в феврале девушки бегают по лесу, а парни их ловят, «охотник» и «дичь» по осени женятся.              Прикрываю рот, хихикнув:       — Не февраль же, осень как раз.       — Как думаешь, предложи я султану отпустить нас в феврале в мои земли, он бы это сделал? — взгляд становится суровым, не хочу, чтобы он вспоминал о времени, проведённом в Османской империи, нам открывается возможность другой жизни, и мне хочется сосредоточить его внимание на настоящем и помочь устремить взгляд в будущее.       — А если бы ты меня не поймал? — предполагаю.       — Исключено, — возражает, чуть сжимая ладонь.       — А если бы ты поймал другую? — испытующе глядя.              Глубокий вздох, пожалуй, слишком по-театральному, тут же выдаёт:       — Мне бы пришлось на ней жениться.       — Эй! — гневно возражаю я.              Он хохочет, видя, как я дую губы.               — Традиции, — сдерживается от смеха, — не обижайся, — останавливает и легко целует в висок, тут же серьёзно говорит: — Отец Илларион хочет с тобой встретиться.              Киваю и тут же поспешно отвечаю:       — Хотела сама увидеться с ним.              Мой взгляд затуманивается задумчивостью, откуда меня тут же выдёргивают слова любимого:       — Тебя никто ни к чему не принуждает.              Я вновь киваю.              — Ты говорил, вспомни же, что и я сказала.              Влад улыбается и ещё крепче сжимает мою ладонь. В окружении смеющихся придворных мы возвращаемся во дворец. Вначале казавшийся мне мрачным, с многочисленными башенками и бойницами, неприступным, теперь же он стал для меня настоящим домом с горячим очагом, вкусной пищей и любящим сердцем. Слуги хорошо исполняют свою работу, но я вижу, что они не любят меня как своего хозяина и, возможно, никогда не полюбят: что бы ни сделала, для них я чужестранка, по какой-то нелепости судьбы оказавшаяся рядом с их королём, словно околдованным экзотической красавицей и её восточной сказкой.              — Встретимся в зале, — лёгкое пожатие, ладони с неохотой расстаются, ловлю себя на мысли, что мне всё тяжелее это делать.              Иду в свои комнаты, самые светлые. Улыбаюсь. Влад и о такой детали позаботился, чтобы мне было комфортно, ведь на моей родине солнца много, в отличие от здешних мест. Но он и не догадывается, что моё солнце — это он. Служанка подготовила платье и аккуратно разложила его на кровати. Тёмно-синее, закрытое, скромное. Хороший выбор, чтобы встретиться со служителем церкви. Девушка замерла в ожидании команды, почтительно опустив голову. Она всегда услужлива, но крайне холодна. Достаю из шкатулки, стоящей на туалетном столике, браслет с несколькими камешками граната, красный камень будет хорошо сочетаться с её бледной кожей и чёрно-смоляными волосами.              Протягиваю ей украшение и говорю:       — Cadou****.              Она вскидывает на меня удивлённый взгляд, потом вновь смотрит на браслет, её глаза загораются, но она отрицательно мотает головой.              — Nutrebuie*****, — отвечает и вновь часто мотает головой, пятясь назад.       — Nu voi spune nimănui nimic******, — вкладываю в ладонь украшение и прикладываю свои руки к сердцу.              Девушка улыбается и надевает себе на руку, мимолётно любуясь, кланяется мне. Я киваю головой. Она помогает мне одеться и сопровождает меня вниз по бесконечным лестницам. Отпускаю её, хочу прогуляться. Сад отцвёл, поник яркими красками, словно праздный гуляка на пороге зрелой жизни, понимая, что надо готовиться к достойной старости.              Замираю, слыша голоса, один из которых мне знаком, но что-то останавливает меня, наверное, эта фраза:       — Мне нравится ваша религия.              «Аслан?!» — проносится удивлённо в голове мысль, как-то не укладывается это в его образ.              — Ты слишком рьяно взялся за изучение её основ, это похвально, но вера в Живого Бога предполагает спокойствие ума, ты горишь сердцем, и это прекрасно, но остерегись пока слишком приближаться, Его огонь мягок, как огонь Неопалимой Купины, но может и пролиться серой на голову грешников, — это, наверное, отец Илларион, я выглядываю из-за кустов и тут же встречаюсь с внимательным взглядом живых карих глаз, которыми он сейчас улыбается, мне показалось это добрым, так мог Влад, наверное, всем румынским мужчинам это свойственно.              Аслан, проследив за взором отца, замечает меня и широко улыбается. И я бы, наверное, подбежала как раньше, пожала руку, обняла бы, но сейчас это было бы несколько неуместно и вызвало бы вопросы. Подхожу к мужчинам и слегка кланяюсь, ровно так, чтобы выразить почтение и не упасть в подобострастие. В глазах служителя церкви мелькает уважение.              — Госпожа Лале, — уточняет он, а зоркие тёмные глаза как будто считывают меня, крючковатый нос не портит его лицо, наоборот, придаёт несколько усталому ему определённой остроты, в забранных в хвост тёмных волосах мелькает седина, взгляд падает на руки, сжимающие книгу в тёмной обложке.              С удивлением смотрю на Аслана, который складывает руки чашей, склоняет перед отцом голову, тот, благословив крестом, отпускает парня. Впрочем, рыжий верен себе, он подмигивает мне и удаляется быстрым шагом. Возникает неловкая пауза для меня, но только не для отца Иллариона. Он рассматривает меня так, словно пытается понять, можно ли мне доверить некую тайну. Опускаю глаза вниз, слыша фразу.              — Прекрасное дитя далёкой страны, красивых сказок, неспешного быта, мудрой рассудительности, торговли с азартом, — начинает и улыбается, когда я удивлённо вскидываю на него глаза, так не похоже на Османских мудрецов с вечными запретами и нравоучениями.              Открываю было рот, но он продолжает, улыбаясь в усы:       — Думаешь, я начну поучать или буду запугивать?       — Я ничего такого… — немного ошеломлённо, к тому же он прекрасно говорит по-турецки, что ставит меня в тупик.       — Знаю, дитя, — он как будто смягчается, хотя его тон до этого нельзя назвать суровым. — Меня, как и твоего будущего супруга, в возрасте шести лет забрали в Османскую империю.              Киваю, внимательно всматриваясь в лицо, которое не выражает никаких эмоций, лишь констатирует это как факт своей биографии.              — Тебе, наверное, интересно, почему я позвал тебя на разговор, — не спрашивает, но мне необходимо ответить.       — Согласна принять веру мужа как свою, — отвечаю слишком поспешно.              Он улыбается широко, но произносит то, что меня ещё больше ставит в тупик:       — Отказаться от веры после замужества почти так же невозможно, как и от мужа.       — И не собираюсь, — отвечаю.       — Не знаешь о чём говоришь, — сводит брови к переносице. — Как только примешь православие, твоя земля не будет тебя защищать…       — У меня будет муж, — немного дерзко.              Вновь улыбка и фраза, которой отец Илларион окончательно завоевал моё доверие:       — Бог един, все религии так или иначе несут знания, но дело ведь не в этом: если примешь крест, что носит твой будущий муж, ты обретёшь нас себе в помощь, нас — это целую страну, людей, которые станут твоими подданными, а если мудро будешь управлять нами, помогать, заниматься благотворительностью, тебя понесут на руках, мы пойдём ради тебя по любым дорогам, к достижению любой твоей цели, а своим поведением ты окажешь мужу неоценимую услугу, вас воспоют в веках, на этой земле живут самые добрые и благодарные люди.              Мурашки бегут по спине, и я киваю, он не требует согласия, но я уже выразила его.              — Приходи на службы по утрам вместе с повелителем, люди будут видеть твои старания и намерения, — читает мысли, будто то, о чём думала недавно, то, чего мне не хватает здесь, — потихоньку освоишь язык, привыкнешь, тогда и крестим.              Мне нечего сказать, и я вновь киваю, для меня уже всё решено, ещё тогда, в мрачном лесу, когда мы с Владом словно обручились, когда нас обручила сама земля Валахии. Хочу вернуться обратно в замок, но вижу Аслана, задумчиво смотрящего на горизонт, его спина напряжена. Он стоит у каменного ограждения. Неслышно подхожу, заглядывая вниз, и вижу бездну, открывающую потрясающий вид на горы, леса и долины.              — Льва не обманешь, хитрая овечка, — произносит он и поворачивает голову, по-доброму усмехаясь.       — Мог бы и притвориться, — мне становится немного обидно, поворачиваю к нему голову и вижу, что его глаза вновь обращаются к небу.       — Познакомилась с отцом Илларионом? — спрашивает словно бы невзначай.       — Да, весьма любопытный и очень лёгкий в общении, — делюсь с другом впечатлениями.       — Обманчивая лёгкость, он многое видел, многое знает, — говорит серьёзно, я удивлённо гляжу на него. — Эта земля, — он кивает головой, и я вновь смотрю на небо, — таит в себе много загадок и тайн, а церковь здесь стоит на страже всех людей, она защищает от того, что есть в лесах и непроглядных топях, как и Влад, теперь вынужденный защищать не только свою страну, но и другие народы от османов, — он замолкает и испытующе смотрит на меня.              Знаю, что он не хочет обидеть меня, ведь я из семьи тех, кто когда-то угнал их в плен.              — Аслан… — начинаю, но он прерывает.       — Здесь начнётся наша новая жизнь, это та земля, которая гостеприимно нас приняла…       — Ты решил остаться? — радостно спрашиваю его я.              Он улыбается:       — Да, — чуть гордо вздымает свой подбородок, — и принимаю их веру, она глубже, чем я когда-либо знал.       — Тебе не хочется… домой? — осторожно, заметив напряжение в плечах, но он вновь лениво их расправляет, словно бы лев, переминаясь с лапы на лапу.       — Хочется, но дом моего отца разрушен, я приду на пепелище, — он опускает голову, — а здесь у меня есть вы, не важно, где твой дом, важно лишь одно, что те люди, которых ты считаешь своей семьёй, всегда с тобой.              Он прав, тысячу раз прав, я оглядываюсь на замок, высящийся огромной громадой, и понимаю, что счастлива здесь по-настоящему и что земля Влада становится и моей. Попрощавшись с Асланом, спешу обратно, мне хочется видеть его сейчас, немедленно, чтобы разделить с ним мой восторг, чтобы он почувствовал мою любовь. Узнаю, что он в кабинете, но замираю, слыша, как он с кем-то громко разговаривает.              — Народ недоволен, мой король, — голос принадлежит одному из советников.       — Вы не даёте ей шанса, — говорит гневно, — я ваш повелитель, я так решил.       — Ты пошёл на поводу у турок вопреки воле отца, вопреки решению советников, ты привёл чужестранку к себе в дом, мы не запрещаем тебе сожительствовать с ней, — тот делает паузу.       — Нет, — гневно вскрикивает Влад и хлопает кулаком по столу, — она моя будущая жена, и это то, что вы не сможете изменить.       — Но мой король… — пытается утихомирить буйный нрав правителя вельможа, но не надо было открывать ящик Пандоры, легко улыбаюсь.       — За время моего отсутствия что сделано вами всеми? Я проехался по близлежащим деревням, чтобы увидеть, как живёт мой народ… А дороги? А полупустая казна?       — Но мой король, — пробует возразить тот, — неурожайные несколько лет, падёж скота…       — Не пробовали в эти годы не облагать оброком крестьян? — спрашивает насмешливо.       — А казна? — спешно парирует вопросом на вопрос.       — Всё равно пустая, — возражает Влад, сдерживаясь от смеха. — Воровать меньше будете, а люди начнут спокойно селиться в одном месте, никуда не двигаясь, а потом будут платить, и им не в тягость будет, продукты в разы дешевле будут, пробовали когда-нибудь думать не только о своём кармане?              Судя по тому, что сановник молчал, ответить тому было нечего.              — Идите, завтра жду отчёт о состоянии дорог, — Влад неумолим.              Я отхожу в сторону, по коридору слышится тяжёлый вздох и причитания:       — Этот ещё требовательнее, чем старый.              Захожу в кабинет Влада и застаю его внимательно рассматривающим карту. Его задумчивый взгляд поднимается на меня, и последние печальные мысли развеиваются.              — Ты занят? — спрашиваю, а сама лёгкими шагами уже спешу к нему.              Он усмехается, а я ускоряюсь и прыгаю к нему на колени, пытаясь зарыться в рубашке. Влад всё так же задумчив.              — Скажи, что беспокоит тебя, свет очей моих? — обеспокоенно спрашиваю.              Он внимательно смотрит на меня и чуть поводит головой:       — Не хочу тревожить тебя, душа моя, — и вновь опускает голову, задумчиво, глазами проходясь по карте.       — Так буду ещё сильнее, — словно с ребёнком разговариваю, поднимая его подбородок, притягивая к себе.       — Мы в относительной безопасности, пока Мурад у власти, — выпаливает он, смотря на меня. — Может, будут набеги, незначительные, пока мы платим дань… Так уж получилось, что моя страна как ворота в Европу для Османов, им мы нужны как некий плацдарм для дальнейшего броска, их цель — территории за нашей, они перемелют нас как народ, им плевать на наши жизни, их цель — золото папской короны.       — Если бы я смогла что-то сделать, — с прискорбием заключаю я.       — Уже, — говорит, очерчивая пальцем скулы. — Ты рядом, этого достаточно.              Я глажу его лицо:       — Мы со всем справимся, я верю в тебя.              Наши лбы на миг соприкасаются, и он смотрит уже веселее.              — Соскучилась, — шепчу, ладонями спускаясь по груди вниз, опоясывая руками его торс, словно пояс-оберег.              Его подбородок упирается в мою макушку, и он обнимает меня так крепко, что моё сердце заходится. Мы чуть отталкиваемся друг от друга, и он целует меня сначала легко, медленно, переводя жаркое безумие момента в огненное торнадо. Его ладони судорожно сжимают мою талию, беспорядочно поднимаясь к груди, так же быстро оказываясь на бёдрах.              — Твоё платье слишком закрытое, — мужская ладонь сжимает грудь, и он рычит от бессилия, желая притронуться к обнажённой коже.              Его объятия обжигают, как и губы, но то, что во мне рождается от одного его взгляда, прикосновения или поцелуя, заставляет меня забывать о том, кто я такая, следуя только велению плоти. Его ладонь сжимает волосы на затылке, собирая их в небрежный комок, а вторая тянет подол платья вверх. Губы растягиваются в невольную улыбку. Влад отрывается, непонимающе смотря на меня.              — Твои советники против меня, — проговариваю в уста.       — Пусть только посмеют, — шепчет, ткань, поднимаясь вверх, рождает сотни мурашек на коже, пальцы ласкают кожу бёдер, двигаясь выше, легко задев треугольник, затем вновь вернувшись к бёдрам, мягко, но требовательно разводя ноги в белых чулках.              Предвкушение ласк. Задыхаюсь, когда его ладонь вновь поднимается вверх и чуть сжимает меня. Распахиваю глаза, ощущая на губах улыбку, голубые глаза внимательно следят за моей реакцией, когда его пальцы аккуратно двигаются, очерчивая мигом набухшие и увлажнённые складочки. Синева во взоре стремительно темнеет, как небо над землями Валахии осенью, когда я веду бёдрами, теснее приникая к его пальцам. Он утробно стонет. Мои ноготочки впиваются в его спину, защищённую тонкой тканью рубашки. Влад, не отводя от меня горящего взгляда, поводит пальцами вперёд и вниз, ощущаю, как смазка холодит внутреннюю сторону бедра. Хочу откинуть голову назад, но он не даёт, так же как и отвести взгляд, я стремительно краснею, но отказаться от блаженства, которое он мне «причиняет», не могу, это выше меня. Его большой палец кружит на точке удовольствия, спускаясь вниз, присоединяясь к другим пальцам, вновь отрываясь, так что я задыхаюсь, чувствуя, как меня сносит волнами, как тёплая жидкость, толкаясь, выплёскивается из меня, словно со стороны слыша свой сдержанный стон. Открывая глаза, сталкиваюсь со взглядом Влада, такой борьбы я в нём ещё не видела.              — Всё, что происходит и произойдёт, правильно, — говорю я, чувствуя, как он сильнее сжал мои волосы. — С тобой не может быть по-другому.       — Я не всегда делал правильные вещи, — признаётся он неожиданно и отводит глаза в сторону. — На войне я узнал себя с другой стороны.              Я задумываюсь, но лишь на секунду:       — Откройся мне, я не перестану любить тебя меньше.       — Нет, — как отрезает, тут же смягчаясь. — Но в тебе я вижу смысл того, что существую, ты как свет в моей тьме.       — Иногда нужно делать то, что мы делаем, — я не знаю, как далеко и в чём он зашёл, но видя то, как он смотрит на меня, осознаю, что ближе меня у него никого нет, как, впрочем, и у меня.              Веду бёдрами, чувствуя, как в ответ его руки сжимают моё тело и волосы. Влад решается и подхватывает меня на руки, вставая. Наши взаимные улыбки как солнце, которое сейчас освещает пространство залы. Он проходит через весь кабинет, толкая ногой дверь, и мы оказываемся в небольшой уютной алькове. Я вопросительно приподнимаю бровь, но вместо ответа мужчина целует меня, узнаю Влада: работать так, чтобы прерываться на небольшой отрезок сна, только для восстановления сил. Смотрю на него, вижу, как возмужал, но по сути мальчишка, который всё старается делать правильно. Тянусь к нему за поцелуем, коротко покрывает губы своими, и в промежутке шепчет:       — Nerăbdător*******.       — Муж и жена — одна сатана, — отвечаю, уже начиная понимать некоторые слова удивительного языка.              Он улыбается удовлетворённо, сжимая мои бёдра руками и усаживая на разобранную кровать. Влад немного смущённо морщит нос, но я не даю ничего ему сказать и проявляю инициативу, придвигаясь ближе и целуя его нежно, скользя губами по его. Хитрый прищур, плеснувшееся море в глазах, руки нежно оглаживают плечи, спускаясь к груди, сжимая её легко и очерчивая, бегут вниз.              Встаю перед ним и оборачиваюсь спиной, призывно смотря через плечо, чуть пожимая им. Влад встаёт за мной, очень близко, его дыхание на моей шее, и я прикрываю глаза от того, как его крепкие ладони бегут по спине, а пальцы ловко расплетают шнуровку платья. Оно тяжёлым грузом опадает к моим ногам. Влад разворачивает меня к себе, через мгновение камиза летит куда-то в угол, я же остаюсь обнажённой перед ним. Но нет стыда у меня. Он покрывает каждый сантиметр моего тела поцелуями, лёгкими, нежными, прижимая ладонями мои бёдра к себе. Прерывается только лишь для того, чтобы посмотреть, всё ли со мной в порядке. Вопрос в глазах, киваю головой, прошу продолжить. Вновь поцелуи: губы, шея, грудь, живот, подрагивающий от ожидания его ласк. Мужчина на коленях передо мной. Он целует меня там, где не целовал никто. Мои ноги дрожат, и я подаюсь вперёд, он подхватывает меня, удерживая. Россыпь поцелуев по ногам, чулки под его ладонями томно скользят по коже вниз, ещё сильнее усиливая потрясающие тактильные ощущения. Он встаёт на ноги, врываясь горячими влажными губами в наш поцелуй, становящийся всё более невоздержанным, под ладонями, обнимающими его плечи, ощущаю, как он дрожит, он сгорает от страсти так же, как и я. Влад подталкивает меня к постели, давая возможность удобно усесться, вставая передо мной. Он берёт мою ладонь и тянет к паху.              — Хочу, чтобы ты привыкла ко мне, — шёпот, срывающийся оттого, что я притрагиваюсь к твёрдому стволу сквозь плотную ткань штанов, поглаживая, чуть сжимая, слышу сдержанный стон, как тяжело дышит, вижу бусинки пота на его лбу, мужчина на несколько секунд отклоняет голову назад, прикрывая глаза.              Он освобождается от одежды, а я отвожу взгляд, затем вновь возвращаю, видя одобрение в его глазах. Влад помогает мне устроиться удобнее, и я откидываюсь на мягкие подушки, его ладони оглаживают внутреннюю часть бёдер, широко разводя их. Склоняется так, что наши губы встречаются, мои руки кружат по сильной спине, его — сжимают грудь, пропуская соски между пальцами, чуть скручивая их, заставляя моё лоно содрогаться в сладостном ожидании. Чувствую, как он упирается в меня, не входя, словно бы дразня или опасаясь, потираясь о нижние губки головкой члена. Влад не отрывает взгляда от меня и, чуть отстраняясь, берёт мою ладонь, протягивая её вниз, укладывая на напряжённый пах.              — Не хочу сделать тебе больно, — хрипит мужчина, его взгляд успокаивает. — Так ты сможешь меня контролировать.              Я киваю, напряжена до предела. Его губы возвращаются к моим, и он шепчет в них:       — Расслабься, я никогда не причиню тебе зла.              Вздыхаю, ощущаю, как напряжение спадает, подчиняюсь силе нашего взаимного желания. Он несдержанно целует, вытянутыми руками упираясь в матрац, так что я чувствую тепло его рук, и начинает двигаться, толкаясь вперёд, безотрывно смотря мне в глаза, пытаясь предвосхитить любое недовольство, ладонями вжимаюсь в его пресс, чувствуя, как он останавливается и покрывает поцелуями моё лицо, врываясь в рот, вновь начиная двигаться, понимая, что сопротивление «сломлено». Ещё одно движение, и я ахаю от боли, но не контролирую его. Томные взгляды, напряжение, перерастающее в удовольствие… Теперь уже сама хочу его губы, легко касаюсь… Беспорядочная хора языков… Его движения ягодицами, неспешные, он сдерживается, ощущаю это кончиками пальцев: напряжённые узлы мышц, подрагивание ягодиц, тяжёлое дыхание на моей ключице, поцелуи, которые заставляют забыть эту острую боль, и всё же желание острее, заманчивее. Он поднимается, не выходя из меня, садится на колени, оставляя меня удобно лежать на подушках, приласкав грудь и живот нежными касаниями. Всхлипываю, когда Влад вновь начинает двигаться. Его ладонь сжимает мою грудь, а большой палец кружит внизу, настойчиво прикасаясь к точке удовольствия. Мужчина проводит меня через контраст боли и наслаждения.              — Trandafirul meu…******** — мужской захлёбывающийся шёпот заставляет раствориться в ощущениях, и не остаётся ничего в этом мире, кроме раскачивающихся движений, взглядов и нашего желания, кажущегося почти осязаемым сейчас.              Его ладони беспорядочно кружат по моему телу, сжимая бёдра, грудь. Он сильнее толкается во мне, вновь припадая для поцелуя, обнимая в талии, шепча что-то на румынском настолько нежное и певучее, что я таю в его объятиях, слыша его учащающееся дыхание и еле сдерживаемые стоны, ощущая, как он пульсирует во мне и судорожно сжимает меня в объятиях, как целует моё лицо и шею.              Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Солнце в зените, его лучи проходятся по комнате, освещая глаза Влада, которые становятся нестерпимо яркими, обещающими вечное счастье и блаженство.