Твой».
Мехмед ещё раз окинул взглядом, похожим на преддождевое небо, письмо и увидел, как его пальцы задрожали, посыпая песок на чернила, чуть подождав, встряхнул и вновь вышел на балкон. Повелитель Османской империи, ухватившись за перила, вгляделся вдаль. Он словно бы хотел преодолеть расстояние одним движением мысли, увидеть, притронуться, сжать. Султан уже знал, что через несколько дней на диване будет принято решение объявить войну Владу Басарабу и пойти армией в его земли. Мехмед жаждал лицезреть его склонённую голову перед собой, а потом окровавленную, выставленную на всеобщее поругание. — Готов ли ты, Влад, к тому, что твою жену будет иметь любой янычар, что пожелает, а дети забудут родину, забудут тебя, а, вырастив их, я, убивший их отца, получу от них сыновью благодарность? — Мехмед ядовито ощерился, гнев не находил выхода. Он глубоко вздохнул, на несколько секунд прикрыв глаза. Затем залихватски свистнул, подозвав к себе почтового голубя, видя, как он спустился и готов к отправке. Несколько ловких манипуляций, и птица взмыла в небо, унося с собой частичку души самого могущественного человека в мире. Дорога близ замка в Валахии. Колкий, пронизывающий осенний ветер словно бы поставил перед собой задачу выдуть тепло из меховых накидок пары, не спеша передвигающейся на скакунах. Влад повернулся к Лале и заботливо оглядел её фигурку, бледное лицо, обрамлённое крупными кудрями, бескровные, почти синие губы. Позади на почтительном расстоянии их сопровождали воины, готовые в любой момент отразить атаку. — Замёрзла? — спросил он, и глаза самого глубокого зимнего цвета неба задрожали. — Что сейчас будет? — прошептала она, ловя его взгляд. Влад нервно покусал губы и вновь посмотрел прямо перед собой. Напряжение между двумя любящими витало в воздухе и не развеивалось, несмотря на сильные порывы ветра, таящего в себе запах сырой земли и тот неуловимый аромат осени, предвестницы зимы, несущей на полах своего плаща снегопады и стужу. — Ты тоже считаешь, как все эти трусы бояре, что я поступил опрометчиво? — презрительно выплёвывая слова, проговорил он, ему хотелось пришпорить коня, но он сдержался, кожей чувствуя боль жены. Лале, глубоко вздохнув, посмотрела на спину мужа и решила поравняться с ним. Влад повернул к ней голову, её лицо было сосредоточенным, а в глазах ни капли осуждения, порицания — всего того, что он боялся увидеть. Его губы наметили улыбку. Лале скользнула глазами по его верхней, видя, как чуть растянулся шрам над ней, и её брови чуть сдвинулись. Мужчина облегчённо вздохнул. Ему и не требовался её ответ на его вопрос. — Мехмед пока не знает, а если и знает, то ему нужно время, чтобы принять решение… — начал он и сжал поводья. — Мехмед объявит войну, Влад, и не оставит камня на камне, — сказала за него Лале. Он посмотрел на неё мрачно, исподлобья: — Я сделаю всё для того, чтобы ни ты, ни мои дети, ни мой народ не пострадали, эта земля и так достаточно вынесла, хватит! — вскричал и отвернулся, чтобы она не увидела отсутствие надежды в его взоре. — Мы с Димитрием и Асланом соберём войско и будем сражаться до последнего солдата. Лале почувствовала в его голосе печаль и прикусила губу, чтобы не разреветься, что делала почти каждый вечер, пока укладывала детей. Мальчики выглядели притихшими, старались не тревожить родителей по пустякам, не донимали пустыми играми, проводили своё время в заботах, поочерёдно, по мере своих сил помогая то отцу, то матери. Ей иногда казалось, что сам замок и природа этой чудесной страны что-то предчувствовали и к чему-то готовились. Она внушала себе сотни раз, что Валахия выстоит, что они выживут, что их счастье возможно дольше, чем семь лет, вместе отпущенных им. Но внутри её съедала такая печаль, что впору было выйти на самую высокую башню и кричать от боли, оглашая всё пространство от небес до земли своим воплем о беспомощности и неминуемости судьбы. Но женщина не могла себе позволить быть настолько удручённой, не могла себе позволить своим заунывным видом вгонять мужа и правителя в ещё большее тяжёлое раздумье. — Мы выдержим, Влад, — пообещала она ему, взглядом приободрив. Цепеш слабо улыбнулся, и они продолжили свой путь до замка уже молча, каждый погрузившись в свои размышления. Уже там Лале, взяв пару телохранителей и надев на голову капюшон, так что лица практически не было видно, быстрым шагом добралась до городской площади, где торговали. Место встретило её непривычно насыщенными запахами разной природы происхождения, некоторые прилавки напомнили ей её родину, всколыхнув в памяти зыбкой гладью воспоминания о счастливых деньках юности, когда молодой парень из Валахии повстречался с юной девушкой-турчанкой… Из счастливого плена её мыслей Лале вытянула чья-то цепкая хватка. На руке буквально повисла черноволосая бледная девушка, её взгляд был почти безумен, словно бы она смотрела сквозь пространство, находясь одновременно в двух мирах. — Госпожа, госпожа, — прошептала она, наконец-то фокусируя свой взгляд на Лале, — король тьмы… несчастье… Телохранители оттеснили её от «безумицы» и, схватив, тряхнули ту так, что её зубы клацнули, на губах проступил тёмный кармин. Сердце Лале дрогнуло, и она зычным голосом приказала: — Не трогать! Воины недоумевающе переглянулись между собой, но приказ исполнили. Девушка с опаской теперь смотрела на госпожу, когда та подошла к ней. — Как звать тебя? — спросила она. — Александра, — промолвила та и не спеша, с недоверием взяла из рук госпожи белый кружевной платок, несмело оттерев им свои губы. Лале медленно опустила голову вниз, увидев, как капли крови окрасили кипенно-белый материал. На душе стало ещё тревожнее. Она обернулась, увидев, что охранники напряжённо всматриваются в каждое движение незнакомки. Жена правителя Валахии подошла к Александре ближе, сделав одновременно жест рукой вверх, как бы предупреждая воинов не двигаться. — О чём ты говоришь? — Лале внимательно посмотрела на её оборванное грязное платье. — Что за король тьмы? Её глаза вновь стали как бы стеклянными, и она заговорила: — Король тьмы грядёт, приведёт за собой армию, которая ждёт его уже многие тысячи лет, которая пойдёт за ним туда, куда он им укажет… — затем как будто спохватилась и замерла, испуганно глазея по сторонам и умоляюще на госпожу. — Я не знаю, что со мной, но как только я увидела Вас, то поняла: Вы — та, которая может это всё остановить. Она оценила состояние девушки: та была беспомощна, голодна и дезориентирована, не время сейчас расспрашивать её. — Откуда ты? — сочувствующе спросила она, Лале начинала подозревать, что девушка вообще не знает ответа на этот вопрос, и потому удивилась, когда услышала: — Из деревушки неподалёку, мой отец прислал меня сюда предупредить Вас. Лале скептически свела брови к переносице. Она, недолго подумав, приказала Александре: — Покажешь этот платок страже, укажешь вензель, тебя пустят, на кухне служит Горжетта, подойди к ней, она тебя накормит, покажет бани и определит работу, я найду тебя, как только смогу. Девушка в благодарность поклонилась и отошла, пропуская Лале и её стражников. Часовня в замке господаря Валахии. — Нечастый ты здесь гость, Влад, — отец Илларион вышел из-за колонны и не спеша, бесшумно приблизился к встрепенувшемуся мужчине. — Думал, здесь один чёрт, — невесело произнёс он, указывая на себя. Илларион так же невесело рассмеялся в ответ. — Что в нас водится? — философски промолвил он. — Только Бог ведает, поровну того и другого, больше наносного, впитываем в себя, как губки, поддаёмся настроению толпы, хотя только мёртвая рыба плывёт по течению, живая-то она всегда сопротивляется. — Трудно идти против всех, особенно когда не понимают, особенно когда осуждают, иногда зуб легче вырвать, пусть и с кровью, чем терпеть боль и ждать, пока воспалятся соседние, — сказал князь пространно. — Бог так пестовал Иисуса Христа весь Ветхий Завет: это искоренение одного народа в угоду другого, чтобы появился Он… — фраза так и осталась незаконченной. — Сравниваешь меня с Богом? — он презрительно сморщился, неужели очередной подхалим? — Нет, скорее, методы Творца тоже не поняли, Он нам Сына, а мы Ему терновый венок и ржавые гвозди в Тело. Влад повернулся к батюшке и пронзительно посмотрел на него. Тот взгляд выдержал, человек закваски старой, другой, почти что из кремня, прошедший и Крым, и рым, и медные трубы. — Что думаешь обо мне? — спросил господарь прежде, чем обдумал свой вопрос. Илларион крякнул и вначале взглянул на свои ноги, а затем прямо в глаза правителю, так, как никто не осмеливался. — Кто я такой, чтобы судить, — не вопрос, утверждение. — Судим мы сами себя. Господарь нахмурился, но глубоко внутри испытал облегчение. — Отпустишь грехи? — спросил, сковырнув что-то в своей душе, то, что сразу же засаднило, напомнив, что живое. Илларион просиял и хотел было что-то сказать, как в помещение, освещённое немногочисленными свечами, вбежал воин, который тут же поклонился Владу. Он пытался отдышаться, оттирая пот со лба, и, собравшись, заговорил: — Мехмед объявил войну Валахии, его воинство движется к нам, князь. Илларион увидел, что Влад сжал губы в тонкую ниточку и отчеканил: — Собери всех воевод, Аслана, и Вы будьте, отче, всех жду в общей зале, — твёрдо проговорил он и стремительно направился к выходу, его плащ красным подбоем всколыхнулся, обдав церковника резким порывом воздуха. — Только приди, князь, не забудь, тебе сейчас только церковь и может помочь, — прошептал он и перекрестил его спину. Общая зала замка князя Дракулы. Влад мрачно осмотрел всех присутствующих: Аслан, Раду, Димитрий, Илларион, ещё десяток наиболее приближённых бояр и воевод. Его трон возвышался перед ними, они же сидели на скамьях, слушая доклад разведчика. — Много ли их? — конечный вопрос и взгляд господаря на докладчика. Тот сглотнул и невесёлым взглядом обвёл всех присутствующих, кто-то из бояр повесил голову. Влад тяжело вздохнул, и его зубы скрипнули. — Их больше нас минимум в два раза, — промолвил тот, стараясь выровнять свой задрожавший на миг голос. Князь переглянулся с Асланом и Раду, Димитрий задумался, а Илларион неожиданно заговорил: — На дальних рубежах есть монастырь, он достаточно вместительный, чтобы там могли спрятаться все, кому нужна будет помощь, он укреплён неприступными горами, чтобы добраться до него, надо уметь летать, ну или знать потайной ход. Димитрий встрепенулся: — Мы спрячем там женщин и детей, а сами встанем на подступах, пусть сожжёт все деревни, разрушит город, но мы не сдадимся… — Я распоряжусь об обозах с продовольствием, — задумчиво протянул Раду, видимо, уже начиная строить планы по исполнению предложенного. — Я соберу всё боеспособное население и вооружу их, мы расположимся на выгодной территории и будем ждать, в условиях, когда османская армия превышает нас как минимум в два раза, это самое выгодное, используя фактор внезапности, мы сможем положить в первое время больше воинов, чем если бы это было в условиях очевидности, — Аслан решительно выдохнул. — А я организую сбор всех в этом монастыре, нам надо как можно скорее уйти туда, - произнёс церковник. — Добро, — проговорил Влад и, взглянув каждому приближённому в глаза, добавил: — Вы должны понимать, что от слаженности действий будет зависеть жизнь наших близких, а любое разглашение сведений безжалостно караться. Бояре и воеводы кивнули. — Отец Илларион, благодарю Вас за помощь в столь тяжёлые времена, — Влад чуть кивнул головой. — Помощь Церкви — это вера и дела, вера воплощается в молитве, а дела — в конкретных поступках, у монастыря есть запасы еды и неисчерпаемые запасы питьевой воды, если Вы подвезёте ещё и продовольствие, то осада может длиться месяцами, и все будут чувствовать себя прекрасно. Влад вновь кивнул, теперь только глубже. — Есть ещё один способ решить вопрос безопасности твоей семьи, брат, — предложил Раду. Влад озадаченно взглянул на него. — Спрятать Елизавету и детей, — произнёс мужчина, уточняя. Цепеш задумчиво потёр подбородок, но ничего не ответил на это своему родственнику, только лишь бодро добавив, обращаясь ко всем доверительным тоном: — Сделаем всё для того, чтобы спасти Валахию, её народ, наших детей, нам отступать нельзя, если не мы, то никто… Покои Влада и Лале. Вечер. — И жили они долго и счастливо, — проговорила Лале и сдержала улыбку, когда увидела, как личико её старшего сына вытянулось в предвкушении счастья, что всё хорошо в этой сказке закончилось. Михня спал, повиснув на её руке. Женщина кинула взгляд на мужа, сидевшего в кресле напряжённым, мрачным, раздумывавшим, будучи где угодно, но только не с ними в одной комнате. Михаил встал, немного потянулся и поцеловал мать. — Спокойной ночи, матушка, — сонно проговорил он и подставил голову для благословения, тут же получая его. С некоторой насторожённостью старший подошёл к отцу, боясь разрушить уединение того. Его тонкие пальчики коснулись крепкой руки мужчины. Влад вырвался из пелены тяжёлых мыслей и с улыбкой взглянул на сына, неожиданно притягивая его к себе настолько сильно, что у Лале зашлось сердце, навсегда поселив там тревогу. Старший сын не стал сопротивляться, как обычно, а словно бы вжался в сильные объятия отца сам. Влад приласкал его голову, погладив по непослушным каштановым кудрям. Затем встал и подошёл к жене, белая льняная рубашка была распахнута на вороте, а чёрные узкие брюки не сковывали движение. Он освободил её руки, беря на свои Михню, тот лишь невнятно что-то пробормотал, так и не открыв глаза. Лале встала и почувствовала лёгкое головокружение, задержавшись руками за спину Влада, тот обеспокоенно обернулся и, наклонившись к её лицу, оставил поцелуй на сладких губах, так же быстро обернувшись к улыбающемуся сыну. Лале в задумчивости переоделась и в одной тонкой рубашке села за туалетный столик. Её изящные узкие ладони нашли гребень, под плавными движениями рук волосы распушились, а немудрёное занятие принесло немного облегчения. «Что, если Мехмед победит, это вероятно, возможно, пощадит ли он хотя бы своих племянников? — пробежала у неё ужасная мысль, которая заставила сердце биться чаще, из глаз прокатились две дорожки слёз. — Влад не должен видеть, не хватало, чтобы он ещё и этим был подавлен». Она смахнула влагу со щёк, и вовремя. В зеркале она увидела отражение мужа, несколько шагов, и он стоял возле неё. Тёплая ладонь легла на шею, чуть сжав её, рождая в теле отзыв на лёгкую ласку. Он встал сзади на колени, положив подбородок на плечо женщины, и спросил у неё в отражении: — Раду предложил укрыть тебя и детей в Европе на тот случай, если… Лале побледнела и положила расчёску на стол, сфокусировав зрение на ней, собираясь с мыслями, затем вновь воззрилась на него: — Никто из нас не хотел бы разлучиться с тобой, — тихо, но тем не менее твёрдо произнесла она. — И доверяешь ли ты хоть одному европейскому королю? Резонные слова жены заставили задуматься. Влад, обернув руки возле её тонкой талии, сжал её в своих тёплых, уютных объятиях. Взгляды через стекло мгновенно стали огненными. — Я никуда не поеду и не доверю наших детей никому, кроме их отца, — твёрдо прошептала Лале. Влад отвёл её волосы с шеи и поцеловал, медленно, не отводя взгляда от отражающей поверхности, видя, как Лале прикрывает глаза и откидывает голову на его плечо. Нетерпеливые движения пальцами, и он обнажил её грудь с крупными горошинами сосков, что распустились только при одном его взгляде на неё. Его губы ласково резали поцелуями нежную кожу шеи, в то время как ладони сжимали груди, играя с расцветшими сосками, пропуская их сквозь пальцы, затем отпуская и оттягивая, пока из её уст не вырвался гортанный стон. Крепкие ладони поглаживающими движениями спустились к бёдрам, чуть сжав их так, что дыхания обоих пунктирно оборвались, замедлились для того, чтобы сорваться в бешеный аллюр. Ладонь спустилась ниже и сжала место, где сходились бёдра, так, что Лале охнула, уткнувшись спиной в грудь мужа. Она посмотрела на себя в зеркало, отметив, как её бледные до этого щёки налились румянцем. Коварная улыбка Влада. — Моя Лале, — прошептал он и, вставая, потянул за собой и её, увлекая к разобранной постели. Три шага как страстный танец, мгновения ожидания для обоих: любовь, желание дать и взять. Не ожидая от Лале, неловко повернувшись, упал в душистые простыни, перина приняла в свой плен. Лале, ловко поддев рубашку, уронила её на талию, соблазнительно поведя плечом, а затем и бедром, когда ткань бесшумно упала к её тонким щиколоткам. Влад улыбнулся, чувствуя, как ещё сильнее натянулась ткань его брюк. Женщина прикусила нижнюю губу и перебросила волосы с одного плеча на другое. Мужчина наскоро снял рубашку, чувствуя, как её ноги коснулись его. Через короткое мгновение она устроилась на его бёдрах, потеревшись о его напрягшуюся плоть сквозь грубый материал. Тяжёлое дыхание, придержанная стройная спина, нетерпеливое освобождение от оставшейся на теле одежды, и Лале ощутила, как он упёрся в её влажные складочки, изнывая от желания. Хищное выражение его лица, и она, приподняв бёдра, пропустила его в себя, чуть вздрогнув. Взаимный стон на грани какого-то безумства. На фоне происходящего ужаса хотелось любить друг друга так, словно бы завтра никогда не наступит. Движения отчаянные, его руки горящим железом прошлись по её чувствительному в этот момент телу. Она, вся отдавшаяся эмоциям, раскрепощённая своим мужчиной до гортанных криков удовольствия, не смущающаяся ничего, стремящаяся показать, насколько ей с ним хорошо, дрожащая от его частых ударов по её влажной трепещущей сути. Он, любящий её в любую точку их бесконечно конечного существования, настолько хрупкого, что обстоятельства за пределами их покоев стремились разрушить их уклад, даже жизнь, жизнь, наверняка. В голове у Влада мелькнула мысль о том, что Лале — единственный постоянный ориентир в его жизни, может измениться небо над ним, люди, время, а она — та, что не изменится, не покинет, не разлюбит… «За одну только мысль об этом надо держаться», — её стоны рождают в нём волну разрядки, проходящей через всё тело, бьющей наотмашь в голову до полного секундного беспамятства, до счастья на коже от сознания того, что тот, кто тебе нужен, рядом с тобой и вас не удастся разлучить никому, даже смерти. Лёгкие затухающие поцелуи, ласка нежных рук, объятия… Когда Лале заснула, Влад оставил её, нежно поцеловав в лоб. Он оделся, снарядившись для боя; проверив меч и подпругу коня, господарь Валахии, ужасный колосажатель, уехал в ночь, туда, где его уже ждали, до этого дня изучая каждый его шаг.Глава 5.
13 августа 2021 г. в 00:00
Дворец Топкапы. Османская империя.
Скулы Мехмеда задвигались, послышался скрежет зубов, а пальцы плотно обхватили край спинки стула, с которого он только что вскочил, как будто его ударили плетью. В глазах цвета турецкой ночи полыхал праведный гнев и стыд. Раненый янычар вытянулся перед ним по струнке.
— Как вы позволили себе так глупо и запросто перебить вас, как мух, вас, натренированных и закалённых в боях воинов?! — сквозь зубы процедил султан, из последних сил сдерживая ярость, так и рвущуюся из него, медленно подняв глаза на мужчину, с садистским удовольствием наблюдая, как тот трепещет.
Ответа не было, для султана не было, они и вправду расслабились в тот вечер, наслаждаясь вином и обществом распутных девок.
— Убили моих командиров! — вскричал он, наклоняя голову. — А они являли собой образец безупречной преданности своему повелителю, несмотря на их происхождение…
— Мы бы не смогли им помочь, воины Басараба напали вероломно… — тот осёкся, заметив мрачно-тёмный взор повелителя, и понял, что от гибели его отделяет тонкая грань терпения султана, готового вот-вот лопнуть.
Мехмед взглянул на воина так, словно бы уже пронзил того острым смертоносным краем ятагана. Властный мужчина молча прошёл к побледневшему воину. С каждым шагом господина тот ощущал приближение смерти, её обжигающе холодное дыхание. Короткий выдох, сомкнутые веки, острая секундная боль, и тело осело возле ног правителя мира. Ни один мускул не дрогнул на безупречном, порочно-красивом лице Мехмеда. В покои пришёл слуга, бесстрастно воззрился на мертвеца и склонился, ожидая указа хозяина.
Тот кивнул и, отвернувшись, ушёл на балкон. Небо нахмурилось, окрасившись в тяжёлый свинцовый цвет, играя разрядами молний, поблёскивавших на горизонте то тут, то там. Оно словно бы соответствовало настроению властелина, его непомерной злобе. Он лелеял в своей душе чувство мести, которое росло с каждым годом и становилось тяжелее, не давая нормально жить, и требовало сиюминутного выхода. Но враг слишком далеко: тот, кто когда-то забрал его любимую игрушку — Лале — и того, по которому он скучал так сильно, что не находилось слов, чтобы описать его печаль. И она была взаимной. Голубиная почта приносила редкие вести от Раду, полные нежности и еле сдерживаемой страсти.
Мехмед тяжело вздохнул и прошёл к столу, вынув из ящиков в нём тонкий узкий пергамент. Он бы не смог вместить всё то, что мужчина хотел сказать любовнику при встрече, оставляя лишь небольшие строки, скупо рассказывающие об их любви, не передающие и тени её, но между слов сквозила тоска и одиночество.
— Столько лет… — горько прошептал он и потянулся к перу.
Строки сами ложились на хрупкую бумагу, сводя с ума невыплаканными чувствами:
«Мой любимый мальчик,
Больше всего в жизни я хочу, чтобы ты всегда был со мной… Мы вынуждены молчать и скрываться только из-за того, что окружающие никогда не поймут. Весь остальной мир понятия не имеет о том, что такое настоящая любовь: они не тосковали в разлуке, они не понимали, что, возможно, у любви нет будущего. Мне всегда повторяли, что любовь не может продолжаться всю жизнь. Но это не так, ты же видишь, что с годами наша стала лишь сильнее. Когда все препятствия между нами исчезнут, мы будем вместе, нас никто не посмеет осудить, я не позволю, буду оберегать тебя.
Примечания:
* - имя, данное Лале при крещении