Приливы и отливы

      Просыпаясь от боли во всем теле, Чайльд первым делом заметил догорающую свечу, а лишь потом кровать под собой.       Не совсем понимая где он находится и как сюда попал, Чайльд вскочил, зажмурился от сильной боли в бедре и плюхнулся обратно на кровать, что опять же принесло только боль. Больше не шевелясь, он стал разглядывать комнату и одновременно пытался найти в голове последние воспоминания.       Какие-то золотые мосты между звёздами… Сон что ли?       На тумбе, где догорала свеча, лежали бинты и что-то небольшое, по итогу оказавшееся иголкой и нитками.       Вспомнил наконец-то вчерашний день и оглянулся назад, откуда веяло легким холодком или, скорее, прохладой. Верхняя форточка в окне была чуть приоткрыта, будто её забыли полностью захлопнуть или, возможно, не хотели хлопать, чтобы случайно не создать лишнего шума. За окном ночь, причем глубокая. Звёзд было много, словно кто-то рассыпал на небо баночку с блестками. Их свет освещал спящее стадо, а также какие-то четыре палки в земле. Сбоку можно было разглядеть несколько бочек, поленницу, склад какой-то утвари и дверь в пристройку неизвестного назначения.       Так значит, Люмин всё же выполнила условия контракта. Не убила, не оставила на улице, а даже принесла в дом. Чайльд даже удивился, а потом вспомнил про бинты, лежащие на тумбе, и удивился ещё сильнее. Ему даже медикаменты оставили, надо же… Раз есть чем обрабатывать раны, то можно и использовать это во своё благо.       Только подумал о том, что ему необходимо было ведро воды, а тут же сразу заметил его рядом с кроватью.       Интересно, об этом позаботилась Люмин или кто-то другой? Хотелось думать, что первое, но было слишком много сомнений… Причем каждое из сомнений было подкреплено кучей аргументов, из-за чего, собственно, сомнений не оставалось, вместо них появлялись факты, причем весьма печальные для Чайльда.       Дверь в его комнату закрыта, но он слышит тихое похрапывание, доносящееся, видимо, из соседней противоположной комнаты.       Тело казалось чужим — сил в нём совсем не было, несмотря на недавний сон. Стянуть штаны с ботинками, очень плотно сидящими на ноге, и осмотреть рану на бедре оказалось не совсем легкой задачей.       Кое-как раскорячившись на кровати, он стал медленно обрабатывать рану, сначала промыв её водой, а потом уж задумавшись о том, что с ней делать. Удар, нанесенный ему Люмин, оказался далеко не слабым, а её меч оставил глубокую борозду, которая постоянно кровоточила. А вот и одна из причин, отчего он чувствует такую слабость. Обильная кровопотеря, вот и всё.       Возможно, если бы Люмин не была уже ранена во время их схватки, Чайльд бы и вовсе лишился ноги. Стараясь не думать о том, что могло бы быть, он сосредоточился на том, что уже случилось и с чем необходимо было разобраться.       К слову, Чайльд давненько не получал что-то кроме синяков, а потому головокружение от кровопотери удивило его слишком сильно. Он даже глаза прикрыл, чтобы не видеть расплывающееся пространство перед собой.       Тень от свечи двоилась, огонек танцевал и приобретал устрашающие удвоенные формы. Комната то уменьшалась, то увеличивалась в размерах. Почему он не заметил этого раньше? Как на корабле, когда тошнит о морской болезни…       Вот ему уже кажется, будто он находится совсем возле двери, хотя от неё минимум метр. Всё шаталось, искажалось и кружилось. Ухватиться в этом лихорадочном круговороте было не за что. Пытался ухватиться за свои же слова, но и они ускользали и теряли всякую важность, да и вообще значение:       — Хороший был удар… — пробормотал он, жмурясь от непонятных точек перед глазами и боли, внезапно пронзившей не только бедро, но и всё тело.       Он пытался прекратить головокружение, зачем-то чуть надавливая на глаза и массируя веки. От этого становилось только хуже.       Вот Чайльд уже ворошит волосы и пытается что-нибудь придумать, пока голова на секунду опустела и впустила в себя поток новых мыслей.       В его подсумке не было никаких лекарств, так как он не планировал надолго отлучаться из лагеря, а потом вообще хотел навестить Ли Юэ, но зачем?       Да, точно, письмо… Он хотел его написать и отправить матери. Ещё сладости купить, не забыть.       Уже попавший в поток мыслей, он был неспособен самостоятельно выбраться оттуда.       Словно полузабытье, ему мерещится, будто он сидит за столом и пишет то самое письмо:       «Извините, что давно не писал вам. Был занят некоторыми делами, но сейчас выдалась свободная минутка.       …Благо, я крепкий и почти не устаю, но не отказался бы от домашней еды, иногда надоедает есть одну лишь рыбу, которой в Ли Юэ в избытке.       Ещё не так давно узнал, что тут довольно популярны матрешки. Удивительно, у нас-то у каждого дома по несколько самодельных, а здесь это сувенир.       …       Как у вас дела? Отец не хворает? Да и вообще, всё ли хорошо?       …       Вот как у меня. Скучаю, правда, когда работы нет, но в остальном всё хорошо.       …       Я говорил, что сейчас путешествую с.?       Хочу навестить вас, но пока что могу лишь передать эти сладости. Не деритесь за них.»

Аякс

      Слова расплывчатые, смысл некоторых вообще не ясен. Некоторые абзацы существуют в форме текста, но совершенно нечитаемы. Перо выпадает из рук и слышится глухой звук чьих-то шагов, выпихивающий Чайльда из этого состояния.       Пытается сконцентрировать внимание на звуке, но сознание всё ускользает от него. Еле дотягивается до тумбы, чтобы взять иголку. Прокалывает палец и тут же сразу что-то становится яснее.       Шаги легкие, почти неслышные. Может хозяйка проснулась? Непохоже на мужскую поступь. Под ним скрипит кровать и шаги внезапно прекращаются, но через пару секунд вновь возобновляются и опять утихают прямо перед его дверью.       Чайльд внимательно следит за происходящим, не позволяя сознанию полностью покинуть его тело.       В щёлке под дверью появляется что-то маленькое и круглое плоской формы. Приплюснутая баночка, если описывать по-другому. Ещё секунда и видны тонкие и изящные пальцы, проталкивающие предмет внутрь. Внезапно они исчезают в щели, а потом со всей силы толкают баночку, та ударяется об ножку кровати и издает глухой железный стук.       Шаги быстро удаляются от комнаты, а Чайльд нагибается к ножке кровати, чтобы подобрать то, что принесла Люмин. В этом доме больше нет молодых женщин, обладающих такими бледными и длинными пальцами.       Баночка совсем небольшая, с четверть его ладони. Этикетка, прилепленная сверху, гласит: «Лекарства Хижины БуБу, Господина Бай Чжу». Под этим чьим-то мелким почерком написано: «не забыть. отдать Люмин. пожелать здоровья». На обратной стороне коробочки перечисляются недуги и болезни, которые способно излечить это чудодейственное лекарство. Список огромен, но Чайльд замечает слова «обеззараживает и обезболивает раны, нанесенные топорами, пилами, кухонными ножами, мечами, стрелами, прочей кухонной утварью, прочими плотничьими и не только инструментами, а также всеми остальными видами оружия». Не секунды более не теряя, снимает крышку и обнаруживает мазь, источающею легкий запах цветков цинсин и имеющую их окраску.       Пока всё ещё отчаянно цепляясь за остатки сознания, быстро обрабатывает рану на бедре и успевает даже намазать какие-то небольшие «царапины», которыми непонятно как наградила его Люмин. Забинтовывает как зря ногу и на этом заканчивает.       Мазь приятная и прохладная, но, увы, головокружение и потерю крови не лечит. Чайльд сваливается на подушку, опять привстает, стягивает с себя привычную ему верхнюю одежду, бросает её на другой край кровати, оставаясь в одной лишь темно-красной рубашке, да в нижнем белье, а потом вновь падает в подушки, замечая, однако, отсутствие маски на голове. Сил на размышление и, тем более, на поиски маски нет, а поэтому он проваливается в сон, спасающий своими родными объятиями.       Радовало то, что он переживает эти моменты не в холодном лесу, а на мягкой кровати и под крышей.       Ещё радовало внезапное… сочувствие, проявленное Люмин.       Успокоенный внутренне, Чайльд в этот раз спит спокойно, лишь изредка что-то бормоча во сне, всё ещё под воздействием лихорадки.       Люмин не думала, что Чайльд проснется так скоро.       Она сидела в своей комнате, глядя в окно. Свеча так и не была ею зажжена.       После того, как она основательно умылась и растерла холодной водой всё лицо до красноты, чтобы покрасневшие глаза не так выделялись, Люмин вернулась в свою комнату и стала думать.       Наплывшая на неё грусть исчезла в той бочке, уступив, на время, место спокойствию и внутренней пустоте.       Занять себя было исключительно нечем, а спать сейчас было бы невозможно. Она вынесла своё ведро, вылила его, набрала водой опять, отнесла к себе комнату и задумалась. Ей оно не сильно нужно, а вот незадачливому Чайльду вполне.       Понимая, что через какое-то время он встанет и начнет ходить в поисках воды, бинтов и всего прочего, Люмин предпочла отнести всё это ему сама, чтобы потом не раздражаться от его ходьбы. Она планировала ещё спросить у него за это деньги, но решила, что стоит оборвать все связи, даже экономические. Также успела проветрить в комнате, но форточку захлопывать не стала, боялась разбудить храпевшего хозяина в соседней комнате.       Долго колебалась над тем, стоит ли делиться с ним специальной мазью, подготовленной для Люмин маленькой ЦиЦи. В итоге решила и этим поделиться… Проснулась в ней врожденная щедрость, проявляющаяся в последнее время всё реже и реже.       Вот теперь она в очередной раз сидела в одиночестве, усугублявшимся отсутствием Паймон. Куда делось порхающее существо — вопрос, мучивший Люмин уже несколько недель или месяцев.       Над головой теперь никто не жужжит, не рассказывает странные истории, не требует еды и воды, не жалуется на снег и град. Люмин к этому так привыкла, что расставание с Паймон сказалось на ней сильнее, чем могло ей ранее представляться.       Вот так она и пробыла в одиночестве долгое время… Путешествовать одной интересно, но как-то печально. Не с кем поделиться впечатлениями, поболтать о слухах, готовить одной тоже скучно, да и не нужно. Раньше готовка приносила ей удовольствие, так как всегда сердце радовалось, когда трапеза была не для неё одной. Паймон любила всё, но что-то меньше, а что-то больше. После встречи с Сян Лин, Люмин также начала экспериментировать с едой, не доходя, правда, до крайностей. Вместе с Паймон они наблюдали за кипящей водой, думали о том, какой вкус даст сочетание шелковицы и стеклянных колокольчиков, а потом дружно не могли избавиться от ужасно горького вкуса неудачного эксперимента. Сейчас Люмин ела то, на приготовление чего уходило меньше времени. Иногда вообще не ела, словно забыв о потребностях организма и вспоминала лишь тогда, когда живот уже сводило от голода. Она пыталась вернуть свой привычный режим питания, но пока не получалось. Мысли гнали куда-то вперед и не давали времени на то, чтобы просто вспомнить о завтраке или обеде.       По началу, Люмин отдыхала от отсутствия Паймон, не думая, что оно продлится так долго. Теперь же она до безумия скучала по говорливому существу, периодически мешающему здоровому сну и зовущему на рыбалку. Не с кем было переждать ливень, некому было рассказать сказки и легенды, которые не всегда были из этого мира. Да даже поговорить о погоде не с кем, что уж тут о каких-то длительных словесных перебранках, которые Люмин обожала.       Скучала Люмин по разговорам, по людям, по словам и обсуждениям. Давно не была она в Ли Юэ, давно не была и в Монштандте. Грустила по друзьям и знакомым, до такой степени, что в первый раз была рада внезапному появлению Чайльда. Потом, правда, радость её испарилась и больше не появлялась. Всё же, она предпочла бы послушать игру на лире одного бродяжки или потренироваться вместе с Ноэлль, которой однажды предстояло стать выдающимся рыцарем. Полетать на планерах вместе с Эмбер, перекусить в «Народном выборе», отведав очередной изыск Сян Лин, выяснить у Чунь Юня об очередной пакости, замышляемой Син Цю и владелицей похоронного бюро — неусидчивой поэтессой темных переулков Ху Тао. Знакомых и друзей у неё было немало, но вырывать их из привычного им течения жизни раньше не хотелось, да и сейчас не хочется. Хотя, может, кто-нибудь и согласился бы на путешествие вместе с Люмин.       Она была бы определенно рада обществу кого-либо, но не Чайльда, с которым её свела насмешливая судьба или воля случая, смотря что из этого существует. Этот человек находился в том списке людей, с которыми Люмин категорически не хотела встречаться или, тем более, делить один кров с ними.       Люмин докучали изощренные повороты судьбы, а также странные цели Чайльда. Она так и не получила ответа на вопросы, которые волновали её много раз и продолжают волновать в эту ночную минуту.       Что ему нужно? Успокоится ли он теперь, когда их очередная схватка состоялась? Или продолжит докучать ей, пока не победит? Почему не использовал глаз порчи и Форму духа в сражении? Их битва точно не была похожа на товарищеский спарринг, так почему же?       Эти и некоторые другие вопросы назойливо крутились возле головы и не давали уснуть. Если с собой Люмин уже разобралась, то Чайльд оставался для неё загадкой, которую необходимо было решить во своё же благо.       Ещё ей что-то подсказывало, что он здесь точно не на один день. Судя по его лихорадочному состоянию и ранам, которые она ему нанесла, он тут где-то на недельки полторы-две.       Люмин улыбнулась мыслям, которые закрались в голову. Она-то быстрее восстановится. Отлежится пару деньков и двинется в путь, пока Чайльд будет лежать здесь и вздыхать о том о сём. Пока он сможет вновь ходить, Люмин и след простынет. Скроется где-нибудь, но точно не в Ли Юэ. Вернется Мондштадт на некоторое время, а заодно и проведает как там поживает малышка Кли, временно действующий магистр Джинн, Лиза… Может, выпьет кружечку другую с Кейей.       Улыбнулась ещё сильнее, радуясь тому, что на некоторое время сможет заглушить ноющее чувство одиночества и пару других неприятных ощущений, рывшихся в её сердце.       Жаль, что всё это были лишь временные меры.       Отгоняя от себя все мысли, способные опять заставить Люмин спрятать лицо в коленях, она подумала, что давненько не готовила еду самостоятельно, в последнее время питаясь из котелка хозяев.       Приготовить сейчас бы что-нибудь мясное или рыбное, а может сладкое и воздушное. Придется отобедать без Паймон, но когда она вернется, то Люмин обязательно устроит громкую трапезу, где всю еду съедят только они вдвоем.       А тут и спать захотелось, чему Люмин не стала противиться. Задвинула шторы, быстренько разделась и легла на кровать под простынь, которую во сне она наверняка скомкает и скинет куда-нибудь на пол от жары.       Благо, что Люмин быстро отходит от мрачных мыслей.       Плохо, что мрачные мысли быстро возвращаются.       Утром все силы иссякли и проснулась Люмин в ужасном расположении духа.       Теперь уже у неё всё тело ныло и болело, а руки отказывались подниматься даже просто для того, чтобы скинуть с себя простынку, которая чудеснейшим образом не оказалась на полу.       Пролежав так минут двадцать и подумав о том, что вставать ей в принципе не нужно, Люмин продолжила валяться на кровати, иногда жмурясь от утреннего солнца, проникающего через щель между двух желтых занавесок. Её внезапно перестало волновать наличие Чайльда в этом доме и этот день она решила полностью посвятить себе.       Подремать до обеда, выйти на улицу и ополоснуться потеплевшей водой, прогуляться по полю и понаблюдать за спокойным течением козьей жизни, съесть что-нибудь, опять пройтись, полежать где-нибудь под деревом, вернуться на двор и приготовить что-нибудь вкусненького, а потом лечь спать и провести ещё дня три точно таким же образом.       Планы начали срываться уже на первом пункте. Подремать не удалось даже до девяти утра, глаза просто отказывались закрываться, а мозг впадать в сладкую полудрёму. Пришлось вставать и уныло оглядываться по сторонам, думая чем бы себя занять.       Поменяла бинты и вышла на улицу, желая ополоснуться после вчерашнего дня. Смыв только с ног кучу грязи, Люмин вздыхает и осознает, что придется не только мыться целиком, но и стирать постельное белье, на котором ночью она так сладко спала.       Проходя мимо окна комнаты Чайльда, она всё же заглядывает внутрь и видит только рыжую макушку и скомканную кучу одежды. Фыркает и возвращается к себе, лениво собирая грязное белье в корзину, всегда стоящую под кроватью.       Сверху корзины кинула полотенце и коричневую тунику — единственную сменную одежду, которую Люмин периодически надевала, ожидая пока высохнет привычное белое платье, в котором она, кажется, прошла сквозь огонь и воду, и кое-что пострашнее.       Притащив полную корзину к бочке с водой, она оставила её на траве, а сама, взяв полотенце и тунику, двинулась к небольшой деревянной пристройке — бане. Растапливать ничего не хотелось, а поэтому Люмин просто натаскала ведер с прохладной водой в пахнувшее смолой помещение и принялась счищать с себя грязь.       Обливаясь водой, Люмин чуть дрожала и от холода и от тяжести ведра. Тем не менее, гигиену необходимо соблюдать. Бинты сняла, они чуть намокшие лежали на скамье.       Чувствует внезапную слабость и присаживается на корточки, обхватывая тело руками и унимая дрожь. Холод проник чуть ли не в внутренности, а тут ещё и голова кругом пошла. Может стоило полежать подольше?.. Кажется, сейчас Люмин не способна даже надеть на себя тунику, не говоря уже о том, чтобы поднимать тяжелые ведра.       Смотрит на свои руки — они внезапно побледнели. Или это кажется из-за слабого освещения в бане? Здесь ведь только маленькое окно у потолка, откуда и проникает слабый, почти белый свет.       Умывается и постепенно приходит в себя. Капли стекают по телу, уже успевшему привыкнуть к холоду. Она больше не дрожит, только испытывает внезапное ощущение тяжести в груди. Словно свинцом придавливало к деревянному полу.       Дотащив тело до лавки, медленно опускается туда и принимается вытирать лицо, чуть ли не засыпая каждый раз, когда щёки ощущают мягкую ткань полотенца. Вздыхает тяжело, в груди что-то покалывает.       Может из-за того, что здесь достаточно душно? Схватившись за эту мысль, кое-как вытирает остальное тело и натягивает на полувлажное тело тунику. Ткань неприятно облепляет голую грудь и ягодицы. Она по привычке не взяла с собой сменное нижнее белье, привыкнув просто пробегать до своей комнаты. Хотя, к слову, Люмин далеко не всегда просто шла обратно в дом. Иногда она умудрялась ещё походить по двору или вообще пройтись по полю. Её не особо волновало отсутствие белья под тонкой туникой, хотя бы просто из-за того, что она не была прозрачной. Да и кто её увидит в этой райской глуши?       На улице действительно полегчало, стало, правда, опять прохладно из-за легкого ветерка, но тело от него не дрожало, а наоборот наслаждалось едва ощутимыми касаниями свободной стихии.       Скинув одежду и бинты в корзину, терпеливо дожидавшуюся девушку тут, Люмин начала быстро стирать в небольшом тазу с водой, который она наполнила ещё ночью, видимо задумавшись или попутав с ведром. Она неосознанно пыталась отвлечь себя от некоторых мыслей ручной работой. В принципе, какой-то эффект её действия имели, но не сказать, что прям большой.       Одна или две мыслишки прокрадывались в сознание, червями вгрызаясь в беспокойное сердце Люмин.       Да, в последнее время её беспокойство разрослось до огромных масштабов и уже становилось крупной проблемой, решить которую, к сожалению, Люмин не могла. Единственным верным способом избавиться от назойливых мыслей остался классический, а именно способ переключения внимания на что-то другое.       Внимание её было сосредоточено либо на преследовавшем её Чайльде, либо на длительных переходах из места на место. Так уж получилось, что теперь мысли о Чайльде приносили с собой и те мысли, от которых Люмин пыталась отчаянно избавиться, а длительные переходы она пока что не могла себе позволить.       Конечно, придумывая план на день, Люмин подозревала, что всё обернется бесконечными мучительными думами и болями в груди. Лежа под раскинувшейся кроной дерева или на стоге сена — они везде её достанут и заставят думать долго и безрезультатно. Так почему нельзя просто лечь на кровати и думать в одном месте? Ответ на этот вопрос прост и отчасти банален — хотелось разнообразия, а ещё Люмин надеялась, что ветерок вынесет эти мрачные мыслишки из её головы и закинет куда-нибудь на пики Драконьего Хребта.       Жаль, но такие слабые порывы способны лишь пощекотать сознание. Руки болели от внезапной нагрузки, но может это к лучшему. Люмин попыталась сосредоточиться на внешних раздражителей, но раз за разом обнаруживала себя задумавшейся, но активно стирающей белье.       Тяжело было сосредоточиться на действиях, которые ты выполняешь почти автоматически. Однообразные движения руками и даже один цвет белья… Монотонно до ужаса и печально также. Поскорее бы закончить с этим и перенестись со своими мыслями в другое место. Легче не станет, но всё же.       Наконец-то разогнув спину, Люмин потянулась и пошла развешивать белье и одежду на веревки, привязанные к двум палкам, воткнутым в землю. Заняв весь первый ряд двумя простынями, на второй Люмин развесила свою привычную одежду и бинты.       Вытерев руки об подол туники, ещё раз потянулась и краем глаза заметила в окне напротив шевеление, кажется, Чайльд проснулся. Тут она и поспешила обратно в комнату, не желая быть замеченной, тем более в таком виде.       Несколько минут побыв в комнате, одевшись поприличнее и сменив бинты, Люмин вскоре вновь вышла из дома и на этот раз направилась на свежий воздух, забыв и о расписании питания, которого она так хотела придерживаться. Что-то подсказывало, что вдали от постоялого двора Чайльд к ней не прицепится. И да, она даже не сомневалась в том, что он не закончит попытки зачем-то завязать разговор и будет придумывать для этого всё более и более абсурдные темы.       Разговаривать со своим несостоявшимся убийцей Люмин точно не собиралась. Она была уверена на сто процентов, что если однажды послушает его бредни, то не сможет удержаться и ударит со всей силой раненных рук.       На что он надеялся, чем думал и что собирался делать — пусть все эти вопросы так и останутся без ответов, пусть только оставит её в покое. Именно так размышляла Люмин, гуляя вдоль луга, где одиноко паслись козы. Одна из пастушьих собак подбежала к ней, понюхала и завиляла хвостом, признавая в Люмин друга.       Сегодня она отбросит вопросы о Чайльде в дальний угол и насладится ветерком и, на удивление, одиночеством.       Когда Люмин первый раз заявилась здесь в качестве постояльца, хозяйка самолично познакомила её с псами, чтобы те не лаяли и не пытались отогнать девушку от дома или стада коз. Всего лишь тут было три собаки — Рыжий, Белуха и Марс. Первые две неустанно следили за своим стадом и каждый день замечательно справлялись со своей работой, неизменно приводя к вечеру коз и двух коров к дому. А Марс — старый породистый черный кобель, — частенько лежал возле бани, особенно в те вечера, когда она топилась. Грел промерзшие кости и наслаждался своей собачьей пенсией. Иногда только грозно лаял на незнакомых людей, да и кидался даже, судя по рассказам хозяйки. Люмин не видела Марса возле бани, а потому предположила, что пес вышел погулять куда-нибудь по лесу, в поисках какого-нибудь кролика или ловкой белки.       Подходя к лесу, Люмин убедилась в своей догадке. Марс стоял на задних лапах, упершись в какое-то молоденькое дерево, и громко лаял, видимо заприметив белку или большую птицу.       Кликнув собаку, она в ту же секунду увидела, как Марс потерял полный интерес к животному и уже мчался к ней, намереваясь то ли сбить, то ли просто поприветствовать. Затормозив прямо перед Люмин, он высунул язык и завилял хвостом, ожидая ласки со стороны человека.       — Хороший, молодец. — Люмин улыбалась и трепала собаку за шеей. — Пойдешь со мной? — зачем-то спросила она у существа, которое не могло ответить ей человеческим языком. — Ну, давай. Побудь моим охранником на сегодня. — наклонившись, она чмокнула Марса в большой влажный нос и позвала за собой ещё раз, собираясь прогуляться где-нибудь под кронами песчаных деревьев.       Собака шла рядом, лишь иногда отвлекаясь на странно лежащий на земле лист или кроличий след. Для своего возраста, Марс сохранил невероятно много резвости и не уступал в силе и ловкости ни Рыжему, ни Белухе. А ещё он был достаточно любвеобильным псом, любящим проводить время если не со своими хозяевами, то хотя бы с редкими постояльцами, желавшими пройтись по окрестностям. К Люмин он особенно привязался, так как она часто вместе с ним гуляла в лесу или играла недалеко от дома. И сама девушка привыкла к обществу четвероногого друга, с которым одиночество почти не ощущалось.       Поэтому, когда одна из острых проблем сглаживалась плетущемся сзади Марсом, Люмин шла и улыбалась, оставляя заботы на более мрачные деньки. Погода сегодня была превосходна и тепла. Солнце уже заняло царственное положение на небосводе и ласкало лучами сквозь густые кроны высоких деревьев.       Люмин просияла удовольствием вслед солнцу, а ветер на некоторое время унёс её печали в далекие края. Тихая и величественная музыка леса наполнила уши и заполнила пустоту в груди.       Тяжело в такой обстановке оставаться безразличной, а Люмин умела любить эти сладкие и редкие моменты уединения с природой, когда ты теряешь свою человеческую значимость и становишься лишь чужеродной частью большого лесного организма. Ты — лишняя струна в этом оркестре лесных звуков, но тем не менее остаешься здесь, включаясь в эту тихую симфонию.       Марс уже разошелся и бегал за какой-то бабочкой. Ведь в отличии от Люмин, он был маленькой и звонкой струной оркестра, приносившей небольшой хаос и разруху в великую мелодию. Но без этой, на первый взгляд, мешающей струны, музыка потеряет свою прелесть. Конечно, путешественнице тоже хотелось играть хотя бы самую малую и незначительную роль здесь, но человек лишен этой возможности. Благо, что она может слышать эту лесную музыку, хоть и не принося в неё ничего нового, своего. Хотя, может быть, в этом и заключалась прелесть мелодии. Человек не способен изменить её по своему хотению, ему остается лишь роль наблюдателя. Своим присутствием люди могут лишь разрушить творящуюся здесь идиллию, а потому следует быть ласковым и бережным по отношению к каждому деревцу.       Печально, что вчера Люмин не смогла уберечь природу от негативного воздействия человека. < tab>Она даже сама способствовала его уничтожению, что уж тут тянуть…       Но вернемся к лесной музыке.       За все свои долгие странствия, Люмин заметила, что каждый лес имеет свою неповторимую мелодию. Какие-то имели печальные, но отзывающиеся в душе симфонии, другие навевали чувство радости и в общем-то солнечное настроение. Каждая такая симфония имела сотни невероятных оттенков, которые могли совершенно по-разному влиять на Люмин. Её печалил тот факт, что во время путешествий не всегда можно найти время для того, чтобы вслушаться в лесную музыку. Всегда приходилось смотреть по сторонам, всегда быть настороже. А чтобы услышать мелодию, нужно полностью отдаться природе, позволив ветру направлять тебя по лесным тропкам, заводящим в самую чащу. Такую роскошь не каждый путешественник может себе позволить. И Люмин не могла.       Что вызывал в душе Люмин этот лес? О чем говорила эта мелодия?       Путешественница внимательно слушала и позволяла Марсу направлять её. Ведь он тоже струна леса — часть оркестра, который Люмин жаждет услышать и понять. Вот-вот она небольшим ураганом ворвется в скрытый лесной мир. На секунду воцарится тишина, но тут же её примут как струну, заблудшую из далеких земель. Примут и позволят услышать волшебную мелодию. Лес был гостеприимным, но только для тех, кто понимал своё место в оркестре.       Люмин закрывает глаза.       На душе вольно и светло.       Он видел, как Люмин привставала на носочки, чтобы достать до веревок и развесить белье. Она была непривычно одета. Кажется, Чайльд никогда не видел её в другой одежде. В этой тунике Люмин выглядела хрупкой деревенской девушкой, погрязшей в домашних заботах и радостях. Так и не скажешь, что в ней скрыта огромная сила и недюжинный ум.       Чайльд удивлялся тому, как смог проиграть такому, на первый взгляд, хрупкому существу. Конечно, жизнь научила его не полагаться на внешний вид, но порой некоторые люди имели слишком несоответствующий вид и нутро. Хотя, может, и он к таким относился.       Люмин пропала за белой простыней и Чайльд отвернулся от окна, прислушиваясь теперь к своему телу. Живот настойчиво требовал чего-нибудь съестного, а нога, кажется, успокоилась. Ну или полностью отнялась. В остальном, он лишь ощущал слабость, да легкие покалывания то тут, то там. Пока что больше всего беспокойств вызывала нога.       Пошарив рукой по кровати, он нащупал свои штаны, которые почти свалились на пол. Видно, сон у него был беспокойным, но Чайльд ничего такого не припоминает. Расстроившись при виде огромного разреза на правой штанине, он хмыкнул и опять повернулся к окну — там уже никого не было.       Как оказалось, нога у него не отнялась. Стоило только попробовать её приподнять, так уже рана отдалась волной боли и пульсации по всему бедру и даже чуть выше. Ну, наверное, лучше так, чем не чувствовать вообще ничего.       С трудом натянув штаны и еле-еле встав с кровати, Чайльд сразу же пошатнулся и чуть ли не упал обратно, но удержался благодаря тумбе и теперь так и стоял, опираясь на неё. Внезапно ощутил прилив вопросов к голове и под его напором зажмурился, пытаясь утихомирить ураган мыслей. Впервые за долгое время, Чайльд ощущал себя неуверенно, что и порождало неприятные чувства в груди.       Отчего появилась неуверенность? Как потом размышлял Чайльд, на это было несколько причин. Во-первых, его беспокоило то, как отнесутся к внезапному исчезновению Предвестника, который имел весьма и весьма шаткое положение после того инцидента в Ли Юэ. Хоть у него и была некая свобода действий, тем не менее не стоит слишком внезапно и надолго пропадать, причем не сказав не слова. Во-вторых, непонятно было, чего ему ждать от Люмин. Да, она выполнила свою часть договора, которая касалась одной ночи в этом месте. Однако Чайльду требовалась явно ни одна ночь и не две, а пять или шесть… Он явно и прекрасно видел ужасное мнение, которое сложилось у Люмин о нём, и именно это намекало ему, что его просто могут выпихнуть из дома прямо на улицу, словно шелудивого пса. Угрожать расправой он больше не мог — не позволит совесть. Поэтому его положение оставалось крайне непонятным и волнующим. В-третьих, Чайльд также не знал, говорила ли Люмин что-нибудь здешним хозяевам. На них он тоже произвел ужасное впечатление, но если она молчала… Может и не всё потеряно. Здесь только остается надеяться, что они не откажутся оказать ему пару услуг, просто из-за испорченного первого впечатления. А угрожать из-за их возможного отказа Чайльд точно не собирался. Слишком низко и подло это было. Вот и появилось ужасное и раздражающее чувство неуверенности и собственной беспомощности.       Конечно, стоя возле тумбы, Чайльд не мог так глубоко копнуть в проблему. Голод, слабость, неуверенность — он морщился под влиянием этих чувств. Подсознание пыталось спасти ситуацию и выдвинуло решение: попытаться закрепиться в этом месте на недельку любым способом.       Пощупал пояс брюк — кошелька с деньгами не было. Неудивительно, раз он даже маску свою потерял. Сел обратно на кровать и схватил с пола ботинок, вытряхнул его и тоже ничего не обнаружил. На лбу собрались капельки пота, когда он проверял второй ботинок. Благо, там заначка осталась.       Моры у него было немного, но, к слову, это по меркам самого Чайльда. Для той же Люмин это было если не состояние, то приличная сумма на которую можно жить месяца два.       Обувшись, перед этим спутав левый и правый сапог, Чайльд вздохнул, собрался с духом, и рывком поднялся с кровати, сразу же положив одну руку на тумбочку на всякий случай.       Положение было шатким, причем во всех смыслах сразу.       Кое-как передвинувшись поближе к двери, всё время держась сначала за тумбу, потом за стену, Чайльд прислушался к тому, что творилось в доме. Кроме тишины, увы, он не услышал более ничего. Хотя кто-то вот внезапно быстро зашагал и, судя по направлению звука, вышел из дома. Он обернулся, чтобы посмотреть в окно и, может быть, кого-нибудь увидеть. Увы, но белые простыни загораживали весь обзор.       Дверь показалась не деревянной, а какой-нибудь каменной или железной и ещё открылась с страшным скрипом.       Напротив его комнаты, как он и помнил, была хозяйская спальня. Коридор сворачивал только влево, где виднелись ещё две двери по одной стороне с Чайльдом, а также проход в помещение, служившее и гостиной, и залом, и кухней, и приемной. Вообще, вся эта нехарактерная для Ли Юэ структура дома, да и в общем интерьер, казались какими-то смутно знакомыми, но пока лишь смутно.       Двигаясь в сторону «универсального» помещения, он старался придерживаться стены, а когда проходил мимо комнаты Люмин, не удержался и заглянул в приоткрытую дверь. На кровати валялся моток неиспользованного бинта, свеча на такой же как у него тумбе стояла почти целая, но явно уже использовавшаяся. Ещё были какие-то коробочки, вроде как похожие на ту, которую Люмин принесла ночью. Перестав разглядывать комнату, пошёл дальше и теперь смог хорошенько разглядеть «гостиную».       Дверь была в самом конце комнаты, чуть ли не в углу. Три окна занимали две стены, создавая приятный свет, хоть и приглушенный полупрозрачными занавесками. Возле двух из них стоял длинный стол, прислоненный к стене. Он был явно рассчитан на четырех, либо же на пятерых человек. На нём стояла ваза, почему-то пустующая, а также лежали салфетки, сделанные, на вид, из льна. В углу, который был расположен по диагонали от двери, расположилась маленькая кухонька и печка, наличие которой удивило и заставило получше оглядываться на интерьер. За печкой что-то стояло, туда как раз падал свет из окна, но разглядеть пока что было нельзя.       Долго разглядывать ему не пришлось, в дом зашла маленькая хозяйка, державшая в руках небольшое ведерко, доверху наполненное молоком. Она, кажется, сначала не заметила Чайльда, стоявшего в проходе, из-за чего после испугалась и даже немного попятилась назад, но быстро опомнилась и поставила ведерко возле печи.       Она холодно поздоровалась, выдерживая тон, граничащий между неприязнью и высокомерной вежливостью, а после подошла к печке и начала заниматься своими делами, то и дело поглядывая на Чайльда, который всё также стоял не двигаясь. На последнего нахлынуло чувство невероятной неловкости, которая вкупе с неуверенностью, сделала его фигуру ссутуленной и маленькой в широком проходе.       Слова отказывались собираться в одно предложение и даже в словосочетание. Отдельными, лишенными смысла, летали вокруг Чайльда слова «трость», «еда», «одежда». Они не связывались с глаголами и, тем более, с какими-либо другими словами. Даже начать было невозможно, а хозяйка всё поглядывает на него из-под своих седых бровей, смотрит подозрительно, будто так и ждёт чего-то плохого. И Чайльд не мог сказать, повлияла ли на это Люмин или же виноват полностью он сам.       Видимо, уже сама хозяйка не выдержала той неловкости, которая исходила от Чайльда, и просто сказала:       — Ваша знакомая заплатила за выше пребывание здесь, но только за одни сутки. — она что-то делала около печи, но за её спиной было трудно разглядеть что именно. — Вы планируете оставаться здесь ещё на какое-то время?       Облегченно выдохнув, Чайльд всё же удивленно ответил:       — Да, на несколько дней.       — У вас есть деньги? — она также назвала какие-то цифры и слова, связанные с арендой и комнатой. Чайльд отчасти витал в облаках, размышляя о том, как так получилось, что Люмин не только принесла ему лекарство, но и заплатила за комнату. — Надеюсь, эта сумма будет вам по карману.       — Извините, сколько всего лишь за пять суток? — вырвалось у него, когда хозяйка замолчала и этим прервала думы Чайльда.       Она повторила, но слегка раздраженно. Возможно, она решила, что Чайльд тянет и просто не хочет платить или же не имеет средств для оплаты.       — Так мало? — удивленно проговорил он, но, видя ответное удивление хозяйки, развивать тему не стал. — В таком случае, сейчас принесу оплату. — в нём тут появилось слишком сильное желание оправдаться и он выдал. — Видите ли, я не взял кошелек. Я не думал, что встречу вас так скоро. — чувствуя всё растущее подозрение хозяйки, Чайльд извинился и поспешно ретировался в свою комнату.       Виня свой язык в том, что опять выставил его в дурном свете, Чайльд быстренько отсчитал необходимую сумму от имеющихся денег, сложил её в запасной денежный мешочек, и понес обратно хозяйке, которая терпеливо дожидалась его в гостиной.       Наверное, она даже удивилась, когда Чайльд не исчез, а даже наоборот — принес нужную сумму, причем в достаточно красивом кошельке, выглядевшим далеко недешевым…       И всё же Чайльд не смог и слова промолвить о чем-то другом, а потому уже собрался уходить в свою комнату, чтобы обдумать происходящее с ним. Тогда, напомним, он всё ещё не понимал откуда берется его неуверенность, но зато чувствовал её всем своим телом.       Спасла положение опять же хозяйка, которая спросила не нужен ли, случаем, ему старый костыль, когда-то используемый её мужем, сломавшим однажды ногу. Также она спросила и про то, хочет ли он позавтракать и нужна ли ему сменная одежда, которая, может быть, завалялась где-нибудь в кладовке.       Хозяйка спрашивала это всё по-прежнему холодно, но уже без прежней неприязни. Возможно, на неё повлияло то, что Чайльд вёл себя как-то смущенно, да и ещё заплатил ровно столько, сколько нужно. Помнила она и разговор с мужем, когда они выдвинули теорию о том, что этот рыжий парень случайно попал в лапы преступников и на самом деле ничего плохого не делал. Именно эти обстоятельства и смягчили её сердце, а потому Чайльд уже через несколько десятков минут имел при себе хороший, хоть и старый, костыль из цуйхуа, внезапно новые штаны, почти подходившие ему по размеру, а также теплый завтрак, состоящий из свежеиспеченного хлеба и молочной каши.       За это время они с хозяйкой успели даже поладить, но не до такой степени, чтобы она сменила свой тон с холодного на теплый, хотя, несомненно, изменения имелись.       Ещё она показала двор, а также баню и всё остальное. Чайльд успел выразить своё удивление, касаемо наличия печки и бани в их доме и оказалось вот что:       — Мы с мужем родились и выросли в Снежной, а под старости лет отправились путешествовать. Года четыре назад, правда, он сломал ногу, да мы оба начали хандрить. Решили обосноваться здесь, в Ли Юэ. Дом построили на свои же средства, да и попытались сделать тут хоть что-то, напоминающее о Родине… — она грустно хмыкнула в конце. — Ты, ведь, тоже из Снежной. Как там? Всё также?       Чайльд задумался, вспоминая далекие пейзажи и деревни Снежной. Улыбнулся, когда в голове всплыли бесконечные поля снега, сияющие на солнечном свете. Этакие моря, но только белоснежные.       — Ну, думаю, всё также. — позволив себе усмешку, он продолжил. — Снега всё также по колено, а хозяева теплых домов всё также гостеприимны и дружны.       — Снег всё также хрустит, когда ступни касаются его ледяного покрова?       — Определенно. — и в голове раздается этот знакомый звук снега, когда после холодной и снежной ночи выходишь на улицу и под твоим ботинком хрустит корочка льда, а дальше нога проваливается по колено в мягкий снег.       — Могу я узнать твоё имя? — хозяйка улыбнулась, и улыбка эта была знакомой и доброй, именно такой, какая была у большинства жителей Снежной.       — Тарталья. — конечно, он сразу же встрепенулся, побаиваясь, что отношения с хозяйкой тут же станут холодными как прежде, но что-то пошло не так.       Она никак не изменилась в лице и тон оставался потеплевшим, когда хозяйка назвала свои с мужем имена. Как оказалось, зовут их Владлена и Дмитрий. Достаточно распространенные имена в Снежной, но Чайльд был рад услышать их в чужой стране.       Далее их пути разошлись.       Накормленный и, в принципе, достаточно довольный, Чайльд думал чем бы ему заняться.       С помощью костыля он достаточно резво передвигался взад-вперед по двору, а также по дому. Успел оценить баню и опробовать её. Нашёл в ней кучу ведер, некоторые даже были полны. На лавке остались ниточки от бинта. Не стал долго церемониться и использовал то, что уже было под рукой. Вышел на улицу радостный и свежий от прохладной воды, и даже болящая нога его не нервировала.       Вдоль и поперек изучив двор и дом, он действительно заметил немало сходств с интерьерами Снежной. Тут и глиняная утварь на кухне, расписанная, правда, какими-то местными красками, здесь и привычные массивные шкафы и кровати, которые в Ли Юэ куда более изящные и красивые, и засушенные грибы и рыба, висящие в кладовой и возле печки. Печка сама по себе представляла интересное зрелище. Сама она была сделана из белого камня, а расписана какими-то узорами, явно не имеющих ничего общего с культурой Снежной или же Ли Юэ. Сверху лежало скопление одеял и подушек, словно чье-то логово. За печкой же стояла лавка, прялка и какой-то маленький сундучок, о содержимом которого можно было только догадываться.       В общем, домишко ему понравился и приглянулся. Чувствовалось здесь влияние разных культур, но, конечно, преимущество оставалось за традициями Снежной, что не могло не радовать Чайльда, скучавшего иногда по родине. Не хватает только снегов, да завывающего ветра за окном.       Как только осматривать стало нечего, Чайльд расспросил хозяйку, ходившую где-то у входа в дом, о том, где могла бы находиться Люмин.       — Где угодно. Она часто гуляет по окрестностям, а если не гуляет, то лежит где-нибудь в поле или на стогах сена на заднем дворе. — в руках у Владлены красовалась метла, раскидывающая в разные стороны налетевшие желтые листья с песчаных деревьев неподалеку. — Сегодня так вообще, выбежала из дома и поесть забыла. Не от тебя ли бежит, а?       Она, кажется, совсем убедилась в том, что Чайльд парень в принципе хороший, а к Фатуи попал по воле судьбы, да и вообще на самом деле не хочет там находиться, да какие-то обстоятельства вынуждают его.       Конечно, Чайльд не очень хотел в очередной раз нервировать Люмин, особенно после всего что случилось, но вообще ему хотелось отблагодарить её, да и она, наверное, голодная. Уже обед был, солнце во всю светило, а её всё нет и нет.       Возможно, он только ухудшит сложившиеся отношения, но куда хуже? Хуже было некуда.       Сам для себя Чайльд перечислял причины, из-за которых он может пойти искать Люмин. Первая причина заключалась в том, что он ей благодарен и желает отблагодарить. Вторая причина тоже простая, ему было просто интересно, почему она внезапно решила поделиться с ним лекарством. Третья причина была уже спорной, но тем не менее была. А вот вдруг она голодная, а он ей булку принесет и таким образом наладит отношения. Странно, конечно, было думать об этом. Да и зачем им отношения налаживать? Да и черт с этими причинами! Может ему просто прогуляться хочется, а Люмин там случайно подвернется.       На том и порешив, Чайльд берет уже почти остывший хлеб и пытается удержать его одной рукой, но этого не получается, приходится прислонить к груди. Внутренне он надеется, что его рубашка не испачкана чем-нибудь.       И ещё надеется, что Люмин где-нибудь недалеко. И, может быть, он найдет её до того, как хлеб остынет полностью…