***
Как ни странно, но свой родной город Пагуро воспринимает слишком враждебно — слишком много суши вокруг, слишком много вытянутых и наползающих на друг друга домов, слишком много вокруг него людей движутся и слишком много утекающих с ними звуки. Слишком много всего и мало воды, воды, воды — родного моря. Мама в силу своего характера старается не суетиться вокруг него, но у неё не получается. — Ты так долго отсутствовал! — почти что восклицает эмоционально и в этой эмоциональности сквозит и осуждение, и радость одновременно, — очень долго! — Но я же всегда на связи. — Твои немногословные письма не заменят тебя самого. Лука чувствует укол вины, потому что понимает это прекрасно и не спорит. У него в рюкзаке, например, есть подаренная Скорфано смотрителю ракушка, которая тоже ему никого не заменит — но напомнит, а воспоминания уже согреют. — Но я хотя бы пишу, — зачем-то огрызается он. Мама коротко выдыхает. — Прости, — извиняется Лука — Я постараюсь писать чаще и больше. Она слабо улыбается. И думает вдруг, что каким ублюдком ни был её муж, сын-то у них получился каким-то хорошим — и это больше её заслуга, потому что воспитывала она его одна. Всё-таки у него мама хорошая, а ещё красивая, правда, чуть-чуть со своими причудами, но от этого ещё более чудесная. А мама, глядя на своего сына, предчувствует, что это его последняя встреча с городом, что-то подсказывает ей, что сын больше никогда не захочет вернуться с моря.***
Событий так много, что в первые дни Пагуро не скучает: надо встретиться со знакомыми и обязательно с Джулией, посмотреть, как город изменился (открылась одна кофейня), погулять по суше, по улицам, которые кажутся сложным лабиринтом. Лука теперь больше морской житель, чем городской, и отсутствие просторов его напрягает. На выходных планируется ярмарка. Хотелось бы привести сюда Альберто и купить ему леденцы, походить вместе с ним по магазинам за поиском каких-нибудь интересных побрякушек или вместе с ним долго-долго смотреть на фейерверки — хотя их, наверное, видно и из моря. Ярмарка — на главной городской площади и выходящих на неё улочках — большая и шумная, все торгуют украшениями, поделками, разной едой. — Паста с сыром! — зазывают торговцы. Но Пагуро не голоден и уличная еда никак не интересует. — Гавайские рубашки всех цветов и размеров! Лука думает, что одежда ему бы, конечно, пошла, но не такая и не в работе смотрителя. — Украшения из камня морских чудищ! Пагуро дёргается и идёт на объявление. Девушка, похожая на ведьму, торгует разными оберегами и талисманами в самом конце улочки. И Лука не припоминает, чтобы он видел эту девушку ни раньше, ни позже — видимо, приезжая и решила остановиться в их городе на несколько-то там дней. — Правда из украшения морских чудовищ? — искренне удивляется Пагуро. — Ну, учёные мужи его называют лабрадоритом и даже не используют в украшениях, но осколок камня морских чудищ — очень важный оберег. Она протягивает ему образец: на чёрной верёвке — кусочек серого камня с синим отливом. Почти-почти с отливом, как у Скорфано. — Похоже на их чешую, да? — улыбается она. — Я же должен сказать, что их не существует, — нахально усмехается Пагуро. — Должны, — кивает она, — но вы же с ними знакомы, верно? — Кто знает. — Я догадываюсь, — она продолжает улыбаться. — Хотя вы, наверное, о них ничего не знаете. — А что следует знать? — Что их век недолог. Вам на вид — лет двадцать пять-двадцать семь. А морские чудовища в среднем живут лет тридцать. Внутри всё холодеет, Лука сжимает руки в кулаки и резко разжимает, чтобы успокоиться. — Это просто легенда? — Я их изучала, — её улыбка становится грустной. — Меня зовут Ванда*, и я знала одну морскую женскую особь. И она много чего мне поведала, со многими познакомила, прожила тридцать два года — и считалась в их мире долгожительницей. Вот поэтому для них все дни, проведённые с нами, куда важнее, чем для нас. Пагуро резко выдыхает. — Не переживайте, — она снова улыбается мягко. — Морские чудовища знают об этом. Они делят океан с черепахами, которые живут века, и с рыбками, едва проживающими несколько лет. Они с самого детства привыкают к быстротечности своей жизни, а наша жизнь им, должно быть, кажется изнурительной. — Спасибо, Ванда, — коротко кивает Пагуро. Хочется курить — чтобы дымом обжигало небеса, которые так несправедливо обошлись с ними. — Я возьму этот оберег. Он стоит дешёво, и Лука, недолго думая, ещё берёт красивое украшение для мамы и для Джулии. Ванда первая протягивает руку для рукопожатия. Пагуро принимает его, пожимает ей руку — разделяет её печаль. И уходит с ярмарки прочь.***
Буря догоняет его в переулке и прижимается к широкой спине, плачет в плечо. Пагуро не может её поприветствовать, но даёт ей понять, что он её ждал. Может быть, это он в этой вселенной — буревестник, который не предупреждает о буре, но зовёт её к себе. Его тянет домой — принести подарок маме, залезть на крышу дома, курить и смотреть на фейерверк, надеясь, что цветной огонёк попадёт в грудную клетку. Но над ним пролетает чайка — они часто летают над городом у моря, но эта кружит прямо над ним. Пагуро её узнаёт. — Здравствуй, Веспик. Чайка подлетает ближе. У неё в клюве окровавленное перо. — Не твоё, верно? — бегло осматривает Пагуро птицу. — Кто-то ранен? Чайка летит в сторону старого пирса, и Лука почти что бежит за ней, чувствуя, что происходит что-то странное. Лёгкие, несомненно, горят после бега и проще их выплюнуть на асфальт, но смотритель не может. На самом краю пирса, вдающемся в море, сидит Альберто. Пагуро напрягается: это наверняка его кровь. Он торопится к нему. — Альберто! Скорфано вздрагивает от неожиданности и оборачивается и подмигивает, показывая знак мира. Видимо, случилась большая кровопотеря конкретно из головы. Пагуро машет окровавленным пером. — Это из-за тебя? — О, Веспик нашёл тебя! — Покажи, — Лука хмурится, имея в виду рану. — Да я тут плавал и случайно царапнулся рукой о корягу, ничего страшного, — Скорфано охотно показывает маленькую царапину на плече. — У чайки выдрал перо, чтобы хоть чем-то рану зажать, а птица подумала, что мне нужна твоя помощь. — Ты такой дурачишка, что ты вообще тут забыл? — ворчит Пагуро, доставая из рюкзака бинт и делая Скорфано лёгкую перевязку. — Дурачишка, который соскучился. Пагуро теперь с болью понимает, почему даже три-четыре дня разлуки — это мучение. — Ты скоро умрёшь, да? — Лука, я тут рискую собой, появляясь в местах, где могут быть и люди, чтобы тебя увидеть, а ты говоришь про мою смерть! Как грубо, Лука, очень грубо! — Да или нет? — хрипло спрашивает Пагуро. Скорфано вздыхает. — Ну да, да, мы с тобой, наверное, одного возраста, но я-то уже старик. Лука резким движением прижимает Альберто к себе. Он ничего не скажет — нет в человеческом языке нужных слов. — Я собирался тебе сказать, честно, — признаётся Альберто. — Но сначала хотел, чтобы ты погладил мой хвост. И он сильным движением кладёт тяжёлый хвост смотрителю на колени. — Ого, какие мы сегодня откровенные. — Так, может, завтра помирать, — смеётся Скорфано. Пагуро медленно проводит ладонью по его хвосту — мокрая холодная чешуя морского чудовища оказывается куда приятнее, чем чешуя рыбы — и Альберто мурлычет ему в плечо. Под ладонью Луки хвост переливается как будто ещё больше. — Без тебя всё было бы гораздо хуже, — шепчет он. Смотритель знает — чувствует то же самое. Скорфано всматривается в тёмный берег с каким-то подозрением. — Что они делают? Дают друг другу кислород? Люди задыхаются на суше? — удивляется он. Лука смотрит на берег и счастливо смеётся. Какой-то незнакомый ему парень украл Джулию — и теперь целует её на пустом берегу. Они так увлечены друг другом, что не заметят два силуэта на пирсе, а если и заметят — не признают ни смотрителя маяка, ни морского чудовища. — Ох, лапуш, это, конечно, не обмен кислородом, но иногда жизни спасает. Они целуются. Ну, знаешь, выражают любовь… Скорфано отчаянно кивает и краснеет. — Про это я слышал. И робко вдруг тянется сам, зажмурив глаза от страха, — целует Луку — неловко мажет губами по губам. Открывает глаза, ожидая увидеть у Пагуро отвращение, но у него так непривычно блестят глаза, что Альберто хочет обратно на глубину моря. Пагуро прижимает Альберто к себе и целует по-настоящему, чтобы задохнулись оба, — они не удерживаются на скользком от морской воды пирсе и падают вниз — тут неглубоко — и целуются уже под водой, чтобы было солёно и на головокружительной грани. Где-то в небе — цветные огни фейерверка, который еле слышен под толщей воды, но отсветами — по двум смущённым улыбкам.***
Буря приходит к смотрителю ночевать, когда он возвращается на маяк. Первые ночи сидит где-то внизу. В такие дни Пагуро и Скорфано задыхаются в поцелуях — над водой, под водой — и мало говорят. Альберто начинает заходиться в странном кашле и виновато улыбается. Они всё ещё не говорят — слова никого не спасут, а озвучивать очевидное — словно приближать неизбежное. В последнюю ночь буря спит с Пагуро в одной кровати. Утром его от дел отвлекает моторка, которая явно не от городских. — Меня зовут Элкоре, я занимаюсь, мм, всякой электроникой, — представляется парень, приехавший к подножию маяка. — Тут у вас меняли систему автоматического переключения режимов. Пагуро кивает, припоминая. — И она отлично справилась со своей работой! — он искренне радуется успеху своей системы. — А это значит, что в ближайшее время мы сделаем этот маяк автоматизированным. — И я больше не понадоблюсь. Элкоре продолжает широко улыбаться, разрушая чужую судьбу, — не по своей вине, мир меняется, и он приближает эти изменения. — Ну, раз в год-два кто-то должен проводить осмотр, может, делать минимальный ремонт, — он пожимает плечами. — Я рекомендую вам собирать свои вещи. — Прямо сегодня? Элкоре наконец перестаёт улыбаться как-то замученно и становится больше похож на человека. — По идее к завтрашнему дню, да, потому что уже сегодня я всё переведу, но, если честно, мне всё равно, если ваш переезд займёт не сутки, а десять. Пагуро благодарно кивает и оставляет его работать. Он возится несколько часов, пытается поделиться с Лукой пончиками, которые привёз с собой, а потом искренне извиняется за то, что его компания лишает Пагуро работы. — Я всё понимаю, — фальшиво улыбается смотритель маяка. Элкоре кланяется ему и возвращается на берег. Стоит ему скрыться, как приплывает Альберто — бледнее обычного. — Мой маяк забрали, — вздыхает Лука. — А мне не хватает воздуха в море, — криво усмехается Скорфано. Буря занимает их места в этом мире. Единственные руины, на которых ещё хотелось существовать, исчезают. И уходить, искать новые Лука не хочет. — Знаешь, я планировал в один хороший день выпрыгнуть из этого окна, — Лука показывает на башенку маяка, — и разбиться о камни или утонуть в море. — Я бы стал морской пеной в тот же день, — тяжело вздыхает Альберто. — Но, боюсь, мне этих дней осталось так немного. — Давай уйдём на дно, — вдруг предлагает Лука. — Так глубоко, что даже ты не сможешь там дышать. Альберто смотрит на небо и криво улыбается. Белые-белые облака сегодня особенно счастливые — особенно траурные, словно небо им разрешает. — Ты тоже превратишься в морскую пену, Лука. Потом — в буревестника. Потом — в мальчика, которого я смогу любить вечно, потому что последую за тобой. Лука соглашается и без слов прыгает к Альберто в воду. Чтобы утонуть, обычно вешают на шею камень. Лука просто держит Альберто за руку и чувствует себя живым рядом с ним. Он тянет его на дно, на самое глубокое дно, и Лука держит руку всё так же крепко, пока в голове не становится совсем темно. (И светлеет — там, где морские волны, там, где пролетает буревестник, там, где два мальчика держат друг друга за руки — и не тонут.)***
— Лука! Лука, проснись! И Лука просыпается и видит перед собой яркие лиственные глаза Альберто. — Почему ты плачешь? Ты так встревоженно спал, что я-… И правда Лука чувствует на своих щеках слёзы. — Альберто, что за башня? Что это? — тихо спрашивает Лука и никак не может избавиться от такого реалистичного сна под холодными ладонями. Альберто недоуменно смотрит на него, а потом оглядывается вокруг, взмахивая руками. — А! Ты про это место? Так эта старая башня маяка! Погоди, ты, наверное, ещё не слышал про эту глупую легенду от городских? — чуть улыбается Альберто, видя, как Лука чуть-чуть приходит в себя и успокаивается, — говорят, что самое опасное морское чудовище не только моря, а океана! Лука, блин, оке-а-на! Полюбило холодного на душу человека, что затащило его на самое дно, а море видело их и плакало-плакало очень долго, что решило подарить всем морским чудовищам, — при этих словах Скорфано завороженно указывает и на него, и на себя, — долголетие. И чуть позже добавляет. — Правда дурацкая легенда? У Луки сбивается дыхание. — А как звали…смотрителя? — скромно и очень тихо спрашивает. До Альберто не сразу доходит, но вдруг он внезапно расплывается в улыбке. — Имя у него было Лука, как у тебя! А вот фамилия…Пагуро! Такая тёплая. Внушает доверие. Лука резко встаёт и подходит к подобию окна башни и смотрит на итальянский город напротив и понимает, что, да, завтра они вместе туда поплывут, но…сон был таким… ...реалистичным? неужели, это приснилось или было на самом деле? Неважно всё это, важно, что он хочет себе взять фамилию Пагуро. Смотрителя маяка — холодного на душу, как выразился Альберто. Которого полюбило морское чудовище.