Декларация эры Водолея

      Безумная луна в эту ночь висела, словно вверх ногами. Округа близ небольшого селения мертвенно пустовала. Влажная земля приняла багряный цвет и кое-где уже начинала чернеть. Казалось, что прямо с неба в это зловещее место рекой стекала кровь: ее ручьи простирались от дома к дому, сплетались между собой, как большая алая паутина, и устремлялись к центру селения.       Там, посреди огромного двора, окруженного высокими стенами, никак не защитившими своих хозяев от страшной гибели, высилась гора изувеченных тел. Они лежали друг на друге, местами обглоданные до костей или просто раздавленные в месиво, вперемешку с оторванными конечностями. Это место было похоже на адскую бездну на земле. И любой оказавшийся здесь какое-то время назад решил бы, что он не иначе, как в преисподней: сводящие с ума крики раздираемых в клочья, жалобный скулеж умирающих, хруст костей и хлюпанье разрывающихся мышц и сухожилий… Простое людское селение два демона меньше чем за час обратили в разделочную доску под ножом умелого мясника.       Вышагивая между телами убитых медленно и чинно, молодой демон не опускал надменно поднятой головы, оглядывая безмолвную округу. Кровавые следы тянулись за ним – босые ступни были перепачканы. Его взгляд скользил по крышам домов.       – С-страшный! Страшный демон! Н-но надежный т-то-товарищ! – вдруг еле слышно раздался около плеча дребезжащий, охрипший от страха голос. Но демон никак не ответил на это реплику, продолжив наблюдать, как его собрат бесцельно бродит по ребрам стен и прочих зданий в этом огромном дворе, превращенном в адскую падь. В нем, в отличие от многих представителей их расы, не было ни самодовольства, ни гордыни – ничего из того, что по обыкновению было присуще существам, обладающим такой силой. «Первый-доно до возмутительности самонадеянный гордец. Второй – безумен и лжив. И только он есть истинное воплощение демонической чести», – произнес про себя демон, сглотнув вязкую слюну с ярким привкусом железа, пристально отмеряя каждый шаг бродящего товарища. Тем временем на его ускхе что-то закопошилось. – Н-не думай т-т-так! Не ду-умай! П-Первый-доно и Второй-доно ст-стра-ашно опасны! С-страшно!       – Мне нет до них дела, – невозмутимо ответствовал демон, после чего повернул голову, взглянув на примостившееся на своем плече существо. – Я ощущаю твою дрожь. Иди, спрячься где-нибудь.       – Э-это в-все Тр-ретий-доно! Он с-стра-а-ашен!       – Тебе нечего бояться, пока я здесь. Иди. Отвлеки себя поеданием плоти этих тщеславных людей, что недооценили нас.       Демон размером с ладошку ребенка с проворностью блохи спрыгнул с золотого оплечья и быстро засеменил к растекающейся кровью горе из трупов, чтобы в мгновенье ока затеряться там. Убедившись, что он в безопасности, Зохакутен легко оттолкнулся от земли, переместившись на потертую черепицу крыши, немного поодаль от пика ребра, чтобы ненароком не встать на пути у гуляющего Третьего.       – В очередной раз убеждаюсь в абсолютности вашей силы и мудрости вашего разума, – сохраняя внешне холодную надменность, но произнося каждое слово с искренностью и восхищением, на какие только был способен, заговорил он. – Вы поразительный демон, Третий-доно.       – Изливай эти оды кому-нибудь еще – я не нуждаюсь в твоей лести, Хантенгу, – даже не взглянув на него, с безразличием в голосе проронил Аказа. Его собеседник разочарованно прикусил губу.       – Я не сам Четвертый.       – Мне это безразлично: я не собираюсь считать, сколько там вас на самом деле.       Подул легкий ночной ветерок, закруживший в воздухе манящие запахи крови и плоти. Раздававшееся со двора тихое чавканье прекратилось – это настоящее тело Хантенгу, трясясь в ужасе от расползающейся по округе убийственной ауре Третьего и Зохакутена, прекратило поедать мертвечину, ожидая новой бури. Непривыкший к подобному отношению юный демон шумным вдохом набрал полную грудь воздуха, не сводя с Аказы горящих глаз. Тот, почувствовав легкое колебания ауры собеседника, остановился, не успев сделать очередной шаг, и обернулся. В свете луны опасно сверкнуло золото его радужки.       – Мое имя Зохакутен. Я воплощение ненависти, сильнейший из всех чувств. И я ненавижу, когда меня называют «одним из», – отчеканил он. Резкая тишина после его слов, казалось бы, стала оглушающей. Аказа, оценивающе смотревший на него, ни разу не моргнул за это время. Где-то внизу перепуганно взвизгнул Хантенгу.       – О, – задумчиво произнес Третья Луна, и Зохакутен удивленно приподнял бровь. Почему-то в этот момент он внутренне расслабился – как будто бы до этого атмосфера между ними неуклонно накалялась, а сейчас градус страстей пошел на спад. Но прежде чем он успел сделать шаг вверх по крыше, воздух дрогнул. Аказа стремительной тенью вырос перед ним и грозным ударом кулака проскользил в ничтожном расстоянии от лица своего собрата. Изумленный Зохакутен даже не успел опомниться, как послышался хруст, за которым пришла звенящая головная боль. Обломки раскрошенного рога пылью осыпались на черепицу. Застигнутый врасплох, Четвертый отшатнулся, меж тем однако удержавшись на крыше, а затем, придя в себя после внезапной атаки, вновь взглянул на оппонента. Совершенно спокойно смотрящий на него, точно ничего не произошло, Аказа только хмыкнул. – Не зарывайся. Ты можешь развлечь меня поединком, но не стоит забывать нашу разницу.       – Разве вы сами не ненавидите эту разницу? Ваша ненависть прекрасна, Третий-доно. Как тысячи молниеносно рассыпающихся в небытие искр.       – Я раскрошу тебе второй рог, если продолжишь болтать, – предостерег его Аказа, но собеседник ничуть не испугался, услышав это. Лишь горделиво поднял голову, словно желая преодолеть разницу в росте.       – Ваши угрозы мне не страшны. Пусть вы и выбраны Третьим, я вот уже несколько сотен лет наступаю вам на пяты. Но мне, как и вам, ненавистен прежний порядок: я ненавижу неравноправие, угнетение и насмешки глядящих свысока. Ведь ваш поединок с Первым, случившийся больше четверти века назад, и даже схватка со Вторым около десяти лет назад оказались не в вашу пользу.       – Ты не воспринял мои угрозы всерьез… – зашипел разозлившийся от напоминаний о собственных неудачах Аказа.       – Мне невыносимо осознавать их превосходство над вами и собой. Не пора ли перебороть давление? Третий-доно, заручившись моей поддержкой, вы сможете сломать иерархию: я не знаю пощады к врагам.       – Это твое обличие лишь на вид мужественнее, но на деле такое же льстивое, как и главное тело! – едко вставил Аказа. – Думаешь только о своей выгоде: страх движет тобой, Хантенгу!       – Мое имя вовсе не Хантенгу! – с раздражением в голосе напомнил демон. Тихонько затрещали нарастающие кости: изо лба Зохакутена уже проклюнулся новый рог на месте того, что был сломан Аказой. Четвертый решительно смотрел на своего собеседника. Они стояли друг напротив друга на крыше, посреди широкого двора, устланного трупами, и каждый олицетворял собой ужасающую мощь. – Я – Зохакутен, и мной движет лишь ненависть.       Аказа не ответил. Только окинул его пристальным взглядом с ног до головы и, оттолкнувшись от черепицы, оказался на северной стене здания.       – Так идем и проверим, чья ненависть к этому миру сильней. И не смей молить о пощаде, когда я размажу все твои тела по земле.       – На ваш взор я не выставлю этих слабаков – с вами буду биться лично я. Вы будете видеть лишь меня, и от моей же руки примите поражение.       – Последнее время Аказа-доно стал таким дружелюбным по отношению к своим товарищам! Я так поражен и восхищен! Ака… – Доума прервался прямо на середине имени: левую сторону лица внезапно размозжило в кровавую кашу. Лопнувший глаз, кровь и выбитые мозги испачкали деревянные половицы. Но от этого он не перестал улыбаться, гаденько захихикав. – Ну что вы! Аказа-доно! Это несправедливо! Вы стали добры лишь к нашему замухрышке-Хантенгу! Должно быть, вы уважаете его старость! Как же это… по-людски!       Последнюю фразу он нарочито выделил голосом, чтобы у собеседника не осталось сомнений по поводу сокрытой в ней насмешки. На бледных руках с чернильными полосами повздувались вены: Третья Луна, вспыхнувший гневом от его слов, как зажженная спичка, уже готов был кинуться добивать то, что на данный момент представляло собой лицо Доумы. Однако сделать это ему не позволили. Послышался единичный бой в канджиру, а следом за этим перед недовольным Аказой выросла деревянная пасть дракона.       – У! – восторженно захлопал в ладоши Доума. – Вот это да! Я обожаю эту премилую форму Хантенгу! Давно не виделись – как тебя, я запамятовал…       – Третий-доно, – даже не подумав позволить Второму договорить до конца, Зохакутен оказался перед Аказой: вокруг них, словно высокой деревянной башней, обвились драконьи кольца. Голос Доумы, притворно лопочущий что-то про обиду и вежливость, сделался приглушенным. Мальчишка стоял перед Аказой с таким выражением отвращения на лице, будто только что отогнал большую навозную муху, крутящуюся возле них и мешающую разговаривать. Аказа, невольно выдохнув с облегчением, даже на миг допустил мысль, что иметь дело с Четвертой Высшей Луной очень даже приятно, – я хочу вызвать вас на поединок.       – С превеликим удовольствием принимаю твой вызов, – хмыкнул Третий, а потом сложил руки на груди и устало прикрыл глаза, кивнув на стену из драконов, за которой по-прежнему что-то бормотал Доума. – Все лучше, чем терпеть то ничтожество, что отирается рядом. Идем, мальчишка-Хантенгу.       Услышав то, как его назвали, Зохакутен с видом обиженного ребенка набрал полную грудь воздуха, смерив повернувшегося к нему спиной собеседника выразительным взглядом. Однако даже не подумал сказать хотя бы слово против. Когда Аказа вел себя так, Четвертый ощущал себя особенным демоном: словно бы они вдвоем вместе с Третьей Луной были на одной стороне – вместе противостояли всем остальным. Как если бы Аказа доверял ему. Это многократно усиливало чувство собственной важности у и без того горделивого мальчишки-демона. Зохакутен смотрел на старшего собрата с восхищением.       – Т-так не-нельз-зь-зя! Он с-с-страшен! И-и Второй-доно с-страшен! – вновь скрипел кто-то тоненьким старческим голосом прямо в ухо, дергая шелк нитей на серьгах. Мальчишка-демон недовольно скосил глаза на свой золотой ускх, оплетавший грудь и плечи, где, трясясь, пряталось крошечное существо. – Б-б-бой с Тр-Третьим-доно!.. У-ж-жас-но-но!       – Успокойся, это лишь проверка наших возможностей. Перед боем я надежно спрячу тебя в окрестностях, – скуливший Хантенгу проворно спрыгнул на подставленную ему Зохакутеном ладонь и обхватил себя руками, судорожно оглядываясь по сторонам. Но их обоих вдруг настиг голос рассерженного Аказы, заставляя каждого вздрогнуть: Хантенгу от ужаса, а Зохакутена – в сладком предвкушении.       – Чего встал там? Если захотел отменить поединок, я размажу тебя о первую попавшуюся скалу!       – Я не передумал. Идемте.       От того, как руки упирались в твердую землю, ее поверхность крошилась в пыль, так, что даже пальцы застревали в глубоких трещинах. Травянистого ковра и мягкого грунта уже не было: лишь развороченная воронка с вывернутыми из недр булыжниками. С такой силой Третий вжимал своего младшего собрата-демона в землю. Если бы Зохакутен вдруг захотел подняться сейчас, то пришлось приложить немало усилий, чтобы отделить себя от твердой породы. Он, как неразумный новообращенный демон, лишь рычал и скалился, глаз не сводя со своего оппонента.       – Мальчишка!.. – хрипел Аказа, точно так же по-звериному скалясь ему в ответ. Босые ноги Зохакутена плотно держали его бедра, не давая отстраниться назад. Непонятно, кто из них кого и каким образом загнал в угол, но прямо сейчас Третий со всей яростью долбил его своим членом, в то время как сам Четвертый не давал ему остановиться и прижимал к себе все крепче и крепче. – Ты слишком самоуверен! Я с легкостью уложил тебя на лопатки, хренов сопляк!       – Вы уложили меня на лопатки лишь потому, что я позволил вам это сделать! Не мечтайте одолеть меня без поддавков! – злорадствуя, одновременно с тем наслаждаясь действиями партнера, шипел ему в ответ Зохакутен. Он намеренно с утробным рычанием подмахивал бедрами навстречу твердому члену Аказы, позволяя вгонять его в себя глубже и резче. Камни под его спиной хрустели от того давления, с которым на него наваливался Третий, но, даже находясь между молотом и наковальней, пятый Хантенгу умудрялся сохранять свою гордую невозмутимость. Как будто его имели с его непосредственного позволения.       В свете луны их слившиеся тела контрастировали друг с другом, словно два противоположных начала: смуглые руки и ноги Зохакутена сжимали бледного, как мел, Аказу, двигающегося в его цепких объятиях. Жар, исходящий от них, наверное, мог бы даже с легкостью растопить лед – движения были дикими, яростными. Каждым толчком Третий вбивал юного демона под ним глубже в землю, вытряхивал из него рычания и хриплые крики, от которых по загривку бежали мурашки.       Как их поединок перерос в неистовое совокупление, было трудно объяснить. Когда деревянные драконы сковали Аказу в воздухе, плотно обхватив дышащее мощью тело, и Зохакутен переместился на голову одного из них, поближе к противнику, тот неожиданно вырвался. И в какой-то момент схлестнувшиеся в рукопашном бою демоны со страшным грохотом повалились на землю. Захлестала кровь из оторванных конечностей, захрустели кости, и доведенные в этой карусели безумия до полного восторга Луны вгрызлись друг в друга зубами. Зохакутен с упоением и ликованием сосал кровь, бьющую из шеи Аказы, захлебываясь ей от восторга, а Третий кусал его в оголенное из-под треснувшего ускха плечо, превращая кожу в месиво. Возбуждение у обоих, появившееся еще до начала схватки, многократно усилилось, обозначившись уже не легким зудом, а тягучей болью в паху.       – В следующий наш поединок я отымею вас, Третий-доно! Вы узнаете, что значит стоять на коленях перед кем-то!       – Да ты пополам переломишься, прежде чем сделаешь это! Мы будем спариваться до тех пор, пока твоя задница не разорвется! – хохотал Аказа, начиная двигаться еще быстрее, всю свою демоническую силу вкладывая в то, чтобы сделать партнеру еще больнее, ворваться в него глубже и порвать все, что можно. Вот только от этих неистовых действий Зохакутена только затряхивало в удовольствии. Он смеялся, не переставая подначивать Третьего, желая, чтобы тот стал еще беспощаднее. Все горело в месте трения их тел, и Четвертому даже казалось, что он чувствует, как по внутренней стороне бедра струится кровь – он понятия не имел, что сейчас представлял собой его анус, развороченный размашистыми толчками Аказы. Когда же тот с рыком кончил внутрь, до упора прижавшись бедрами к раздвинутым ногам, уцелевшие вокруг них клочки земли стремительно разлетелись в стороны – с такой силой оба демона вцепились в нее. Разогнувшийся в спине и с наслаждением взвывший Третий с насмешкой оглядел вколоченного в земной грунт партнера. – О каком свержении иерархии ты говоришь, если только что принял в свою задницу семя демона, который сильнее тебя?       – Если это вы, то я готов его принять. И вас теперь ждет та же участь, Третий-доно! – усмехнулся Зохакутен, после чего, мгновенно вытянув из своей плоти кость и дотянувшись до валяющегося в стороне одного из барабанов-канджира, звонко ударил в него. И снова извивающиеся головы громадных деревянных змеев схватили Аказу, зажимая ему руки и ноги в зубастых пастях. На этот раз Четвертый не медлил, точным взмахом когтистой ладони разрезая изумрудный пояс с кисточками. Третья Луна только заливисто рассмеялся, нисколько не обращая внимания на съезжающие по крепким бедрам хакама.       – У тебя совсем нет страха, мальчишка! Ты действительно не тот Хантенгу, которого я знаю! Хорошо: как там тебя – Зохакутен! Только попробуй прикоснуться ко мне, и я покажу тебе, что такое настоящее веселье!       Смуглые губы разошлись, оголяя дикий белоснежный оскал. Вызов был принят, и деревянные драконы вывернули головы, вместе с тем раздвигая Третьему ноги под самодовольную усмешку Зохакутена. Зачиналась еще одна буря.       Безумная луна снова смеялась, глядя на то, что творилось внизу. Небольшой восточный городишко не спал, спасаясь бегством. Повозки, чуть не сталкиваясь друг с другом, спешили прочь, люди кричали, подгоняли друг друга скорее бежать. Полыхающее зарево озаряло им путь. Словно бы всех согнал с насиженного места страшный пожар. Но нет.       Центр города и правда полыхал, но дело было вовсе не в огне – тушить его не отважился никто. Городская управа, куда прежде ежедневно стекались люди и денежные средства, была изничтожена. И до сих пор в страхе оглядывающимся жителям казалось, будто на стенах, окружающих, словно непреступную крепость, управу, стремительно скакали две дьявольские тени.       Пожар бушевал, продолжая поглощать разрушенные здания и недоеденные людские тела. Искры взмывались к небу, по двору летали тлеющие бумаги. В главном строении сцепившись между собой стояли двое. Их языки сплетались, а окровавленные губы пачкали друг друга в неистовом поцелуе. От того, как сильно Аказа сдерживал партнера в своих объятиях, у того трещали кости. Однако Зохакутен и сам не оставался перед ним в долгу, сдирая ему кожу с рук и спины.       В порыве страсти им обоим совершенно не было дело до того, что вот-вот должна была обвалиться на головы догорающая крыша. Точным ударом стального кулака в живот вынудив партнера согнуться, Третий прижал мальчишку-демона к земле, разрывая его одежду. Но чужой затылок неожиданно поддался вверх, и острые рога едва не прокололи Аказе челюсть снизу. Его крепко ухватили за пояс и повалили наземь. Следом в свете пламени сверкнул золотой ускх восседающего на нем Зохакутена.       – Ваше место подо мной, – гордо заявил тот, меряя старшего демона надменным взглядом сверху вниз.       – Чтобы щенок меня на место ставил?! – Аказа без тени раздражения рассмеялся, веселясь с бесстрашия своего демонического собрата. От Зохакутена тянуло безумием и страстью. А еще желанием ожесточенно трахать и быть до смерти оттраханным. Это держало член в напряжении, не давая опасть.       Внезапно выскользнув из-под Четвертого, Аказа ударом стоп раздвинул ему бедра, заставляя упасть, а потом, быстро подобравшись с пола, опрокинул его на лопатки, пристраиваясь между чужих ног. Вставший член врезался в промежность Зохакутена через одежды, и оба демона синхронно задержали дыхание, впиваясь взглядом друг в друга.       – Не льсти себе! Это ты подо мной, Зохакутен! Повеселимся, как следует! Я изломаю тебя сегодняшней ночью!       – А я изломаю вас на следующую. Вы сойдете с ума от наслаждения.       – Что ж, попробуй!       И их губы вновь грубо столкнулись в поцелуе.       Небо белело к востоку, а тьма уползала в противоположном направлении. Птицы начинали щебетать громче. Мир постепенно просыпался.       Аказа в гордом одиночестве наблюдал за светлеющим пейзажем с ветви большой сосны, своими лапами скрывающей его от светлеющей стороны неба. Ночное время, принадлежавшее демонам, проходило.       Он чувствовал радость, переполняющую господина, находящегося за тысячи ри от него. Безумная радость, которая бушевала вопреки всем отгремевшим неудачам. Это было странно. А еще Аказа точно осознавал, что ему тошно.       Товарищей за товарищей он никогда не считал. Даже больше – ненавидел других Лун и их чертовы причины существовать в обличие демонов. Не шло и речи о том, чтобы скорбеть по павшим. Но вместе с тем сейчас он не знал, куда себя деть. Не покидало ощущение бесполезности собственного существования. И грызло одиночество.       – Эй. Зохакутен! Давай повеселимся, малой, – выдавил он из себя, цепляясь глазами за деревья перед ним, ветви которых тянулись, словно деревянные драконы. Но никто больше не ответил ему.