500 лет назад
Из всех мест, где можно оказаться, Кэйя никогда не представлял себе камеру в подземельях штаб-квартиры Фавониус. Хотя, конечно, дело было не в недостатке воображения или пессимизме. Прикосновения смерти достаточно близкие, чтобы ощутить вкус земли во рту, приучили его к безропотным, жутким мечтам, но это было что-то новенькое. Сами подземелья были не такими уж необычными. В них воняло мочой и дохлыми грызунами, но эту особую атмосферу мог воссоздать любой переулок за безвкусной таверной. Если бы Кэйя закрыл глаза, он почти мог представить, как его рвёт в одной из них, пока бродячие кошки разбегаются кто куда, но слабый запах разложения в каждой щели камеры удерживал его там. Такая жалость. Он перенес бы любое похмелье, что бы его ни ожидало. Кэйя запрокинул голову, пока она не уперлась в стену. Было сыро и грязно, но он был слишком измучен, чтобы обращать на это внимание. Отпор рыцарям, которые затащили его в подземелья, не принес ничего, кроме неприятностей — из-за его репутации, предполагаемой невиновности и энергии. Теперь он был измучен и подозревался в государственной измене. Прекрасно. Заскрежетала металлическая дверь, звук нарушил мертвую тишину в подземельях. Кэйя прищурился, наблюдая за двумя тенями, пронзающими прямоугольник света на полу. Один из них, с безошибочно узнаваемыми — и совершенно немодными — наплечниками, должно быть, Артур, советник Великого магистра и человек, обвинивший Кэйю в государственной измене. Другой, с его изящным телосложением и элегантной походкой… — Лю… мастер Дилюк! — воскликнул Кэйя, бросаясь на дверь камеры. Он схватился за прутья, широко раскрытыми глазами ища что-то во взгляде своего возлюбленного — доверие, может быть, или любовь. Он не нашел ничего из этого. — Вот он, — начал Артур с таким спокойствием, что можно было подумать, что он обсуждает бизнес, а не жизнь невинного человека. — Крыса, прячущаяся среди твоих сотрудников. Он утверждал, что он рыцарь, но тщательная проверка его биографии показала, что он из Каэнри’ах — возможно, шпион. Твой отец был убит шпионами Каэнри’ах, если я правильно помню, да? Дилюк молча кивнул. Артур указал на Кэйю. — Ну, теперь ты знаешь почему. — Это чушь собачья, — вмешался Кэйя, крепче сжимая железные прутья. — Ты это знаешь. Я бы никогда не причинил вреда мастеру Валориану, он… он был… — Он был мне как отец. Дилюк отвел взгляд. — Понимаю. Спасибо, что проинформировали меня, сэр Артур. Продолжайте расследование. Сердце Кэйи упало. — Мас… Люк, пожалуйста, он лжет! Дилюк даже не взглянул на Кэйю, когда попросил уйти. Кэйя остался один, снова совершенно один.***
Шум в голове был ничем по сравнению с болью в груди. Кэйя потерял единственного человека, который имел для него значение, и все из-за лжи. С таким же успехом он мог просто сдаться и дождаться своей казни. Так обращались с предателями и вражескими шпионами. Допрос, которому они подверглись ранее, только усиливал их желание. Он вздохнул. Боже, как бы он хотел увидеть Дилюка, даже если бы это означало презрение. Даже если Дилюк ненавидел его или верил в эту ложь. Он не возражал против огня гнева Дилюка, если это означало, что он мог быть рядом с ним в последний раз. Конечно, Кэйя был напуган. Смерть, даже если она была привычным компонентом его жизни, все равно оставалась ужасающей концепцией. Люди боялись того, чего не могли предвидеть. Вечная тишина была одной из таких вещей. Была середина ночи, когда Кэйю разбудил звук из комнаты охранников. Он дремал, усталость взяла над ним верх, но суматоха закончилась, и он проснулся. Он прислушался к шуму, насторожив чувства, затем вздрогнул от глухого удара, за которым последовал сдавленный вздох. Дверь в сторону камер открылась, скрежет решетки был достаточно громким, чтобы разбудить мертвого. Кэйя встал, готовый пробиться на эшафот, если понадобится. Принятие своей смерти не означало, что он не причинит боли своему палачу. Он не слыл добрым. Но в тюрьму ворвался не палач. Его сердце дрогнуло, когда он увидел человека в маске, приближающегося к камере. Он не был уверен, что почувствовал — облегчение или стыд за то, что сомневался хотя бы секунду. — Люк, — выдохнул он, когда Дилюк схватил его руку сквозь прутья и поцеловал. — Ты заставил меня так волноваться, Кай. Я понятия не имею, что происходит. — Я тоже не понимаю… Я думал, я… — Он вздохнул, вцепившись в знакомое тепло руки Дилюка. — Я не думал… — Ты не думал, что я приду? — закончил Дилюк. — Итак, я так понимаю, что мои актерские способности лучше, чем я думал. — Тсс. Я думал, ты поверил, что я предал тебя. — Прости, Кай. Я не мог позволить ему что-либо заподозрить. — Он нахмурился. — И тебе следовало бы знать, что лучше не думать, что я когда-нибудь брошу тебя, глупыш. Кэйя улыбнулся. Он никогда не считал, что его стоит спасать. Он был просто одиноким мальчиком без семьи, живущим в тени человека, которого любил, не принося ничего, кроме неприятностей. Он не заслуживал ничего из этой жизни, но эгоистично цеплялся за неё — хотя бы потому, что любил Дилюка больше всего на свете. Дилюк отпер камеру Кэйи ключами, которые украл у охранников. — Пойдем, — сказал он, беря Кэйю за руку. Совсем как в детстве, когда они убегали от поварихи, прежде чем она обнаружила, что они украли выпечку. Как бы Кэйе хотелось, чтобы они могли вернуться в такие простые времена. Но они больше не были детьми. И теперь они были в бегах.***
— У тебя есть какие-нибудь идеи, что овладело сэром Артуром? — спросил Дилюк, когда они были дома, на винокурне Рассвет. Он протянул Кэйе чистое полотенце, когда тот вылез из ванны. — Нет. Они окружили меня на пути в город. Он называет меня предателем, но я, хоть убей, не могу понять почему. Единственное, в чем он был прав, так это в том, что я из Каэнри’ах. Другим полотенцем Дилюк вытер щеки Кэйи, затем промокнул волосы, чтобы высушить их. Закончив, он обхватил ладонями лицо Кэйи и поцеловал, его губы были теплыми на губах Кэйи. Это было так, как будто он вдохнул жизнь в него. — Мы выясним. Должно быть, он что-то замышляет. Держу пари, он планирует использовать тебя в качестве рычага давления; некоторые дворяне готовят законы против Каэнри’ах. Герцог Анкерский думает, что Варка сейчас рассматривает возможность войны. Кэйя цыкнул. — И что, он нашел идеальный предлог для оправданной войны? — Мне больше ничего не приходит на ум. — Дилюк обернул полотенце вокруг плеч Кэйи. Он нахмурился, проводя большим пальцем по размазанным там синякам. — В любом случае, нам нужно идти. — Идти? — ошеломленно повторил Кэйя. — Куда? — Сначала в Ли Юэ. Я больше знаком с ним. Оттуда мы сможем решить, что делать, но мы не можем оставаться в Мондштадте. Ты в бегах. Это делает меня твоим сообщником. — Он улыбнулся. — Мне нравится, как это звучит. Кэйя выдохнул, проглотив комок в горле. Дилюк любил Мондштадт — невероятно любил. Он не стал бы разыгрывать героя, когда никто не видит, если бы не любил. Когда они были детьми, они исследовали каждый уголок любимого города и его окрестностей. Они знали, что каллы в Спрингвейле пахнут лучше всего, а валяшки возле ущелья Дадаупа — самые сладкие. Они знали, на какую крышу забраться, чтобы выиграть в игре По следам ветра, и от какой стены лучше всего отскочит гарпастум. Они даже знали, в какие дни могут беспокоить кузнеца Вагнера, пока он не покажет свою работу, не прогнав, выучив его расписание наизусть, чтобы он не мог отделаться от них своим обычным «я занят, идите поиграйте где-нибудь в другом месте». — Ты любишь Монд, — пробормотал Кэйя тихим голосом, полным раскаяния. Дилюк не колебался ни секунды, когда сказал: — Тебя я люблю больше.***
Дилюк Рагнвиндр не был романтиком — особенно после многих потерь, сражений и разочарований, которые жизнь преподнесла ему на пути. Несмотря на то, что он был сыном знати, выросшим в шелках и горячей воде, он привык к более суровой жизни искателя приключений. Он не жаловался, когда они остановились в своей первой гостинице — убогом заведении недалеко от равнин Гуйли с деревянными полами, которые скрипели, как раненые собаки. Когда они с Кэйей были детьми, они иногда отправлялись в короткие путешествия с кузнецом Вагнером, сопровождая его в поисках редких руд. Конечно, ему было неприятно брать с собой двоих детей, но сказать «нет» Дилюку было трудно. Он получал всё, что хотел, как и большинство избалованных детей, но принимал подарки с добротой и изяществом, присущими немногим, — вот почему люди не возражали побаловать молодого мастера Дилюка Рагнвиндра: он всегда знал, как выразить свою признательность. Он был милым ребенком. И Вагнер, как и большинство людей, не остался равнодушен к очаровательному веснушчатому личику Дилюка. Этой легкой улыбки в сочетании с нежными янтарными глазами было достаточно, чтобы заставить горы плакать и склоняться в покорности. — Если мы продолжим двигаться на юг, то в конце концов достигнем гавани Ли Юэ, — сказал Дилюк, рисуя невидимые фигуры на обнаженной коже Кэйи. — У меня там есть несколько контрактов со знакомыми, которые могли бы предоставить нам место для ночлега, пока мы решаем, что нам делать. — Контакты? Мы беглецы; почему кто-то должен хотеть нам помочь? Дилюк улыбнулся одной из своих редких загадочных улыбок. — Они не могут позволить себе отказать мне. — Что, мастер Дилюк теперь шантажирует людей? — Это не шантаж. Просто конфликт интересов, используемый в качестве… небольшого стимула. — Итак, шантаж. — Вы оскорбляете меня, сэр Кэйя, — сказал Дилюк с легким подвыванием, положив подбородок на грудь Кэйи. Они всё ещё были в постели, бездельничая в свой последний день на равнинах Гуйли. Они не сделали ничего такого, кроме сбора еды в дорогу и стирки одежды, но им много и не требовалось. Кровати, на которой можно было трахаться, костра, на котором можно готовить, и водопоя, откуда можно набрать немного воды, было достаточно. В таком порядке важности. — На самом деле, я не думал, что ты прибегнешь к таким коварным методам, — заметил Кэйя, запуская пальцы в длинные рыжие волосы Дилюка. Дилюк оставил поцелуй на груди Кэйи. — Это не коварство. По правде говоря, это больше похоже на… позволение кому-то зарабатывать деньги за моей спиной. — Не хочешь поделиться историей? — Я нашел торговца, который разливал мое вино по бутылкам и продавал по более высокой цене. Когда я столкнулся с ним лицом к лицу, он умолял меня никому не говорить. Я согласился — в обмен на его информацию о рыночных ценах Ли Юэ. Просьба о ночлеге с таким же успехом могла быть частью нашей договоренности. Он не может позволить мне разоблачить его аферу; даже если его за это не посадят в тюрьму, люди перестанут покупать его вино. — Ты долго и упорно думал об этом, не так ли, солнышко? — Не называй меня так, или мне придется тебя поцеловать. Мне нужно поддерживать имидж. — О, нет, что же мне делать. Мне угрожает моё солнышко, мой малыш, мой… Дилюк выполнил свою «угрозу». Кэйя растворился в поцелуе, сквозь его беспокойство проглядывала улыбка. — Нам скоро отправляться, — объявил Дилюк после того, как они оба оделись. Они упаковали свои скудные пожитки, двуручный меч Дилюка был тщательно завернут в мешковину. Он не хотел терять ни секунды, призывая его в случае опасности. Когда они вышли из гостиницы, направляясь на юг, как и планировалось, Кэйя ещё не знал, что это будет последний раз, когда он будет любоваться рассветом, отражающимся в глазах Дилюка. Он и не думал дорожить открывшимся видом — улыбка Дилюка отпечаталась на его веснушчатых щеках, смотревших на него с надеждой и удивлением. Он должен был это сделать.***
Они попали в засаду во время своего прорыва в Облачное море. Группа, которую они приняли за похитителей сокровищ, бросилась на них, приставив оружие к горлу. В этот момент Кэйя почувствовал себя так же, как тогда, когда мастер Валориан и Дилюк впервые нашли его — дрожащего, бьющегося в агонии ребёнка, заблудившегося в лесу, единственного выжившего из экипажа, полного людей, которых он когда-то знал. Под их личинами скрывались рыцари, с которыми Кэйя когда-то пил. Несмотря на то, что он не был частью Ордо Фавониус, он провел с ними достаточно времени, чтобы распознать их небольшие манеры и речевые обороты. Шепелявость, привычки, причуды. Например, рука Флавиана дважды дёргалась на рукояти меча, когда он нервничал, или Маллинда стискивала зубы, когда теряла терпение. Теперь эти люди окружали их, направляя на них свои клинки. Быстрым движением Дилюк расстегнул мешковину на своем мече, крепко держа его. В его руке это могло быть как щитом, так и мечом. Позади Кэйя призвал длинный тонкий ледяной клинок. Он перевёл взгляд с нападавших лицом к нему, спиной к Дилюку. Первая искра вспыхнула, когда столкнулись мечи и двуручники. Затем это было всё, что они видели и слышали, пока всё вокруг них не стало красным и черным.***
Всех слов на всех языках мира было недостаточно, чтобы описать ту боль, которую испытывал Кэйя. Он взял тело Дилюка на руки, бесполезно прижал свернутую ткань к кровоточащей ране в боку и, впервые в своей жизни, молился. Он молился Барбатосу, Мораксу, Царице — чёрт возьми, кому угодно, — чтобы они спасли его любовь. Дыхание Дилюка было слабым, его почти не было. Он кашлял кровью, его конечности обмякли. Он умирал. — С тобой всё в порядке, — выдавил он, губы с трудом выговаривали слова. — Тсс, Люк, я отведу тебя к целителю, я… У Дилюка не было сил смеяться, но его улыбка — веселая, даже в агонии — была зрелищем, которое Кэйя никогда не забудет, когда он захлебывался собственными рыданиями. Даже после смерти свет Дилюка никогда не угасал, не тускнел ни на секунду. Его Дилюк, его возлюбленный. — Не надо. Просто побудь со мной минутку, — пробормотал Дилюк. Его губы прижались к шее Кэйи, когда тот крепче прижал его к себе. — Я старше. Я могу приказывать тебе. Кэйя нашёл в себе силы рассмеяться сквозь слезы. Он поцеловал окровавленное лицо Дилюка, расчёсывая его волосы. Тело тяжелело с каждой минутой. Он действительно собирался. — Ты всегда такой властный, — сказал Кэйя дрожащим голосом. — Такой гордый и мстительный и… — Разве ты не должен хвалить меня в такие моменты? Рыдания Кэйи усилились. — Нет. Я ненавижу тебя. Хотел бы я врезать по твоей глупой физиономии. Дилюк слабо рассмеялся. — Я скажу это отцу. Кэйя целовал лоб Дилюка, его губы, нос, щеки. Его закрытые веки, подбородок и висок. Везде он ощущал вкус крови. Соль, сажу… землю. И под всем этим — Дилюка. Он положил подбородок на лоб Дилюка, напевая отрывистую колыбельную, которую его любовь пел ему, когда они были детьми и Кэйя боялся штормов. Это было самое малое, что он мог сделать — позволить Дилюку уйти с миром и ни словом не обмолвиться о мрачных планах, вынашиваемых в голове. В последнем усилии Дилюк собрал всё, что осталось от его жизни, чтобы поцеловать Кэйю в губы. — Скажи мне, что любишь меня, — попросил он, это была его единственная просьба после их последней совместной битвы. — Боги, конечно, я люблю тебя… Дилюк, — Кэйя притворно рассмеялся, подавляя рыдания. — Люк, я так чертовски сильно тебя люблю. Я люблю тебя, я люблю тебя... ты для меня всё. — Я обожаю тебя, Кэйя, — выдохнул Дилюк. — Никогда не забывай об этом. Дилюк Рагнвиндр умер в двадцать два года так же, как и жил: самоотверженно. Даже после смерти он позаботился о том, чтобы Кэйя знал, что его любят.***
Кэйя не продолжил двигаться на юг. Он изменил свой курс, вернулся на север, затем на восток, к Драконьему хребту. Он не останавливался, чтобы поесть или поспать. Его единственная остановка была возле постоялого двора «Ваншу», чтобы «одолжить» лошадь с повозкой. Он не мог спешить, не с телом Дилюка, всё ещё лежащим в ледяной глыбе, спрятанным в мешковину и привязанным к тележке, но это было быстрее, чем пешком, и его подошвы всё равно пропитались кровью. Он добрался до печально известных гор за два дня, оставил лошадь в конюшне неподалеку и направился к сердцу Драконьего хребта. Какая ирония, что они всегда хотели исследовать местность вместе; годы спустя Кэйя, наконец, отважился отправиться в опасные горы с мертвым Дилюком на руках. В горах, покрытых вечным снегом, было не трудно найти место, достаточно прохладное, чтобы сохранить тело Дилюка в целости и сохранности, не прибегая к помощи Кэйи. Люди редко отваживались появляться в этом районе, поэтому Кэйя был уверен, что никто не испортит могилу Дилюка во время его отсутствия. Перед уходом он вложил карманные часы в соединённые руки своего возлюбленного, сомкнув пальцы Дилюка вокруг них. Это была красивая драгоценность, подаренная его отцом на двенадцатый день рождения. Во время своей остановки в гостинице Ваншу, пока за лошадью ухаживали, Кэйя взял на себя смелость вырезать на ней снежинку с помощью своей ледяной магии. Несколько дней спустя та же снежинка была вытатуирована на груди Кэйи.***
Было много храмов во имя Асфодель, богини Смерти. В течение нескольких месяцев Кэйя путешествовал вдоль и поперек, чтобы найти тот, где он мог бы поговорить с ней. Одни говорили, что она явилась им в виде голубя, другие — в виде белой кошки, прогуливающейся по ступеням храма. Даже там, в Тейвате, её сила была неумолимой, подпитываемая миллионами и миллиардами людей, которые боялись её, обожали её, молились ей, молились против неё. Однако она не была Отступницей. Её поездки в Тейват были случайными, результатом её прихотей. Как уместно, что эмиссар смерти был таким мимолетным существом. Кэйя нашёл причудливое божество в Сумеру, в городе Шамс Муздавидж. Она слонялась вокруг одного из своих храмов в виде белой кошки, её пушистый хвост лениво свисал дугой. Кэйя мог понять, почему она выбрала это место; оно было изолированным, и всё вокруг было ничем иным, как роскошной зеленью и благоухающими цветами, как и ожидалось от гордости нации дендро. Он сглотнул. — Асфодель, — начал он, прижимая к себе плащ. — Это ты? Кошка с любопытством посмотрела на него, наклонив голову. Она спрыгнула со стены, вытянув лапы. Там, где её маленькие коготки царапали траву, зелень поблекла, став бледно-желтой. Он подавил желание убежать. — Я дремала, — отрезала она, приближаясь к нему, её тело медленно превращалось в тело красивой женщины. Белое платье струилось вокруг неё, как туманная вуаль, черные волосы расплывались на кончиках в беспорядочный облачный дым, который окутывал её. Она была неземной, великолепной и пугающей одновременно. Кроваво-красные губы приоткрылись, затем растянулись в улыбке, когда она рассматривала его. В этот момент Кэйя выглядел как тень самого себя. Похудевший, истощенный. Его коричневая кожа приобрела пепельный оттенок, а во рту был постоянный привкус смерти на языке. Развороченная земля, ржавая кровь. Несколько месяцев назад он, возможно, отпустил бы шутку. Высмеивание божественного имело восхитительный, кощунственный привкус. Кэйя, стоящий перед Асфодель, не улыбался месяцами, не говоря уже о том, чтобы стоять перед самой смертью. Его последняя встреча с ней опустошила его на всю жизнь, лишив сердца единственной любви, которую он когда-либо знал. — Прошу прощения, что побеспокоил вас, — сказал он, кланяясь ей. Раскрыл свое сердце, чтобы найти харизматичного рыцаря, которым он должен был быть. Его загадочная улыбка так легко появлялась на лице, что никто бы не заподозрил, что внутри него бушует колыбель бурь. Это было то, чем он стал — золотая клетка, в которой таилась смерть, нарисованная улыбкой прекрасного принца. — Я слышал, ты творишь чудеса, если заплатить необходимую цену. — О, люди, которым нужны чудеса, редко могут позволить себе такую цену. Или, скорее, они никогда не хотят её платить, — захныкала она, уперев руку в бедро. — Умоляют меня вернуть их возлюбленного в обмен на немного благовоний и несколько мертвых овец. Пфф, пожалуйста. Тому, кто распространил этот слух, что мне нравится кровь девственниц, придется кое-что объяснить. — Её взгляд снова остановился на Кэйе. — Но ты, конечно, знал об этом, красавчик. Он понимал, к чему она клонит. Немногие люди были готовы пожертвовать своей жизнью ради любовника, хотя бы потому, что это означало, что они больше не будут вместе. Даже Кэйю не устроил бы такой вариант; он хотел вернуть Дилюка, и он хотел быть с ним. Даже короткое мгновение рядом с ним, променянное на вечность одиночества, того стоило. Ему было всё равно, что случится с ним потом, пока он живёт когда-то рядом с Дилюком. Мастер Дилюк умер самоотверженно, но сэр Кэйя всегда жил эгоистично. Тот день не стал исключением. Кэйя расплылся в соблазнительной улыбке, изображая уверенность. — Я полагаю, вы, должно быть, слышали эту речь тысячу раз, но мне нравится думать, что я другой. — Другой? Значит, ты был бы готов пожертвовать своей жизнью ради возлюбленного? Или, может быть, друга? Члена семьи? — Моя родственная душа и названый брат. Я отдам свою жизнь взамен. Справедливый обмен, я полагаю? Асфодель с любопытством посмотрела на него, её улыбка стала хищной. — А что, если я откажусь? Кэйя раскрыл объятия, словно предлагая его обнять. — Тогда позволь мне вызвать тебя на дуэль. Игра на твой выбор. Если я проиграю, ты заберёшь обе души. Если я выиграю, ты обменяешь мою на его. Она расхохоталась. — Игра для души? Мне нравится, как это звучит. Я веками не веселилась... Боги, я бы хотела, чтобы молитвы были немного оживленнее. Если ты позабавишь меня, я, возможно, исполню твое желание. Как тебя зовут? Он медленно выдохнул, скрывая эту странную смесь облегчения и ужаса, охватившую его тело. — Меня зовут Кэйя, и я живу, чтобы развлекать.***
Асфодель, богиня Смерти, не давала Кэйе спать весь день и всю ночь, играя. Ему пришлось выучить правила нескольких новых игр со всего мира, чтобы не отставать от нее. Она не только изголодалась по развлечениям, но и была яростной соперницей, требуя матча-реванша каждый раз, когда проигрывала. Каее пришлось установить некоторые правила, иначе она просто обескровит его, пока он не потеряет сознание — или не уйдет — от истощения. После третьего дня и третьей ночи, проведенных за игрой, азартными играми, пари, выигрышами и проигрышами, Кэйя едва мог держать голову высоко поднятой. Она кормила его сыром и виноградом, поила вином, пока у него не затуманилось зрение, предлагала тосты с тапенадой и сушеными помидорами в оливковом масле, позволяла ему мыться в мраморной ванне с водой, пахнущей розами. Но она никогда не давала ему уснуть. В конце этих трех дней она объявила его победителем. Он так устал, что не мог порадоваться. — Мне целую вечность не было так весело, — сказала она со смехом. Это прозвучало так искренне, что Кэйе почти стало стыдно, что он собирался предать её. Колыбель бурь раскачивалась в такт ударам его сердца, план приводился в действие. Эгоистичный, эгоистичный Кэйя. — Теперь перейдем к моей части нашей сделки. Через несколько мгновений пейзаж изменился, превращаясь в ничто. Кэйя споткнулся, у него перехватило дыхание, когда мраморные стены превратились в ледяную пещеру, теплый воздух остывал вокруг него, пока не стал невыносимым. Могила Дилюка была такой же, какой он её покинул. В открытом гробу изо льда лежало его мертвое тело, сохраненное холодом. Он был так красив, что можно было подумать, что он просто спит. Асфодель подошла к гробу. Её пристальный взгляд скользнул по телу Дилюка, пальцы пробежались по волосам. — Ты проделал хорошую работу, сохранив его в целости. По крайней мере, тебе не придется искать другой сосуд. Кэйя затаил дыхание, когда богиня положила ладонь на грудь Дилюка. Её бледная кожа на кончиках пальцев потемнела до цвета сажи, ногти были выкрашены чёрной тушью. Другой рукой она поманила Кэйю ближе, затем положила ладонь ему на сердце. Его охватил непреодолимый озноб, холоднее даже, чем озера на Драконьем хребте. Его зубы застучали. Она улыбнулась почти нежно. Затем её взгляд упал на карманные часы в руках Дилюка.***
Кэйя ожидал гнева. Ужасающего гнева, способного сокрушить горы. Он представил, что его поглотит лавина, настолько чудовищно огромная, что он, возможно, не сможет её контролировать. Асфодель просто рассмеялась в искреннем ликовании, и именно тогда Кэйя понял, что совершил ошибку. *** Асфодель была прекрасна, когда смеялась. Она всё ещё была прекрасна, когда вонзила свою когтистую руку в грудь Кэйи, её пальцы сомкнулись на его сердце. И она была самым великолепным созданием, которое он когда-либо видел, когда она смотрела на него тогда, глаза цвета меди на фоне серого оттенка кожи. — Печать рыцаря духа, — сказала она, и её голос становился всё более и более жутким. Он эхом отдавался в тысяче и одном смеющемся голосе, когда ветер свистел в трещинах мавзолея. — Как мило. Почти так же прекрасно, как твоё бешеное сердцебиение. Кровь забрызгала одежду Кэйи, его кожу, его лицо. Он кашлял ею, вдыхал её, выплевывал. Она была повсюду — в его легких, горле и носу. Задыхаясь, он сумел жалобно вскрикнуть, когда она сжала его сердце. — Я выполню свою сделку, дорогой друг, — заверила она. Он почувствовал, как её когти вонзаются в сердце. Его зрение затуманилось, тело содрогнулось, ломаясь. — Часть её. Точно так же, как ты выполнил часть своей. Её взгляд был сладок, как последний фрукт заключенного, когда она разрывала его сердце на части. Победоносный.***
Царство между живыми и мертвыми не было ничем из того, что Кэйя за пятьсот лет так и не смог понять. Он не просто так назвал его «промежуточным». Иногда он был там, в мире смертных, прямо рядом с Дилюком, так близко, что почти мог дотронуться до него, как будто у него была физическая форма. Он был там, когда Дилюк проснулся на Драконьем хребте, вдохнув так глубоко, как новорожденный, а белый голубь с любопытством смотрел на него со своего насеста на сухой ветке. Он был там, когда Дилюк вернулся на винодельню Рассвет, ища то, чего ему не хватало, но в чём он не был уверен. Воспоминание о друге, потерянном брате, имя, которое отзывалось болью в сердце. Он также был там, когда Дилюк встретил Селию, женщину, на которой позже женился и от которой у него были дети. Три дочери. Кэйя всё ещё помнил их имена. Веннесса, названная в честь героя Мондштадта, была старшей дочерью. Зена, названная в честь прабабушки Селии, была вторым ребёнком. И Кэйя, младшая. Названная в честь мимолетного сна, который часто снился Дилюку о призраке рыцаря, защищающего его, родом из-за пределов Мондштадта. Бывали дни, когда Кэйе казалось, что маленькая девочка может его видеть. Он составлял ей компанию, когда её сестры учились, и она называла его своим «воображаемым другом». В других случаях Кэйя был нигде и везде одновременно. Затерянный в месте, которое выходило за пределы времени, пространства, человеческого разума. Он мог спать очень долго, просыпаясь лишь изредка, когда Кэйя хотела, чтобы её воображаемый друг утешил её. Кэйя чувствовал боль каждой потери, даже когда он застрял в промежутке, не имея возможности заглянуть в мир живых. Во-первых, Аделинда, от старости. Дилюк, мальчик, которого она вырастила, держал её за руку, пока она не отпустила его, но даже тогда она не была уверена, почему ей казалось, что кого-то не хватает. Затем Дилюк, на пороге девяносто лет, после полноценной жизни, о которой можно было только мечтать. Его единственным сожалением была тайна, стоящая за потерей магии… и тот призрак, который щекотал его, когда он стоял на солнечном свету. Веннесса и Зена последовали за ними от неизлечимой болезни, поразившей Мондштадт. Семья Рагнвиндеров распалась после их смерти. Селия, больная от горя, присоединилась к своим дочерям несколько месяцев спустя. Кэйя была единственной выжившей в трагедиях, потрясших семью Рагнвиндр. Она также была единственной, у кого сохранились карманные часы. Она бесконечно писала о присутствии рядом с ней человека, теплого, когда ей нужно было успокоить свои печали, холодного, когда ей нужно было направить свой гнев в нужное русло. Друге семьи, которого никто, кроме неё, не мог почувствовать. Она умерла в возрасте за сто лет, окруженная своими детьми, внуками, правнуками. Ни у кого из них не было её склонности к магии, этого странного прикосновения, которое делало промежуточное таким прозрачным, что Кэйя мог видеть сквозь него. Без неё промежуточное закрылось для Кэйи навсегда. А потом он остался совсем один.***
настоящее время
Свет, крик. Рыжие волосы рассыпались по тротуару на улице, не похожей ни на одну из тех, по которой когда-либо прогуливался Кэйя. Обладая магией, достаточно мощной, чтобы потрясти промежуточное, молодой человек, до жути похожий на Дилюка, вызвал Кэйю, разрушив проклятие, которое удерживало его в жутком пространстве. Без магии Дилюка, которое освободило его, Кэйя был бы обречен. — Но потом появился ты, — сказал Кэйя, удерживая взгляд Дилюка. — Интересно, кто кого спас той ночью. Дилюк заерзал на диване, его взгляд был устремлен прямо перед собой. Он сглотнул, в горле запрыгало, в глазах заблестели слезы. Кэйя вздрогнул. — Люк, я… прости, я тебя расстроил? — Ни хрена себе. Ты прошел через ад, я не могу поверить, что всё это время ты носил в себе столько боли и… Боже, я так зол, так зол за тебя. Что-то кольнуло в груди Кэйи, когда он увидел, как его милый Люк беспокоится за него, злится из-за того, с чем он давно смирился. Это напомнило ему, каково это — все еще иметь то, чего стоит ждать с нетерпением, несправедливости, из-за которых стоит переживать. — Не стоит. Теперь со мной всё в порядке. Даже смерть не смогла бы сломить меня, когда ты рядом. Дилюк ухмыльнулся. — Я думаю, есть и хорошие стороны в том, чтобы быть сделанным после… твоего Дилюка. — Он был моим Дилюком, а ты — мой Люк. Это были такие простые слова, и, тем не менее, они осветили лицо Дилюка целым солнцем. Он подумал о своём мёртвом возлюбленном, смотрящем на него, рассвет отразился в его глазах в последний раз. Его Люк тоже был новым рассветом, по-своему. — Итак, — начал он, прерывая размышления Кэйи. — Я, э-э. Я просто хотел поблагодарить тебя, что ты доверил мне свои секреты. Кэйя положил руку на согнутое колено Дилюка, мягко сжав. — Теперь мы оба обезоружены. Скрывать нечего. — О, я уверен, мы сможем найти ещё что-нибудь, что можно раскрыть. — Ты имеешь в виду одежду? — …Секреты. Но так тоже можно. Не стесняйся. Я не буду тебя останавливать. — Посмотри на себя, мой милый Люк, ты такой прямолинейный. Мне нравится это в людях. Как и ожидалось, Дилюк покраснел, но не стал отмахиваться от комментария Кэйи. — В любом случае. У меня просто такое чувство, что мы ещё не закончили узнавать о себе что-то новое. Мы оба плохо понимаем, что происходит. Кстати говоря, я предполагаю, что Артур охотится за тобой. Не за мной. — Я так и не понял, почему он посадил меня в тюрьму, если ты это имеешь в виду. — Мы можем выяснить. Но теперь я в этом убежден. Он хотел, чтобы мой отец создал меня с помощью крови Дилюка… возможно, чтобы воссоздать владельца карманных часов. Он хотел, чтобы я вызвал тебя, возможно, по той же причине, по которой он посадил тебя в тюрьму. — Возможно. — Кэйя нахмурился, поджав губы, пока долго и напряженно думал. — Но я не думаю, что это всё. Нам нужно знать, что твой отец использовал в качестве катализатора для тебя — что зажгло саму жизнь. Я встречал гомункулов раньше; требовалось животное как форма жизни, на которую можно опираться во время алхимической реакции, так что же он использовал для тебя? Что дал ему Артур? Я читал его дневник и просматривал задокументированные исследования, но я не могу понять, в чём дело. У меня такое чувство, что это нас просветит. — Он подтолкнул Дилюка локтём. — Это напомнило мне… Я думаю, тебе следует просмотреть побольше материалов. То, что ты найдёшь, может тебя успокоить. Дилюк покачал головой. — Не сейчас. Я что-нибудь сломаю, если увижу лицо своего отца сегодня вечером. — Хм. Справедливо. Чем бы ты хотел заняться тогда? Отдых — это всегда вариант. Твоё задание может подождать. Очевидно, задания были важнее любого травмирующего опыта, который Дилюк пережил за последние несколько дней. По тому, как расширились его глаза, Кэйя почувствовал, как смех подступает к горлу. Но затем Дилюк кивнул. — Ты прав. — Он придвигался всё ближе, и ближе, и ближе. Мало-помалу, дюйм за дюймом сдвигаясь на диване. Затем он плюхнулся рядом с Кэйей. — Тогда ты на дежурстве по обниманию. Вот откуда Кэйя знал, что его самоконтроль сделан из стали. Мужчина с волей хоть на унцию слабее сбил бы Дилюка с ног, чтобы покрыть его поцелуями. Вместо того, чтобы опозорить себя, — и Дилюка, — Кэйя выполнил желание, прижав к себе. Его кожа пылала там, где Дилюк касался его лица, каждый вдох оставлял ощутимое прикосновение на теле Кэйи. Потерявшись в объятиях, они перестали воспринимать время. Дилюк через несколько минут крепко заснул, слегка похрапывая. Даже Кэйя в какой-то момент задремал, убаюканный теплом и успокаивающей тяжестью тела Дилюка. Молодой человек прижался носом к Кэйе, подтянув колени к груди, уткнувшись головой в чужую шею. Как кто-то почти такого же роста, как и он, мог свернуться в такой восхитительный комочек тепла, было выше понимания Кэйи. Торжественность признания Кэйи исчезла, оставив его легким, как человека без секретов. Окутанному успокаивающим ягодным ароматом Дилюка, было трудно сохранять мрачность. Он был во всех отношениях вторым шансом Кэйи в жизни. Его спаситель, его опора, его Люк. Без него у Кэйи не было бы возможности существовать, не было привязанности к миру смертных. Не было завершения. И на этот раз не было чувства вины, когда Кэйя взглянул на его спящее лицо и увидел своего прошлого любовника. Ни один из них ещё не знал, что делать или думать, после откровения, что Люк был создан, чтобы стать Дилюком. Разные, но похожие, две половинки одной и той же крови, которые пульсировали под пальцами Кэйи, когда он ласкал его шею. Он не знал, куда они направлялись, но это не имело значения. Пока он был с Дилюком, он мог пойти куда угодно, держа эту руку так, словно она была связующим звеном в течение многих лет, прежде чем они встретились. В некотором смысле, они всегда знали друг друга.***
Солнце ещё не взошло, когда Кэйя разбудил Дилюка. — Ты же сам сказал мне взять недельный отпуск, чтобы отдохнуть, — захныкал Дилюк, прижимаясь к шее Кэйи. — Хочу поспать. — Ты поспишь позже. Пойдем, я хочу тебе кое-что показать. — Мой мозг открывается только в восемь утра. Извини. Кэйя собрался с силами, затем взвалил Дилюка на плечо, как мешок с картошкой. — Тогда я потащу тебя туда. Дилюк взвизгнул. — Хорошо, хорошо! Отпусти меня! — Он брыкался ногами, кулаки слегка ударяли по спине Кэйи. — Кэйя! Тот помог Дилюку спуститься, оставаясь рядом, пока тот не обрел устойчивость. Хмурый взгляд, которым одарил его Дилюк, мало чем напугал; напротив, он выглядел как разъяренный чихуахуа. — Я был у тебя в долгу за то, что случайно разбудил в прошлый раз. — О, вот как? — сказал Дилюк, его голос был полон недоверия. — Значит, ты извиняешься за то, что нарушили мой сон, потревожив мой сон? — Ключевое слово здесь «случайно». Я бы не испытывал никаких угрызений совести, если бы это было нарочно. — Тьфу, пошел ты. — Он зевнул, смахивая слезы. — Надеюсь, это того стоит. — Так и будет. — Он протянул руку. — Итак, готов? Дилюк моргнул, уставившись на неё. — Я могу держать тебя за руку? — Ты можешь держать меня за руку. Дилюк притворился, что задумался, его голос превратился в протяжный гул, словно для того, чтобы внушить напряжение. Казалось, он не осознавал, что его головокружительные мысли взрываются в голове Кэйи. Настолько разительный контраст с его пустым выражением лица, что Кэйя на мгновение растерялся. Наконец, он вложил свою руку в чужую ладонь. — Отлично. Я принимаю твою сделку. Кэйя притянул его к себе, затем широким жестом указал на дверь. — Ты не будешь разочарован.***
Розовые краешки солнца едва касались горизонта, когда Кэйя и Дилюк прибыли к месту назначения: на крышу здания, где прошло детство Дилюка. — Ты разбудил меня, чтобы привести сюда? Правда? — отчитал Дилюк. — Мне нужно напоминать тебе, что именно здесь я получил травму на всю жизнь? — Это новый рассвет, Люк. Пора начинать всё сначала. Неважно, насколько по-другому ты себя чувствуешь, солнце всё равно взаходит одинаково. Дилюк надулся, хотя его взгляд оставался пустым. — Запиши это, это было мило. Всё еще не убеждён, но мне нравится время от времени немного фальшиво-глубокой философии. Живи, смейся, люби, ты же знаешь. Кэйя фыркнул. — Конечно. — О, он не был готов к тому, что запланировал Кэйя. Рыцарь кипел от нетерпения при этой мысли. С помощью вспышки магии он вызвал планер, длинную синюю ткань, похожую на перо, тянущуюся от его плеч до запястья. — Ч… У тебя есть крылья?! Дилюк потерял контроль над своим пространством, дикие мысли закружились в голове Кэйи. «Черт возьми, вау, это сексуально. Подождите, всё это время этот ублюдок мог летать, и всё равно опаздывал на мои смены? Как это вообще работает, эти перья? Я поцелую его. Боги, я клянусь каждым божеством в их космическом саду и за его пределами, что я поцелую этого человека.» Кэйя усмехнулся. — Это планер. В моё время это было очень распространено, хотя для их использования требовалось разрешение. — Быстрым движением руки планер исчез. Он протянул руку к Дилюку. — Ты когда-нибудь видел рассвет с высоты птичьего полёта? Глаза Дилюка засветились чистым блаженством. Кэйе захотелось поймать этот светлячок улыбки, яркий и возвышенный, и защитить его любой ценой. — Нет, никогда. — Тогда позволишь мне? Молодой человек секунду колебался, затем взял Кэйю за руку и позволил отвести себя к перилам крыши. Затем Кэйя подставил ему спину. — Может ли твой планер выдержать двух человек? — спросил Дилюк неуверенным голосом. — Вцепись в меня и узнаешь. Несмотря на то, что Дилюк был напряжён, он обнял Кэйю за шею. Тот помог ему стабилизироваться на спине, ногами обхватив бёдра Кэйи и скрестив лодыжки. — Надеюсь, что твоя магия очарования скрывает меня. Я выгляжу нелепо. Как детеныш коалы. — И такой же милый, — задумчиво произнёс Кэйя. Он схватил Дилюка за бедра, пока взбирался по перилам. Затем он прыгнул.***
Был момент, когда вопли Дилюка превратились в смех и восторженные возгласы. — Мне это чертовски нравится! — воскликнул он, повышая голос, чтобы перекричать визг ветра в ушах. Его щека была прижата к шее Кэйи, а рука крепко обнимала его. Кэйя едва осознавал, что несет Дилюка; скользя по прохладному рассвету, они были невесомы, безграничны. Небо вокруг них было сплошь из блестящего тумана и сахарной ваты, бледный свет расцветал по краям розовых облаков. Это было как в сказках: держать Дилюка на руках, пролетая над районом его детства, пить его смех, восхищаться удивлением, так ясно написанным на его лице. Длинные рыжие волосы развевались по прихоти их дикого спуска, а взгляд пожирал всё, к чему прикасался. Это было правильно — быть там с Дилюком. Свободным, как ветер, как и задумывал Барбатос. Это было приятно. Они, наконец, приземлились на пустынной детской площадке, после того как чуть не врезались в окружающие деревья. — Жёсткая посадка, — пошутил Кэйя. — Похоже, я потерял хватку. Дилюк чуть не упал на колени. Кэйя поймал его, держа за руки, в то время как ноги у того дрожали, как у оленёнка. — Вау. Это… это было… — Он выдохнул. — Чертовски круто. Я больше не чувствую своих ног, я влюблён в это. — Итак, стоило ли это трудного пробуждения? — Безусловно стоило. Спасибо. Я никогда не делал ничего подобного. Кэйя не отпустил Дилюка, когда тот встал ровнее. Не отвел взгляда, когда Дилюк посмотрел ему в глаза, янтарный взгляд сверлил, зажигая маленькое солнце в груди. Они молчали — Дилюк, ликующий и запыхавшийся, Кэйя, потерявшийся в красоте ликующего лица, его взгляд опустился к губам Дилюка, похожим на бутон розы. Часть его не удивилась, когда Дилюк наклонился и поцеловал. Всё было так, как и должно быть — у него перехватило дыхание от этого красивого рта, его волосы запутались вокруг этих нежных пальцев. Как бы Кэйе хотелось остановить время и наслаждаться этими губами так долго, как только сможет, пробуя их мед, пока не забудет свое имя. Дилюк был восхитителен. Архонты, он был восхитителен. Кэйя жаждал его, как подсолнухи жаждут рассвета. Это было то, что делали все Рагнвиндеры. Выражая желание огнем, заявляя права на всё, на что они обращали внимание своим взором — или губами. Дилюк не был исключением, и Кэйя был полностью, основательно помечен. Телом, ртом, сердцем. Он растаял от прикосновений Дилюка. Позволил своим рукам скользнуть к талии, когда Дилюк обхватил ладонями его лицо, ощущая пальцами изгибы чужой спины. Так и должно быть. — Сделай это снова, — выдохнул Кэйя, когда Дилюк прервал поцелуй. Эгоистично принимая больше от этого подарка. Он хотел опьянеть от этого. Дилюк подчинился, изобразив улыбку на губах Кэйи, целуя его снова, и снова, и снова, пробуждая тепло внизу его живота. Он ловил вздохи Кэйи, как будто ничто другое не имело значения, и, возможно, в этот момент ничто другое не имело значения. По крайней мере, для Кэйи. Был только Дилюк. Только Дилюк.