Цветок из стали и крови.

       Чон Хосок влюблен в мрачную, дымчатую атмосферу темных улиц дождливого Лондона. Облаченный в стильный, черный плащ, среднего роста мужчина, похожий скорее на эльфа, нежели на человека, с утончёнными и необычными чертами, идеальной осанкой размеренно, легко шагает по приятным душе закоулкам города. Снова и снова сворачивая в крайне непредсказуемых направлениях, с каждым шагом оказываясь всё дальше — от вдохнувших новой жизни классических, величественных построек, шумных улиц и всегда перехватывавшего внимание, возвышающегося над городом, словно норовящий, желающий ненавязчиво напомнить о себе джентльмен — Лондон-Ай, Хосок уходил всё глубже, растворяясь в сумраке.        На почти заброшенных, нелюдимых улицах-тайнах, там, где никогда не слышен громкий смех детей и голоса подростков, где нет велосипедистов в причудливых одеждах, спешащих на работу клерков, обсуждающих утреннюю газету пожилых людей в кафе, Хосок не испытывает страха, чувствует себя как рыба в воде. Чон подобные места знал как собственное тело, чувствовал себя максимально уверенно среди атмосферы всепоглощающего соперничества и хмурого недружелюбия, где каждый встречный хитёр, подобно лису и опасен, вооружен до костей, ведёт собственную игру, в которой посторонней душе уж крайне нежелательно принимать участие… Что за бред? Если бы Хосоку задали подобный вопрос, то парень с широкой улыбкой протянул бы в ответ: образ жизни!       Когда-то давно, в не столь далеком, но все же уже нематериальном прошлом, Хосок изучал литературу и родной корейский язык в университете Кванджу. Данное время казалось настолько давним и недостойным внимания, что и вовсе порою ощущалось словно вживленные кем-то иным, ложные воспоминания. Сон с привкусом кофе в один момент сменился перестрелками, барами, шпионажем, новыми, полезными, куда более занимательными навыками. По природе гибкому и любопытному Хосоку было несложно распрощаться с прошлой, лишенной яркости жизнью, которая казалась ему чем-то до тошноты тривиальным. Лишь когда дело касалось семьи — любящей, улыбчивой мамы, отца-кандидата наук, который мечтал передать свою профессию и любовь к филологии сыну и старшей сестры, тогда ситуация резко менялась. Ради их комфорта и покоя Чон был готов на многое — потому и скоропостижно оставил, лишь бы не подвергнуть опасности, крадущейся отныне за бывшим блестящим студентом по пятам… И кто бы мог подумать, что лишь одна встреча в баре, пьяный, однако интеллектуальный диалог, две пары хитрых глаз и отчаянное желание жить, жадно хватая воздух, а не существуя, смогут так круто изменить существование разумного, улыбчивого, общительного старосты, в бывшем — танцора, что ютился с любимым кофе в студенческом городке, привлекая многих своей доброжелательной аурой и способностью управлять людьми, формируя из них команды и ответственно руководя ими? Его разум, а также потрясающая физическая форма, в особенности — способность передвигаться незаметно, едва слышно, а также кошачья гибкость, стали решающими параметрами. Главная сила Хосока заключалась в том, что он умел быть и глазами, и ушами, поджарым телом и инстинктами, кончиками пальцев ухватывающимся за детали происходящего вокруг. Эфемерный и переменчивый, словно ветер. В Чоне было всё, чего так не доставало личности в тёмно-бордовом костюме, что в этот дождливый, сумрачный день, ожидала Хосока здесь, в закоулках преступного Лондона, в одном из излюбленных баров. Важные новости…? Когда перед Хосоком возникло данное сообщение, то, по утру, выйдя и душа, тот почти что просиял, приводя в порядок высветленные до карамельного оттенка волосы. В последнее время мир будто бы затих: подозрительно спокойной казалась обстановка в криминальном сообществе и, каждый раз, задумываясь об этом, глядя на ало-оранжевый закат, будь Хосок в родной, но порядком наскучившей своей несвободной, по сей день частично консервативной Южной Корее или же находясь в своей небольшой минималистичной съёмной квартирке в хмурой Англии, наполненной абсолютно не похожими друг на друга людьми: панками, офисными работниками, старушками в причудливых шляпках по тренду, введенному королевой, молодой человек ощущал подобное молчание как затишье перед бурей. Чутьё словно подсказывало: что-то масштабное и значимое, расставляющее многое на свои места и меняющее положение сил грядет. Даже аромат воздуха, сквозь свежесть и сырость в этот день словно бы приобретал стальной запах крови, окрашивая небо в самые яркие оттенки алого, прежде чем мгла вечера касалась небосвода. И если всё действительно так серьёзно, если тот самый момент настолько отчетливо близок, они не могут, не имеют более права сидеть, сложа руки, выжидая выгодной для себя позиции. Преданный, надежный и вооруженный, натянутый как пружина Чон и его босс должны действовать. Более они не проиграют. Обойдут конкурентов на несколько шагов вперёд по шахматной доске игры в лидеров и мёртвых. Как ни крути будучи вынужденными залечь на дно, они провели в тени слишком много времени. Когда Хосок приблизился к месту встречи, угрюмый громила на входе без лишних вопросов распахнул старомодную, но помпезную дверь перед точеной фигурой. Хосок без доли сомнения прошёл в помещение, ощущая знакомый, щекочущий обоняние аромат дорогого алкоголя, тяжёлых сигар, что дымом растворялся о винтажные стены, тёмные обои и кирпичную кладку. Силуэт в стильных клетчатых брюках, светлой рубашке и бежевой безрукавке — на манер денди, как и подобает в Англии, утопал, доверяя себя приглушенному освещению янтарных ламп, что ютились на столиках. Хосок умел нести себя подобно молодому королю: ступая неспешно, не желая скрыть и доли своей харизмы, даже в месте, подобном этому, он мог привлечь к себе заинтересованные взгляды будь то теневые лидеры или дилеры, одержимые желанием повыгоднее продать свои «магические» препараты и порошки, или же нелепо раскрашенных, дорогих, но до ироничного воняющих дешевизной образа, пошлостью девушек, чья помада была размазана по губам и подбородку в процессе страстных поцелуев со своими провожатыми, в платьях, длинных и коротких, открывающих самые сладкие места женского тела. Несмотря на то, что глаза их отчего-то казались Хосоку пустыми и сияющими лишь стеклянными отсветами ламп, эдакими бликами бессмысленно-далёких звёзд, что распадались, оставляя их по сути рабами в руках богатеньких и влиятельных «папочек» и «мамочек», Хосок все равно отчасти любил их. Любил за ту кинематографичную атмосферу, которую те дарили, пока опускались, разбиваясь о землю всякий раз, когда «укол счастья» завершал свое не бесконечное, но имеющее последствие, воздействие. А что же? Каждый выживает как умеет. Где же кроется бесконечность? Хосок догадывался, что она скрывается лишь в самом конце пути: для подобных дам это лишь вопрос времени и силы передоза, тяжести руки, склонной к особым видам развлечений. Для Чона же бесконечность пуста и не имеют ценности в рамках реальности, так же как и льстящие, иногда завистливые, а иногда — похотливые взоры, направленные на его персону. Безмолвный шпион — мертвый шпион, истина, известная даже глупцу… О какой бесконечности в его случае может идти речь? Мин Юнги заметил Чона сразу же. Хосок инстинктивно ощущал на себе его влиятельный, одобрительный взгляд с привычного места, в самом углу помещения, где Мин, устроившись достаточно вальяжно, насколько того позволял статус, наверняка уже выпивал пятый или шестой стакан любимого виски. Однако, крепость предпочитаемых напитков Мина, Хосок не мог сравнить той незримой силой, которая связала их: в делах, во взаимодополнении, понимании и желаниях. Уверенно направляясь к своему лидеру, Хосок, ловя тёмный, ониксовый взгляд, не сдерживал достаточно тёплой улыбки. Как давно они виделись? Подчинённый не имеет права задаваться подобными вопросами, лишь исполняет то, что для него предназначено. Он также не должен ощущать настолько тёплых, дружеских чувств к своему начальству, к человеку, что может лишь мановением пальца превратить в марионетку, а одним нажатием спускового — уничтожить за промах, насильно заталкивая в отвратительную вечность, что вызывала рвотные позывы, ведь это так скучно… Правда в том, что Юнги удивительно демократичен, несмотря на свой далеко не самый приветливый образ, пугающее спокойствие и тяжёлый взгляд, а Хосок внутренне свободен настолько, что сам выбирает, кого считать другом, а кого — всего лишь начальством. Их странная, несвойственная обстоятельствам и статусу, в котором мужчины прибывали, связь казалась Хосоку чем-то неоспоримым, работающим на дополнение, словно такие же зеркальные и связанные понятия, как тьма и свет, день и ночь, луна и солнце, спичка и бензин… Даже курение достаточно педантичный, а также склонный к мизофобии Мин (кажется, дурные привычки мужчины также разделили напополам, ведь так «дезинфицировать организм», как это делает Юнги способен далеко не каждый) со стороны Хосока воспринимал спокойно. Хосок же не мог отказаться от привычки, сформировавшейся ещё в потайных местечках танцевальной академии, в которой он обучался в детстве: на самом деле, многим танцорам было свойственно курение, как самое реально достижимое средство снятия стресса и напряжения в череде постоянных диет, строгого воспитания и нескончаемой работы над собой, техникой и артистизмом. Чон чётко помнил один, до жалкого короткий день, который им с Юнги удалось провести в качестве «скорее-друзей»: тогда, в пьяном угаре, пытаясь снять стресс молодые люди заночевали в одном номере, лишенные сна, прежде чем исчезнуть из жизни друг друга на срок, пока так называемая «проблема с Кимом» не решится окончательно. В тот день Хосок увидел другую сторону своего босса, который, несмотря на своё отвращение к курению, никак не отреагировал на зажжённую словно спасительный огонек, сигарету анти-стресс в руках своего подчиненного. — У каждого свои методы, — произнёс тогда Мин тихо, открывая Чону ту часть себя, которая, кажется, навечно привязала его к себе. Во взгляде Юнги, его саркастичной улыбке потрепанного жизнью циничного человека, хранящего множество тайн, наученного не доверять и абсолютно закрытого, Хосок нашел то, чего не видел давным давно. Человечность, которая пусть и читалась излишне сложно, но всё же находила место в его сердце, что многим напоминало кусок камня. Чон также знал об отношении Мина к себе: чувствовал фибрами своей души скрытую в потемках баров, в тихих беседах и дружеских спорах на темы философии и черно-бело окрашенных книг любимых обоими английских и американских классиков, правду, настолько очевидную, что Чон не имел права свернуть, убежать обратно, в жизнь нормального человека: если Мин Юнги — восходящий король преступного мира, гениальный и сверкающий в своих просчитанных и выверенных планах, достойный, абсолютно не похожий на прилизанных, увязающих в нерешенных вопросах и попытках оторвать друг другу голову представителей мафиозных семей и кланов, то Хосок, стоящий непременно по правую руку от него, является негласным принцем, коему Юнги не только, по возможности, опустит золотой венец на копну шоколадных волос собственноручно, но и вручит нечто большее, в чем Чон ни за что и никогда не подвел бы его, тщательно оберегая его: свои мысли, свои планы и, конечно же, израненную, но такую загадочную, насыщенную душу. Хосок буквально не мог пожертвовать планами и мечтами человека, которым настолько проникся. В этом была их общая сила и его собственная слабость. — Приветствую, Мистер Мин, — произнес на английском Чон, вежливо поклонившись. Подвыпивший Юнги, явно утомленный подобными приветствиями, отмахнулся, перехватывая руку собеседника, дабы потянуть его на место рядом. В любой другой ситуации подобное поведение отвращало, в данной же — бесконечно забавило. Неумение Юнги церемониться, некая топорность и рвение к свободе, подпитанное отрицанием всего серого и официального заставляли молодого шпиона проникаться им лишь больше. — Ради всего святого, оставь это дерьмо вне зоны моей слышимости, — голос у Юнги низкий, с несколько «ленивой», тягучей интонацией. Его звучание у уха приятно ласкало слух, также как и едва заметная ухмылка, однако Хосок старался держать себя в руках, не позволяя излишних эмоций, несмотря на то, что действительно был рад встрече, рад снова начать движение, выйти из летаргии. — Ваш английский улучшился с последней нашей встречи, — констатировал Чон, поднимая наливая немного виски и поднимая стопку за улучшение их языковых навыков с момента последней встречи. — А как же иначе? Скоро мой английский станет почти как родной. Хочешь выжить, умей вертеться. Благодарю. — Нет проблем, сээр, — последнее слово Хосок протянул фривольно, шутливо. В его манере общения всегда было нечто провоцирующее, смелое и броское. Хосок без проблем выдерживал холодный взгляд Мина, вскинув бровь, не теряя в уверенности ни на секунду. Молодой человек готов был поклясться, что босс от подобного поведения подчиненного лишь больше заряжается. В Хосоке, с момента их первой встречи, по мнению Юнги всегда заключалась некая иная, драгоценная, ненамеренная, безмерно-естественная аура вечной юности, такая же желанная, как купюры. Никто иной не имел права на вот такое вот общение с Юнги: его сдержанность, но при этом достаточно грубый нрав заставляли стоящих ниже по статусу людей содрогаться. Если Юнги что-то не дай бог не нравилось, то провинившемуся подопечному явно не посчастливилось встречать его на своем пути. Методика влияния Мина — создание ментальной уязвимости, параноидального страха преследования и вмешательства в пространство подчиненного (не без помощи Хосока). Чона же Юнги в действительности воспринимал за равного. — Как бы там ни было, время возвращаться пришло, — произносит Юнги серьёзно настроенный на рабочий диалог, несмотря на количество выпитого спиртного, — Со мной связывался Ким-старший. Маленький засранец в очередной раз закончил свои иррациональные выходки. «Ким-старший» — непосредственное начальство обоих мужчин. Хосок не мог точно сказать, как относится к Киму Намджуну, ведь из-за разницы статусов и вечной занятости в колесе отлаженной системы мафии, им не доводилось говорить друг с другом наравных. Тем не менее, Хосок хорошо знал, что мужчина является невероятно умным и достаточно хитрым, ведь некогда, в далеком прошлом, смог избавиться от гнета бывшего лидера — своего отца, и полностью завладел властью группировки. С того момента дела пошли в гору, однако существовала лишь одна проблема, по сей день нерешенная. У Кима Намджуна есть младший брат — тот самый человек, который заставил Юнги и его людей скрываться на Туманном Альбионе после неудавшейся миссии по захвату склада, который ранее принадлежал Намджуну. Тэхён отличался от брата абсолютным безумием: говорят, что тот всегда действовал наперекор всем законам здравого смысла, с безрассудностью и, на удивление, именно поэтому он мог вести войну с логичным и просчитанным до мозга и костей Намджуном. Никому не была известна причина помешательства Тэхёна, ровно как и разлад в их семье. Пока что Юнги и Хосоку приходилось подстраиваться под ситуацию, однако оба мужчины носили в себе планы, куда более глобальные. Провал миссии в каком-то смысле был преднамеренным, спланированным с учетом всех факторов, включая безрассудство Тэхёна. Главная задача — постараться достаточно, дабы Намджун не пришел в ярость, но и позволить себе уступить. Юнги хотел стравить братьев между собой, ожидая того момента, когда они оба перебьют друг друга, дабы сорвать куш и выиграть большее, что оба из представителей четы Ким могли когда-либо себе позволить. Хосок полностью поддерживал данные планы. — Это так… Похоже на него, — произносит Чон, перестраховываясь, на случай наличия лишних ушей в помещении. — Тем не менее, стоит быть осторожными. Вылетаем завтра. Частный самолет прибудет в два, — выдыхает Юнги, вновь откидываясь на спинке дивана, — Для тебя не будет проблематично добраться до моего отеля самостоятельно? — Обижаете, сэр. — Славно. Хосок успел сделать ещё один глоток крепкого напитка, прежде чем получить из бледных, обтянутых в темные перчатки рук Юнги небольшую стопку купюр. В подобных местах вот такие передачи валюты не кажутся чем-то странным. Хосок принимает их, вежливо склонив голову. — За преданный труд, как и договорились, однако, здесь меньше. Не стоило позволять людям Ви стрелять по себе. — Благодарю Вас, — произносит Чон, прежде чем Юнги жестом покажет тому, что он свободен. Хосок не может ослушаться, не требует более светлого и радушного отношения, так как понимает, что в их ситуации, после известий о том, что игра началась нужно принимать их правила, изображать подчинение в любом месте и в любое время. Чон поправляет ворот пальто, положив деньги во внутренний карман. Холодный ночной ветер приятно бьет в лицо, развеивая туманную ауру и дикий микс дорогого парфюма в сочетании с алкоголем и табаком, что царил в баре. Хосок меняет направление, добирается по другой стороне, дабы оказаться на одной из центральных улиц и ловко заскочить в такси, доезжая до жилого района, в конце которого он ютился последний месяц. Поднимаясь на старом, скрипящем лифте на самый последний этаж, Чон держится спокойно, несмотря на то, что в голову потихоньку начинает ударять такой знакомый и желанный азарт, осознание того, что они снова в деле, что Юнги всегда невероятно осторожен. Чон мог легко читать по отработанной ими двумя манере речи, жестам, что тот имел в виду, что у осторожного и не менее остроумного Мина в голове созрел некий план, которым, невероятно ловко, мужчина успел поделиться со своим подчиненным за столь, казалось бы, жалкий и холодный диалог. Оказавшись в квартире, Чон закрывает двери на все замки, снимает пальто, скидывает обувь. Все окна — зашторены. На автоответчике — международный звонок от обеспокоенной матери, что справлялась о том, как проходит стажировка сына в Британии. Знала бы она… Усевшись на постели, Хосок расстегивает верхние пуговицы рубашки, включает самый тусклый режим освещения лампы. Выуживая из закрытой на ключ полки небольшую колбочку, Чон внутренне трепещет: отсчитывая нужную ему купюру. 3+9+1+9+9+3, разделенное на количество недель, что мужчины пробыли в Англии. Достав семнадцатую, Хосок совсем немного капает жидкости на ценную бумагу. К его крайнему удивлению, на ней проявляется адрес, а чуть ниже подпись знакомыми, с наклоном вправо, буквами: «Пак Чимин. Сумеет тебя удивить». Насчет Пака Хосок пока что никак не мог быть уверен, однако Мин Юнги всегда умел преподнести ему самые неожиданные сюрпризы. С другой стороны, разве не это удерживало Чона с ним рядом так долго?