Одна история Нанбы

Хаджиме пропускают вовнутрь госпиталя, стоит ему лишь наполовину вынуть пропуск локального доступа. Необходимости как таковой в этом не было, но правила есть правила. Не за котёнком следят. Хаджиме без особого энтузиазма проходит к самому дальнему кабинету, сдерживая желание закатить глаза от предстоящей процедуры досмотра на входе и дублирующей ее на выходе. — Всё таки тебе? — Сочувственно вздыхает Окина, когда видит перед собой Сугороку. Хаджиме лишь хмыкает в ответ. Альтернатив не было изначально, ибо на роль куратора лучше него никто иной не мог претендовать. Куратор для сбрендивший девчушки, которую нашли пару дней назад — лучше и не придумаешь! Почему же не назначили кого-то другого? А чёрт его знает. Для приказов предлогов не существует, сказано сделать — делаешь. — Повесили на тебя девчонку эту, да? — Второй досмотрщик, похоже, и вполовину не так тактичен, как его коллега, скалится, словно шутку услышал. — Забили бы, и дело с концом. Девка целителю руку прогрызла, а они её жалеют! А вот тут Хаджиме промолчать уже не может. Хоть и не видел он ещё ее, однако тот вариант, что ребенок мог осиротеть ещё младенцем как дитя военного состава, рассмотреть уже успел. Похоже, кое-кто не до конца понимает, о чём говорит. — Это не жалость и не помилование. Тот, кто отдаёт приказы, также отдаёт отчёт своим действиям, наше дело лишь подчиняться. И ещё. — Хаджиме недобро зыркает на рабочего, осаждая его пыл одним только взглядом. — Вздумаете вновь склонять кого-то к самосуду, то будете отвечать перед Начальницей. Двигаясь по узкому коридору, он утыкается в папку с досье на «объект». Скупое личное дело содержит всего пару страниц с фотографиями подопечного: чёрные волосы с красными прядями, черноглазая, бледная как смерть, да ещё и худая, что ужас. Самый заметный акцент - тату розы на левой половине лица. Девчонка очевидно истощена — на вид не дашь и шестнадцати. Личной информации и той меньше: зовут Изуми, семнадцать лет от роду, место рождения неизвестно. Большую часть ожидаемо занимают медицинские данные: результаты каких-то анализов, обследований, да даже выписка с УЗИ находится. Один вопрос: а Хаджиме с ней что делать-то теперь? Разумеется, вопрос риторический, однако легче от этого не становится. Отныне девчонка — его забота. В соответствии к прилагаемому к досье отчёту ее держат в госпитале третьи сутки. Всё, как говорил ему Мицуру: подопечную напичкали различными препаратами, включая сильнодействующие транквилизаторы, после неудавшейся предварительной беседы. Буйная и злая, девчонка вырывалась и материла всех и вся вокруг, успев несильно зацепить одного из охранников, прежде чем ее вырубили. Хаджиме же остаётся лишь тяжело вздохнуть, захлопнуть папку и повернуть замок, отворяя дверь в самую крайнюю палату, больше похожую на камеру заключения. — Привет. Палата представляет собой комнатушку, где не было ничего, кроме кушетки, одиноко стоящего в углу стула и маленького стеклянного окошка, расположенного аккурат под потолком. Сама же девушка сидит на кушетке, привалившись правым боком к стене и обхватив руками колени. На запястьях и лодыжках виднеются покраснения, возможно, следы от ремней, которыми удерживали особо буйных пациентов в медицинском блоке. Заслышав скрип двери, подопечная поднимает голову с коленей, пробегается по вошедшему мутным взглядом и опускает голову обратно, роняя ту на бок, словно кукла со сломанной шеей. Судя по всему, действие лекарств еще не до конца сошло на нет. Хаджиме присаживается на едва живой стул, предварительно перетащив его из угла к кушетке, и мягко кидает папку на её край. — Не из разговорчивых, да? Как твоё имя? Та опускает голову ниже, недобро глядя исподлобья, а лиловые круги под его глазами теперь кажутся практически черными. Чужое имя Хаджиме, разумеется, знает, как и всю прочую доступную биографию, однако с чего-то их общение начинать всё-таки надо. — Ты же понимаешь меня. — И вновь реакция нулевая. — У тебя два варианта: ты идёшь со мной на контакт либо тебя отправляют на повторный сеанс ко врачам. Что-то мне подсказывает, что второго варианта ты не захочешь. Спрошу ещё раз: имя? — Я уже была у них, идиот. — Доносится в ответ. — Именно поэтому ты тем более не захочешь второго варианта. Тебе, верно, не слишком-то понравилось у них? Слабый голос пленной выдает ее смертельный голод: за время, проведённое в одиночке, ее вряд ли удалось накормить хоть чем-то, кроме таблеток. Гуманность гуманностью, а руки всем дороги. — Изуми. Моё имя Изуми — Спустя минуту всё же отвечает. — Возраст? — А то ты не знаешь. — Отвечай как подобает. Девушка медлит с ответом, кривясь в неприязненной гримасе, но чуть погодя всё же глухо проговаривает: — Допустим девятнадцать. Хаджиме, словно потеряв интерес к собеседнику, переводит взгляд на маленькое окошко в стене. Подопечная же вновь зыркает на него исподлобья, сверкая глазами и ожидая, что он сделает дальше. — Почему ты не знаешь откуда ты, но знаешь имя и возраст? — Потому что вы, надзиратели - ебланы. — Это не ответ. Повисает пауза. Хаджиме откидывается назад, разминая уставшую за целый день беготни спину. В уме он прикидывает, сколько Изуми протянет, не кидаясь на него. Хаджиме чуть прищурившись, смерил ее долгим взглядом, а затем достаёт из кармана черный браслет — тонкий и лёгкий на вид; подбрасывает побрякушку в воздухе, дабы привлечь к себе внимание, после чего неспешно поднимается, направляясь к противоположному краю кушетки. Неопытный охранник, быть может, на резкий выпад среагировать не успел бы, но Хаджиме неопытным назвать нельзя. В мгновение перехватив обе руки девушки, Хаджиме секундным движением прицепляет браслет на ее левое запястье. От вспышки боли девушка вскрикивает и падает на пол, сгибаясь в три погибели. Замечательно! Неужто Хаджиме сломал ей хрупкую кость, не рассчитав силу? Изуми прижимает руку к груди, чуть раскачиваясь вперед-назад, словно убаюкивает травмированную конечность. — Лучше тебе больше так не делать. Как бы там ни было, здесь и сейчас твою свободу определяю я. — О чём ты, сука, толкуешь? — Изуми шипит, не вставая с колен, и даже голову от них не отнимает. Зато рукой умудряется лязгнуть, не сильно, однако с учётом острых ногтей — весьма неприятно. Сломала она её, как же! Хаджиме тихо вздыхает, прикидывая, что с ним сделает начальство в случае невыполнения приказа и расчленения малолетний девушки. Очевидно, заново соберут ее по частям и всучат обратно, если Хаджиме, конечно, не отстранят от службы и не поселят в соседнюю камеру. — Ты не поняла. — Медленно, почти по слогам начинает разъяснять Хаджиме. — Ты будешь слушаться меня во всём, не исключая даже самые малейшие детали. Я говорю тебе ответить на вопрос, ты отвечаешь, я хочу надеть на тебя браслет, ты не мешаешь мне это сделать. Тебя подозревают в шпионаже и подготовке к возможной диверсии. — Что это за хрень? — Так. — Хаджиме неторопливо доходит до двери и обратно, пока внимательно рассматривает пару несчастных листов в папке, а после возвращается на место и, кинув досье перед по-прежнему сидящим на коленях девушки, вкрадчиво обращается к ней: — По медицинским данным ты на диво хорошо сохранилась для дитя сиротки. Не подскажешь, как так вышло? — С-сука. — Едва сдерживаясь начинает шипеть-отвечать. — Обо мне было, кому позаботиться. До некоторых пор. И я не херов сиротский ребёнок, чтоб тебя! Спросишь, кто мне помогал и я тебе в глаз плюну. Хаджиме лишь хмыкает на дерзость. Он, собственно, не собирался настаивать. Сказать откровенно, он и расспрашивать ни о чём не собирался, но как тут остаться в стороне, когда речь идёт о безопасности Тюрьмы? — Как долго вы продержите меня здесь? — Зависит от твоего дальнейшего поведения. Пока что лучший результат для тебя сидеть смирно. Быть может, я не самый хороший куратор… но и ты в какой-то степени подозреваемый, нежели подопечный. Помимо меня тебе не к кому здесь податься, так что лучше бы нам поладить. Договорились? Девушка ожидаемо молчит, но ровно до тех пор, пока Хаджиме не встаёт, намереваясь наконец-таки направиться на выход. — Ты не понял. — Голос девушки догоняет джонина со спины. — Мне нужно знать, когда меня отпустят. Взаправду нужно. — Зачем? — Надо! Не могу я здесь застрять надолго, пока Сузуми умирает где-то в лесу. Хаджиме смотрит на неё внимательно. — Подруга? — Мне надо вернуться к ней! Она слабая и вряд ли протянет без меня… — Не ебет.