Нервозность — признак вины. How to get away with murder (2014 – 2020)
Декабрь, 15, 2020-й год. Настоящее время Это было огромное заброшенное помещение с высокими, под семь метров, потолками и мощными столпами, поддерживающими свод. Когда-то оно предназначалось для нового торгового центра, но владелец земли обанкротился, и спустя несколько лет территория по-прежнему не использовалась. Колонны в здании были разрисованы до высоты третьего этажа – куда дотягивалась рука, когда стоишь на крыше машины. Когда Чонин выдыхал воздух через рот, вверх поднимался пар. В этот амбар можно было заехать прямо на машине, но они пролезли сюда через узкое окно, когда-то выбитое анонимным благодетелем. После утреннего визита в полицейский участок никто не хочет обсуждать произошедшее. Даже Хан необычайно молчалив. Он притаскивает из угла старый бак со сваленным там мусором, собирает ещё какую-то требуху по углам и поджигает это. От бака поднимается чёрный дым. — Потуши это дерьмо, воняет ужасно, — морщится Сынмин. — Зажми нос, — отвечает Хан, — я сейчас околею, блин. — По-моему, не так уж и плохо, — говорит Феликс и протягивает руки к огню. Чонин заметно нервничает, из-за чего получает осуждающий взгляд Феликса. Последний очень спокоен: он совсем не изменился после того, что произошло. Мягкие движения плеч, руки, нежно пожимающие твою ладонь. Единственное, что в нём появилось нового – это глубокие тени под глазами. — Интересно, куда всё-таки подевался Уджин, — задумчиво произносит Сынмин. — На него это непохоже — вот так пропадать. — А что, ты уже по нему соскучился? — спрашивает Хан. — Мне вот совершенно безразлично, в какой канаве он сейчас спит, отмораживая себе всё, что только можно. Разве что его родителей жаль, они его ищут. — Шум на весь город стоит, — говорит Чонин, скрещивая руки на груди и чуть пританцовывая на месте в попытке согреться. — Его мать работает в городской администрации, да ведь? Всех на уши поставила. — Любой родитель так поступит, — спокойно говорит Феликс. Они с Чонином снова переглядываются. Сынмин и Хан отошли, чтобы открыть для подъехавшей машины амбарную дверь, запертую на огромный ржавый замок. Чонин тем временем решил подойти к Феликсу. — Ты с ума сошёл — болтать об этом с ребятами? Они не должны ничего знать. Не хватало, чтобы ты и их вмешал в это, — отчитывает его Феликс вполголоса, так, чтобы младшие не услышали их разговор. — Если мы будем отмалчиваться, они, наоборот, что-то заподозрят, — возражает Чонин. — Нужно, чтобы они так и думали — что мы ничего не знаем. А вот твоё молчание их напрягает, особенно Джисона. Переживаешь из-за Чанбина? Феликс не отвечает и не сводит глаз с пламени. — Он ничего не делал, — говорит Чонин, — они не смогут его забрать, против него нет никаких улик. — Ты прав, на него ничего нет. Но у него испытательный срок, приводы в полицию за драки, и он никогда не скрывал своей неприязни к Уджину, и ваши одноклассники об этом прекрасно знают. Как думаешь, — Феликс поворачивает голову к Чонину, и тот видит, как по его разъярённому лицу пляшут тени от костра, — кого полиция заподозрит в первую очередь? Тебя? Да у тебя из провинностей — только матерное слово на школьной доске. Или, может, Чана? Добряка и лучшего друга брата Уджина. Даже Хёнджин вряд ли попадёт под подозрение. Остаётся только Чанбин. Феликс морщится, стараясь сдержать слёзы. Чонин молча сжимает его плечо. — Я этого не допущу. — И что ты сделаешь? Пойдёшь в полицию и всё расскажешь? Тогда ответственность понесут Хёнджин и Чан. Хотя, Хёнджина достаточно, чтобы ты подставил всех остальных под удар. Не притворяйся, я не идиот. Ты его любишь. Ты смотришь на него так, будто готов за ним на плаху пойти. Подумай, заслуживает ли он этого. — Ты ни черта не знаешь, хён. Феликс удивлённо взглядывает на Чонина. — Что ты имеешь в виду? — Ты не знаешь, кто за кем идёт на плаху. Чонин отстраняется и слышит, как за спиной шумит мотор машины. В помещение въезжает всё тот же чёрный автомобиль. Чан глушит мотор, и они с Чанбином выходят к друзьям. Феликс изображает вымученную улыбку и на вопрос Чанбина о его самочувствии говорит, что всю ночь готовился к контрольной и не выспался. Джисон обегает машину, ожидая увидеть ещё кого-то, но с заднего сидения вылезает только Хёнджин, из-за чего Хан заметно расстраивается. — А Минхо-хён? — Кажется, у них какое-то мероприятие на факультете. Спроси у него сам, — пожимает плечами Чан. Чонин удивляется тому, как легко Чану удаётся лгать друзьям прямо в лицо. — Привет. Перед Чонином останавливается Хёнджин. Он, видимо, ожидает, что Чонин поздоровается в ответ, но тот медлит, пытаясь побороть желание обнять его. Чонину не хотелось говорить, ему хотелось, чтобы Хёнжин его обнял и не отпускал. Но он понимал, что хён этого не сделает. — Привет, — тихо отвечает он. Чан и Чанбин выуживают из багажника пакеты с горячей выпечкой и термосы. Для троих из их компании это обычный вечер, который они проводят в компании друзей, наслаждаясь домашней едой и горячим глинтвейном в холодном недостроенном здании, где они собирались, когда ещё хёны учились в школе. Для остальных же — это испытание их актёрских способностей и безуспешная попытка бегства от реальности, возможность на мгновение забыть о совершённом преступлении. Сынмин сел вместе с Чанбином и Феликсом, которые тут же прижались к нему, как к большой грелке, а Чонин остался сидеть рядом с помрачневшим Джисоном. Хёнджин и Чан устроились вдвоём на бампере автомобиля и стали передавать друг другу термос. — Ты сам на себя непохож, — замечает Чонин, глядя на то, как Хан без особого аппетита жуёт пирожок у себя в руках. — Это из-за Минхо? Джисон угрюмо кивает. — Ладно тебе, наверное, он просто занят. Он бы ни за что не пропустил возможности побыть с тобой. — Я в этом уже не уверен. Я уже не знаю, что у него в голове. — Что случилось? — Да… Неважно. Подобная скрытность удивила Чонина. Они с Ханом дружили совсем недолго, но они быстро сблизились, поэтому Чонин был одним из первых (если не единственным), кто узнавал о любых изменениях в отношениях Хана и Минхо. Ему хорошо запомнился один летний вечер, когда они вдвоём отправились плавать на озеро после дополнительных занятий, и Джисон, краснея и задыхаясь от смущения, выпалил, что они с Минхо поцеловались. — И всё же? — Он уже несколько раз отменял свидание и не объяснял причину. Или говорил так, будто хочет от меня отделаться, вроде: «Да, там, в универе». — Он просто занят. Все наладится, я уверен, — отвечает Чонин, стараясь сохранять позитивный настрой. Но это не придаёт Джисону уверенности. — Должно быть, ему просто стало скучно со мной. Я так и знал, что так и будет, так что нечего жаловаться. Глупо было думать, что взрослому парню будет весело со школьником. — Ты не прав, — нахмурившись, произносит Чонин. — У Феликса и Чанбина всё хорошо ведь. Они уже долго вместе. — Да потому что Феликс уже ведёт себя, как взрослый. А я так не могу, и Минхо это раздражает, — говорит Джисон тихим голосом. Чонин наклоняется, заглядывая ему в лицо, и видит, как у него дрожит нижняя губа. Чонин молча приближается к другу и обнимает его за плечи, прижимая к себе. Пока старшие увлечённо спорят о чём-то, Джисон мелко подрагивает в объятиях Чонина и через несколько минут затихает. Чонин даёт ему термос, Хан аккуратно отпивает и понемногу успокаивается, согреваясь и расслабляясь в чужих руках. Спустя минут пять он уже шмыгает покрасневшим носом и доедает булку, на которую упало несколько солёных слёз. Чонин оглядывает компанию и понимает, что никто не заметил того, что только что произошло. Кроме одного человека. Хёнджин неторопливо выкуривает уже вторую сигарету и ничего не выражающим взглядом смотрит на них двоих. Чонин набирается смелости упереться взглядом в его лицо, но вдруг понимает две вещи: во-первых, он находится теперь в том же положении, что и Джисон, и, вероятно, Хёнджину так же неприятно внимание малолетки, как и Минхо; во-вторых (это уже было выводом из первой мысли), сейчас Хёнджин терпел Чонина только лишь из-за того, что их связывала прошлая ночь. Ужасно долгая, полная боли и неправильных решений ночь. Чонин старался не слишком часто смотреть на руки Хёнджина: стоило ему увидеть их, он вспоминал, как Хёнджин отмывал их от крови в раковиной у них дома. Чонин первым отводит взгляд. — Я всё не возьму в толк, — начинает Сынмин, — как Уджин мог просто так взять и пропасть. После матча ведь команда пошла праздновать победу, почему никто не заметил, что его нет? — Может, потому что все вздохнули с облегчением, когда поняли, что он не испортит никому праздник? — отвечает Джисон. Из-за своей личной трагедии он становится неожиданно жестокосердным. Чонин замечает, как напрягается Феликс. Он утыкается носом в шарф, притворяясь, что мёрзнет, но на самом деле прячет кривое подобие улыбки. Прошлой ночью Чонин впервые увидел это выражение лица Феликса: его лицо, обычно расслабленное и изящное, словно созданное из фарфора, скривилось в грубой гримасе, когда он увидел лицо Уджина, всё залитое кровью. Это гримаса не выражала ни радости, ни печали, — это была реакция организма на пугающее и шокирующее. — Давайте не будем говорить об этом, — просит Чан. — Будем надеяться, что с ним всё хорошо, и он скоро вернётся домой. — Да, не хочется ехать в полицию для дачи показаний, — Хёнджин выдыхает последнее облако дыма и тушит сигарету. Чан недовольно смотрит на него. — Чем дольше его нет, тем больше вероятность, что искать нужно не человека, а тело, — говорит Сынмин. — Чан, а тогда, после драки, вы с ним не виделись больше? Чан устало вздыхает. Все четверо — Чонин, Хёнджин, Чан, Феликс — не сомкнули глаз в эту ночь, а первую половину дня провели в полицейском участке, поэтому теперь каждый был совершенно вымотан. — Сынмин, я всё это рассказывал утром полицейским, и мне что-то не хочется, чтобы меня снова допрашивали. Нет, мы не разговаривали с Уджином после матча. Мы тогда сразу уехали. — Понятно. Прости, просто я весь день думаю об этом и… — Чан прав, — говорит Чанбин, — вам об этом точно не стоит беспокоиться. Его рано или поздно найдут, и найдут живым. Поэтому давайте… Закроем эту тему. После этого разговора остаётся неприятный осадок, но они уже никак не могут это исправить. Феликс и Чан клюют носом, и если у Феликса есть, на кого опереться, то Чан чуть ли не сваливается с бампера пару раз до того, как они наконец не решают разойтись по домам. Они собирают мусор и тушат костёр, и, пока остальные заняты уборкой, Хёнджин и Чан отходят в сторону. Чонин, видя это, уверенно направляется к ним. — Не шути так, — с упрёком говорит Чан шёпотом, — мы не будем возиться с трупом. Мы так не поступим. — И почему же? Скажешь, что мы хорошие люди? Что мы не хотели этого? Хочешь, я скажу тебе, чего мы все хотим? Чан молчит, его руки почти незаметно дрожат от напряжения. Собеседники сразу замечают подошедшего Чонина, но не прерывают разговора. — Мы хотим, — говорит Хёнджин, — чтобы Уджин исчез. Исчез и больше никогда не появлялся, и чтобы никто не трогал нас. Это нормальное желание. В этой ситуации – да. Я боюсь за себя и остальных. Если правда всплывёт, это разрушит будущее каждому из нас. — Я понимаю, но… — Ты предлагаешь нам просто продолжать ходить на занятия, пить кофе в перерывах, как раньше? Как будто бы ничего не произошло? — Ты не даёшь мне договорить. Сейчас ты только паникуешь и ничего не предлагаешь. — Ты — лидер, Чан. И сейчас ты, чёрт возьми, нужен как никогда, потому что нам всем страшно. И мы не знаем, что делать. Нам нужно, чтобы ты нас вёл. Как это было всегда. Мы не знаем, что делать с Уджином. — Лидер? Я привык вести за собой спортивную команду, чёрт возьми, Хёнджин, а не покрывать маленького больного ублюдка, — шипит Чан, кивая в сторону Чонина. Он замолкает, и в воздухе повисает молчание. Лицо Чана принимает сожалеющее выражение, и он поворачивается к младшему: — Чонин, прости, я не хотел… — Всё нормально, — прерывает Чонин. — Ты прав. Мне жаль, что я втянул вас во всё это. Если бы я мог что-то исправить, я бы… К горлу подступает ком, и Чонин поджимает губы, стараясь сдержать слёзы. — Нет-нет-нет, только не здесь, — Хёнджин схватывает его за плечи и ставит прямо перед собой. — Прости, но сейчас каждому из нас нужно пересилить себя. Пожалуйста, Чонин. Соберись. Чонин делает над собой усилие и смотрит на Хёнджина. Вытерев нос рукавом куртки, он кивает, показывая, что взял себя в руки, но после этого Хёнджин не отпускает его, а продолжает держать одной рукой за плечо, вынуждая оставаться рядом. — Вот видишь, Хёнджин. Ты и сам понимаешь, что сейчас нужно сохранять спокойствие и не высовываться. Просто дай мне немного времени подумать, я найду выход, обещаю. Хёнджин кивает и прижимает Чонина к себе ближе. — Пойдёмте. Вы и так уже подозрительно себя ведёте, не надо усугублять, — из тени колонны внезапно выныривает Феликс, который и не пытался скрываться — просто трое друзей совсем растеряли бдительность за оставшиеся минуты встречи. Когда они решают, кто поедет с Чаном, Хёнджин по-прежнему обнимает Чонина. — Хёнджин, ты едешь? — спрашивает Чан. — Твоя мама дома? — Хёнджин обращается к Чонину. — Нет, — отвечает Чонин, тут же поняв, в чём дело. — Она на дежурстве. — Езжайте без меня. Всю дорогу до дома Чонина они проводят в молчании. Младший не знает, о чём говорить, а старший не хочет ничего обсуждать. Хёнджин идёт, задрав голову и глядя на ночное небо, сплошь усыпанное звёздами, и думает о том, что прошлой ночью небо было затянуто облаками так, что даже луны не было видно. Уже дома, когда Хёнджин сидит в чужой домашней одежде на диване, Чонин спрашивает: — За мной не надо присматривать. Я бы не стал делать глупостей. — Я об этом и не думал. Мне просто показалось, что вдвоём будет легче это выдержать. Ночью тяжелее. Чонин не стал спорить. Он был рад, что Хёнджин решил остаться у него, и теперь, в такой непозволительной близости от его тепла, он не мог не воспользоваться возможностью. — Ложись со мной, — предлагает Чонин. — Нам разве не будет тесно? Да и твоя мама утром вернётся, может застать нас в таком виде. — Мы проснёмся раньше. — Хорошо, — легко соглашается Хёнджин. Чонин по-прежнему был чересчур робок рядом с ним и не делал многое из того, что ему хотелось. Он не раз представлял, как снимает с плеч Хёнджина рубашку, как накрывает губами ту родинку на груди, которую он заметил однажды, когда они переодевались в доме Чанбина. Тем не менее, Чонин даже за руку не осмеливался его взять, и предложение спать на одной кровати было самым дерзким из его действий. Хёнджин ложится у стены, и Чонин на мгновение останавливается перед кроватью, будто бы не он был тем, кто предложил спать вместе. Наконец он неловко ложится рядом, и становится очевидно, что опасения Хёнджина были небезосновательны: они оба были довольно широкоплечими, и кровать была слишком узкой для них двоих. Чонин поворачивается набок, утыкаясь носом в плечо Хёнджина, тот тоже ложится лицом к нему. — Если ты хочешь выговориться, то сейчас самый подходящий момент, — шепчет Хёнджин. Несмотря на то, что они впервые оказывались в настолько интимной обстановке, Чонин не чувствовал того уже знакомого волнения внутри живота. Он был слишком уставшим. В тишине комнаты раздаётся звонкий всхлип, и Чонин пугается того, насколько громок этот звук, им же и произведённый. Наконец он даёт волю слезам, и рыдает навзрыд, чувствуя, как широкая ладонь Хёнджина гладит его по голове. Чонин теряет счёт времени: он не знает, сколько длится этот эмоциональный выплеск, может, целый час, а может — и пару минут, но перед тем, как впасть в спасительное забытье сна, он думает о том, что Хёнджин по-прежнему обнимает его.***
Июнь, 2020 г. Сердце бешено билось об рёбра, словно дикая птица, проснувшаяся в клетке. Перед глазами проносились серые ступеньки, руки Сынмина подталкивали Чонина в спину, заставляя перепрыгивать вверх по несколько ступеней. От бега и смеха тяжело дышать, и, чем выше они поднимаются по лестнице, тем темнее и теснее кажется коридор. Оглушительный топот трёх пар ног вводит в какой-то странный транс. Они выскакивают в белую тяжёлую дверь, так неохотно приоткрывшуюся перед ними, когда Хан влетел в неё плечом. Чонин спотыкается на порожке, и они с Сынмином падают в это открытое ослепительно-белое солнечное пространство. Они быстро подскакивают и подбегают к краю крыши. Сильный ветер встряхивает волосы и развевает рубашку, игриво касаясь оголяющегося живота. Чонин жадно глотает ртом воздух, чувствуя, как его тело становится почти невесомым на этом ветру. Джисон налетает на него, пытаясь забраться к нему на спину, с хохотом сжимает плечи Чонина. Сынмин разваливается прямо на нагревшемся под солнечными лучами бетоне, с наслаждением закрывая глаза. Хан с Чонином падают на него, и всё это превращается в визжащую кучу малу. Стремительно по небу проносятся кучевые облака; ещё полуминуты перед глазами у Чонина весь мир вращается, как бешеная юла, и для него этот хаос – особенное наслаждение. Уже изнемогая, Хан в последний раз щипает младшего товарища за щеку и ложится на спину рядом, не в силах даже убрать свои ноги с него. Придавленный чужим весом, Чонин и сам закрывает глаза. — Откуда у тебя ключи от крыши? — спрашивает Чонин, отдышавшись. — Я думал, охранник никому не позволяет их брать. — Всё очень просто, — отвечает Джисон, — ловкость рук, забывчивость охранника и гениальная актёрская игра Сынмина. — Я отличаю отыгрываю обмороки, — подтверждает Сынмин. — В детстве постоянно терял сознание после того, как кровь шла носом. — Слабенький ты был, хён, — смеётся Чонин и тут же получает тычок локтем в бок. — А не боитесь, что поймают? — Не поймают. Охранник думает, что сам потерял ключ. Ну, а узнают… Да плевать. — Здесь охренительно, — говорит Чонин. — Только не води сюда никого. — Понял. А Ликс? — Ликс знает, но он постоянно занят. Он же староста. К тому же, у него будут сложные вступительные экзамены, поэтому он уже начал готовиться. — У него почти два года. — Он хочет быть врачом. А на медицинском сложно учиться. — Когда я в прошлом году сломал руку на физкультуре, он наложил мне гипс, — говорит Хан. — Он очень добрый парень. Он даже с Уджином не ссорится, просто молчит. — Это же не значит, что он добрый, — возражает Чонин, — вдруг он просто ждёт удобного момента. В тихом омуте черти водятся. — То же самое можно сказать про тебя. Но ты же хороший. — С чего ты взял? — Просто чувствую. — Почему ты постоянно говоришь «я чувствую»? — хмурится Чонин. — Обычно говорят… Не знаю, «я думаю» или «мне кажется» … Хан просто пожимает плечами и уже говорит совершенно о другом. Чонин совсем недавно заметил эту его привычку и, кажется, начинал понимать, почему Джисон так говорил. Со стороны он мог показаться не слишком смышлёным парнем, но на самом деле у него было гораздо более глубокое понимание этого мира, чем у многих других людей. Чонин даже завидовал его интуиции. Хан ощущал самые незначительные изменения в настроении человека с тем же успехом, как охотничья собака в свежести хвойного леса чует запах зверя. И так же хорошо он чувствовал ложь. Он заметил синяки на животе Чонина, оставшиеся от общения с Уджином, хотя они были уже едва заметны, когда Чонину пришлось раздеваться перед физкультурой. Хан тогда ничего не спросил, но так пристально посмотрел ему в лицо, что Чонину показалось, будто бы он видит его насквозь. — Чонин! — Хан встряхивает его за плечи так же резко, как из воды вытаскивают тонущего. — Ты идёшь? — Куда? — Завтра мы собираемся у Чанбина, помнишь, ты видел его. Мы будем жарить мясо. Хёны обещали купить что-то из спиртного, но, если не захочешь пить, никто тебя не заставит пить. — Заставят, — возражает Сынмин. — Ты же знаешь Минхо и Чанбина, им захочется поиздеваться. — В любом случае, приходи. Познакомишься с Минхо и Чаном. Хёнджин и Феликс там тоже будут. — Хёнджин? — Да, тот блондин. — Хан вглядывается в выражение лица Чонина. — А что? Он тебе понравился? Не смущайся, Чонин-и, Хёнджин любого очарует. — Я даже ему завидую. От девушек отбоя нет. — Не такой уж он и красивый, — морщится Чонин. Он смущён даже не от того, что друзья раскрыли его симпатию к едва знакомому человеку, тем более, парню, а от того, что его раскрыли так легко. — Ты покраснел, Чонин-и!***
Меньше всего Чонину хотелось знакомиться с Чанбином. При первой встрече старший не произвёл хорошего впечатления. Как крохотный зверёк, Чонин старался избегать тех, кто мог бы нанести ему вред. Но рядом были Сынмин и Хан, поэтому он чувствовал себя немного увереннее. Помимо тех людей, с которыми Чонин уже был знаком, был только Чан со своей девушкой, Ли Минхо и сестра Чанбина. Чан – молодой парень с искренней улыбкой и какой-то манией окружить каждого человека рядом с собой заботой. Едва Чонин представился, Чан объяснил ему, где находится выход на задний двор и где находится туалет, спросил, что Чонин будет есть и пить, хотя этим должны были заниматься хозяева дома. Его девушка была спокойной и приятной, она только произнесла своё имя и только иногда что-то рассказывала в этот вечер, лёжа в гамаке в объятиях Чана. Интерес Чонина привлёк Минхо. Это был очень красивый парень с холодным взглядом. Что-то в его облике было отталкивающее, что насторожило Чонина не меньше, чем недружелюбное выражение лица Чанбина. Минхо не выглядел как человек, который может накинуться на кого-то с кулаками, скорее, как тот, что предпочтёт унизить словами. К удивлению Чонина, с Минхо отлично ладил Джисон. Хан всю дорогу до дома Чанбина говорил только о нём, возбуждённо взмахивая руками. Он был воодушевлён ещё больше, чем обычно. Сынмин незаметно пододвинулся к Чонину, когда Хан переключил всё своё внимание на Минхо: — Хан влюблён в Минхо ещё со средней школы. — А Минхо? — Раньше всё время говорил, что Хану нужно подрасти, чтобы встречаться с ним, а теперь… Честно, не знаю. — Зачем ты мне это объясняешь? — Чтобы не было глупых вопросов. Минхо очень не любит, когда лезут в его личную жизнь, а ты очень любопытный. — Неправда, — возражает Чонин. — Правда. Ты никогда не спрашиваешь напрямую, это да… Но ты иногда забываешься и очень долго смотришь. Этим самым взглядом. — Каким таким взглядом? — Как бы тебе описать… Будто ты не на человека смотришь, а читаешь книгу или смотришь фильм. Увлечённо как-то. — Понятно. Но я не буду менять привычек из-за того, что Минхо это не нравится. — И не надо. Но я тебя предупредил. На заднем дворе Чанбин уже жарил мясо. Запах стремительно разнёсся по всей округе, как и музыка, от которой надрывались две колонки, над которыми шаманил Чан. Чонин неожиданно остался один: Хан, хоть периодически возвращался к нему, всё-таки не в силах был надолго отлучаться от Минхо, а Сынмин отправился помогать сестра Чанбина с закусками. На кухне Чонин бы только мешался, поэтому его оставили на заднем дворе, предварительно отняв те фрукты, что он принёс в качестве своего скромного вклада в вечеринку. — Ты, Чонин, здесь недавно, так? — Чан подошёл к нему один, держа уже в руках два стаканчика с тёмно-красной жидкостью. По запаху Чонин сразу понял, что это вино. Он пробовал вино однажды, но ему не понравился вкус. Тем не менее, он принял стаканчик и покорно отпил немного, чтобы не обижать Чана. — Да. Поэтому у меня мало знакомых. — Зато уже много друзей, — улыбнулся Чан, и от улыбки его глаза превратились в два радостных лучика. — Чувствуй себя как дома, хорошо? Чанбин может показаться немного грубым, но на самом деле он отличный парень. Всегда поможет. Ты же останешься на ночь? — Я не думал об этом. — Оставайся, всё равно родители Бина не приедут ещё несколько дней. Места всем хватит. Так… Вы с Ханом и Сынмином в одном классе? А с остальными одноклассниками… У тебя всё в порядке? Чонин напрягся. — Сынмин что-то рассказывал? — Нет, не он, — усмехается Чан, — а Феликс. Сынмин обычно не сплетничает. «Ага, как же», — подумал тут же Чонин, но промолчал. — Феликс говорил, что Уджин точит на тебя зуб. Чем это ты ему так не угодил? — Ерунда. Ликс преувеличивает. — Может быть… Но будь осторожен, хорошо? И говори нам, если что-то случится. Я знаю Уджина уже очень давно, он может перегнуть палку. — Откуда ты его знаешь? — Раньше мы с его старшим братом дружили, пока он не погиб, — отвечает Чан. — Разбился на мотоцикле. До этого Уджин был гораздо спокойнее, но после его смерти он сильно изменился. Чан замолк, опустив голову и вперив взгляд в землю. Чонин быстро сложил два и два и подумал, что, должно быть, теперь Чан чувствует ответственность за то, что не уследил за младшим братом лучшего друга. Но, возможно, он просто играл роль, чтобы впечатлить Чонина и убедить его в своей отчаянной доброте, расположить его к себе. — Это не оправдывает то, каким мудаком он стал, — отвечает Чонин. — Не оправдывает, — соглашается Чан. — И всё же, если что-то случится, говори нам. Я постараюсь всё уладить без крови. Чонин не доверял таким, как Чан. Такие люди всегда пытаются успеть во всём, угодить каждому и при этом остаться в центре всеобщего внимания всемогущими супергероями. Но их попытки «уладить всё без крови» обычно были бесполезными, либо, наоборот, всё только усугубляли. Такой уж это несправедливый мир: один человек выигрывает за счёт провала другого, либо не побеждает никто. Эта черта Чана резко отталкивала, отталкивала даже больше, чем неотёсанность Чанбина и холодность Минхо. Чонин не повёлся на эту бесконечную доброту и самопожертвование. Они с Чаном ещё некоторое время разговаривают, задавая самые базовые вопросы: кем работают родители, какие факультативы посещаешь в школе и прочее. Чан учился на факультете рекламы и связей с общественностью, писал музыку в свободное время, подрабатывал диджеем. Разговор ещё не успел наскучить Чонину, как во дворик вышла сестра Чанбина с Хёнджином. Он появился вслед за ней настолько незаметно, сразу же слившись с этим крохотным миром грохочущей музыки и запаха дыма, что Чонин даже не успел удивиться. Он молча разглядывал его, замечая то, что упустил в первую их встречу. Хёнджин ступал плавно, как ступают босиком на зелёный газон, орошённый утренней росой – мягко перекатываясь с пятки на носок. Это придавало ему какую-то странную медлительную грацию. Чонин понял, о чём говорил Сынмин. Он слишком долго изучал человека перед собой, и в этот раз эта его привычка сыграла с ним злую шутку: этот взгляд заметил Хёнджин, но Чонин не знал, когда – в тот ли самый момент, когда вышел во дворик, или только что. Они встретились взглядом, и Чонин не смог увидеть в его тёмных глазах ничего. Ни единой эмоции, чувства, мысли. Когда он подошёл ближе, Чонин заметил, что и отражение в них очень слабое, как будто бы темнота этих глаз поглощала свет. Чонин невольно ёжится, и это Хёнджин тоже замечает. Они даже не были знакомы, но Хёнджин ещё в тот момент понял всё. — Ян Чонин, приятно познакомиться. — Хван Хёнджин, — после недолгой паузы добавляет: — мне тоже. Привет, Чан. Чанбин, мясо уже готово? — Ты специально пришёл так поздно, чтобы оно уже было готово к твоему приходу? — Именно, — говорит Хёнджин. Он снимает с запястья резинку и забирает волосы, и Чонин замечает браслет из красных и белых бусин на его руке. — Хватит, ты же знаешь, я работал. Чонин прислушивается, но больше не разбирает слов. Он делает два больших глотка вина, которое неприятно щекочет горло, и давится им. Все обращают внимание на него, Чан хлопает по спине. Когда все собираются во дворике, становится уютнее. Чонин чувствует себя незаметным, и это его вполне устраивает – после того, как он чуть ли не захлебнулся двумя глотками вина, ему было неуютно. Младшие мало говорили, за исключением Хана. Феликс сразу сел рядом с Чанбином, и Чонин сразу заметил, как маленькая ладонь Феликса мягко скользнула на колено старшего. Он совсем не удивился этому: Феликс постоянно стремился к тактильному контакту с ближайшим к нему человеком, мог приобнять за плечи или даже взять за руку. Но Чонин, заметив это, смутился и отвернулся, почувствовав, что стал свидетелем какого-то сугубо интимного момента. Хёнджин сел рядом с Ханом и Минхо, прямо напротив Чонина, зажатого широкоплечими Чаном и Сынмином. Когда все тарелки на столе почти опустели и остались только алкоголь и закуски, все стали гораздо дружелюбнее. Сытый и подвыпивший Минхо часто улыбался, постоянно оборачивался на Хана, державшего его в объятиях. Минхо был совсем не таким, каким показался на первый взгляд. По крайней мере, он делал исключение для Джисона и теперь, схватив его ладонь двумя руками, в странном порыве нежности проводил кончиками пальцев по костяшкам кисти Хана. Чонин старался не пялится на них. Но, если он не смотрел на этих двоих, он смотрел на Хёнджина, а тот будто бы чувствовал это. Даже начав горячо спорить с Чанбином о каком-то их общем знакомом, Хёнджин тут же перевёл взгляд на Чонина, стоило тому посмотреть на него. Это пугало и настораживало. Они засиживаются почти до двух часов ночи, и все успевают протрезветь к этому времени. Прибравшись, они быстро расходятся по комнатам, Чонин устраивается вместе с Сынмином и Хёнджином в гостиной на полу. Он засыпает быстро, ещё до прихода последнего. Через час что-то заставляет его проснуться. Прислушавшись, он понимает, что в доме очень тихо, разве что можно услышать, как тихо за открытыми окнами шелестит листва на деревьях. Чонин поднимается, сразу замечая, что по соседству с ним лежит только по самые уши завёрнутый в одеяло Сынмин. «В такую-то жарень», — успевает подумать Чонин. Он поднимается, аккуратно переступает через ноги друга и идёт к веранде. Ему, в отличие от Сынмина, в доме становится душно. — Чего не спишь? Чонину не нужно видеть лица говорящего, чтобы понять, кто сидит на деревянных перилах. Пахнет сигаретным дымом, на улице веет слабый, будто застенчивый, ветер. Над головой бесконечно глубокая мгла, усыпанная звёздами. — Жарко стало. А ты? — У меня бессонница. — Из-за чего? Совесть мучает за что-то? — Есть такое. — Чонин видит, как тёмный силуэт Хёнджина опускается на широкие перила, свесив босую ногу и покачивая ей в воздухе. — Больно надо. И что, даже снотворное не помогает? — Помогает, но из-за него я плохо соображаю. А завтра нужно на работу. Я кастомлю вещи. Одежда, обувь, всякое такое. — Кастомишь? — Угу. Беру обычные вещи и превращаю во что-то уникальное. Хочешь, и для тебя что-то сделаю. Не бесплатно, конечно. Я не богач, как Бинни. — Я не люблю выделяться. — Я заметил. Хочешь попробовать? – Он протягивает вверх худую руку, которая на фоне тёмной листвы кажется совсем белоснежной. Чонин без интереса взглядывает на пачку сигарет, зажатую в его ладони. - Разве хён не должен учить младшего чему-то хорошему? - Я не собираюсь никого учить. Я спрашиваю, хочешь ты попробовать или нет. - Я могу сесть рядом? - Валяй. Чонин садится, положив ладонь на тёплую полированную древесину, едва касаясь пальцами рассыпавшихся светлых волос Хёнджина. Он придвигает руку ближе, но не двигает пальцами, чтобы Хёнджин не почувствовал касания. - Так что? Вверх снова взмывает белая рука, но уже с зажатой между пальцами тлеющей сигаретой, наполовину выкуренной. Чонин раздумывает пару секунд, затем приближается и ловит губами сигарету. Он затягивается из рук Хёнджина, нависнув над ним. Тот не говорит ничего, но пальцы на мгновение у него вздрагивают. Чонин выпускает сигарету изо рта и, не успев выдохнуть дым, видит, как эта же сигарета уже прижата к губам Хёнджина. Чонин вспоминает, как он впервые курил; он вытащил сигарету из заначки отца и выкурил её, сидя на полу в родительской спальне. Должно быть, он выглядел комично в своей старой школьной форме: из-под синих шорт высовывались острые коленки, и худые икры прятались в высоких белых носках с синими полосками. Едва ли Чонин сильно изменился с того момента. Чонин опускает голову и, посмотрев на то, как Хёнджин затягивается, отстраняется. — Ничего страшного ведь в этом нет, - говорит Хёнджин. – И как тебе? — Ничего необычного тоже нет. — Что, совсем никаких ощущений? — Не-а. Не понимаю, почему многие так одержимы этим. — Я расслабляюсь после того, как выкурю сигарету. Появляется такое ощущение, будто… Будто сбросил какой-то груз с себя. — Есть много других способов расслабиться. — Не начинай, — говорит Хёнджин, закатив глаза. — Хочешь ещё? — Нет. Когда Хёнджин докуривает эту сигарету, он вдруг поднимается и, покачнувшись, подходит к раскладному столику, на котором оставил блок и зажигалку. Он поджимает голову, когда прикуривает. Садится он уже лицом к Чонину, перекинув одну ногу через перила. Чонин сначала не собирается поворачивается, но чувствует на себе взгляд старшего. — Ты очень милый, Чонин, — наконец говорит Хёнджин без доли стеснения. — Повернись-ка ко мне. Чонин послушно разворачивается, но он неловко отклоняется назад и, чтобы не упасть, опирается на ладонь, неосторожно нашедшую оголённое бедро Хёнджина. Выровнявшись, Чонин сразу убирает руку, но ещё несколько мгновений помнит это тепло под ладонью. Хёнджин зажимает губами сигарету и кончиками пальцев касается подбородка и щеки Чонина, вынуждая чуть приподнять лицо. Он разглядывает младшего, убирая с его лба растрепавшиеся пряди тёмных волос. Чонин никогда раньше не давал малознакомому человеку прикасаться к себе, тем более, к своему лицу и так бесстыдно разглядывать. Он не понимал, что такого необычного мог найти в его чертах Хёнджин, но не спешил ему мешать. Сердце в груди замерло, и что-то перевернулось внизу живота, от чего Чонин чуть ли не согнулся. Ему не было больно, но его тело было взбудоражено близостью другого. Запах Хёнджина был похож на Франкенштейна: он представлял собой странную смесь сигаретного дыма и геля для душа с кокосовым маслом, который стоял в ванной Чанбина. — Ты даже не милый, а красивый. Только ещё маленький. Через пару лет от поклонниц отбоя не будет. Хёнджин отпускает его и вытаскивает сигарету изо рта. Чонин несколько мгновений остаётся бездвижен; он сбит с толку поведением нового знакомого и не может выдать никакого обоснованного упрёка. Да и в чём он бы его упрекнул? В том, что нарушил его личное пространство, или в том, что подразнил его, словно глупого щенка, и ничего не сделал? Несмотря на то, что они уже не сидят так близко друг к другу, прохладнее не становится. Уличный воздух такой же спёртый, что и в комнате: он не освежает, а душит. — Иди в дом, — говорит Хёнджин. — Не хочу. — Будешь выглядеть ужасно глупо, если заснёшь на веранде. Пойдём. Чонин ненавидел это самопожертвование, но поднялся и пошёл за хёном. Будь у Чонина бессонница, он бы предпочёл всю ночь провести на веранде, а не отводить младшего в кровать.***
Декабрь, 16, 2020-й год. Настоящее время Феликсу не нравилось это место. Несмотря на то, что дом был богато и со вкусом обставлен, ему здесь было не по себе. От светло-голубых стен веяло холодом, и он напоминал невыносимый для обычного человека холод морга. Феликсу не нравился этот дом, но он не боялся его. Он обладал тем нерушимым спокойствием человека, провидением предназначенного для медицины. Феликс никогда бы не стал патологоанатомом, потому что предпочитал лечить живых людей, а не возиться с телом, и он радовался, что, приходя в этот дом, ему не приходилось иметь дело с трупом. Только лишь с одним агрессивным раненым подростком. - Ты уверен, что твой отец не захочет внезапно приехать туда? – спрашивает Феликс у Чана. Тот не отвлекается от пустынной дороги, плавно поворачивая руль. Феликс прислоняется лбом к стеклу и смотрит на беспросветный поток угрожающе чернеющих сосен. - Ты же знаешь, вся семья сейчас в Австралии. У Ханны выпускной класс, как и у вас. - Нам очень повезло, что дом пустует. Феликс пытается подсчитать, сколько времени уже прошло с того момента, как он посреди ночи ехал в этот дом вместе с Чаном, держа на руках еле дышащего, но живого Уджина. Около тридцати часов. У Феликса впервые в жизни дрожали руки в тот момент, хоть совсем и не из-за того, что он боялся крови. Отмывая лицо Уджина от крови и обрабатывая его раны, он думал лишь о том, что, возможно, теперь все его махинации бесполезны. Но, немного успокоившись и осмотрев Уджина, он понял, что его повреждения не фатальны. В тот момент Феликс посетовал, что у них не было шприцев и колб в аптечке — ему было бы интересно взять пробу крови у Уджина. — Что мы будем делать с ним? — спрашивает Феликс. — Ему нужно ещё пару дней побыть там, — отвечает Чан. — Так для него будет лучше. — А как же его родители? Чем дольше он считается пропавшим, тем крупнее будут неприятности, ты же понимаешь? — Если ты прав, и он был под кайфом, у него сейчас ломка. — Это может длиться неделю! — возражает Феликс. — Ты не можешь насильно удерживать несовершеннолетнего так долго. Чёрт, ты сам роешь себе и нам могилу, Чан… — Джун Со поступил бы так же. Феликсу нечего ответить на это. Чан всегда чувствовал вину за то, что он не присматривал за младшим братом погибшего друга, и Феликс явно не был квалифицированным психологом, чтобы спасать его от синдрома спасателя. — Джун Со был его братом, а ты — совершенно чужой для него человек. Его лечением должны заниматься члены семьи, а не ты. — Эти члены семьи опомнились только тогда, когда он пропал. Ты сам видел его вены. Он уже давно колется. — Ты не звонил Минхо? — Нет, его телефон отключен. На всякий случай. Перед тем, как они выехали за город, они заскочили в аптеку, и Феликс заметил в пакете с покупками яркую коробочку спазмолитика. — Болит голова? — Мигрень уже второй день. Затихает периодически, — отвечает Чан. — Поэтому ты такой раздражённый? — Наверное, да, из-за этого. Наконец они останавливаются перед двухэтажным большим домом. Они ждут пару минут, потом раздаётся скрежет металла о металл, и тяжёлые чёрные ворота медленно отворяются. Минхо толкает поочерёдно каждую створку, Феликс помогает ему. Чан загоняет машину во двор. Лужайки с высохшей травой припорошены снегом, как и дорожка — Минхо редко выходил из дома, судя по всему, иначе асфальт был бы весь в его следах. На ресницы Феликса падают крупные снежинки. — Спасибо, что остаёшься здесь. Ты не боишься, что… — Нет, — отвечает Минхо. — Мне нравится эта тишина. — Не нервничаешь? — Нет, я в порядке. Но твоя помощь всё равно нужна, я не могу справиться со всем. Феликс без страха отпирает комнату и входит в неё. Он не боится, что на него нападут из-за двери. Чан и Минхо, наоборот, дёргаются и порывисто входят вслед за ним, боясь, что Феликс вот-вот упадёт на пол с проломленным черепом. Но этого не происходит. — Здравствуй, Уджин. Подросток, прижавшись спиной к стене, сидит на расстеленной кровати. Это была одна из немногих комнат в доме, с мебели в которой они сняли плёнки. Она выглядела совсем не обжитой: никаких личных вещей, только на столе стоял поднос с остывшим обедом. Чан покачал головой, когда заметил, что к еде даже не притрагивались. Всё лицо Уджина было покрыто гематомами, даже его родители с трудом бы узнали сына. На самом деле, всё было не так плохо, как показалось сначала Феликсу. У Уджина даже не было переломов, хотя били его долго и старательно. Феликс предполагал, что у него есть лёгкое сотрясение, но челюсть и нос точно были в порядке. Били старательно, но совершенно неумело. Уджин не отвечает на приветствие. Он одет в чистую футболку – Минхо привёз одежду и еду в ту ночь, когда они привезли Уджина в этот дом. — Мне нужно осмотреть твои раны, — говорит Феликс невозмутимо. Его тон дружелюбен, будто бы Феликс говорит с ребёнком. — Выпустите меня отсюда. — Ты всё разболтаешь полиции, — отвечает Феликс. Он раскладывает на письменном столе мазь и бинты. — Мы не можем так рисковать. — Не нужно было меня сюда вести. Нанесение тяжкого вреда здоровью, похищение, удержание против собственной воли… Вы из обычной драки сделали несколько уголовных дел. — Согласен, — кивает Феликс. — В ту ночь Чан и Хёнджин повели себя, как полные идиоты. Но в той ситуации любой бы запаниковал. Хорошо, что они не бросили тебя одного в метель на улице. Оставили бы там — сейчас бы, возможно, у тебя не было нескольких пальцев на руках и ногах, я уже не говорю о воспалении лёгких или о летальном исходе. А насчёт тяжких телесных повреждений — ты приукрашиваешь. То, что ты отключился, вина наркотиков, а не Чонина. — Кстати, как он там? — усмехается Уджин. — Помнит обо мне? — Сомневаюсь, что он когда-нибудь о тебе теперь забудет, — закатывает глаза Минхо. Феликс пододвигает стул к кровати и садится перед Уджином. — Только дёрнись в его сторону… — Он не причинит мне вреда, правда, Уджин? — спрашивает Феликс. Он заглядывает парню в глаза. — Я и Чан — единственные, кто хочет и может тебе помочь. Не в твоих интересах разбивать мне нос или… К тому же, тебе нужно перебинтовать голову. Минхо не очень хорошо это делает, а менять повязки нужно как можно чаще. Может, приложили тебя и не сильно, но будет неприятно, если у тебя будет заражение крови. Уджин спокойно переносит перевязку. Он косит полный ненависти взгляд в сторону Чана. Уджина всего трясёт, а лоб покрыт испариной. Феликс терпеливо вытирает платком пот, заботясь о пленнике как о ребёнке. Он не испытывает к нему ни ненависти, ни отвращения. Феликс никогда не принимал наркотиков и потому не знал, каковы ощущения при ломке, но он, в отличие от Чана и Минхо, был более склонен к эмпатии. Джисона никогда не обманывала его интуиция – Феликс действительно был очень добрым. Возможно, даже слишком. — И что вы теперь собираетесь делать? Держать меня здесь вечно? Чан молча взглядывает на Минхо, и тот достаёт из кармана смартфон с разбитым экраном. — Мы отпустим тебя, но для начала нам нужно, чтобы ты ответил на наши вопросы. — Пошёл ты нахуй, Чан, — огрызается Уджин. Он только и ждал, когда Чан заговорит. Феликс, будто бы и не заметив его яростного рывка в сторону Чана, продолжает бинтовать ему предплечье, снова удивляясь тому, с какой силой Уджину прокусили кожу. — Феликс, ты закончил? — Секунду… Теперь да. — Вы можете оставить нас вдвоём? Минхо смотрит на старого друга с пониманием и сожалением в глазах. Он тоже дружил с братом Уджина и хорошо помнил, как Чан тяжело переживал его смерть. И теперь, глядя на Уджина, Чан не мог себе простить своей слабости. Минхо давно пережил смерть Джун Со, а к судьбе Уджина был равнодушен, но ему было тяжело смотреть на то, как Чан пытается в одиночку справиться не только с собственным эмоциональным грузом, но теперь и с проблемами Чонина и Хёнджина. Когда Минхо и Феликс выходят, оставив дверь приоткрытой, Чан садится на стул, на котором до этого сидел Феликс. Он около минуты смотрит на хлопья белого снега, медленно падающего за окном, затем говорит: — Ты же знаешь, что я никогда не желал тебе зла. Сейчас я только хочу поговорить. — Плевать мне, чего ты хочешь. Ты на их стороне, впрочем, как всегда. — Нет никаких сторон, — говорит Чан, раздражённо мотая головой. От этого движения боль в висках усиливается, и он с трудом поднимает взгляд на Уджина. — Прошло почти три года, а ты по-прежнему ведёшь себя, как ребёнок. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал, ни ты, ни кто-то из ребят. То, что ты винишь меня в смерти Джун Со, не должно повлиять на кого-то другого. — Ты идиот, если думаешь, что я злюсь из-за этого. — Нет, ты злишься из-за того, что тебя ломает, и ты не можешь соображать. Уджина трясёт от злости, он стискивает зубы, со звериной болью в глазах глядя на Чана, но тот спокоен, как никогда. Он долго готовился к этому разговору, и ему нельзя было произнести ничего лишнего. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы нести ответственность за свои поступки. — Ответственность понесёте только вы, — говорит Уджин. — Я могу сейчас убить тебя и оправдать это самообороной, и даже в этом случае закон будет на моей стороне. А теперь представь, что будет, когда здесь окажется полиция. Тебя посадят очень надолго, хён. Так что, пока не поздно, я бы посоветовал тебе попрощаться с твоей девушкой и с твоими друзьями. Вы вся сядете, и очень скоро. Чан с прищуром смотрит на Уджина, внимательно всматриваясь в его лицо. Наконец, он отвечает: — Ты прав, если полиция узнает обо всём, меня ждёт тюрьма. Как Минхо, Феликса, Чонина, Хёнджина. Остальные в этом не участвовали, но, боюсь, ты соврёшь в суде, и им тоже достанется. Но это произойдёт только в том случае, если ты обратишься в полицию. — Должно произойти чудо, чтобы я простил вам это, — ухмыляется Уджин. — Я не верю в чудеса, — Чан повторяет ухмылку собеседника, — но верю в силу убеждения. И мне кажется, я смогу тебя убедить соврать полиции и родителям. Скажешь, что подрался со мной, вырубился, а затем очнулся тут. Что я держал тебя здесь всё это время и пытался помочь, потому что чувствовал вину или потому, что я грёбанный психопат. Можешь говорить всё, что угодно. Но остальных не впутывай. — Нет, даже не надейся, — говорит Уджин. — Хочешь великодушно взять всю вину на себя? Думаешь так легко отделаться? Отсидеть лет десять, а потом выйти и жить, как ни в чём не бывало? Много тебе не дадут. Раз уж на то пошло, то лучше уж каждый из вас отсидит по десяточке. На что ты вообще надеялся? — со скептицизмом спрашивает Уджин. — Что я проникнусь к тебе нежной братской любовью и прощу всё? Чан держит в руках телефон, который ему отдал Минхо. Он поворачивает телефон экраном к Уджину. — Кто тебе звонит уже второй день? — спрашивает Чан. Уджин молча изучает неизвестный номер, звонивший всего два раза. По лицу Уджина проходит волна раздражения. — Когда мы ещё думали, куда везти тебя, я решил осмотреть твой телефон. Там оказалось две сим-карты. К одной привязана банковская карта, в ней хранятся номера твоих родителей, учителей, а на второй – сплошь незнакомые имена. Я показал список Джисону, но он сказал, что не помнит таких имён среди ваших одноклассников. И на вторую сим-карту поступает много звонков от неизвестного номера… И совсем нет переписок, будто ты стираешь их каждый день. Я подумал, что это подозрительно, и решил оставить эту сим-карту. Мама о ней не знает, так ведь? — Это не имеет значения. И тебе это не поможет. — Тогда почему ты так взволнован? Как будто бы вот-вот прыгнешь и отберёшь у меня телефон. Будь это что-то неважное, ты бы не был так напуган. — Я напуган, потому что чёртовы психопаты второй день держат меня в пустом доме! Чан опускает взгляд. Внешне он выглядит очень спокойно, но он с трудом сдерживается, чтобы не выскочить из этой комнаты сейчас же. Он не может хладнокровно угрожать Уджину. Несмотря на то, что все они уже не раз нарушили закон и причинили Уджину столько страданий, ему всё ещё хотелось верить, что он не плохой человек. Его мучила совесть, но он не мог просто взять и сдаться полиции, не получив никаких гарантий от Уджина. Все они — Чонин, Хёнджин, Феликс, Минхо — доверились Чану и теперь искренне желали всё исправить. Чан не мог их подвести. — Что будет, если я позвоню по этому номеру, Уджин? Что я там смогу достать? Травка или стероиды? Может, героин? — Так позвони. Зачем спрашивать у меня? — Хочу дать тебе шанс завязать с этим. Сам подумай. Месяц назад каждый в школе боялся тебя, даже старшие. А сейчас тебе может набить морду даже Чонин. Уджин сморщился; Чану явно удалось задеть его гордость. — Намекаешь на то, что я сам виноват, что он меня так отделал? — Намекаю на то, что ты теперь даже не можешь постоять за себя. Или не хочешь, - взгляд Чана становится всё мрачнее и задумчивее. Он пытается заметить перемену в поведении Уджина, но тот смотрит в сторону. – Если это такая длительная попытка самоубийства, то она выглядит невероятно жалко. Между ними повисает длительное молчание, и Чан понимает, что сделал только хуже. Возможно, он только оттолкнул Уджина ещё дальше от себя, попытавшись пробудить в нём чувство собственного достоинства. Чану всегда казалось, что гордость была движущей чертой характера Уджина. — Мы привезли еды на ближайшие двое суток. Минхо всё приготовит и принесёт тебе. — Мне не нужны подачки от преступников. — Это глупо. Ты изнуряешь своё собственное тело, а Минхо, например, только и ждёт, когда можно будет перестать заботиться о тебе. Я уже говорил тебе: мы не враги, как бы ты в этом себя ни убеждал. Но я не хочу, чтобы ты затянул с собой в яму всех остальных. Поэтому… Я предлагаю тебе сделку. Я получаю полную защиту для остальных, а ты — сразу две жизни. Мою и свою. Мою ты разрушишь, свою сохранишь, потому что ни я, ни кто-либо из ребят, даже не заикнётся о том, что ты был под кайфом в тот момент. И тем более о том, что продавал. Может, ты и подросток, но сбыт наркотиков — тяжкое преступление. Но даже когда ты выйдешь, а ты обязательно сядешь, если я предоставлю этот телефон полиции, у тебя будет судимость. Много ли у тебя будет перспектив после такого? — Ты так уверенно говоришь об этом, но при этом даже не хочешь выбить себе свободу. Нет, Чан. Я не стану давать тебе возможность искупления. Ты будешь мучиться всю оставшуюся жизнь, потому что ты не одному человеку будущее запорол, а целой ораве. И все они — те, кого ты любишь. Чан не сводит взгляда с Уджина, чувствуя, как в голове раздаётся пульс. Никогда ещё ему так сильно не хотелось ударить младшего. — Ты стал очень похож на Джун Со. Только одно отличие — Джун Со никогда не винил никого в своих проблемах. Не моя вина, что ты торгуешь. Не моя вина, что ты колешься. И даже то, что ты оказался здесь — не моя ошибка. Ты умудрился вывести из себя одного из самых тихих и неконфликтных одноклассников, который, возможно, ничего бы тебе и не сделал, если бы ты не вёл себя, как скотина, всё это время. Я предлагаю тебе спихнуть всё на меня только, потому что знаю, что на меньшее ты не согласишься. Так что и тебе, Уджин, пора научиться нести ответственность за то, что ты делаешь. Уджин сжимает в кулаке угол белой простыни, но молчит. Ему нечем возразить. — Проваливай. — Так ты согласен? — Твоя сила убеждения не работает, хён. Чан без слов поднимается и выходит из комнаты, запирая её на ключ. Только оказавшись в коридоре, скрытым от этих полных ненависти глаз, Чан устало вздыхает и хватается за голову. Он прислоняется к стене и сползает вниз, чувствуя слабость в ногах. За дверью тишина. Через несколько минут на лестнице раздаются шаги, и появляется Минхо. Чана радует то, что тот сохраняет спокойствие, хотя именно ему приходится ночевать в пустом доме вдали от города и близких, чтобы заботиться о парне, которого недолюбливает. — Мы в полном дерьме, Минхо, — тихо произносит Чан. — Я знаю. Значит, ты предложил ему… — Только не говори никому, хорошо? Тем более, Феликсу. Он взбесится. Чан наконец встаёт, и они вдвоём идут вниз. — Твой план ужасен, — наконец говорит Минхо. — Но ты уверен, что Чонин заслуживает этого всего? — Я не вижу другого выхода.