Крылья и перья

      Госалин ворочается на и без того мятых простынях и не может определиться – сон сам к ней не желает приходить, или она его навязчиво отстраняет от себя, отталкивает ладонями как слюнявую морду добродушного пса.       В комнате жарко, занавески едва заметно ворочаются дохлыми медузами в прибрежных волнах, неоновая подсветка над сомнительной дверью у соседнего дома мерцает ровно и ярко, бросая росчерки кислотного жёлтого на подоконник.       Госалин ненавидит этот цвет.       Поэтому она переворачивается на другой бок, морщась от скрипнувшей мокро ночной рубашки, и ловит глазами спящее лицо Дрейка.       Только поэтому, а не из-за навязчивого желания разглядывать его спокойный профиль.       Если очень постараться и заарканить осторожно густой воздух, то можно расслышать замедленное сном сердцебиение – Госалин каждый раз удивляется его ровному ритму, словно и не этот человек через день участвует в пугающих передрягах, перебинтовывают грудную клетку на кухне после полуночи, сливаясь с тенью, держа под кроватью бейсбольную биту       и оставляя по-отечески короткий поцелуй на её макушке, вновь сбегая через окно.       Она всегда засыпает в кресле, по старой привычке, болтая свисающими с подоконника ногами качельный ритм, и ждёт его, устав спорить об опасности миссий для неё самой – Госалин теперь почти всегда честно остаётся дома.       Там были крики, размахивание кулаками и панические слёзы, когда она захлёбываясь словами, выталкивает из себя страх не увидеть его спящим под утро напротив.       Дрейк криво смеётся – да что со мной случится, дорогая? – хотя в глазах его плещется что-то тоскливое и болезненной, и неловко проводит ладонью по её волосам, пока полы плаща его накрывают дрожащие плечи.       Госалин думает, что слушать его дыхание было бы проще, засыпай они на одной кровати, и прижимайся она к нему впритык – и ей неловко от подобного, когда на кухне она заваривает чай и чувствует спиной его тёплый взгляд.       Ничего такого, совершенно.       Но ей все время хочется большего.