Рай и ад — одно и то же место, всё зависит от ракурса.

Вид за окном постепенно сменился, оставляя за плечами пыльный и шумный город. Напряжение в машине царило неимоверное, а тишина за всё время поездки лишь единожды сменилась трелью телефонного звонка. Отец и словом не обмолвился с семьёй ещё со вчерашнего вечера, а мама пыталась незаметно стереть с щёк непрошенные слёзы. Антон на заднем сиденье автомобиля нервно перебирал собственные пальцы. На них ещё вчера красовались любимые украшения парня, которые впредь ему будут строго запрещены. Ему с завтрашнего дня очень многое будет запрещено, но бесит на данный момент лишь то, что он не может успокоить нарастающее внутри напряжение привычными незамысловатыми действиями со своими кольцами. Антону бы сейчас задуматься о том, какой ад его ожидает в ближайший год обучения в этом новом для него месте, но он лишь заново прокручивает в голове грубые фразы, брошенные вчера отцом. Его волевое решение повергло в шок не только Антона, но и супругу, которая всю ночь умоляла мужа ещё раз подумать над сложившейся ситуацией. Но Андрей, как человек военный, свои решения не меняет и проблемы истребляет на корню, даже не задумываясь, что может окончательно потерять доверие и любовь сына. Для него сейчас существует лишь одна проблема — сын-гей! И решение, как ему кажется, у проблемы тоже лишь одно — церковно-приходской католический пансионат, куда он и решил пристроить нерадивого отпрыска на перевоспитание. Тёмные стены кабинета давили на парня, не давая возможности глубоко вдохнуть, а распятие на противоположной от него стене приковывало взгляд и будоражило сознание. Антон ещё никогда не был в подобных местах, несмотря на то, что родители были людьми набожными. Обстановка угнетала, а тихие разговоры родителей со священником сеяли в парне панику и страх. Высокий статный брюнет вкрадчиво и спокойно объяснял родителям, что в их пансионе прекрасно знают, как помочь с подобной проблемой заблудшим юным душам, а у Антона всё чётче складывалось ощущение, что родители таким способом просто хотят от него избавиться. Пастор рассказывал о распорядке дня, о проведении занятий, о поощрении успехов и наказаниях за провинность, а отец, бегло прочитав договор, уже ставил подпись на документе, полностью доверяя семнадцатилетнего подростка «Приходу святого Альберта». Забрав у юноши из рук телефон и наушники, Андрей молча покинул кабинет преподобного отца Арсения, оставив жену попрощаться с сыном, ведь увидятся они, в лучшем случае, через четыре месяца на новогодние праздники. Раньше Антону покинуть стены пансионата не дадут, ведь, как сказал священник, чтобы очистить разум, юноше нужно разорвать контакт с цивилизацией, дабы впустить в свою душу господа и как можно меньше думать о мирском. Майя тихонько всхлипнула, прижимаясь к груди сына, крепко обняла его на прощание и быстро вышла из кабинета вслед за мужем. Преподобный вызвался проводить пару, оставляя Антона одного в своём кабинете для дальнейшей беседы. Курить хотелось нереально сильно, но сигареты, спрятанные на самом дне сумки, сейчас казались такими же недосягаемыми, как и свобода в ближайшие четыре месяца. Да и шестое чувство подсказывало Антону, что подобная вредная привычка, будь он застукан, лишь отсрочит его появление дома. Парень пытался успокоиться и старался дышать глубже и ровнее, но неизвестность пугала, а предстоящий разговор со священником вселял неуверенность и страх. С виду мужчина показался ему добрым и спокойным, но вот взгляд его ледяных глаз заставил юношу покрыться мурашками. Он надеялся, что найдет общий язык с преподобным отцом, и дальнейшее его пребывание здесь не превратится в ад. Он и так лишился друзей и своего привычного круга общения, поэтому сейчас думал о том, что было бы неплохо обзавестись и здесь парочкой знакомых, которые не дадут сойти с ума от тоски по дому. Тихие шаги за дверью вытянули Антона из плена своих тягостных мыслей, и парень, почувствовав вполне объяснимый страх, вжался в глубокое мягкое кресло.  — Антон, вставай и ступай следом! — мягкий голос был спокоен, но требователен. Шастун молча поднялся и робко двинулся за отцом Арсением, ощущая тяжесть во всём теле. Хоть Антон и был не из робкого десятка, но эта обстановка всё же внушала неподдельный страх вперемешку с любопытством.  — Сейчас я покажу тебе наш храм, учебные кабинеты и твою комнату, а заодно расскажу про распорядок дня. Парень лишь кивнул, совершенно забыв о том, что собеседник его не видит. Мало того, что Антон плёлся сзади, так ещё и коридоры, тёмные сами по себе из-за облицовки красным деревом, освещались так скудно, что с трудом можно было различать дорогу перед собой. Путь упрощали лишь редкие светильники, похожие на свечи, висящие на стенах по обе стороны коридора. У Антона создавалось впечатление, что он попал в средневековье во времена Святой Инквизиции и сейчас его ведут на суд, чтобы безжалостно наказать как самого злостного нарушителя. Сумев немного разглядеть двор, только приехав, Антон понимал, что находятся они сейчас в отдельном от храма здании, которое, видимо, являлось каким-то административным корпусом. Собственно, эти догадки юноши и озвучил преподобный:  — В этом здании находятся учебные классы и мой кабинет. Помимо того, что я являюсь преподобным отцом нашего прихода, я ещё и директор пансионата и лично слежу за успеваемостью детей. Шастун перебирал ногами, медленно спускаясь по лестнице вслед за священником, и запоминал всю полученную информацию.  — В нашем пансионате не так много детей, особенно твоего возраста, в основном дети до двенадцати лет, но есть и твои ровесники. У некоторых были такие же проблемы, как и у тебя, но они приняли слово Господне и отказались от греховных мыслей. Антон знал, что его будут пытаться исправить, ведь именно эту цель преследовал отец, отправляя его сюда, но методы ему, пока что, были неизвестны. И слова священника вызвали непреодолимое желание пообщаться с ребятами, которые через это прошли, чтобы знать, к чему готовиться.  — Как ты уже понял, на втором этаже мой кабинет и библиотека. Там можно проводить свободное время и готовиться к урокам. Ни интернета, ни телефонов у вас здесь нет, поэтому литература поможет с выполнением домашних заданий, — продолжал свою экскурсию преподобный, перебирая в руке розарий*. Поравнявшись с Арсением, взгляд Антона упал на руки святого отца. В них он держал чётки из темного дерева с несколькими более крупными яркими бусинами и распятием. Но далеко не они привлекли внимание юноши, а вздутые синеватые вены, что оплетали изнутри бледную кисть. Длинные пальцы медленно перебирали мелкие бусины, завораживая парня этим незамысловатым действием.  — В этом кабинете проходят занятия твоего класса. Кабинета у нас всего четыре. Преподавателей чуть больше. Они ведут сразу по несколько дисциплин и, в отличие от диаконов и послушников, не проживают здесь постоянно. Гениальный мозг Антона тут же подкинул идею, что, сдружившись с одним из преподов, он сможет обновлять запасы никотина и изредка звонить друзьям. Ведь вряд ли и у преподавателей здесь забирают телефоны. План, конечно, может оказаться вполне провальным, так как он этих учителей ещё и в глаза не видел, но попробовать всё-таки стоит. Тяжёлая входная дверь открылась, пропуская в просторный холл солнечные лучи, и собеседники вышли на улицу.  — Так как учебный год только начался, думаю, тебе несложно будет вникнуть в нашу программу. А вот с остальным могут быть проблемы… Родители сказали, что в церковь ты не ходил? — священник остановился и упёрся в Антона пытливым взглядом. Они сейчас стояли на тропинке посреди небольшого сада, которая вела к храму. Он находился у самых ворот, тогда как жилой корпус, наоборот, в дальней части территории, которая примыкала к густому сосновому лесу.  — Мои родители верующие люди, но меня не принуждали разделять с ними их веру. Хоть меня и крестили в возрасте трёх лет, — охрипшим от долгого молчания голосом произнёс Антон.  — Именно в этом их упущение! — глаза преподобного недобро сверкнули. — Они дали тебе слишком много свободы действий. Если бы ты обратился к вере и как можно больше внимал учениям, то не впустил бы в свой разум мыслей о похоти и мужеложстве. Антон потупил взгляд, крепко сжимая свои кулаки и стараясь не выдать своих эмоций. Его взбесили подобные слова! Они все что, не понимают? Ориентация — это не его выбор! Он не поддался влиянию или пропаганде, ориентация — это часть него. Он таким родился и, возможно, как и все сверстники, тоже хотел бы влюбиться в девчонку, но его естество тянулось к людям одного с ним пола. Он хотел бы не слышать всех насмешек, грубых слов и шуток в свой адрес, но ничего не мог с собой поделать — ему нравились парни. Священник заметил изменения в лице подростка и, мягко взяв его под локоть, повёл по тропинке к храму.  — Подъём у нас в шесть. Каждое утро, перед завтраком, вы будете собираться в общем зале и молиться. Затем завтракать и идти в школу на занятия. Обед в два часа дня. После дежурные или провинившиеся помогают братьям на кухне и в столовой. После будет время на уроки и библиотеку. В пять все идут в костёл*, где я провожу для учеников ежедневную проповедь. В семь ужин, после которого ребята вновь помогают послушникам на кухне. Затем все расходятся по комнатам. У вас есть час свободного времени на душ и прогулку по саду, многие занимаются спортом на площадке за школьным корпусом. Ровно в девять все должны находиться в своих комнатах. Ежевечерняя молитва обязательна. Я лично прохожу по всем комнатам, контролируя это. Отбой в десять. После этого времени никто не должен видеть вас в коридорах или на территории пансионата. От всего услышанного Антон уже был в некотором шоке, но, судя по продолжающему речь Арсению, это было ещё далеко не всё.  — Иногда я провожу личные беседы с учениками, если их или меня что-то тревожит в их поведении. Каждое воскресенье проходит Месса*, и в храме будут наши прихожане. В этот день все причащаются. Для вас этот день не учебный. Многие дети поют в нашем хоре по воскресеньям. Остальные заняты уборкой своих комнат, стиркой и прочими хозяйственными делами. Перед ужином мы все выходим в сад, так как уход за ним тоже лежит на плечах послушников и учеников. Шастун как губка впитывал поток информации, представляя заранее, в какую тюрьму он попал.  — За непослушание предусмотрены наказания, но лучше постарайся их избежать. В твоей комнате ты найдешь молитвенник, а также форму для школы. Её вы можете не носить лишь после службы по воскресеньям, ну и во время занятий спортом. Всё остальное будет разъяснено по ходу. Ну а сейчас я покажу тебе храм. Тёмная старая дверь со скрипом открылась, приглашая пройти внутрь. В храме стояла прохлада, а в нос сразу ударил запах воска от свечей. Храм был пуст, и лишь свечи свидетельствовали о том, что недавно здесь были прихожане. Священник остановился около небольшого сосуда с водой прямо у входа.  — Каждый раз входя и выходя из храма ты должен опустить пальцы правой руки в воду и перекреститься. Преподобный, намочив пальцы, перекрестил себя слева направо, и Антон, внимательно следя за его действиями, повторил.  — Антон, сейчас слушай меня внимательно, я постараюсь доступно тебе объяснить, как правильно следует вести себя в Храме и во время Мессы. Шастун лишь молча кивнул и изучающим взглядом стал осматривать зал.  — В Храме можно сидеть, стоять и перемещаться, но только не во время Богослужения. Поём мы обычно стоя. Молиться можно сидя, либо стоя коленями на этих перекладинах, — священник взглядом указал на деревянную доску в каждом ряду скамеек. — Соответственно, ногами на них наступать нельзя. Парень еле слышно «угукнул» себе под нос и проследовал за Арсением вглубь зала. Красивые витражные стекла пропускали солнечный свет, разноцветные блики которого играли на полу и стенах Храма. Купольный потолок создавал ощущение бесконечности, возвышаясь своим сводом высоко над головой. Преподобный остановился у большого стола, украшенного атласной скатертью и цветами. На стене позади стола висело главное распятие.  — Это алтарь, Антон. Никто из прихожан и учеников не может пройти за него и взойти на пресбитериум*. — Антон опустил взгляд и увидел перед собой ступень, на которой и стоял Арсений.  — На алтарь мы ставим дары во время причастия. В остальное время они хранятся в дарохранительнице*.- проследив за взглядом, Антон увидел небольшую дверку под распятием за алтарем с зажжённой рядом лампадкой.  — Объяснять, что такое дары, думаю, не нужно? — преподобный слегка улыбнулся, увидев лёгкий кивок.  — Вот эта трибуна, с которой я выступаю с проповедью, называется амвон. А эти красивые резные кресла за ней — кафедра. Там могут сидеть только епископ и помогающее ему духовенство. Заметив любопытный взгляд подростка, устремлённый на лестницу и небольшой балкон в левой части зала, Арсений поторопился пояснить:  — Эта лестница ведёт на балкон. Там во время Мессы располагается хор. Раньше там стоял ещё и орга́н, но, за неимением человека, умеющего с ним обращаться, мы перенесли его в мою комнатку, в которой я готовлюсь к Богослужениям. Святой отец указал на закрытую дверь справа от алтаря. Внизу под лестницей Антон заметил ещё пару дверей, а преподобный уже направлялся в их сторону. Открыв одну из них, он пропустил вперёд себя Антона, разрешая осмотреться. Это была исповедальня, Шастун видел подобные в фильмах. В небольшой комнатке стоял массивный стул, перегородка была сделана из темного материала и деревянной решётки, а напротив входа располагалась ещё одна дверь.  — А эта для чего? — не смог более ясно сформулировать свою мысль Антон.  — В эту дверь я вхожу, чтобы случайно не встретить никого из желающих исповедаться в зале. Она ведёт в коридор, а коридор к ризни́це. В ризнице хранятся все одеяния и атрибуты для Богослужений и праздников. А вот выйти в зал я могу уже через вторую дверь, в которую вошёл ты. Тот же, кто желает исповедаться, заходит в соседнюю дверь, — Арсений приоткрыл и её, чтобы Антон смог увидеть все сам. В этой части исповедальни стояла низкая скамейка, на которую следовало становиться коленями во время исповеди.  — Тебе, кстати, это предстоит в ближайшее время. Нужно конечно быть к этому готовым, принудить я тебя не могу, но причастие стоит принимать, только если ты исповедовался хотя бы раз в течение года.  — Я не… — парень как-то неловко прервался, осознавая, что совсем не знает, что он может сказать на исповеди. Для него это всё сейчас выглядело как дурной сон. Какие к чёрту исповеди и молитвы? Он их и знать-то не знает! Как он должен себя вести, что отвечать, если он и в Бога-то не особо верит?!  — Антош, не волнуйся, я в курсе. Родители сказали, что в Храме ты был разве что в детстве. Мы с братьями всё объясним и поможем, не волнуйся, — мягкий тихий голос проникал в сознание, пытаясь успокоить, а тёплая ладонь легла между лопаток. Шастун дёрнулся от такого физического контакта, и Арсений тут же убрал руку.  — И ещё… Никто не может входить ни в одну из дверей храма, кроме главной, без разрешения. Тебе всё понятно? Антон кивнул, стараясь не отводить взгляд от голубых глаз, которые с интересом наблюдали в ответ.  — Ну а теперь пойдём, я покажу твою комнату. Арсений снова подошёл к ёмкости с водой у входа и, намочив пальцы, перекрестился. Антон повторил за преподобным и молча поплёлся следом. В этот раз шли они молча. Куча непонятной информации в голове откровенно мешала думать. Антон с трудом мог разобраться в своих чувствах. Он вроде и злится, что его заперли в этом религиозном аду, а с другой стороны — ощущает какое-то странное чувство то ли облегчения, то ли смирения. Он точно для себя решил, что не будет бунтовать или сбегать назло отцу. Он просто выдержит этот грёбаный год, получит аттестат и свалит куда угодно, лишь бы подальше от гомофобных родителей. Антон не тешит себя надеждой, что они оставят его жизнь в покое, если он останется рядом, поэтому лучший для него вариант — жить далеко от них. Просто уедет, наскребёт на какую-нибудь комнатку, найдёт работу и, возможно, поступит на заочку, ну а там как пойдёт. Святой отец поднялся на крыльцо и открыл входную дверь, дожидаясь, когда Антон выйдет из своего ступора и войдёт в холл. Парень поторопился и длинными ногами в два шага преодолел все ступеньки. Холл был светлый и просторный, с большими окнами и широкими арками.  — На первом этаже у нас общий зал для молитв, столовая, кухня и небольшая игровая комната. Там в основном всегда малыши, но твои ровесники иногда просто собираются там пообщаться, когда время свободное есть. Прачечная в подвале, но пользоваться ей можно только вечером, всё необходимое там имеется. Пройдя сквозь арку Шастун увидел перед собой лестницу, по которой уже поднимался преподобный.  — В одном крыле на втором этаже комнаты младших. В другом — живут послушники и диаконы. Твоя комната, как и остальных подростков на третьем. За вами буду приглядывать я, так как живу в соседнем крыле. Коридор в корпусе для проживания значительно отличался от школьного. Здесь было намного уютнее и светлее. На окнах стояли цветы и обстановка в принципе напоминала какой-нибудь детский лагерь. Войдя в свою комнату, Антон даже слегка удивился. Его фантазия рисовала ему монашескую келью с жёстким топчаном, а на деле комната оказалась современной и удобной. Комнаты располагались как в общежитиях — небольшими блоками: для трёх комнат предназначался один туалет и одна душевая.  — Сосед у тебя в блоке будет один, третья комната пока пустует, — отец Арсений открыл шкаф, демонстрируя юноше два комплекта школьной формы. Напротив двери располагалось большое окно и письменный стол с настольной лампой. По правую руку вдоль стены стояла удобная с виду кровать. Над ней висело распятие. А напротив стоял шкаф, возле которого уже лежала спортивная сумка Антона.  — На подушке найдешь молитвенник. Поначалу всегда носи его при себе, пока не выучишь молитвы. Я сделал там пометки, чтобы ты не запутался и знал, какие из них читаем утром, а какие вечером. Сегодня вечером помолимся вместе, я помогу разобраться. Антон взял в руки небольшую книжечку и бегло пролистал странички, отмечая, что некоторые из них подогнуты.  — На этом пока всё. Располагайся, разбери сумку, ужин через три часа. К этому времени переоденешься в форму. Я зайду за тобой и провожу в столовую, где познакомлю тебя с ребятами. А пока отдыхай, — преподобный слегка улыбнулся, а затем тихо покинул комнату, прикрыв за собой дверь. Антон заметил, что ни замков, ни щеколд на двери с внутренней стороны не было.  — Как в психушке блять! — шёпотом процедил Антон, оседая вдоль двери на пол.