***
Когда она вышла из гостиницы, её встретил неприятный, пробирающий насквозь ветер. Сильнее укутавшись в атласную тёмно-изумрудную мантию, Гермиона прошла ко внутреннему двору, зашла за угол дома и сконцентрировалась на трансгрессии, желая поскорее убраться из невыносимого ветреного места. Она оказалась у металлической ограды дома Руквудов ровно в том месте, где впервые один на один встретилась с Антонином. Гермиона остро почувствовала наложенные на дом чары, каких ей ещё не приходилось различать здесь, потому решила поторопиться сообщить о своём появлении и почти бегом добралась до калитки, дёрнула звоночек и, поёжившись, принялась ждать, прячась в складках мантии. Перед ней моментально возник домовой эльф — тот самый, что любил подслушивать, как запомнила Гермиона. Он поклонился, успев взглянуть на неё и прищуриться, не различив, кто стоит перед ним из-за накинутого на голову Гермионы капюшона, затем по-немецки проскрежетал: — Чем могу помочь, фройлен? Та, услышав к себе обращение, приоткрыла капюшон, позволяя ветру затрепать выбившиеся пряди, и ответила: — Передайте хозяевам, что пришла мисс Грейнджер и хочет их видеть. Эльф снова поклонился и исчез. Гермионе пришлось подождать несколько минут, прежде чем распахнулась входная дверь и показалась тонкая фигура, облачённая в тёмное простое платье со сверкающими в опускающемся сумраке белоснежными манжетами и воротником — Астрид очень любила такой фасон одежды. Она быстро пересекла подъездную дорожку, распахнула калитку одним коротким движением ладони и мягко улыбнулась при виде гостьи. — Гермиона? Её грубоватый акцент из-за взволнованности показался смутно знакомым, и воспоминания очень медленно зашевелились в сознании, напомнив, как она оказалась здесь и с чего всё началось, а призрачной тенью замаячили дни, проведённые в доме Руквудов. Она припомнила, как тогда выглядела Астрид, и сравнила с тем, что видела сейчас — кажется, ничего в ней не изменилось: те же слишком острые, будто вырезанные черты лица, чёрные блестящие волосы и наполненные яркой синевой глаза, жадно смотрящие и пытающиеся признать её. — Астрид, — произнесла Гермиона и тут же отвернулась от сильного порыва ветра, перехватившего дыхание. — Идём скорее в дом! — с ноткой веселья позвала та, отступая от прохода и пропуская Гермиону, затем лёгким жестом закрыла калитку и бросилась вперёд, к дому. Они очень быстро забрались по небольшим ступенькам, Астрид толкнула входную дверь, и обе оказались в прихожей, где хозяйка тут же подошла к гостье и взяла её за запястье, будто выражая всю свою благосклонность к её приходу. Она, как и всегда, не была щедра на эмоции, и Гермионе подумалось, что этот захват является самым ярким выражением её чувств, потому в ответ сжала пальцы, смахнула с себя капюшон и вежливо улыбнулась. — Ты говорила, что я могу зайти к тебе, как только появлюсь в Берлине. Извини, что без предупреждения… — О нет, не стоит! — дружелюбно отозвалась та, смягчая акцент и выпуская руку Гермионы. — Да и ты как раз вовремя: только приготовились поужинать. Ты голодна? — Честно говоря, думала, что мы куда-нибудь сходим, но не смею нарушать вашу традицию. — Прости, у нас как раз сегодня запланированный ужин, — натянуто улыбнулась Астрид и аккуратно убрала с лица тонкие пряди, затем кивнула головой вперёд и позвала: — Идём в столовую — мы не одни. — Ох, если у вас гости, то, может быть, я в другой раз?.. — остановившись, начала Гермиона, но тут же была перебита. — Даже не думай. Я уверена, никто не будет против, — твёрдо заявила Астрид, из-за чего её английский опять стал грубым. Гермиона без колебаний согласилась, испытывая любопытство от того, кто же был у Руквудов в гостях, потому последовала за хозяйкой в первую залу, как вдруг все её мысли исчезли при виде… — Хантер! Место! — на немецком командным голосом воскликнула Астрид, взмахом руки останавливая добермана. Гермиона запомнила его ещё маленьким, когда юный эльф по вечерам любил наглаживать пузо щенку, а сейчас перед ней был высокий, статный пёс, вытянутая морда которого ещё оттеняла чем-то щенячьим, но в целом он выглядел довольно опасно, на мгновение успев показать белые острые зубы, как только в зал вошёл неизвестный ему человек. Пёс медленно, но послушно отступился от идеи подбежать к Гермионе, попятившись к месту, на котором лежал у камина, однако наблюдал за ней неотрывно, а через несколько мгновений даже выразил тихий скулёж от нетерпения. — Как он относится к незнакомцам? — поинтересовалась Гермиона, замедлив шаг, глядя на добермана. — К нам не заходят незнакомцы, — ответила Астрид. — Держу пари, и тебя он вспомнит — у собак очень хорошая память на запахи. Если ты не против, конечно. Та чуть сощурила глаза, ещё внимательнее оглядев пса, затем согласилась. — Подойди ко мне, Хантер, — твёрдо произнесла хозяйка, хлопнув в ладоши, из-за чего собака тут же подскочила со своего места и рысью помчалась к ней. — Можно. Гермиона пронаблюдала, как доберман по кличке Хантер резко посмотрел на неё, быстро приблизился, осторожно прикоснулся носом к ладони, втягивая в себя воздух, а через несколько мгновений замахал хвостом, активнее зарывая мокрый нос в ладонь Гермионы. — Я же говорила, что узнает, — слабо улыбнулась Астрид, наблюдая, как Хантер начал радостно обнюхивать гостью. — Хантер, ко мне, — раздался по-немецки голос сбоку, из-за чего Гермиона подняла голову и повернулась. На пороге гостиной стоял Риддл, скрестив руки на груди. Сначала он проследил за тем, как собака подбежала к нему и села рядом, будто выжидая лакомство, из-за чего тот медленно опустил ладонь на макушку псу, а затем поднял взор на Гермиону, и та уловила, как он почти незаметно напрягся, невольно расправляя плечи. И в следующее мгновение он отвернулся. — Том, — улыбчиво заговорила первой Астрид, делая шаг к Гермионе, — ты уже знаком с Гермионой. Помнишь, в кофейне?.. — Да, я помню, — посмотрев на неё в ответ, мягко улыбнулся тот, затем снова перевёл взор на Гермиону и заставил себя некоторое время блуждать взглядом по её светлому лицу. — Добрый вечер, мисс Грейнджер. Вы неожиданно вернулись в Берлин в гости? Гермиона полностью повернулась к нему, даже не заглотив воздух, ощущая абсолютное умиротворение, и спокойно отозвалась, не замечая, что взглядом прожигает дыру в его глазах: — Да, мои пути привели меня снова в Берлин, и я тут же решила воспользоваться приглашением Астрид, данным в момент нашего прощания. Том уже не смотрел на неё, а полностью всё внимание перевёл на Астрид, вежливо ей улыбнувшись. — Очень рад, что вы, мисс Грейнджер, очень тепло относитесь к моей избраннице. Гермиона сразу же выгнула бровь от услышанного: зачем он подчеркнул их взаимоотношения? Это было так непохоже и даже противоестественно для Риддла, что она не сразу же нашлась, что ответить. — Зовите меня просто Гермионой. Хоть мы близко и не знакомы с вами, но надеюсь, вы будете не против, если мы перейдём на «ты». Друзья Астрид, а тем более близкие, — мои друзья. Она билась об заклад, что Том уличил в её словах фальшь, но было настолько плевать, что Гермиона бесцеремонно прошла мимо Астрид, приближаясь к Тому со словами: — И очень надеюсь, что не помешаю вам на запланированном ужине — во всяком случае, в этом заверила меня Астрид. — Нисколько, — тут же ответил тот, отступая от собаки и освобождая проход в столовую. — Тогда идёмте к столу, — добродушно произнесла хозяйка, выгнув тонкие губы в слабой улыбке, нагоняя Гермиону, обгоняя её и пропуская гостей в следующую комнату. Они оказались в столовой, где с открытой газетой сидел Августус и, прежде чем поднять глаза на вошедших, поинтересовался: — Как всё прошло? — Добрый вечер, Август, — тут же произнесла Гермиона, остановившись у стола, пока двое занимали свои места. Тот тут же отложил газету, задрал голову наверх, выпрямился и даже поднялся на ноги, чтобы поздороваться с ней, искренне улыбнувшись. — Привет, Гермиона, — кивнул он со всеми благородными манерами чистокровного волшебника, после чего подошёл к свободному стулу и пригласил её занять место. — Рад видеть в своём доме. Август, как и в первый раз, нисколько не выразил заинтересованность в особенностях Гермионы, в то время как сидящий напротив неё Том неотрывно наблюдал за каждым её движением: то, как она плавно проходит к месту, как опускается на стул, поправляя мантию, как складывает перед собой руки и поворачивает голову к Августу, вернувшемуся на своё место, и как растягивает губы в приятной улыбке, отзываясь. — Я тоже очень рада вас видеть. Как дела? Август поднял глаза на Гермиону после того, как сложил газету и убрал её от себя, и заговорил, аккуратно переводя взор на остальных: — Всё в порядке, спасибо. — Что-то изменилось? Как настроение в Берлине? — Ты буквально знаешь, какие вопросы задавать, — хмыкнул Август, склоняя набок голову и заинтересованно глядя на Гермиону. — Волнения в городе, — вступила в разговор Астрид, опуская десертную ложку в тарелку с мороженым. — И… с чем они связаны? — отозвалась та, посмотрев на хозяйку. Астрид неуверенно посмотрела на Тома, который поймал её взгляд, и тот тут же ответил: — Ты наверное знаешь, что после войны в Германии, особенно в Берлине, происходят беспорядки. К сожалению, они не только в рядах обычных жителей, но сильнее всего выражены в политической верхушке. В Министерстве раздор, и это не очень влияет на качество жизни обычных людей. — Не связано ли это с твоими выступлениями? — усмехнулась Гермиона, бросив на него колючий взор, из-за чего тот приоткрыл губы, выпрямляясь, и как можно спокойнее отвёл от неё глаза. Ей было не понять, что на самом деле чувствовал Риддл, не имея возможности прямо смотреть на собеседницу, чтобы заталкивать в ловушку своего очарования, но Гермиона была абсолютно уверена, что это его как минимум напрягало. Ей даже стало любопытно, как он будет выкручиваться в подобной ситуации, когда все его преимущества были неэффективными и попросту не работали с ней. — А ты следишь за ними? — не смотря ни на что, легко спросил тот. — Не одна газета пишет о том, что происходит в Берлине и в ряде других городов и стран. Твои политические взгляды уже облетели всю Европу и мне довелось с этим столкнуться в Бостоне, где я некоторое время находилась. О тебе даже там писали, — более дружелюбно отозвалась Гермиона, затем задумчиво добавила: — Не могу не согласиться с твоим мировоззрением, но, судя по всему, у этого есть обратная сторона — неприятная сторона. — Я не говорил, что имею к происходящему разладу отношение, — заметил Том, всё-таки подняв взгляд на собеседницу и предприняв ещё одну попытку проигнорировать прожигающие в нём дыры чёрные блестящие глаза. — Это мои домыслы, и разве я не права? — прямо отозвалась Гермиона, выгнув бровь. Она заметила, как он передёрнул желваками, что всегда означало его нервозность или какие-то усиленные раздумья, затем немного оттолкнулся от стола, бегло посмотрев на Августа и Астрид, молча вслушивающихся в беседу, и на выдохе произнёс: — Ваши домыслы пока останутся ими, — будто невольно подчеркнул упущенную ранее субординацию. — Во всяком случае, мне хотелось бы верить, что это не так. — Напротив, волшебники разделились, и во всём этом появился баланс, а значит, у тебя есть все шансы перевесить чашу весов на свою сторону. Я не говорю о переворотах, но если кто-то хочет изменить мир в лучшую сторону, то здесь никак не обойтись без несогласных, и результат близок, когда их становится так же больше, как и согласных. Том сузил глаза, быстро взглянув на Гермиону, и показал слабую улыбку. — Откуда ты так хорошо разбираешься в политике? — Я не разбираюсь в политике, — покачала головой та. — Это всего лишь мои умозаключения, и от тебя, как от разбирающегося в этом человека, я хотела бы узнать, насколько они верны. Она бесцеремонно протянула руку к вазочке с пряностями, вытащила оттуда шоколадную конфету и положила в рот, возвращая внимание к Тому и добавляя: — Но судя по твоему виду, я оказалась где-то рядом. Он явно напрягся ещё больше, помимо лёгкого раздражения ощущая неподдельное любопытство, потому в знакомом Гермионе жесте склонил голову набок и, чуть сильнее сощурив глаза, задумчиво отозвался: — Мне нечем возразить. Похоже, что распространение моей идеологии работает именно так… Гермиона схватила ещё одну конфету, на что Астрид осторожно, будто боясь нарушить тишину, произнесла: — Поешь, Гермиона, разве ты не голодна? Та покачала головой, прожёвывая топлёный шоколад, чувствуя от его привкуса что-то приятное и тепло согревающее, ясно припоминая, как ежедневно съедала по две вазочки конфет у Марты. Ей нравилось там, а здесь было будто не то — чужое, отстранённое, ненастоящее. Ей тут же вспомнилось, как она в своё удовольствие читала наработки Марты, сидя в тишине в маленькой гостиной по вечерам, как прогуливалась по набережной реки Мойки в утреннее или обеденное время, ловя лицом капельки влаги и вдыхая сладкий аромат морской свежести, как парила в своём воображении, держась за руку Марты, различая какие-то абстракции, окрашенные в палитру цветов, приправленные настоящими чувствами — такими, какие она не могла испытывать в повседневной жизни. И сейчас, сидя в обществе иных людей, Гермиона поняла, что Марта давала ей огромную возможность чувствовать даже тогда, когда с ней рядом не было души и всё представлялось в виде выжженного огнём кратера, из которого лёгким дуновением ветра вылетал за грань пепел. В те прекрасные моменты она хоть и иллюзорно, но могла чувствовать, ощущать себя полноценной и ни за что не отчаиваться из-за утери того, что мог испытывать каждый человек. Сейчас, сидя перед тремя волшебниками, с которыми её разделяла ещё большая пропасть, чем казалось раньше, Гермиона остро ощущала, что с переездом ей пришлось оставить в Ленинграде — ту часть себя, которая хоть и призрачно, но была с ней, а сейчас безмолвно покоилась в кольце, красующемся на пальце Тома. Более того, иллюзорно ощутив её там и снова лишившись по возвращению в Берлин, Гермиона распознала в себе накатывающую волну разочарования и завихрившейся внутри тоски, что снова начала ударяться о стены высоких неприступных чертогов, накрывая её внутренний мир пеленой безысходности и бездыханности. Аппетит пропал совсем, и третья конфета, не успевшая достигнуть рта, упала обратно в вазочку. Они, показавшиеся одинаковыми, чопорными, ненастоящими, какими-то игрушечными, будто плохая серая картинка, запечатлённая в старой газете, враз стали неприятными. Хотелось отодвинуться от стола, подняться и молча выйти, покинув этот безжизненный унылый спектакль, в котором эти иные люди играли какую-то отведённую кем-то роль, полагая, что управляют своими жизнями сами. Они не управляют, они даже не знают, что в их жизнь вмешалось обстоятельство, которое сидит сейчас напротив них и давно вынашивает планы, как изменить их жизни. И зная, что чужую судьбу можно менять, разве не задумываешься о том, что в этой жизни всё слишком неподвластно нам? Августус — Гермиона перевела на него взгляд, — человек, абсолютно незнакомый ей, но почему-то она взяла на себя ответственность поручиться за моральное благополучие его семьи. Когда Антонин спросил, почему ей не всё равно, она точно слукавила. Конечно, она слукавила, потому что ей по-настоящему было настолько плевать, чем обернётся его жизнь и останется ли в ней яркое присутствие его сестры. Наверное, она привыкла помогать людям, которым требуется помощь, и без лишних раздумий бросалась хоть в жерло вулкана, а сейчас будто всё изменилось: с тех пор, как в неё вставили какую-то инородную деталь, весь механизм будто изменился и начал работать по-другому. Гермиона стала ощущать вес своих деяний, их необходимость и последствия, а также настоящее своё отношение к происходящему. Желание бросаться на помощь каждому и заботиться о других померкло, оставляя за собой только хладнокровие и часто задаваемый вопрос: а есть ли в этом необходимость или это её не касается? Она его не знала, была знакома в своём времени считанные минуты, а здесь — считанные дни, покоящиеся уже в прошлом на полке блекнущих воспоминаний. Гермиона теперь прекрасно понимала, почему Антонин так удивился, когда она заговорила о данном Руквуду обещании: действительно, какое ей дело, если она сама осталась без части своей души — выплюнутый огрызок, не способный чувствовать что-то по-настоящему сильное, лишённый обычных человеческих радостей и тепла, — и это при всём понимании, что ей пришлось пережить некоторое время назад и для чего. Её взор упал на Тома — причину, по которой она здесь оказалась, но из-за полного безразличия цель постепенно гасла, вычёркивая всё то, что ей пришлось преодолеть ради него. Ради них. Честно, хотелось в этот же вечер уехать из Германии, вернуться в ту жизнь, в которой она могла по-настоящему чувствовать, держа за руку Марту и пропадая в красочных цветных снах и фантазиях; в ту жизнь, где яркий вкус имела конфета, оставшаяся на дне вазочки; в ту жизнь, где поздно вечером шаркал тапочками Горбун, забывший выпить блюдце молока, оставленного на кухне любимой хозяйкой; в ту жизнь, где по ночам стенал дед, шебарша по коридорам и страдая, оставаясь неприкаянным убийцей, обречённым скитаться между двумя мирами; в ту жизнь, где во всё это внёс огромную дозу озорства и беспечности Антонин, появившийся и скрасивший яркими цветами её последнюю неделю пребывания в волшебном умиротворении обитель. Антонин — единственный отголосок былого, самого тёплого и будто родного в этом незнакомом, холодном и чужом мире, — и сейчас хотелось оставить всё, закрыть глаза и очутиться где-то рядом с ним, заговорить о какой-то чепухе, посмеяться над шутками или украдкой поглядывать в его сторону, пока он увлечённо перебирает в пальцах карты или задумчиво смотрит в пространство, выкуривая терпко пахнущие сигареты одну за одной. Антонин — некий фантом того, что ей пришлось по душе, смакующий остатки воспоминаний и держащий её на той самой невидимой нити, выбранной в паутине, которую она ни за что не желала отпускать. Гермиона теперь отчётливо понимала, что он стал являть образ чего-то по-настоящему важного, приятного и захватывающего своей простотой и душевностью, а после осознания не хотелось эту нить выпускать, может быть, глупо, но всеми остатками чувств не желая терять связь с трепетными воспоминаниями, которые в скором времени так же обречены угаснуть, как и все другие, что уже потухли горько плачущей свечой. Если она что-то не сделает для этого. Её взор медленно опустился на кольцо, нанизанное на палец Тома, и мысль, что его нужно как-то достать и вернуть себе клок утерянной души, ещё сильнее засела в голову, буквально выдалбливая в сознании действовать быстро и решительно. Ей жизненно необходимо вернуть себя, научиться заново чувствовать и выдворить прочь тоску, ежедневно проедающую её как моль, бросая то в раздражение, то в отчаяние, иначе ещё немного, и её захватит в свои объятия настолько глубокое равнодушие, что из него будет выбраться крайне сложно. Но прежде, чтобы не погибнуть в нём, она не выдержит и взорвётся. По её представлениям, это должно хоть немного помочь и оттянуть неизбежное. Гермиона не хотела жить механически и на автомате совершать деяния, тревожно осознавая, что путь к её цели медленно гаснет, и без полноценной души вряд ли она что-либо сможет сделать, погибая в равнодушии. Она уже плевала на Руквудов, позволяя своему обещанию блекнуть где-то в прошлом, превращающемуся в ненужную и несбыточную чушь. Но она хотела быть собой и ей точно нужно как-то вырвать кольцо себе, чтобы провести ритуал раскаяния. Только как это сделать? Насильно оттесняя поглотившее отчаяние, Гермиона выпрямилась, посмотрела на Астрид и деланно тепло улыбнулась, спрашивая: — Как кофейня? Процветает? — Оу! Ты же не знаешь! — оживилась та, бросая ложку в тарелку и отодвигая её от себя. — Мне пришлось сменить помещение и расширить зал из-за копящейся клиентской базы. Теперь моё заведение — уже настоящее заведение! — расположено в самом центре, а также я наняла небольшой персонал. — Есть кто-то, кто кофе варит лучше тебя? — усмехнулась Гермиона и мягко добавила: — Ни за что не поверю. Астрид растянула губы в улыбке и воодушевлённо посмотрела на неё, задерживая взгляд дольше обычного. — Девчонки тоже неплохо варят кофе, главное — следовать рецепту. — У тебя явно должно быть авторское меню, иначе это непозволительно, чтобы посетители не знали, кто настоящая волшебница, — заметила Гермиона, сложив руки на столе и бросив на ту заговорщический взор. Астрид опустила голову, преодолевая смущение, и тихонько засмеялась, в то время как Том оценивающе посмотрел сначала на Гермиону, чуть сузив глаза, затем на сидящую рядом подругу, но ничего не сказал, продолжая молча вслушиваться в дальнейшую беседу. — Ты меня переоцениваешь… — Нисколько, — выгнув бровь, невозмутимо отозвалась та, чуть сильнее нависая над столом. — Я ввела авторское меню совсем недавно. Пока что оно экспериментальное, и я наблюдаю, будет ли достаточное количество откликов, в противном случае буду убирать. — Думаю, этого не потребуется: ты действительно готовишь восхитительный кофе. И ты успела меня подсадить на него, — слабо улыбнулась Гермиона, так и не отводя зачарованного взора от Астрид, которая снова посмотрела на неё, и её взгляд стал неестественно рассеиваться, неотрывно наблюдая за ней, что вызвало даже любопытство. — Мне… мне приятно это слышать, — серьёзно отозвалась Астрид, слабо кивнув, продолжая поддаваться какому-то гипнотизирующему трансу. — Когда была в Бостоне, я выпивала по несколько кружек за день, но всегда скучала по твоим изобретениям — там не делают так вкусно, как ты, — монотонным тоном продолжила нахваливать Гермиона сквозь улыбку. — А в Ленинграде кофе не часто встретишь, потому пришлось вернуться к другим напиткам, но… не было и дня, когда я не вспоминала этот очаровательный вкус. Астрид приоткрыла губы, чтобы ответить, как вдруг вздрогнула, ощутив, что Том осторожно взял её ладонь и слегка сжал. — Кофе — божественный напиток, а вкусно готовить его могут только настоящие богини, — мягко произнёс он, посмотрев сначала на подругу, затем на Гермиону. Зрительный контакт с Астрид был тут же утерян, потому что та растерянно взглянула на Тома, будто не понимая, что происходило последнюю минуту. Гермиона тоже лениво перевела взор на него и без улыбки, склонив голову набок, пристально начала следить за ним. — Я же всегда тебе говорил, что у тебя талант, Асти, — подал голос Август, который уже успел покончить с едой. — Хорошо, пусть у меня будет талант, — закатив глаза, согласилась та, приходя в себя от прозвучавшего голоса брата, — только давайте мы теперь молча будем восхищаться моим кофе, а то с вашими восхвалениями я могу и зазнаться. Гермиона ощутила, как острый угол она решила обойти шутливостью, но внутри вспыхнул настоящий интерес обострить ситуацию, а не поддаваться её сглаживанию. — Почему же молча? О том, что у тебя золотые руки, должен знать каждый, а ты — в первую очередь. Астрид ярко улыбнулась, преодолев желание снова закатить глаза, и посмотрела в глаза Гермионе. — Да, я буду… — начала она, и при виде собеседницы в ней будто снова что-то надломилось, заставило прерваться и спокойнее закончить мысль: — буду знать. Гермиона тепло улыбнулась, ясно осознавая, что происходит что-то необъяснимое и бесконтрольное в момент, когда Астрид смотрит на неё, но что случается в её голове и почему она так реагирует — не понять. И стало безумно интересно, почему же это необъяснимое и бесконтрольное происходит. Август был невероятно наблюдательным, как и Том, но если первый прекрасно делал вид, что не обращает никакого внимания, то Гермиона чувствовала, как второй буквально улавливает каждое её движение, реакцию Астрид и пытается вникнуть во всё увиденное, поэтому она превратилась в неподвижную статую, выразив на лице абсолютное хладнокровие, лишь позволяя на губах играть мягкой улыбке. Наступила тишина, в которой спустя несколько мгновений Том снова сжал Астрид ладонь, заставляя отвлечься от рассматривания Гермионы. — Чем вы занимаетесь, мисс Грейнджер? — наконец нарушил молчание Том, тихо втянув в себя воздух. — Разве мы не перешли на «ты»? — тут же отозвалась она, нисколько не позволяя погаснуть мерцающей улыбке. — Прости, это привычка — слишком много приходится общаться в незнакомых кругах, — вежливо улыбнулся тот, бегло посмотрев на неё. — Я уже рассказывала Астрид и Августу, что путешествую, изучаю мир и… наверное, завожу друзей во всех уголках планеты. — Интересное занятие, — медленно протянул тот, сузив глаза и снова коротко посмотрев на собеседницу. — А в чём же цель? — Ни в чём, если учитывать, что для тебя это звучит глупо, как я понимаю, но, наверное, всё дело в том, что мне неинтересно сидеть на одном месте, потому я намерена останавливаться там, где мне захочется, ровно как и сколько захочется. Гермиона знала, что Том в эту чушь совсем не поверил, но при Руквудах не стал ничего вызнавать, разве что, видимо, не сдержался от одного вопроса. — А в Ленинграде пожить тоже захотелось лишь по велению души? — Да, мне никогда не приходилось там бывать в сознательном возрасте, а сейчас решила, что самое время посмотреть, где проходили мои первые годы жизни. Красивое место — я была впечатлена. — И там тебе удалось завести друзей так же, как и здесь? — легко поинтересовался Том, переводя всё своё внимание на чашку чая. — И там, — добродушно улыбнулась та. — Приятно была удивлена, когда увидела знакомое лицо в Ленинграде. Тот не сдержал хмыканье, позволив уголку губ подняться вверх, затем отозвался: — Антонин — душа компании и действительно хороший друг. — О, ты о нём говоришь. Я на самом деле имела в виду Марту — моя мама очень близко была знакома с ней, теперь и я познакомилась поближе — с детства уж очень плохо помню, как она приезжала к нам в Бостон. Но насчёт Антонина не могу не согласиться — мы неплохо поладили. Это тоже была неожиданная встреча. — Он рассказывал мне, что вы вернулись вместе, но позволь полюбопытствовать, почему снова в Берлин? — Я достаточно погостила у Марты и размышляла, куда направиться дальше, как появление Антонина заставило задуматься вернуться на некоторое время сюда, зная, что он сам направляется обратно, да и это напомнило мне об Астрид, которой я обещала свидеться ещё раз. — То есть ты просто живёшь в своё удовольствие? — безразлично спросил Том, и Гермиона услышала в его тоне, как до глубины души он не понимает её мотивов, но однозначно уверен, что нельзя верить ни единому её суждению, потому что это самая настоящая ложь, а истинную причину появления здесь она просто предпочитает скрывать. — Если можно так выразиться, — кивнула та. — Что же… — спустя несколько мгновений тишины на выдохе протянул тот и с вежливой улыбкой продолжил: — значит, считай, у тебя здесь появился ещё один друг. Как ты сказала: друзья Астрид — мои друзья. Том прямо посмотрел на Гермиону, невольно сглатывая тягучую слюну, но не позволяя себе отвернуться, и одарил её самой обворожительной улыбкой, на какую только был способен.***
Это был самый неприятный вечер в этом времени. Ощущение иллюзорной жизни, в которой остальные играли кем-то поставленный спектакль, не покидало, и спустя полтора часа мучений в обществе Руквудов и Риддла Гермиона смогла выбраться из успевшего осточертеть дома, незамедлительно отправилась в гостиницу, где снимала двухкомнатный номер, и, поднимаясь по лестнице, размышляла, что следует присмотреть какую-то квартиру или дом, где она в дальнейшем собирается жить. Оказавшись в своём номере, она тут же направилась в душ, будто мечтая смыть с себя невидимую грязь и усталость, потому некоторое время бездумно ловила ртом падающие капли и забывалась в пустоте. Через некоторое время она предстала перед зеркалом и принялась внимательно рассматривать себя, медленно натягивая тёмное платье и поправляя чулки, затем вычесала волосы, уложив таким образом, как её учила Марта, после чего достала косметичку и принялась подводить глаза чёрным. Она привыкла смотреть на себя и даже считала, что никогда так замечательно не выглядела, как сейчас. Хоть до сих пор ей не могли смотреть в глаза почти все, но Гермиона находила себя действительно красивой, собранной и примерной для общества. Другие бы видели, если бы могли смотреть на неё так же долго, как Астрид, например. Или Антонин. Ей была непонятна природа взора, но то, что Астрид ещё в прошлый раз успела в ней что-то разглядеть и смотреть как околдованная, было любопытным. Как и Антонин, оказавшийся в Ленинграде, тоже при первом столкновении опешил и не смог сразу же взять себя в руки, а потом длительно посматривал ей в глаза. Как узнать, почему так происходит и что они чувствуют в этот момент? И почему их двое, а остальные так не реагируют? Гермиона успела выпить кружку чая, по-прежнему испытывая отголоски отвращения к кофе, которым её напичкала Астрид. Нет, кофе был замечательный, просто она от него так отвыкла, что он стал казаться теперь отвратительным напитком. Когда время приближалось к одиннадцати часам вечера, Гермионе подумалось, что у Антонина изменились планы, потому он не смог зайти, но стоило ей надумать переодеваться в домашнее, убирая вечерний плащ в шкаф, как тут же раздался стук, поэтому она отошла от шкафа и, не раздумывая, открыла дверь. Антонин, как всегда, уже растянул губы в улыбке и, не спрашивая разрешения, прошёл мимо Гермионы вглубь комнаты, затем обернулся, провожая взором, как та закрывает дверь, и произнёс, кивая на плотную чёрную ткань плаща: — Собралась без меня? — Собралась спать, — усмехнулась та, расправляя плащ, чтобы накинуть на себя. — О, прости, нужно было предупредить, что карточный дом открывается не раньше десяти. — Звучит так, будто это не место развлечений, а… сходка бандитов, что любят весело провести время, пока мирные жители ложатся спать, — слегка нахмурившись, призналась та, пристально посмотрев в глаза Антонину, который тут же показал насмешливую улыбку. — Как тебе сказать? — протянул тот, будто задумавшись, затем издал смешок, наблюдая, как медленно в удивлении поднимаются у той брови, и быстрее добавил: — Расслабься, это не закрытый клуб, но посещают его практически одни и те же лица. Ничего преступного, будь уверена. — Я не переживаю за преступность, меня это не касается, — покачала головой Гермиона. — Я готова, идём. Антонин помедлил, неторопливо поправляя манжету на левом запястье, торчащую из-под приталенного пиджака, подчёркивающего его стройную фигуру, затем опустил руки и вышел в открытую Гермионой дверь. — Тебе стоит задуматься над арендой какой-нибудь квартиры, а то жить в гостинице… — Да, я как раз об этом уже размышляла. Они молча преодолели коридор, спустились вниз, вышли наружу и принялись спускаться по небольшим ступенькам. — Знаю здесь неплохой район — мне кажется, тебе должно там понравиться. Могу узнать там что-нибудь для тебя, м? — предложил Антонин, когда они направились к переулку, чтобы трансгрессировать. — Если тебе не сложно, то была бы очень благодарна. — Договорились, — кивнул он и взял спутницу за руку. Они трансгрессировали в незнакомый Гермионе квартал, где, несмотря на ночь, была оживлённая улица: толпа людей прохаживалась мимо заведений с ярко горящими вывесками, привлекающими внимание прохожих так, что та сама растерялась, бегая глазами по переулку. — Что это за место? — приоткрыв от изумления губы, поинтересовалась Гермиона. — Здесь проходит ночная жизнь Берлина, — лукаво улыбнулся Антонин, чуть сильнее сжимая ей ладонь. — Здесь есть всё: бары, казино, карты, даже бордель. Я бы позвал тебя в последний, но-о… ты же девчонка. Оба засмеялись, и Гермиона аккуратно высвободила свою руку, чтобы поправить воротник плаща. — Хорошо, куда нам идти и как тут не заблудиться? — Я как раз всегда ориентируюсь на бордель, — поворачиваясь к заведению, у которого стояла темноволосая красавица, отозвался Антонин, затем повернулся обратно к Гермионе и продолжил: — Но тебе я предлагаю сначала зайти куда-нибудь и перекусить, если ты голодна, конечно. — Я была на ужине у Руквудов, — покачала головой та. — Но если ты голоден, то пошли. — О нет, я не голоден. Тогда идём играть в карты. Антонин повёл её вглубь переулка, протискиваясь в толпе, как вдруг оба услышали, что кто-то окликнул Гермиону, а после даже остановил в плечо, из-за чего той пришлось обернуться. — Эй, красавица, как насчёт выпить в баре? — по-немецки обратился к ней мужчина лет тридцати пяти, показывая оскаленную улыбку. — Она со мной, приятель, — на том же языке грубо отозвался тут же возникший рядом с ней Антонин, который мгновенно взял Гермиону за руку и потянул на себя, коротко посмотрев ей в глаза: — Идём. Он цепко обхватил ей ладонь, утягивая за собой, заставляя так же ловко лавировать в толпе, пока они не оказались у ряда находящихся по правую сторону заведений, где людей было меньше. — Только не говори мне, что это дно города… — шепнула Гермиона, замедляя шаг. — Нет, наоборот, очень богатый район. Просто девушке одной здесь лучше не ходить, — отозвался Антонин и остановился, поднимая голову кверху. — Вот это место — игральный дом. Нам сюда. Гермиона тоже задрала голову и увидела яркую вывеску с двигающейся раздачей карт, но не успела что-то сказать, как тот потянул её в чёрный проход, и через мгновение она оказалась в задымленном очень тёмном помещении, где теплым светом горели десятки канделябров, излучая волшебные блестящие лучи, перекликающиеся между собой. Тут было несколько залов, не сильно заполненных волшебниками, но что их всех объединяло, так это очень строгие костюмы и умение держаться в обществе. Гермиона сразу поняла, что здесь в основном собирается аристократичное население города. Она даже ненадолго растерялась, пока Антонин не потянул её к правому залу, где в проходе было видно несколько горящих канделябров, источаемых перламутровый свет. — Добрый вечер, господин, — слегка поклонился появившийся перед ними молодой человек в чёрно-белом костюме и оценивающе посмотрел на Гермиону, добавив: — фройлен. Я могу вам чем-то помочь? Какую игру предпочитаете? — Благодарю вас, нас уже здесь ждут друзья, — отозвался Антонин, кивнув, после чего молодой человек отступил на шаг, пропуская их в зал. — Если вам что-то понадобится, можете позвать эльфа, господин, — напоследок добавил тот и отвернулся. — Что он сказал? — ничего не поняв из немецкой речи, шепнула Гермиона, прижимаясь чуть ближе к Антонину, чтобы только он мог слышать её. — Что ты очень красивая, — легко ответил тот и издал смешок, на что Гермиона закатила глаза и тяжело вздохнула, улыбнувшись. Они зашли в небольшой зал, где стояли три стола, и все они были заняты игроками. Антонин уверенно повёл её к самому дальнему, где расположились четыре волшебника, в которых Гермиона признала Лестрейнджа, которого видела в кофейне Астрид, и Эйвери, с которым познакомилась ещё до выступления Риддла, а вот два других ей были неизвестны. Они остановились перед столом, и та тут же поймала на себе взгляды собравшихся. Как и ожидалось, трое мгновенно отвели глаза, и лишь Эйвери плотнее сжал губы и медленно перевёл взгляд на Антонина. — Я думал, тебя уже избили где-то за углом, — усмехнулся Лестрейндж, вонзив пальцы в волосы и вздыбив их, затем резко посмотрел на карты сидящего рядом молодого человека и коротко добавил: — Ещё карту. — Я последний за этим столом, кого смогут избить в подворотне, — парировал Антонин, выдвигая стул и приглашая Гермиону присесть за стол. Она молча присела, всё так же внимательно изучая собравшихся, и почувствовала, как рядом с плечами опустились чужие руки на спинку стула, а над головой раздался голос Антонина: — Хочу познакомить вас с мисс Гермионой Грейнджер — сегодня она играет с нами. — А она умеет играть? — выгнув брезгливо губы, недоверчиво поинтересовался парень с зачёсанными назад светлыми волосами. — Мы как-то уже виделись с вами, мисс Грейнджер. Джонатан Эйвери, — вежливо поздоровался с ней волшебник, находящийся по правую руку от неё, после чего всё внимание перевёл на проходящую игру. — Умеет, и лучше тебя, Розье, понял? — тем временем отозвался Антонин, присаживаясь рядом с Гермионой. — Рада встретиться вновь, мистер Эйвери, — кивнула она и коротко улыбнулась. — Это Адам Розье, — начал представлять своих друзей Антонин, кивнув сначала на светловолосого, который тут же отстранённо посмотрел на неё и выгнул губки-бантики в подобии улыбки, после чего кивнул на Лестрейнджа. — Это Фрэнк Лестрейндж… — Мы уже знакомы, приятель, — протянул тот, внимательно разглядывая свои карты, будто решаясь на что-то, затем выкрикнул: — Фул-Хаус, ребята! Он бодро выпрямился, бросив карты на стол, и засмеялся, в то время как Розье и ещё один незнакомец разочарованно завыли, откидывая от себя карты рубашкой вверх. — Последний джентльмен: Бенджамин Селвин, — продолжил Антонин, и Гермиона посмотрела на названного темноволосого волшебника, припоминая его фамилию. Кажется, в её будущем он как-то был связан в Тёмным лордом, потому что фамилия была на слуху, а затем она тут же вспомнила, что тот относился к чистокровным волшебникам Британии. — Приятно познакомиться, мистер Селвин, — отозвалась Гермиона, на что тот кивнул, не глядя на неё, и сообщил о приятном знакомстве. — Всегда тебе говорил, что ты недооцениваешь меня, Фрэнк, — медленно вскрывая свои карты, с насмешливой улыбкой произнёс Джонатан, воодушевленно замерцав стальными глазами, затем уверенно добавил: — Каре. — Да как?! — подскочил тот из-за стола, хватаясь за волосы, и издал разочарованный протяжный вой. Гермиона с любопытством пронаблюдала, как Джонатан, смяв тёмно-коричневый пиджак и торчащую из-под него кофейную рубаху, медленно откинулся на спинку стула и запрокинул голову назад, чтобы лучше видеть разочарование и раздражение Фрэнка. Он так пристально и даже гипнотизирующе наблюдал за ним с нескрываемым самодовольством, что ей показалось, будто у этих двоих были какие-то личные счёты, но от наблюдений её отвлёк рядом раздавшийся тихий голос Антонина: — Всегда не ожидаешь, когда он победит. — Жульничает? — О нет, скорее, вовремя умеет останавливаться, а также его непроницаемой маске может позавидовать сам Риддл — не поймёшь, какие у него карты. Гермиона снова посмотрела на Эйвери, который уже успел принять равнодушный, даже абсолютно отстранённый вид, опустив пустой взор на стол, с которого Лестрейндж начал собирать карты, а затем тасовать колоду. Очевидно, почувствовав на себе чужой взгляд, он медленно, даже как-то лениво повернул голову к Гермионе и даже не сощурил глаза, как это делал при виде неё Риддл, не отвернулся тут же, как это делали Лестрейндж и Селвин, встречаясь с её глазами, и не засматривался, как это случалось у Астрид и Антонина, а просто сморгнул, бегло оглядев её выражение лица, слабо улыбнулся и, снова выпрямляясь на стуле и уверенно поправляя воротник рубашки, произнёс: — Вы можете что-нибудь себе заказать, мисс Грейнджер. — О-о, — тут же оживился Антонин, будто забыв об этом и тут вспомнив, — дёрни эльфа: нам два тоника. — Тоник? — поморщился Адам, с усмешкой уставившись на него. — С каких пор ты пьёшь тоник? — Наверное, с тех самых, когда за нашим столом появилась дама, — мягко ответил Фрэнк, растянув губы в улыбке, но Гермиона точно поняла, что это была незаметная подколка. Антонин ответил не сразу. — Просто сегодня настроение пить именно джин-тоник, или вы хотите, чтобы после плохой вечеринки ни одна дама больше не присоединилась к нам? — Она и так вряд ли захочет присоединиться после того, как оставит нам неплохое состояние в картах, — усмехнулся Адам, бегло посмотрев на Гермиону. — Зря вы сомневаетесь в моих способностях играть, мистер Розье, — деланно приветливо отозвалась она, прямо посмотрев на него и позволив озорной улыбке заиграть на губах. — Тогда вы сразу в игре? — осведомился Бенджамин. — Она пропустит несколько раздач, — тут же отозвался за неё Антонин, пододвигаясь ближе к столу. — Играю я, а дама пока пьёт свой тоник. Гермиона заметила, как Лестрейндж медленно повернулся лицом к Эйвери и показал ему тень заговорщической улыбки, в то время как тот после этого опустил взгляд на стол, но в его зрачках заиграли озорные искры. Они смеялись. Они все смеялись. Может быть, она и занервничала бы, но подступающая к груди дрожь осталась где-то на коже пальцев рук, не сумев пробежаться мурашками по телу. Вместо этого она глубоко втянула в себя воздух, распрямляя плечи, и принялась пристально следить за раздачей карт. Рядом показалась рука эльфа, придвинувшая к ней три стакана тоника, края которых были украшены дольками лимона, и Гермиона тут же взяла один из них, притянула к губам и сделала несколько глотков. Цитрусовый терпкий вкус приятно зажёг на языке и после согрел горло, а через минуту лёгкая слабость коснулась груди, и перламутровое свечение показалось очень атмосферным и приятным для такого места. Она посмотрела на то, какие напитки стоят возле остальных: у Розье и Селвина было что-то розовое с трубочкой в стакане, у Лестрейнджа гранённый стакан с чем-то тёмно-коричневым, напоминающим виски, а у Эйвери виднелось что-то мутно-прозрачное, может быть, мартини. Спустя ещё несколько минут и прошедшей тихо первой игры Гермиона поняла, что они все были выпившими, более развязными, чем обычно, и от каждого буквально излучалась невероятная самоуверенность, из-за которой под градусом и она впала в подобное ощущение, свысока поглядывая на каждого игрока. На третьей игре Гермиона заметила, что у Антонина выпадают несоответствующие ранее ему розданные карты, потому принялась пристально следить за каждым его ловким движением, но так и не смогла уловить, как он это делает, потому на пятой игре, в которой опять словил куш Антонин, она допила второй стакан коктейля, ощутив себя буквально частью царившей атмосферы, и заявила: — Я в игре. На неё подняли глаза, некоторые показали полуулыбки и полуухмылки; как по команде, все выпили и распрямились, с более ярким энтузиазмом начиная новую игру. Она заметила, что Фрэнк всё время поджимал губы, вонзая пальцы в волосы и глядя в свои карты, Адам хмурился, полностью сосредотачиваясь на своих, Бенджамин постоянно водил плечами, поглядывая на остальных чаще, чем в свои ладони, а Джонатан лишь поднял исподлобья глаза и пристально наблюдал за всеми сквозь спавшие соломенные пряди, лишь один раз в начале игры заглянув в раздачу. Антонин добавил на стол одну карту, обводя собравшихся внимательным взором, и положил колоду. — Кто-то добавляет? Гермиона задумалась, сравнивая свою раздачу с той, что была на столе, отмечая, как сильно ей не хватает одной карты, и хотела уже чекнуть вслед за Джонатаном, как вдруг в голову засела навязчивая идея — блеф. Она нисколько не повела и бровью, когда добавила несколько фишек к общей ставке, на что Антонин, сидящий за раздачей, покосился в её карты, но не выдал никакой эмоции, хотя остальные четверо тут же попытались хоть что-то вычитать в нём. Бенджамин не рискнул поддержать ставку, потом сбросил карты, а остальные так же продолжили, на что Антонин добавил ещё одну карту на стол, и это снова было не то, что нужно Гермионе, зато получилось две пары. В этот раз Джонатан первый повысил ставку, и все её также поддержали, но на последнем круге повышения ставки Гермиона увеличила её в три раза, заставив Адама, не раздумывая, сбросить карты и надуть свои губы-бантики, а Фрэнка поколебаться, прежде чем поддержать. Гермиона чувствовала, как сейчас проиграет. — У Джо ничего нет, я уверен, — наконец нарушил тишину Адам, буквально пожирая того туманным блестящим взором, в то время как тот спокойно повысил ставку ещё раз. — Мне кажется, ни у кого ничего нет, — усмехнулся Бенджамин, притягивая к себе коктейль. Игроки молчали, поглядывая друг на друга, а Гермиона опустила глаза только в свои карты. — А мне кажется, кого-то ждут печальные новости и проигрыш в шестьсот галеонов, — лукаво отозвался Антонин, доставая из кармана сигарету, и подкурил её. — Определённо, он кого-то ждёт, Тони, — закатил глаза Адам, скривив губы. — Ещё пятьдесят, — вдруг произнесла Гермиона, сдвигая фишку на кон. Фрэнк некоторое время рассматривал карты, затем сбросил. — Пас. Найдите неудачника в другом месте, — произнёс он, следом достал сигарету, чтобы закурить, а остальные засмеялись. — Ты уже добавил четыреста, неужели пятьдесят имели для тебя значение? — насмешливо поинтересовался Антонин. — Если для меня даже галеон не имел бы значения, то здесь я уже оставил бы всё, — легко отозвался Фрэнк и глотнул виски, внимательно посмотрев на Джонатана. — Ещё сто, — ровно произнёс он, выдвигая фишки. — Джо, я бы на твоём месте уступил даме. Вдруг у неё стрит? Вряд ли ты соберёшь второй раз каре за такой короткий срок, — усмехнулся Бенджамин. — Если ты не жулик, конечно, — поддержал смешком Фрэнк, на что получил в ответ пустой взгляд и тень улыбки. — А если мисс Грейнджер жульничает? — оживлённо отозвался Адам, бросив пристальный взгляд ей на ладони и открытые запястья. — Я под юбкой держу карты, — с вызовом отозвалась Гермиона, заметив пристальное внимание на себе. — Наблюдай под столом. — Оу-у! — резко выдыхая сизый дым, весело воскликнул Антонин, быстро оглядев всех и остановив взгляд на Гермионе. — Наша дама очень самоуверенна, — весело прицыкнул Бенджамин, вальяжно растекаясь на спинке стула. — С чувством юмора, — поддержал Фрэнк и глубоко затянулся дымом. Гермиона едва сдержалась, чтобы не закатить глаза, и добавила недостающие фишки. — Кто первый? — спросил Антонин, резко посерьёзнев и небрежным движением потушив окурок в пепельнице. — Дамы вперёд — традиция, — легко ответил Джонатан, кивая на карты Гермионы. Она не смогла сдержать улыбку и, опустив глаза на стол, медленно выложила карты, показывая две пары из десяток и королей. — Хорошо, учитывая, что у нас ничего не было, а ставка как при фул-хаусе, — весело прокомментировал Фрэнк. — Джонатан? Тот оценивающе посмотрел на выложенные карты и вскрыл свои, в которых были так же две пары, только из валетов и королей. — Неплохое начало, — насмешливо произнёс Бенджамин и вместе с Адамом засмеялся, с любопытством разглядывая Гермиону. — Извините, мисс Грейнджер, — даже не сдерживая нахальную улыбку, произнёс Джонатан, медленно сморгнув и посмотрев ей в глаза, — но сегодня, кажется, карты на моей стороне. — Если ты меня не угостишь с выигрыша, Эйвери, то я запишу тебя в список врагов, — туша окурок, заметил Фрэнк, наблюдая, как тот неторопливо собирал фишки. — Это обидно, учитывая, что разница была в десятке и валете, — протянул Антонин и закусил губу, после чего посмотрел на Гермиону и добавил: — Может быть, ещё тоник? — Если проигрывать, так весело? — прыснул Адам, с любопытством разглядывая двоих. — Да, ещё два тоника, — невозмутимо отозвалась Гермиона и посмотрела на Джонатана. — Вам не может всегда везти. Тот тряхнул волосами и приподнял бровь, тем же пустым взглядом посмотрев на неё, как вдруг до неё дошло, что он смотрит всё время не ей в глаза, а в переносицу, оттого и ни одна мышца на его лице даже не дёргается, да и подавленность не проявляется. — Я могу принять это как вызов? — легко осведомился он. Гермиона посмотрела на Антонина, который расплылся в улыбке, заинтригованный происходящим, затем снова посмотрела на Джонатана. — Та же ставка. Не думаю, что будет обидно, если вы проиграете. — Играешь с огнём, дорогая, — медленно покачал головой Антонин, проводя пальцем по губе. — Она уже поставила, не лезь, — серьёзно отозвался Адам, бросив колючий взгляд на того. Джонатан глубоко вздохнул, задумчиво притянул к себе мартини, сделал несколько глотков и выдал вердикт: — Хорошо, раздавай, Антонин. Играю «в тёмную». — «В тёмную»? — не поняла Гермиона, тут же покосившись на Антонина. — Не играй так, лучше знай свои карты, — тихо отозвался тот, выдавая Джонатану две карты, которые тот даже не взял, затем выдал Гермионе, а после разложил часть на столе. Она подняла свои, быстро оценила ситуацию и смело выдвинула ставку, на что Джонатан по правилу игры «в тёмную» безоговорочно поддержал и снова расслабился на спинке стула. На столе открылась ещё одна карта, после которой Гермиона снова выдвинула ставку и проследила за тем, как соперник поддержал её. — У неё явно что-то есть, Джо. Здесь можно собрать стрит. Если ты сдулся — я в тебе разочаруюсь, — прокомментировал Фрэнк. — А если блеф? — не согласился Адам, напряжённо глядя, как снова повышается ставка. — А какой смысл? Никто не знает, какие карты у Джо, — отозвался тот, коротко посмотрев на приятеля. — Вот именно, что никто не знает, а стрит сейчас можно легко собрать, — многозначительно отозвался Антонин, принявшись внимательно следить за лежащими двумя картами, будто намереваясь поймать Эйвери за жульничеством, но тот тихонько постукивал пальцами по столу, глотая мартини, и отрешённо наблюдал за манипуляциями Гермионы. — Будет смешно, если у Джо снова будет старшая карта в стрит, — усмехнулся Фрэнк. Когда на последний ход она просто чекнула, Антонин произнёс: — Открывай, Джо. Все склонились над столом, жадно высматривая появляющиеся значения карт, и Адам возбуждённо с довольством озвучил: — Подонок, я так и знал, что у тебя стрит! Как ты это делаешь?! Джонатан будто смущённо улыбнулся, молча опуская глаза на совпавший расклад, а Гермиона прикрыла на несколько мгновений веки и выдохнула: — Ему просто повезло. Она показала такой же по значению стрит, как и у Джонатана, после чего сразу же потянулась к половине фишек, чтобы забрать себе. — Джо, тебя обокрали, но ты всё равно должен мне виски, — заметил Фрэнк, а Адам фыркнул. — Ненавижу ничью! — А ты так сильно ждал, что она потеряет ещё шестьсот пятьдесят галеонов? — со смешком отозвался Антонин, тасуя карты. — Просто повезло, что на столе сразу же был удачный расклад и вероятность того, что выпадет стрит, была невероятно максимальной. — Да, но с какой старшей картой? Тут не угадаешь. — Поздравляю, мисс Грейнджер, — всё так же улыбался Джонатан, взглянув на неё. — Вы не так безнадёжны. — Раздавай на всех, — с тенью раздражения произнёс Адам, осушив свой стакан. — В вас самоуверенности хоть отбавляй, — усмехнулась Гермиона, в ответ покосившись на Джонатана, на что тот повёл бровью и, промолчав, перевёл внимание на раздачу. Они провели ещё четыре напряжённые игры, в которых снова выиграл дважды Джонатан и по одному разу Гермиона и Фрэнк. Адам заметно начал психовать, практически неотрывно сверля блестящим взглядом Гермиону, которая предпочла не обращать на него внимание. Бенджамин сильно увлёкся алкоголем, заказав уже раз третий повторить коктейль, и начал заводить разговоры, обращаясь в основном к единственной девушке за столом, показывая развязные улыбки, блуждающие взоры и обнажая озорной смех. Фрэнк был очень увлечён игрой, вдохновлённый состоявшейся только что победой, и не обращал на происходящее внимание, а Антонин превратился в неестественно молчаливого, но внимательно ко всему прислушивающегося и наблюдающего за всеми. Тоник был довольно крепким, и Гермиона стала замечать, как тело значительно отяжелялось, а все движения стали плавными и неточными. В сотый раз она обвела всех взглядом, улыбчиво отвечая что-то Бенджамину, у которого оказался неплохо подвешен язык на светские и лёгкие беседы, а затем почувствовала, как игра ей наскучила. — Я пас, — наконец выдохнула она, бросая карты. Антонин тут же посмотрел на неё и поинтересовался: — Утомилась? — Болтать мне нравится больше, чем играть, — призналась с расслабленной улыбкой та. Антонин тут же покосился на Бенджамина и снова вернул взор к Гермионе. — Сигарету? — заботливо поинтересовался он, протягивая её ей. — А как же последняя игра, мисс Грейнджер? — свысока глядя из-под полуопущенных ресниц, протянул Джонатан, голос которого уже значительно изменился на более низкий. — Вы и так достаточно сдёрнули с меня денег, — покачала она головой, пряча лёгкое разочарование за усмешкой, затем взяла протянутую сигарету и выждала, когда Антонин подожжёт её. — Не расстраивайтесь, вы не одна в таком положении, — добродушно поддержал Фрэнк, вскрывая свои карты и вновь выигрывая Адама, который демонстративно швырнул свои в центр стола, не сдерживая фырканья. — Прости, Адам, сегодня точно не твой день. Он поднялся из-за стола, сильно пошатнувшись, и коротко бросил: — Я в бар. Остальные проводили его пристальным взглядом, и Бенджамин поинтересовался, поворачиваясь к Гермионе: — Не хотите составить компанию? Та отрицательно покачала головой, бросив рассеянный взор на шестой стакан тоника, и склонила голову набок, задумчиво выдыхая дым. — Вы новичок, — рядом произнёс Джонатан, притянув к себе мартини, пока Фрэнк убирал карты. — Зачем делаете такие большие ставки? В вас азарта, как в Антонине серьёзности. — С чего вы взяли, что я не азартный человек? Может быть, я люблю рисковать? Тот покачал головой и мягко улыбнулся, опустив взгляд на стол. — Заберите это, — отодвинув от себя фишки, вздохнул он. — Я не играю с дамами на полном серьёзе. Та откровенно изумилась, отводя от себя тлеющую сигарету, и не сразу нашлась, что сказать. — Вы выиграли меня честно… — начала возражать Гермиона. — И честно возвращаю назад, — лениво перебил он, слегка поморщившись и поднимаясь из-за стола. — Это низко — обыгрывать вас, учитывая, что дамы никогда не играют, тем более за одним столом с мужчинами. Надеюсь, вам понравилось это маленькое исключение. И тут до Гермионы стало медленно доходить, что она, во-первых, показала дурной тон, ввязавшись в денежную игру, хотя сначала ей было не понять, почему в карточном доме практически нет женщин, а если и были, то они стояли за плечами у мужчин, а во-вторых, на этом её подловил Джонатан, который напоследок перед уходом показал насмешливую улыбку и посмотрел на неё таким взором, будто обозначал, что видит её насквозь, и Гермионе стало откровенно не по себе. — Мне нужно оставить вас, — кивнул он парням, поправил одежду и поклонился Гермионе, после чего направился к выходу, оставляя её, мягко говоря, обескураженной. Затем она потушила окурок, резко обернулась на Антонина и кое-как сдержала вырывающуюся мысль, прожигающую язык. — Проводи меня домой, — не своим тоном прозвучали её слова. Антонин выпрямился, поднялся из-за стола, кивая Бенджамину и Фрэнку, и за руку поднял Гермиону, уводя к выходу. Молча они прошли тёмную залу, и когда показались на улице, Гермиона не выдержала и в глубоком непонимании спросила: — Почему ты не сказал, что девушки не играют в карты?! — А ты забыла, что я разыгрываю перед тобой спектакль по просьбе Риддла? — невесело усмехнулся тот. Если бы это было по-настоящему так и Гермиона об этом бы не знала, то точно двинула бы ему в морду. — Чёрт, — выдохнула она, качая головой, понимая, что слишком плохо соображает от количества выпитого тоника. — Операция «ударь в грязь лицом» прошла успешно. — Наоборот, всё прошло замечательно, о чём ты? — Ты видел, как посмотрел на меня Джонатан? Я как полная дура повелась на его игру, да ещё и удивилась, когда он отказался от выигрыша. Идиотка, — протянула та, начиная невесело посмеиваться над собой. Антонин усмехнулся, тряхнув густыми волосами и посмотрев себе под ноги, и в тишине они дошли до начала переулка, чтобы трансгрессировать. Когда они оказались у гостиницы и поднялись в номер, он замер у порога, медленно прикрыв дверь, и посмотрел на Гермиону, заговорив: — На том и была ставка, что ты сыграешь. Я помог показать всю твою необычность, потому что ни одна девушка не согласится прийти с каким-то малознакомым мужчиной в карточный дом и тем более сыграть с парнями за одним столом, и поверь: никто из них не воспринял это как дурной тон. — Ты знаешь, что делаешь, — то ли вопросительно, то ли утвердительно отозвалась Гермиона, сама не зная, как это должно было прозвучать. — Знаю, — пристально посмотрев ей в глаза, кивнул Антонин, взявшись поправлять манжету на запястье. — Ты, наверное, ещё не поняла, что происходит. Он был прав: оказавшись в обществе выпускников Слизерина, она стала попадаться в их же ловушки, заранее уже выставленные на её пути. Гермиона не то чтобы недооценивала их — она даже не могла подумать, насколько всё являлось опасным и что каждый из них даже поодиночке может её победить, а учитывая сегодняшний вечер — победить легко и с явным преимуществом. Во всяком случае, сегодня в игре — и даже далеко не в карточной игре — с Джонатаном она растеряла свою уверенность и проиграла, а она была точно уверена: это только начало. — Ты, верно, совсем не понимаешь, что происходит, — тихо, но с нажимом продолжил Антонин, не отводя от неё холодного внимательного взора, из-за чего ей впервые самой стало страшно смотреть кому-то в глаза, а не наоборот. — Объясни, — предчувствуя что-то пугающее, в тон ему отозвалась слабым голосом Гермиона, невольно сцепляя перед собой пальцы в замок. — Том хочет, чтобы ты ни в коем случае не выпадала из его поля зрения, и он поручил это мне. — Я... поняла это, — осторожно произнесла Гермиона, не понимая, в чём здесь может быть подвох. — Нет, — слабо и совсем невесело улыбнулся Антонин, почти незаметно покачав головой. — Ты не поняла. Она нахмурилась и стала лихорадочно соображать, что здесь не так. — Ты живёшь в конце сороковых годов. Ты девушка, Гермиона, и в наше время не то чтобы дурной тон, а практически невозможно, чтобы представительница женского пола носилась с кучей парней просто так. Ты совсем не понимаешь, что поручил мне Риддл. Не понимаешь, почему ты была сегодня со мной в карточном доме и даже играла, несмотря на то, что девушки не играют. Он так вкрадчиво говорил, что Гермиона в силу своего вынужденного равнодушия даже смогла почувствовать трепет и взволнованность от настигающей её реальности, которая до этого казалась несущественной, невзрачной и даже будто не с ней. Антонин медленно подошёл к ней, прикоснулся к её плечу и, то ли сдерживая насмешку, то ли пытаясь выразить сочувствие, так же вкрадчиво добавил: — Я ухаживаю за тобой, Гермиона. Пока это так выглядит, мы на шаг ближе к нашей цели. Так что тебе нужно понять: всё это — огромный спектакль, где я и ты — главные герои пьесы, в которой мы играем.