Несбыточное желание

—Ты один, Кокичи, и всегда будешь. Сайхара холодно отчеканивает эти столь болезненные слова, на его лбу и переносице виднеются лёгкие, столь непривычные для его спокойного лица, морщинки, он не стесняясь кривится, отвращаясь моим словам и поступкам, отвращаясь самому мне. Детектив буравит меня суровым взглядом, медленно, словно остерегаясь, что я захочу выкинуть какую-нибудь выходку, отступает назад поближе к изувеченному космонавту. Сайхара поворачивает голову, однако взгляд не отводит, в чётких бликах его серых глаз я не замечаю и намёка на какое-либо понимание, лишь страх и злоба, его губы слабо подрагивают, будто он готов сорваться в любой момент, но терпит, стесняется. Иронично, как совсем недавно он сам утыкался заплаканным личиком в моё плечо, прося поддержки в виде ласковых слов и нежных объятий, а сейчас боится показать каплю и из всего потока эмоций, словно я осужу его за эту мимолетную слабость, словно я совершенно чужой человек. Я сам разрушил это, сломал нашу идиллию и оставил его одного, растерянного и брошенного, так и не удосужившись объясниться. Сайхара переводит взгляд на тихо похрипывающего Кайто, что выкашливал густую кровь, лёжа у Маки на руках. Детектив съеживается, в спешке отводя взгляд, слишком напуганный увиденной картиной, он чуть заметно подрагивает, так и не решаясь более взглянуть на меня или Момоту. Мне интересно, чем же именно вызвано такое поведение, страхом за товарища или же страхом перед моей, как ему кажется, истинной натурой? Я желаю исчезнуть, мечтаю, чтобы кто-нибудь вырвал меня из этого нескончаемого кошмара, желаю вновь укрыться в его крепких и нежных объятиях, желаю целовать его тонкие и сухие, но от того не менее сладкие и губы. Как жаль, что всё происходящее давным давно написано в чьём-то сценарии, и мне не под силу переписать его, я могу лишь послушно отыгрывать отведённую мне роль, надеясь, что ситуация не усугубится. Мне ненавистно то, насколько поздно я это осознал, я сам обрёк нас на страдания, надо было не отступать от своих принципов, не сближаться с ним, чтобы потом оттолкнуть, как сделали это до меня многие другие. А ведь он мне верил. Я сжимаю кулаки, стараясь не проявить ненужных сейчас эмоций, ни один мускул на моём лице не должен дрогнуть, потому я лишь слабо сжимаю зубы, закидывая руки за голову в привычной мне манере. —Друзья не сделают эту игру более интересной. Никто, кроме него не смел более говорить со мной, все были слишком поражены произошедшей ситуацией, не осмеливаясь даже пискнуть в мою сторону, они, подобно трусливым крысам, могут только испуганно наблюдать за нашим диалогом издалека, и я отвращён им не меньше, как они позволили себе такую жестокость, оставляя бедного детектива совсем одного на растерзание мне в этой замкнутой холодной клетке. Словно по-садистки они с интересом смотрят на этот неравный спор, что скорее напоминал одностороннее издевательство, нежели нормальную беседу, я всё сильнее морально изнемождал несчастного детектива, раскалывая его надежды по поводу наличия во мне каких-либо остатков человечности. Я знаю о чём он сейчас думает, анализирует произошедшие события, пытается прийти к логическому результату, но ответ его не удовлетворяет. Он не хочет верить в эту жестокую правду, потому всё больше отрицает её, безуспешно ища зацепки, надеясь, что с их помощью сумеет изменить неудобный результат. Ну же, Сайхара-чан, отбрось сомнения и следуй логике, как делал это раньше, как делал всегда, в конце концов именно этой чертой ты получил моё доверие, так что не вздумай подводить меня, хотя бы ради них. Смирение пойдет тебе на пользу, обещаю. Ты и не догадывается, что своими попытками причиняешь боль не только себе, но и мне. Но ведь ты особенный, ты и сам это прекрасно понимаешь, это и даёт тебе сил продолжать, именно благодаря этому ты никак не желаешь закрыть свой рот, смириться и принять боль, остановить издевательство. Ты знаешь, ты единственный имеешь право пытаться, хотя заведомо знаешь исход. —Для чего ты это делаешь? Секунда молчания и мой надменный смех разносится по всему судебному залу, кажется, будто даже толстые стеклянные вставки разноцветных витражей содрогнулись от его внезапной оглушительности. Это будет моим единственным ответом. Я усмехаюсь его призрачной надежде, он хочет образумить меня, воззвать к моей совести и застыдить, однако я не приколен. В его глазах я наблюдаю неподдельную обиду, словно он всерьез считал, что сможет склонить меня на верный путь, он хочет что-то сказать, но просто не в силах произнести и слова, я слышу его сухое дыхание, что он так старательно пытался скрывать ранее, но сейчас уже не может. Детектив горестно отворачивается, сжимая губы, пока на его щёки падает несколько горячих капель. Мой отказ до глубины души оскорбил его, без колебаний я вышвырнул на помойку его светлые чистые чувства, которыми он с таким трудом поделился самый последний раз. На душе мне невероятно гадко, будто некто излил мне в сердце токсичные густые чернила, хотя на самом деле этим некто был я сам. Чувство стыда оседает во мне, мешая говорить, словно самый настоящий ватный ком застрял у меня в горле. Я хочу избавиться от этого, желаю подбежать и заключить любимого в самые крепкие объятия, желаю упасть к его ногам и стыдливо просить прощения, и я уверен, он простит. « Всё хорошо, Оума-кун » – Скажет он, когда моя ладонь потянется, чтобы утереть прозрачные полоски слёзок с его лица. И наплевать, что другие смотрят, наплевать, что секрет, который мы с таким трудом умудрялись сохранять на протяжении всего этого времени в мгновение ока рассеется в невидимый песок, непонимание и отвращение со стороны одноклассников, в глазах которых мой любимый будет выглядеть таким же безжалостным предателем, как и я, всё это не будет иметь значения, мы станем единственным важным компонентом этой истории. « Нет » Чужой голос в голове возвращает к неприятной действительности, я понимаю, что в этой ужасной игре мне не уготовлена счастливая концовка, и никто не придёт мне на помощь, так как участь моей роли слишком страшна, чтобы нашёлся кто-то столь милосердный, готовый обменяться ею со мной. Разве что мой любимый, однако его карта намного важнее моей, она словно создана для него, такая удобная, но болезненная. Всё это время я был эгоистом, считающим себя всеобщим козлом отпущения, даже не задумываясь о его чувствах, я осознаю, что его роль намного горестнее моей, он останется совсем один, вынужденный стойко вести за собой последних выживших. Честно, это приятно, что я могу разделить боль с кем-то столь мне близким, умирать было бы не так страшно, если бы не понимание, что ждёт моего любимого после моего ухода, но я обязан доиграть, как мне и уготовано. Привязанная марионетка не может самостоятельно отвязать нити, привязанные к деревянному кресту кукловода, он сам отвяжет их, когда в игрушке исчезнет последняя надобность, оставляя её бездельно лежать в углу стола, пока та не может и пальцем шевельнуть без тех самых ранее ненавистных ей нитей. Я опускаю голову, вместе с ней сгибается и всё моё тело, я наклоняюсь ближе к скрипучему полу, клянусь, я буквально ощутил исходящий от него мёртвый холод, что резко контрастировал с тяжёлым стоячим воздухом в остальном помещении. Я чувствую, как ноги мои косит, а тело неистово дрожит, словно вышедшая из строя старая заводная машина. Я дышу быстро и неровно, отчего боль в набухших висках сильнее усиливается, руками я обхватываю торс, пытаясь сдержать тот неистовый поток, мне плохо, ощущение, будто меня сейчас стошнит теми самыми чёрными чернилами, в глазах всё плывёт, спину ломит, а в горле ужасная сухость, я слабо покачиваюсь, не в силах даже ровно стоять, наконец замечаю, как Сайхара медленно подступает ко мне, осторожно протягивая руку, его глаза всё ещё красные и мокрые, однако злоба в них сменяется на тревогу, он напуган моим состоянием, но до сих пор чувствует ответственность, даже после всего произошедшего, он искренне жалеет меня, отчего мне становится лишь хуже. Я сглатываю густую слюну, тихо сдавленно смеюсь, пока Сайхара осторожно кладёт руку на моё дрожащее плечо. Я затихаю и детектив, почувствовав что-то неладное испуганно замирает, в тот же миг я резко выгибаюсь, хватая синеволосого за худое бледное запястье, лишая возможности сдвинуться хоть на миллиметр, короткими ногтями я впиваюсь в его кожу, отчего он коротко вскрикивает, инстинктивно отдёргивая руку, но моя хватка намного крепче. Несколько красных капель падают на сияющий пол, Сайхара болезненно шипит, и Маки тут же дёргается, но замирает, услышав мой истеричный хохот. —Неужели ты не понимаешь? Школа принадлежит мне, я здесь король! — Глаза наполняются матовой чернотой, а лицо неистово бледнеет, словно восставший покойник заглядывает ему в душу. Сайхара вздрагивает, замечая мой хищный оскал.— Потому что ничего в этой жизни не может доставить мне большее удовольствие, чем наблюдение за вашими нескончаемыми страданиями. Я отпускаю его, и он, пошатываясь, пятится назад, обхватив запястье пальцами другой руки, пытаясь сдержать кровь. Безуспешно. Тонкая полоска стекает вниз, прямиком вглубь рукава по направлению к локтю, края белой рубашки, что слабо выглядывали из под чёрного пиджака также окрасились в тёмно-красный. Моя рубашка тоже красная, а вместе с ней и пальцы, кончики которых болезненно пульсировали, ногти адски болят из-за сильного воздействия, уверен, некоторые из них выгнулись или частично отвалились. На щеках и кончике носа лёгкий румянец, а глаза мокрые и красные, я вновь заставил его плакать, на этот раз из-за физической, а не моральной, боли. К моему удивлению, он стоит достаточно ровно, даже его тело перестало трястись, пока он тихо шмыгает носом, выражение лица совершенно спокойное, веки опустились, а белые блики помутнели. Наконец, поверил. Я довольно ухмыляюсь. Молодец, Сайхара-чан, ты продержался куда дольше остальных, это является прямым доказательством твоей истинной неподдельной любви, что было бы весьма приятно, если бы не так больно. Я сломал тебя, изувечил кого-то близкого и дорогого мне, но это была вынужденная мера, иначе в будущем это принесло бы тебе лишь больше страданий. Не волнуйся, любимый, боль обязательно пройдёт, и в будущем ты непременно встретишь кого-то, кто полюбит тебя так же сильно, как люблю я, уверен, он сможет залечить твои душевные раны, которые я неосознанно причинил тебе. Я искренне желаю получить твоё прощение, но понимаю, что оно мне совершенно ни к чему, я лишь хочу, чтобы ты искренне ненавидел и презирал меня, чтобы боялся и морщился от одной мысли обо мне, чтобы думал о наших тобой секретных отношениях, как о страшной ошибке прошлого, чтобы был счастлив... Только с кем-то другим. К сожалению, твоё счастье невозможно, если я буду присутствовать в твоём будущем, и я готов жертвовать ради твоего благополучия, так что удалюсь со сцены, и дам тебе нужное количество времени, чтобы свыкнуться с этим тяжёлым исходом. Я бросаю безразличный взгляд, открыто показывая всю незаинтересованность в происходящем, детектив стыдливо опускает взгляд, явно жалея о своих недавних попытках образумить меня. Я ощущаю противную сухость, и приподнимаю руку, дабы понять, чем именно она вызвана, оказывается кровь только успела засохнуть, превращаясь в тонкую твёрдую корочку. Противно и гадко, однако виду подавать нельзя. Я нагло разворачиваюсь и, не произнося ни слова, неторопливым шагом следую к выходу из зала заседания, мысленно радуясь, что этот кошмар наконец закончился. Голова до сих пор раскалывается, а в животе опустошение, будто из меня разом вывернули все кишки. Я подхожу к лифту, нажимая на кнопку вызова, слышу, как позади меня детектив возмущённо ахает, а чужие голоса что-то бормочут за спиной, я слабо вздрагиваю, зная, что они пристально уставились на меня, они исполнены сплошной ненавистью, а что чувствует он? Страх, обиду, злость, разочарование? Я не знаю, но я был уверен лишь в одном он тоже смотрит, выжигает на моей спине изысканные узоры своим цепким холодным взглядом. Двери лифта открываются, и я неспешно захожу. Прежде, чем лифт трогается, краем уха я слышу, как Кайто в своей привычной хамоватой манере окрикивает детектива, тот дёргается, торопливо подбегая к нему. Как же бесит. Мне всегда казалось, что Момота слишком надменно относится к Сайхаре с Харукавой, а те только и рады бегать за ним, словно верные собачки, по крайней мере, я понял это из разговора с самим детективом, который, судя по всему, не замечал никаких странностей в своём общении с космонавтом, отзываясь о нём только в самом положительном ключе. — Лучше бы дружил с той солнечной пианисткой.— Злобно хриплю я, медленно выходя на улицу. Дружба с такой светлой личностью, как Акамацу-чан могла бы хорошо сказаться на самооценке детектива, я даже чувствую некое родство с этой улыбчивой девушкой, мы оба лишь безмолвные инструменты, смысл существования которых лишь в исполнении чужих приказов, когда время придёт, меня сломают, также как сломали её. Я тяжко вздыхаю. « Бедная девочка » Пока я шагаю в сторону общежития, ясное солнце слепит мои глаза, и я щурюсь, прежде чем прикрыть лицо ладонью. Сейчас я слишком устал для каких-либо размышлений, я хочу лишь добраться до своей комнаты без каких-либо происшествий, меня шатает и потрясывает при ходьбе, и я ускоряю шаг, желая поскорей дойти до кровати. Кажется, я сейчас упаду в обморок, страшно подумать, что произойдет, если они найдут моё обмякшее тело прямо посреди обеденного зала. Весь тот злодейский образ вмиг разрушится, мой план провалится, их смерти будут напрасны. Этот страх становится для меня мотивацией двигаться дальше, лишь бы поскорее добраться до заветной комнаты, мысленно успокаивая себя. « Можешь хоть десять раз откинуться в своей комнате, только не смей падать сейчас » Громкий щелчок, я захожу внутрь, поспешно захлопывая за собой дверь. Чертежи и другие зарисовки валятся на пол, и я, не удосужившись даже разуться, падаю на кровать. Головная боль малость ослабла, но общая усталость отдавалась непривычной тяжестью в конечностях, в мозг поступило слишком много адреналина, и теперь заснуть никак не получалось. Несколько минут я просто бездельно лежу, но тут мой взор падает на большую белую подушку, лежавшую в другой части кровати, половина её неловко скатилась на пол, а общее состояние было хуже, чем у той, которая лежала позади меня. Недолго думая, я тяну её за острый уголок, и, подтянув к себе, крепко прижимаю, слабо потираясь щекой об её приятную ткань, что источала еле заметный аромат: терпкий, резкий и сладкий. Сомнений нет, это его дезодорант. На секунду я задумываюсь. При обычном общении он не чувствовался, наоборот, от детектива исходил весьма горький запах густого чёрного кофе, однако при более интимных обстоятельствах, когда мой Шуичи разрешал мне так бесстыдно лезть к нему под рубашку, кусать его плечи с ключицами, изучать и пробовать, я ощущал этот сладкий аромат, что так умело скрывали за собой рубашка с пиджаком в другое время. Аромат никак не мог остаться тут от простого прикосновения, бедняжка слишком сильно сжимал подушку во время последнего соития, должно быть это и является причиной его появления. Я закрываю глаза, и боль в конечностях немного утихает, ощущение присутствия близкого человека даёт некое успокоение, хотя всё равно остаётся лишь фальшивкой. Можно обмануть органы чувств, но мозг всё ещё работает, анализируя ситуацию, и не позволяя забыться в этих приятных иллюзиях. Я напряжённо покусываю губу, какой же идиот, раз обнимаю какую-то дурацкую подушку, словно она самый настоящий живой человек с чувствами и эмоциями, словно именно она сейчас нуждается в моих объятиях и нежности. Я стыжусь своей глупости, но моя хватка не ослабевает, мне хочется почувствовать тактильный контакт, уже неважно от кого. Как низко я опустился, если сейчас готов броситься с объятиями на людей, что совсем недавно вызывали во мне лишь отвращение и мерзость. Осознавая это мне становится ещё хуже, и я позволяю себе больше идиотский выходок, вжимаясь носом в белое полотно, ткань пропитывается моими слезами, громкий вопль раздаётся по комнате, я пытаюсь заглушить его, сильнее вжимаясь лицом в подушку, но после сдаюсь. Я реву, не стесняясь хныкать словно маленький ребёнок, стыд проходит, остаётся лишь невыносимая горесть и печаль, которые я должен терпеть, одиноко проглатывать боль, порцию которой эта жестокая жизнь удваивала для меня раз за разом. Я всхлипываю. Не понимаю, почему именно на меня повесили столько страданий, неужели этот проклятый бог настолько сильно меня ненавидит, ведь даже после всех этих мучений, я не получу своё место в раю, ведь, как-никак, я убийца. Я, хоть и не своими собственными руками, но убил тех двоих. Убил так жестоко, они оба знатно помучались перед смертью, а всё благодаря мне. А как же Сайхара? Мне так интересно, чем же он сейчас занят. Такой умный юноша, как он, да к тому же столь ранимый и романтичный, должно быть сейчас он занят собственным пазлом, собирая его кусочки из остатков своей памяти. Он ищет доказательства, как моей вины, так и невиновности, однако каким бы способным не был мой детектив, я всё равно буду на самую крупицу хитрей. Именно хитрей, а не умней, ибо следы за собой я всё равно оставил, но моей ловкости хватило в полной мере, чтобы обставить их, как нечто, что с самого начала не являлось ничем, кроме горькой лжи. Я вздыхаю, и поток слёз прекращается, почему же единственный лучик света в моей убогой жизни должен погаснуть, да ещё и по моей вине? Утерев слёзы, я встаю, тянясь к прикроватной тумбочке. Жажда не давала покоя ещё с начала четвёртого суда, но после рыданий стала ощущаться чётче. Я делаю несколько глотков, наслаждаясь приятной прохладой сладкой газированной воды. Я слишком измотан, чтобы идти до мусорки, потому не придумав ничего лучше, просто ставлю пустую банку под кровать, предварительно отковыряв от неё ключик. Я рассматриваю детальку в руках, замечая на боковине тонкую зелёную полоску, такого в моей коллекции ещё не было, и я кладу её в своей левый карман. Удобно устроившись, я прикрываю глаза, чувствуя, как на душе мне становится самую малость легче. Так долго я копил все негативные эмоции в себе, не смея поделиться ими даже с самым любимым, но сейчас чувствую себя лучше. Мне всё ещё паршиво и гадко, но по крайней мере, этот плач избавил меня от накопившегося стресса, и я, свернувшись калачиком наконец засыпаю. * * * Вокруг ничего, кроме бескрайней сплошной черноты. Я чувствую подозрительное тепло, что ощущалось у самых ступней до чашечек колен и опускаю взгляд, тихо ахая от увиденной красоты. Прямо подо мной находится самый настоящий неведомый мне ранее морской мир, бирюзовая вода слабо светиться, водоросли еле колышутся из-за слабого течения, а толстые рыбы неторопливо проплывают около моих ног. На душе мне становится так спокойно, и я опускаю ладонь в воду, закрывая глаза, наслаждаясь её приятной теплотой, отчего по телу бегут мурашки. Я чувствую, как слабый поток проходит между моих пальцев, и засохшая кровь на их кончиках постепенно растворяется, превращаясь в такую же бирюзовую воду. Я слышу неразборчивый шёпот где-то слева, поворачиваясь лицом к неизвестным размытым фигурам, они будто сотканы из густого дыма, их шёпот успокаивает, а сами они начинают излучать слабый свет, я заметил, что сам цвет был индивидуален у каждой из них. Я улыбаюсь им, протягивая руку с улыбкой, маня к себе. Нет ответа. Я решаю самостоятельно подойти, но не могу сделать и шагу, фигуры взволнованно зашептались, пытаясь сказать мне что-то. Их голоса настолько слабы, я не могу разобрать. Вода вмиг почернела, резкий запах чернил ударил мне в ноздри, и я прикладываю ладонь ко рту, опасаясь, что меня стошнит. Меня затягивает. Фигуры суетятся, размахивают руками, явно желая этим что-то показать, но мне не удаётся рассмотреть из-за беспорядочных движений, которые я совершал в попытке выбраться. Только сейчас я замечаю пару, что стояла отдельно от всех остальных, они не двигаются, а лишь наблюдают, отличало их также наличие лица и даже неких эмоций. Светло-голубая фигура хитро улыбается, а фиолетовая хмурится в замешательстве. Я кричу, но мой голос пуст, жидкость полностью поглощает меня, густые чернила наполняют мои уши, мой рот, желудок, лёгкие. Глаза закатываются, а вены разбухают из-за давления, оказываемого тягучей плотной жидкостью. Внезапно мне становится так хорошо, тут так тихо и спокойно, хоть и невероятно холодно, по ощущениям я словно сросся с этой чернотой, мне казалось, что у неё есть сознание и душа, словно она поделилась ей со мной. Так мы и останемся здесь вдвоём, тут никого нет, ни Маки, ни Кайто, ни Шуичи, ни меня. Только оно и наше общее сознание. * * * Мерзкий писк дверного звонка вытягивает меня из сна, и я потираю заспанные глаза, поправляя взлохмаченную чёлку, мне немного тоскливо, по правде говоря, этот абстрактный сон оказался для меня намного приятнее нынешней реальности. Хотелось бы мне, как и там безмолвно раствориться в нескончаемой черноте, стать её частью. Я боялся, но вскоре понял, что она для меня безобидна, даже милосердна в каком-то смысле, так спокойно приняла моё инородное тело, и я вскоре сросся в ней, может ли это иметь значение в реальном мире? Я мотаю головой, избавляясь от ненужных рассуждений, звук резко затихает, и я мысленно надеюсь, что незваный гость решил уйти. Какой безумец пожелал скрасить свой досуг визитом к такому, как я? Для чего? Может это Харукава решила облегчить себе жизнь моим убийством, а может ко мне заявился настоящий Кукловод, разгневанный моей выходкой? Морально я давным давно приготовился к смерти, однако я уверен, что она должна постучался ко мне в двери немного позже. У меня ещё остались незаконченные дела, потому сейчас я не могу позволить себя убить. Не знаю, каким образом, но мне удалось договориться с Монокумой о самой рискованной сделке в моей жизни, и я знаю, в скором времени я заплачу соразмерную цену за столь большую услугу, но зато мне удалось заполучить полный контроль над экзайлами, так что длинноволосая убийца не сможет избавиться от меня так просто. Я вздрагиваю от очередного режущего слух звука. Судя по всему, визитёр не намерен никуда уходить, продолжая испытывать мои нервы непрерывным нажатием на кнопку. Я встаю, в горле до сих пор сухо, слабо покашляв, я тяжёлыми шагами направляюсь к двери, вновь ощущая уже осточертевшее мне чувство сухости в области подушечек. Я оглядываю руку, словно ожидая увидеть нечто новое, но лишь в очередной раз отвращаюсь. Чёрная, чёрная, как густые вязкие чернила, в которых мне не так давно удалось утонуть и задохнуться, кровь, она не только на кончиках, она в кутикуле, в мозолях, под ногтями. Отвратительно. Уверен, если поднесу ладонь поближе, смогу почувствовать едва различимый металлический запах. Меня подташнивает. И как только это тьма может преследовать меня и в реальном мире? Несколько секунд я бездельно стою, подбирая в голове варианты действий и мотивов человека за дверью. Всё же, я не имею и малейшего понятия о том, что именно будет ожидать меня после открытия двери. Может красноглазая убийца тут же проткнёт меня множеством острых, как лезвие бритвы, кинжалов, а я даже не успею пальцем пошевелить? Если это так, уверен, что сама дверь не является хорошим ограничителем для этой смертоносной девушки, она лишь хочет сделать всё тихо и быстро, как её и учили во время тренировок. Может она задумала использовать мой спасительный барьер в качестве своего импровизированного укрытия, такой способ вполне подходит даме с таким абсолютным талантом. Я крепче сжимаю пульт управления, что надёжно спрятан в правом кармане моих брюк, осознавая всю бессмысленность своих размышления. Буквально каждый в этом проклятом месте настроен против меня, мне стоит опасаться каждого, а не только мисс угрюмость, также не исключено, что после моего ухода он сговорились о совместном нападении, и сейчас пришли расправиться со мной, ошибочно думая, что моё убийство сможет остановить убийственную игру. Паника мешала здраво рассуждать, а мысли беспорядочно путались. Глубокий вдох, и я наконец решаюсь. Трясущейся рукой я медленно прокручиваю металлический зажим, и дверь со скрипом открывается.