мгчд: драбблы

Холл пустой и скучный, и огромный аквариум в стене спасает его только отчасти. Первые минут десять они разглядывают рыб (а рыбы разглядывают их) и придумывают им имена и замысловатую личную жизнь: мистер Эдуард Сомов работает президентом крупной рыбьей корпорации и тайно влюблен в своего мелкого шустрого секретаря с серебристыми плавниками, но малышка любит дилера и уделяет кормушке больше внимания, чем своему папику. Потом от смеха начинают болеть животы и болтовня сходит на нет. Серёжа уходит на поиски кофемашины и приносит два картонных стаканчика с плохо пахнущей жижей (за деньги, которые дерут в этой клинике просто за то, чтоб пациент подышал воздухом американской медицины, могли бы нанять профессионального бариста). Олег берет полистать прошлогодний Космополитен и с головой уходит в статью про пользу капсульных гардеробов, Серёжа бродит по периметру, трогает пластиковые деревья в кадках, мочит пальцы в фонтанчике с ручейком, стекающим по ступенькам. Олег проходит тест (его тип темперамента — весна? что? а как же «стойкий, нордический»?), когда Серёжа плюхается рядом и сует нос в открытый журнал. — Завязывай с поп-психологией, я принес настоящий товар, — заявляет он, плохо копируя наркоторговца из американского боевика. — Будем самообразовываться. В руках у него — стопка брошюрок. Они отпечатаны на простой офисной бумаге разных цветов и Олег может по одному выравниванию заголовков составить психологический портрет девушки-администратора, которой пришлось это писать и верстать в нагрузку к основным рабочим обязанностям. — Десять признаков выгорания, — зачитывает Серёжа с выражением. — Давай что-то менее депрессивное? — Ну хорошо. Вот, смотри. Чек-лист здоровых отношений. Пункт первый: вы не пытаетесь контролировать партнера. Олег, ты провалил чек-лист, расходимся, — Серёжа смеется, и снова смеется, когда Олег шлепает его по руке. — Э! Про физическое насилие там тоже что-нибудь есть, я уверен! — Дальше читай, — хмыкает Олег. — Ну ладно. Вы обсуждаете планы на будущее — чек, — Олег кивает. Планы у них были общие еще с начальной школы. — Вы находите время для партнера, — они переглядываются и снова фыркают. Куда уж больше-то. — Вы способны проводить время порознь. Не способны, Олег, я отказываюсь. — Прекрати. — Я серьезно. Здоровые отношения переоценены, хочу в созависимые, не оставляй меня никогда. — Ты на прошлой неделе умотал с Игорем рисовать одуванчики в лесу с натуры и тебя все устраивало. — Это не считается, — Серёжа пытается спрятать улыбку, но безуспешно. — Это мои вторые созависимые отношения. — Вы смеетесь вместе, — перебивает Олег, зачитывая с открытой страницы. Они смеются, подтверждая и этот пункт. — Вы не пытаетесь переделывать друг друга, — Серёжа закусывает губу, и они с Олегом быстро обмениваются взглядами. Ну да, с этим уже сложнее. Что считать, серёжины попытки заставить его курить поменьше, или его попытки не дать Серёже угробить желудок газировкой и чипсами, или их совместные попытки заставить Игоря меньше работать? С другой стороны, Олег бы никогда не захотел, чтобы Серёжа перестал быть Серёжей. Да и Игорь не будет Игорем без своей неуемной тяги всех спасать. Не убился бы только в процессе. — Девять из десяти не так уж плохо, — решает Серёжа за них обоих. — Ты еще не весь список дочитал. — Да что там... вы готовы прощать друг друга, — Олег кивает: сколько дерьма простил ему Серёжа, а с Игорем у них каждый второй диалог так начинается: прости, был неправ. — Вы обсуждаете свои проблемы, у вас совпадает мировоззрение и вы не ревнуете. Олег, ты меня не ревнуешь? — Тебя — нет, — возмущенный тычок в бок стоит пережить ради выражения серёжиного лица. — Ладно, давай следующую. Смотри, типы привязанности! Они читают про типы привязанности, потом про гигиену сна, потом про пятнадцатиминутные медитации (Серёжа предлагает попробовать вместе, Олег предлагает сразу тантрический секс), про ведущий тип восприятия (Серёжа задумчиво откладывает брошюрку, и Олег печенкой чует грядущие изменения в документообороте компании, а может и в самом Вместе, во славу любимого серёжиного «диверсити») и внезапное «если ваш ребенок трансгендер: ответы психолога». — Пять языков любви, — позевывая, зачитывает Серёжа. — Ну-ка, это нам должно быть интересно. Они пропускают вводную про историю появления теории и сразу переходят к перечислению пунктов. — Ну и какой у меня язык любви? — Серёжа задумчиво морщит нос (он уже окончательно расслабился и переехал на диван с ногами, сбросив кеды). — Видимо, слова? — Слова? — Олег не то чтобы удивлен, но слегка озадачен, как если бы гениальный Серёжа заявил ему, что два плюс два будет пять. — С чего бы? — А разве нет? — Серёжа оборачивается, тоже озадаченный. — Я же все время тревожусь, и ты все время говоришь мне, какой я молодец, красивый, умный, самый лучший... и я тебе говорю, что я тебя люблю... — Мы друг друга любим, конечно, мы говорим друг другу «я тебя люблю» и «ты самый красивый», — Олег чуточку хмурится. — Серёж, это же очевидно, — Серёжа моргает, Олег хмурится чуть сильнее, почти уверенный, что Серёжа нарочно разыгрывает дурачка. — Подарки же. — Да ну. — Да-да. — Неправда, — Серёжа упрямо поджимает губы, и это последнее, о чем Олег собирался с ним спорить, но не отступать же. — Ты подарил мне квартиру. Мне даже не нужна квартира, я живу с тобой в пентхаусе, — напоминает Олег. — Ну и что? Я наконец-то могу себе позволить дать тебе что-то. Квартиру, машину, — Серёжа недовольно пожимает плечами. — Двадцать костюмов, ролекс, запонки ценой с мотоцикл... — Олеж, деньги для меня ничего не значат! — Знаю, — хмыкает Олег. — И цена подарков. Сам же уссываешься от радости, когда Игорь тебе киндер-сюрприз приносит, как будто не можешь себе двадцать ящиков одним звонком заказать. — Олег, ну что ты, — у Серёжи вдруг вздрагивает голос, и Олег вдруг понимает, что, может быть, разговор пошел как-то не так. — Что ты из меня делаешь какого-то... меркантильного... — Ты чего, — Олег сгребает его вместе со всеми брошюрками, притягивает рыжую голову к плечу, прижимается губами к виску. — Серёж. При чем тут это. Почему сразу меркантильность-то? — Как будто я виноват что хочу, чтобы у вас с Игорем все было! — Да почему виноват? — Если у меня самого никогда ничего не было! Даже киндер-сюрпризов! — Серёж, — Серёжа сам, кажется, не понимает, откуда такая вспышка, и начинает быстро сопеть, как будто еще чуть-чуть и заплачет, а этого им совсем не нужно. Олег гладит его по спине и целует в висок и в макушку, пока сопение не стихает, и повторяет еще раз: — Серёж, ну... — Извини, — бормочет Серёжа ему в плечо. — Да не за что. — Я что-то... — Я знаю. Серёж. У тебя правда ничего не было. — А хотелось, чтоб было, — Серёжа звучит отчаянно виновато. — И ты еще... всегда мне конфеты из подарков отдавал... — Ты им радовался больше, чем я, — Олег пожимает плечами. — А помнишь, как я всю первую неделю проревел? — Помню... — И как ты сказал, что дашь мне свои карандаши порисовать, если я перестану плакать? — Ну я не знал, что еще я могу тебе дать, — Серёжа говорит и сам фыркает, поймав себя на словах. — Опять что-то дать... — Ага. А потом, пока я рисовал, ты сидел рядом и смотрел на них так, как будто это твои дети и я принесу их в жертву. — Ну если ты ими так чиркал, блин! Еще и сжимал в кулаке... — А потом сказал, что я могу себе забрать один, если хочу. Серёжа затихает, кажется, вспоминая этот момент вместе с Олегом. Прижимается щекой к плечу, смотрит задумчиво в никуда. — Кроме фиолетового... — Кроме фиолетового, — с улыбкой подтверждает Олег. — А потом сказал, что если очень хочу, то могу и фиолетовый, тебе не жалко. — Мне было очень жалко, — хмыкает Серёжа. — По тебе было видно. Напряжение постепенно тает. Серёжа сворачивается удобно, как котенок, переплетает пальцы с пальцами свободной руки Олега (вторая занята важным — гладит его по спине). — С тобой вот зато все просто, — говорит Серёжа после долгой расслабленной паузы. — Да ну, — говорит Олег просто из принципа, потому что тут ему особо не поспорить. — Угу. Мистер «я решаю твои проблемы жестко и радикально», — Олег слабо морщится. Вот так один раз бросишь фразу на волне юношеского пафоса, а тебе потом будут припоминать до конца твоих дней. — И конфеты мне отдавал, и в драку лез, и... помнишь, как ты мне волосы тогда... Олег помнит: Серёжу с его длинными волосами, воспиталок с мелким гребешком, рев, который стоял каждый раз в спальне, басовитое «Разумовский, я тебя налысо завтра обстригу» и еще больше рева. У воспиталок не было времени расчесывать Серёжу аккуратно, у них была полная спальня девчонок, чтоб с ними возиться. А у Олега Серёжа был один. И он мог его расчесывать медленно, по прядочке, начиная от самых кончиков, как делала мама. А Серёжа болтал ногами и рассказывал что-нибудь... — О нас больше некому было заботиться, — Олег пожимает плечами, хотя, если быть честным, он начал делать это раньше. Мам, смотри, я полы помыл, пока тебя не было. Мам, там макароны на обед. Мам, ну куда ты три пакета, давай помогу. Давай помогу, Серёж. — Только ты иногда забываешь, что это должно работать в две стороны, да? — Серёжа снова трется щекой об плечо, как бы ласково, но Олег его лисью натуру знает. Втирается в доверие. — И немножечко уклоняешься от того, чтобы кто-то помог тебе. М? У них уже были эти разговоры, пусть не такими словами. И Олег признавался, выдавливая по слову и зная, что его не только не поймут, но еще и используют это против него, что не напрашиваться на помощь это тоже забота — чтобы Серёже не нужно было о нём думать, когда у него свои дела. Нет, Серёже так делать нельзя. Игорю нельзя тем более. Игорь. Олег ухватывается за возможность сменить тему. — Получается, Игорь тоже выражает любовь через помощь? — Да. Нет, — Серёжа хмурится. — Хм. Игорь всегда готов помочь. — Но еще он дарит тебе подарки, — Олег не спорит, просто указывает на очевидное. — Да... А может, прикосновения? Он же все время прикасается, — Серёжа даже перетекает из полулежачего (на Олеге) положения в сидячее и снова открывает брошюрку. Игорь действительно прикасается — поправляет одежду, треплет по волосам, обнимает. Целует. Нагло лезет ладонями в брюки или под рубашку, дышит в затылок, лижет шею (от одной мысли шея покрывается мурашками, Олег незаметно ежится). — Мне кажется, он просто тактильный человек. — Скорее, лабрадор в теле человека. — Овчарка, — Серёжа согласно хмыкает. — С другой стороны, он же сразу заявил, мол, хочу тоже готовить, чего всё один Олег. Это же помощь, получается? Олег даже не напоминает про другое, менее очевидное. Про все слова, жесты, приезды среди ночи, проверки по базам, впиханные в Серёжу завтраки и следом таблетки, всё, что заставило поверить: с Игорем можно разделить эту ответственность. — Мне кажется, он просто знает. Точнее, чувствует, что тебе нужна помощь. А мне — киндер-сюрпризы. Но ему-то самому мои смартфоны не нужны, — Серёжа невесело улыбается, и Олег его понимает. Порадовать Игоря труднее, чем Серёжу. Особенно подарками. — Время? — неуверенно предлагает Олег. — Помнишь, как он шутил, что ради нас узнал, когда у него заканчивается рабочий день? — И отпуск взял... — Серёжа вроде поддакивает, но Олег видит — он еще думает, вертятся в голове шестеренки, летают формулы, а значит, не стоит мешать гению. Серёжа молчит с минуту и снова прислоняется к плечу Олега, а ноги складывает ему на колени, свернувшись в фигуру, на которую Олегу больно смотреть. — Олеж. А когда ты понял, что он... Серёжа не заканчивает, но ему и не нужно, Олег отвечает без раздумий: — Когда он меня на кладбище свозил, посмотреть на могилку отца. Этот день, и последовавшее озарение, кристально ясное и неопровержимое, как скала, он не забудет никогда, как и фиолетовый карандаш. Серёжа кивает. Олег легонько щекочет его шею под волосами. — А ты? — Когда он рассказал... — Серёжа растерянно затихает. — Я не знаю, говорил ли он тебе. Извини. — Ничего, — быстро говорит Олег (возвращаясь к десятому пункту чек-листа здоровых отношений: ревнует, еще как). — И он нас с семьей познакомить хочет, — Олег кивает. — И помнишь еще, когда он сказал, ну, что у него раньше не было, но он нам «доверяет сделать по высшему разряду»? — Забудешь такое, — Олег невольно сглатывает, Серёжа — хихикает, как будто у самого тогда руки не тряслись. — И смартфон же всё-таки взял, — тихонько заканчивает Серёжа. Взял. Большой, неудобный, хрупкий, а главное «прослушиваемый и прослеживаемый, это блин как самому на себя маячок повесить, Олег, ну ты-то должен понимать». И даже присылает иногда фотографии своего неулыбчивого ебала и кубиков пресса. Как будто не боится совсем, что злоумышленники взломают Вместе и достанут оттуда компромат на майора Грома. Олег понимает, к чему клонит Серёжа. — Я думаю, список неполный, — подтверждает Серёжа. — Я думаю, Игорь не вписывается в эти рамки. Я думаю... я думаю, если выражать его язык любви одним словом, это будет «доверие». — И ты признался ему в любви в первый день знакомства, когда сказал, что доверяешь, что он не сольет инфу о нас с тобой в желтую прессу, — хмыкает Олег, и Серёжа тоже смеется. — Возможно. Никто вроде бы не открыл Америку, но оба они притихают, словно произошло что-то значимое. Олегу становится странно тепло и немного грустно, но с подспудной нежностью. Игорь. Такой (не) доверчивый. Так старается ради них, по-своему, на своем языке. Вот только Олег — недоверчивая псина, а точнее волчара, который отхватит пальцы, если к нему слишком близко поднести руку. И убитое выражение в глазах Игоря, когда он делает шаг навстречу, а в ответ — глухая стена, теперь кажется еще более горьким. А его обиды, когда Олег лезет что-то сделать за него... «Не доверяешь?» — «Да нет же, просто хочу помочь...» — Знаешь, в чем наша проблема? — говорит Олег задумчиво, и Серёжа вопросительно мычит. — Ни у одного из нас любовь не выражается словами. Застигнутый врасплох Серёжа всхихикивает в голос, и потом еще посмеивается беззвучно. — Ага, — бормочет, немного задыхаясь. — Именно поэтому, блин, я плачу нам с тобой за терапию. И Игорю бы платил! — Скажи ему, что это твой язык любви, и не давать тебе тратить на него деньги — это насилие, — предлагает Олег, тоже усмехаясь. — Потратить я потрачу, только он же не будет ходить, — они оба вздыхают, Серёжа немного тяжелее. — А ему бы не помешало... Уходя, Серёжа прихватывает с собой брошюру про выгорание — Олег не спрашивает, для кого. И думает, пока они едут домой, что, может быть, можно совместить приятное с полезным. Может, если рассказать Игорю, зачем он ходит в эту клинику и чего ему стоило позволить Серёже его туда записать — это будет и про доверие, и про помощь, ну, на будущее. Надо же учиться переводить эти самые языки друг другу?