мгчд: драбблы

Первый бой — два на два. На арене светло до рези в глазах, в остальном зале полумрак, зрители смешиваются в серую безликую толпу, мелькают только радужные светящиеся браслеты и палки-махалки. Толпа ревом поддерживет любимчиков. Кто-то кричит «ура майору». Чтобы поднять себе рейтинги, нужно толпе улыбнуться, посвистеть, сунув два пальца в рот, покрасоваться обнаженным торсом. Игорю жемчужно насрать. Партнера по двойке он не знает, но узнает одного из громил в двойке противника — месились пару раз в зале. Игорь берет его на себя. Как только громкий удар в блестящий металлический гонг дает начало поединку, он бросается на знакомого, как торпеда, с ног не сшибает, но заставляет потерять равновесие. Перехватывает контроль и дальше — дело за тупой силой и бешенством. Удар за ударом, не давая как следует поставить блок. Удар в гонг. Раунд. Разбегаются по разным углам, пьют воду, обтираются влажными полотенцами. Игорю тоже протягивают, но он отталкивает. Хочется всматриваться в толпу, искать там то, самое важное, но он знает — нельзя. Ускользнет, как только его заметят. Удар. Вибрирующий звон. Перерыв окончен. Второй раунд идет дольше и тяжелее, знакомый Игоря взял себя в руки, не дает так просто сбить с толку, наоборот, сам теснит к краю арены, чтобы там зажать в угол и отметелить. Игорь уходит от него раз, уходит второй. В затылке начинает знакомо покалывать, но он боится верить в удачу и не смотрит себе за спину. Всё равно — замечтавшись, пропускает удар, от которого пол и потолок меняются местами. Подскакивает на ноги, прописывает громиле пяткой в челюсть, вызвав восхищенный стон у толпы. После этого работает по корпусу, как будто механически колотит боксерскую грушу. Под натиском громила постепенно сдает. Удар. Раунд. Игорь боится обернуться, не знает, что хуже: не увидеть ничего или столкнуться взглядами и спугнуть, оборвав встречу за считанные секунды. Едва не пропускает конец перерыва, получает пару тяжелых ударов по ребрам и один в голову — от такого можно бы и упасть, но он не может. Нельзя. Теперь, когда крючок заброшен, нужно стоять до последнего. Третий раунд — ничья. За двойкой Игоря две победы из трех, комментатор объявляет: следующий раунд — между товарищами по двойке, делайте ставки, только один унесет с арены выигрыш за четверых. Это вранье для интереса публики, все четверо получат деньги за выход на арену, победитель — чуть больше. Игорю насрать на деньги. Его партнеру — нет: после удара в гонг он срывается на него, как бешеный, молотит кулаками по телу, по лицу — Игорь инстинктивно отворачивается, потом перестает. Пусть будет котлета вместо ебала, кого он этим удивит. Важнее чувствовать на себе тяжелый взгляд. Он то сверлит затылок, то давит между лопатками, то пропадает, и тогда невыносимо хочется обернуться и посмотреть. Игорь не поддается, но и думать о чем-то другом не может. Пропускает удар за ударом; в толпе недовольно свистят, соперник сбавляет темп, шевелит губами, как будто пытается что-то сказать. Дать совет? Игорь все равно не слышит за этим свистом и звоном в ушах. Удар, еще удар. Звон гонга. Конец раунда. Игнат отсчитывает стопку денег, придвигает её по столу одним пальцем и складывает руки на животе. — Пересчитывать будешь? Игорь не будет. Игорь и про деньги почти забыл. Сгребает, засовывает в карманы, скомкав как получится — Игнат отчетливо морщится, потом вздыхает. — Вот еще что, Игорёк. Ты на бои мои... больше не ходи, пожалуйста. Только без вот этого твоего! Не агрессируй, родной, на тебя тут есть кому агрессировать в ответ, ага? — сразу вскидывает ладони, защищаясь, трусливый хомяк. Игорь не агрессирует, но зубами скрипит. — Почему это? — Сдавать стал. Зрителям не нравится, что на арене ты ни рыба ни мясо. Ставки падают, начинается фаворитизм. Не дело это, для бизнеса плохо, — Игнат шпарит уверенно, но глазки бегают, а Игорь его продажную шкуру знает и прижимается ладонями к столу, нависая. — Правду говори, а то хуже будет. — Игорёк... — В участок хочешь поехать, мразь? Ты не смотри, что отстранен, я ж устрою. Прямо сюда карету подгонят, у меня на быстром наборе всё. — Кого ты пугаешь? Кого ты пугаешь, Игорёк? Я участков твоих изнутри не видел? Забыл, как нас папка твой в камеру запирал, чтоб подумали над поведением? — Игорь немного отстраняется и убирает ладони со стола. Игнат редко говорит с ним серьезным тоном, он и сейчас улыбается хитро, но взгляд у него усталый и прямой. — Я правду говорю. Ты плох, Игорёк, очень плох. Ты туда не драться выходишь, а себя убивать. Мне такое смотреть не нравится, некрасиво. Если голову в порядок приведешь, тогда снова поговорим. Игорь кивает, медленно начиная понимать. — Он на тебя надавил? — Игнат моргает, хорошо прикидываясь, что не понимает. — Угрожал? Или заплатил? Ты мне долю сейчас с его денег отсчитываешь? — Игорёк, ты бы шел домой, отлежался... — Ты от вопроса не уходи! — Давишь тут пока только ты! Вот что, родной, захочешь поговорить как тип с типом — приходи ко мне на чай. Вежливо, с тортиком, как в старые добрые. А сейчас до свидания. Игорь выходит, хлопнув дверью. В тупичке пустого коридора прислоняется лбом к холодному окну, замазанному краской, лезет в наброшенную на плечи кожанку за сигаретами. Сигарета липнет к разбитой губе, дышится с трудом, один глаз почти не открывается. Дым поднимается струйкой и разъедает слизистую, заставляя чаще моргать. Он снова чувствует взгляд спиной и через силу заставляет себя не ежиться. Спецназ, мать его — пройти бесшумно по абсолютно пустому коридору. — Понравилось? — спрашивает хрипло (знает, что если не заговорит первым, он так и уйдет молча, а он жалок, да, жалок и готов цепляться за каждую возможность продлить встречу). — Знаю, могло быть лучше. Но я остался без постоянного партнера по спаррингам. Теряю форму. Видишь, это по сути твоя вина. Раньше можно было надеяться на остроумный ответ и короткую перепалку, но в последнее время даже этого Игорь не может добиться. Только давящее молчание и смутно различимый в отражении темный силуэт. — Хочешь со мной покурить? — качает головой. У Игоря внутри вскипает желчь, мерзко горчит на языке, и злой вопрос вырывается непроизвольно: — Что, меня подсадил, а сам бросил? — Я тебя не подсаживал. Ты сам начал. Игорю хочется закрыть глаза и заплакать, настолько он отвык от этого мягкого голоса. И вся злость разом вытекает, остается только бессильный внутренний скулеж. — Начал, — говорит еле слышным шепотом. — Потому что по тебе, еблану, скучал. — Извини. Игорь мотает головой и тут же морщится: от резкого движения голова раскалывается, а желчь уже не метафорическая просится наружу. Видимо, со спины это тоже заметно, потому что через мгновение Игорь чувствует уже не взгляд, а теплое дыхание на затылке и тепло ладоней совсем рядом с талией — как будто хотел придержать и в последний момент испугался прикоснуться. Хочется от этого заныть на одной ноте, умоляя: потрогай, хотя бы так, я с ума схожу, неужели не видно? — Тебе нужно к врачу. Выглядишь ужасно, — Игорь снова мотает головой. Никаких врачей. Врачи — враги. Врачи запрут его в стационар и будут задавать неудобные вопросы, знаем, проходили. — Я в порядке. Буду в порядке, — обещает он, всеми силами удерживаясь от того, чтобы откинуться назад и позволить себя поймать. Потому что знает: не поймает. Уйдет. А переживать падение на доверие с приземлением на бетонный пол он сейчас не готов. — Не в порядке. У тебя сотрясение. — Нет. — Да. — Это мелочи. — Это не мелочи. Твоя умная голова нужна стране, а ты так беспощадно бьешься ей о чужие кулаки. Это вызывает у Игоря искреннюю улыбку: первую за день, а может и за год. — Если ты так обо мне печешься, почему бы тебе не заняться этим самому? Раньше у тебя неплохо получалось. Он зря это сказал, он знает, и снова почти скулит, потому что тепло пропадает. Игорь моргает часто, чтобы не заплакать позорно, тупо таращится на подоконник. Он выронил сигарету и накапал слюной, пока его мутило. Какая мерзость. — Помнишь, ты заставил меня пойти к гастроэнтерологу. Я до тебя даже не думал, что есть такой врач. — Это было давно. В другой жизни. — Всего год прошел. — Дело не в этом, Игорь, ты это знаешь, — Игорь знает, и все равно цепляется за дурацкую надежду. — Я больше не буду этим заниматься. Запишись к врачу сам, ты взрослый мальчик, ты справишься. Не справлюсь, думает Игорь. Не справляюсь нихуя, неужели по мне не видно. — Обойдусь, — голос садится до шепота от невыплаканного. — Мне не нужно, чтоб ты меня по врачам водил. Мне бы только... блядь, видеться с тобой где-то, кроме этого сраного зала. Молчит. Игорь жмурится, вдавливает в подоконник кулак, стискивает зубы. Бесится так, что еще чуть-чуть и все тело сведет судорогой и поставит на мостик, как у тех ребят, которых он видел в дурке. — Олег, — позвать по имени как назвать вслух медведя перед охотой, кажется чем-то запретным и пугающим. — Пожалуйста. Ладно, хорошо. Я урод и я перед тобой виноват. Я знаю, — Олег не спорит, это одновременно убивает и вызывает облегчение (спорят все, кроме него). — Хорошо, ты меня бросил. Имеешь право. Но Серого-то за что? Он точно никак тебя не подставлял, а от него ты тоже морозишься. А он ведь мучается. Ему знаешь как херово. Он таблетки эти свои глушит и все равно плачет почти каждый день. И он даже не знает, что тебя можно тут поймать, — Игорь мог бы сказать, но не хочет. Сам не знает, почему. Не хочет, чтобы Сережа спугнул Олега, устроив сцену посреди бойцовского клуба? Не хочет делиться? Не хочет, чтобы Сережа не поверил, чтобы сказал я даже не буду проверять, я знаю, что его там нет? Серёжа часто отказывается верить в самые банальные вещи. — Поедем к нему, — просит Игорь хрипло. — Прямо сейчас. Вы поговорите и помиритесь, а я, если хочешь, вообще больше никогда не буду вам мешать. Молчит. — Поехали. Я вызову такси. Олег, ну ё-моё, год прошел, сколько можно. Молчит. Еще молчит. Потом говорит еле слышно: — Вызывай. — Сейчас, — Игоря шибает волной нервного возбуждения, он ищет по всем карманам телефон, тыкает в кнопки. — Сейчас... приедем и ты с ним поговоришь... — Тебе нужно к врачу. Ты сейчас упадешь. — Нет. Все нормально, — черта с два он переключится на разговоры про больницу сейчас. — Ладно. Ты иди, я присоединюсь. Игорю страшно отпустить его даже на минуту, но когда он оборачивается, Олега уже снова нет рядом — исчезает, беззвучный и быстрый, как ебучий джинн. Игорь сидит в машине долго, открыв пассажирскую дверь и гипнотизируя взглядом выход из спортзала. Пытается курить, но сигареты не держатся в дрожащих пальцах. В глазах пляшут черные точки. Каждые пять минут бородатый таксист хмуро говорит, что они простаивают зря. Сначала Игорь просил «еще немного подождать», потом стал просто доставать из карманов мятые купюры и бросать на передние сидения. — Скоро поедем, — повторяет он, как заклинание. — Он сейчас закончит с делами и выйдет к нам. Потом помнит кусками: как блюет на асфальт возле машины, как смотрит в потолок, пока под ним мерно вибрирует сидение авто, как его трясут за плечо чужие грубые руки. Приходит в себя уже в лифте башни. Не понятно, как его пропустила охрана, учитывая, что он пахнет рвотой, потом и всеми ароматами Апрашки, а выглядит еще хуже, чем пахнет. В карманах пусто. Вот мразь. Не дождался Олега, еще и обчистил. Серёжа тихо ахает, когда его видит, тянет за руку в ванную, плещет в лицо водой, смывая с щек и подбородка подсохшую кровь и разводы блевотины. Он красивый сегодня: бледный и во всем черном, пижама, халат, даже резинка в волосах. Похож на большую ворону, застрявшую в теле человека. — Напился и подрался? — тихо спрашивает он, когда они садятся в гостиной, обложив Игоря пакетами со льдом. Игорь пожимает плечами: то ли да, то ли нет. Врать не хочется. Объяснять правду тоже. Серёжа кивает. Глаза у него припухшие, красные. — Понимаю. Я пью с десяти утра. Никто в офисе деликатно не обращал на это внимания, — он улыбается тонко и грустно. — Мы с тобой просто две развалины, да? На это Игорь искренне кивает. По сторонам старается не смотреть, в этой комнате слишком много от Олега, который не пришел. Книги на полках, плакаты на стенах под стеклом. Фотографии: несколько ярких детских и юношеских и одна большая, серьезная, черно-белая, в стильной черной рамке. Смотрит неотрывно со стены. Сверлит взглядом. — Есть какие-то новости? — спрашивает Серёжа. — Про... убийство. Подозреваемые или... хоть что-то? Игорь заторможенно качает головой. — Нет, — он не уверен, про какое дело говорит Серёжа, но это в любом случае не важно. — Я же отстранен. — Знаю. Я просто подумал, что если что-то найдут, тебе-то скажут... — он затихает, не закончив мысль. — Ладно... останешься сегодня? Такой день... не хочется быть одному... — Ладно. — Спасибо. Постелить тебе тут или в гостевой? — Поближе к сортиру, меня тошнит. — Понимаю, — Серёжа коротко смеется. Замечает что-то, видимо, слишком явно Игорь отворачивается от той стены, и вздыхает, посмотрев прямо на портрет: — Да-да, я в курсе. Пора бы снять. Но я не могу. Рука не поднимается, так я хотя бы сохраняю иллюзию, что он рядом, знаешь? Игорь кивает. — Тебе бы снова к врачу, — отмечает Серёжа перед тем, как выключить в спальне свет. — Выглядишь почти так же плохо, как год назад. — Обязательно, — обещает Игорь, просто чтобы его оставили в покое. Ночью ворочается, думает: вряд ли зал Бустера единственный, где появляется Олег. Если Игнат не будет пускать его в свой, он просто обойдет все остальные, и рано или поздно они встретятся снова, и на этот раз он сможет уговорить его вернуться. Голова зверски болит, но он игнорирует боль — научился игнорировать многое за этот год, — и засыпает, чтобы во сне видеть неуловимого Олега, ускользающего от его руки.