Обручился с обречённым

Глеб молча выслушал горячий призыв Славы делать с ним все, что заблагорассудится, и задумался. На этот раз пауза длилась не так долго — он, казалось, уже принял какое-то решение внутри себя, и сейчас просто собирался с мыслями, чтобы его озвучить. — Я хочу увезти тебя отсюда, — сказал наконец Глеб, глядя на него с пугающей серьезностью. — Хочу, чтобы мы вместе уехали в Питер. Ты когда-нибудь был в Питере? Слава отрицательно покачал головой. — А ты? — Да, и это было просто охуительно, — лицо у Глеба приобрело мечтательное выражение. — Это был лучший месяц в моей жизни. Ну, не считая, разумеется, того, когда я встретил тебя. Знал бы ты как там красиво… Хочу показать тебе всю эту красоту. Будем гулять по каналам, съездим на Финский залив, а еще на острова… Этот город, он… Он такой странный, свободный, дикий… — Как ты? — перебил его Слава. — Ну типа… Ты сразу, как только ступишь на эту землю, почувствуешь тот самый непередаваемый вайб, который невозможно описать словами. И сразу поймёшь, с первых секунд, твоё это или не твоё. Я уверен, что Питер — это твоё. Потому что это моё на все сто процентов, а значит и твоё тоже. Тебе там понравится. Я уверен. Мы с тобой уедем вместе и будем там жить. Глеб сказал это так уверенно, словно отъезд действительно очень скоро произойдет, а Слава смотрел на него во все глаза и ушам своим не верил. Неужели он это серьезно? Такой быстрый переход от воспоминаний о сексуальных приключениях прошлого в виде групповух под наркотой до общих планов на будущее. Значит действительно помогло? Случившийся между ними секс заставил Глеба воспринимать их отношения иначе? — Ты правда этого хочешь? — спросил Слава робко. — Вот так просто взять и… Уехать? — Да! Ничего и никогда так сильно не хотел. Уедем вдвоем, снимем комнату, заведем собаку. Ты любишь собак? — Ээ, да, но кошек бо… — не успел Слава договорить, как Глеб спросил строго, переведя на него испытывающий взгляд: — Ответь честно. Тебя что-нибудь держит в Москве? — Нет. Ничего. Абсолютно, — Слава представил мысленно, какого это будет — все бросить, и понял, что ему, по сути, и нечего будет бросать. Шарага, в которую он только что поступил, временная работа — ничто из этого не могло его удержать, оно и гроша ломаного не стоило. Про семью, вернее, про маму не за чем думать. Она даже не знает, где он и, по ходу, её это не шибко интересует. Глеб, одно только его слово перевешивало все остальное, то немногое, что было в его жизни. Это было бесценно, это было значимо, он и был вся его жизнь. — Нет, меня не держит в Москве абсолютно ничего, — повторил Слава, стараясь, чтобы эти слова не прозвучали слишком уж обреченно. — Но мне бы хотелось уехать куда-нибудь, где потеплее, надоела эта серость и холод. Сейчас лето кончится и погнали — слякоть, сырость, сопли. Давай лучше уедем… ну… В Крым, например? Ты знаешь, как там красиво? Какая там природа — море, деревья… — А ты там был или судишь по картинке в интернете? — спросил Глеб, с улыбкой глядя на его внезапно открывшийся энтузиазм. — Был. Только совсем маленьким. В детстве. Но я запомнил! — этот единственный свой отдых на море Слава действительно запомнил — он остался для него символом Эдема, беззаботного, солнечного, радостного детства. Самые приятные воспоминания, единственное светлое пятно, тот самый опыт, который он хотел бы повторить. — Там большую часть года тепло, — продолжил рассуждать Слава. — И не нужно будет тратиться на теплый шмот, мы не будем простужаться и болеть. А еще там можно снять комнату в доме у какой-нибудь бабули, найти работу в ресторане на набережной и завести кошку. Ты знаешь, я кошек все-таки больше собак люблю. И фрукты там растут прямо на деревьях, такие вкусные, каких в твоём Питере и близко нет. И воздух такой… Ну, не передать. Солнечный, хвоя, нагретая на солнце. Ну и красиво очень. Тебе там понравится. — Нет, лучше Питер, и я сейчас объясню почему, — Глеб перевернутся на живот, чтобы удобнее было смотреть в глаза лежащему на подушках Славе. — Нет, Крым! — Слава не собирался сдаваться — у него тоже имелся длинный список аргументов. Внезапно мысль о том, чтобы уехать с Глебом начала казаться ему вполне реальной, он даже мысленно начал паковать чемоданы. Хотя чего там паковать? Им двоим собраться — только подпоясаться. Еще какое-то время они спорили, куда им все-таки стоит поехать — в Питер или Крым, кого завести — кошку или собаку, расписывали друг другу все прелести того или иного выбора, все преимущества, атаковали друг друга аргументами. И им было так хорошо от этого спора, такое тепло разливалось в груди — ведь своими словами они словно бы подтверждали, что оно, это будущее, у них есть, и что оно у них, несмотря ни на что, общее. Вот оно, уже вырисовывается в туманных мечтах. Они описывают его, называют, и он приобретает очертания чего-то возможного, реально осуществимого. Где-то в глубине души просыпается вера — они действительно могут, если захотят, почему бы и нет? Все от них зависит, а они очень этого хотят, значит, очень сильно постараются — осталось только решить куда, и это единственная проблема, и она даже приятная. Вот когда они убедят друг друга, решат окончательно — дело останется за малым. Уехать. На встречу новой жизни — вместе, вдвоем. — Я боюсь только одного, — Глеб вдруг резко оборвал их мечтания. — Что со мной тебя ничего хорошего не ждет. Нигде, куда бы мы не уехали. И тем более, если не уедем. Свет, который сиял на его лице, когда он говорил об их будущем, словно по мановению волшебной палочки, погас. — Я сам скатываюсь на дно и тебя за собой утяну. — Это не правда, — прошептал Слава и потянулся к нему за поцелуем. Ему немедленно нужно было его утешить, вселить уверенность. — Я только с тобой и смогу быть по-настоящему счастлив. И я всегда хочу быть с тобой — неважно, где и как. Пообещай, что никогда меня не бросишь. — Я просто не смогу тебя бросить, — признался Глеб. — Мне кажется… Ты мне… Нет, не нравишься, тут другое слово. Мне кажется, я… Правда люблю тебя. Вот. Прости. — За любовь прощения не просят, — улыбнулся Слава. Он расцвел, засветился по-настоящему, услышав наконец признание. Именно этого он и добивался, утягивая Глеба в постель. — Повтори еще раз, — попросил он. — Повтори, что любишь меня. — Люблю. Люблю тебя бесконечно. Ты мой любимый, родной, единственный, — шептал Глеб, покрывая его лицо поцелуями и поглаживая ладонью по выступающим ребрам. У него уже стоял, впрочем, у Славы стоял тоже, и он вздрогнул от прикосновения пальцев Глеба к его члену. Тот начал медленно, оттягивая, двигать по нему ладонью. — Ты, кажется, сказал только что, что тебе неважно, где быть со мной, так? — напомнил Глеб, целуя его шею и сжимая член у основания уже чуть сильнее. Слава в ответ промычал что-то согласно-невнятное, откидывая голову на подушку, чтобы Глебу было удобнее его целовать. — Значит и Питер… На Питер ты тоже уже согласен? — прошептал Глеб. Он развёл ему ноги и снова проник внутрь пальцами, запуская импульсы и вспышки по всему телу. Неожиданно для самого себя Слава услышал стоны — свои стоны, свой голос, но совершенно на него на похожий. Такой откровенный, полный нетерпения и жажды, совершенно неприличные стоны и всхлипы. — Как бы да, но… — Слава из последних сил собрался, хмыкнул, запуская пальцы в его волосы — Глеб к этому времени уже опустился ниже, целовал низ живота и внутреннюю сторону бёдер. — Лучше Крым. Я в этом холоде и бесконечных дождях в твоём Питере не выживу. — Какая разница, какая погода, если я не буду выпускать тебя из кровати, — проведя языком по его члену, Глеб ухватил его за бёдра и резко, одним движением перевернул на живот. Лёг сверху и начал целовать — от макушки по позвонкам вниз. — Хороший аргумент, — Слава простонал, прогибая спину под его поцелуями, готовясь снова принять его в себя, но тут Глеб остановился. — Я кое-что придумал, — сказал он. — Кое-что получше парных татуировок. — Да? И что же это? — Слава несказанно обрадовался тому, что Глеб не забыл о его навязчивом желании сделать что-то, что бы объединило их. И не просто объединило — связало до конца. Нечто такое же вечное, как загнанные под кожу чернила. — Кое-что, — Глеб толкнулся вперёд с тихим, сдавленным стоном. — Но потом… Сначала трахну тебя. Он взял его за волосы, которые закрывали лицо, оттянул их назад, заставив Славу приподнять голову так, чтобы его взгляд оказалась устремлен в зеркало. — Смотри, — прошептал Глеб ему на ухо и провел языком по выгнувшейся шее. — Полюбуйся, мой сладкий. И Слава смотрел — не отводил взгляд до самого конца, и не только потому что Глеб не позволял ему опустить голову. Его завораживала эта картина — его собственное лицо, искажённое страстью и страданием. Страданием — потому что Глеб от облизываний перешёл к довольно ощутимым укусам. В азарте жадного и горячего секса он двигался все быстрее, зубы его смыкались на шее все жёстче. Одной рукой он продолжал удерживать его за волосы, а вторая скользнула на шею — он немного придушивал его каждый раз, когда толкался вперёд, проникал глубже в его тело. Время от времени он что-то Славе шептал — о том, как ему кайфово с того, что Слава теперь принадлежит ему, как ему нравится его трахать и то, что он такой — сладкий, податливый и нежный. Взгляд у него при этом был совершенно дикий, пот капал со лба — если бы Слава сам не был так сильно возбуждён в этот момент, его определённо насторожил бы этот маньячный вид его свежеиспеченного любовника. Но он и сам выглядел не лучше — глаза блестят нездоровым блеском, взгляд совершенно отлетевший, щеки горят, шея покрыта красными пятнами от укусов-поцелуев. Он, кажется, кончил, а может и не раз — все это, в сущности, было неважно, так как весь процесс приносил столько крышесносного удовольствия, столько долгожданного единения, что Славе хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Но как бы он не хотел длить их близость, в какой-то момент он начал реально уставать. А вот Глеб, казалось, не устал ни капли и готов заниматься этим ещё долго. В тот момент, когда Славе показалось, что сейчас они, по крайней мере, сделают паузу, чтобы немного передохнуть, Глеб, как оказалось, просто решил поменять позу — перевернул его, обессилившего, на спину, приподнял одну ногу, к себе бедро закинул. — Мы можем… Чуть притормозить? — взмолился Слава. Спиной он почувствовал, что простыни под ними уже мокрые от пота. — Конечно. Глеб отстранился и сел перед ним на колени. — Ты говори, если что. Я просто… Могу увлечься, если меня не останавливать. Он наклонил голову и поцеловал его колено, провел ладонью по бедру неожиданно нежно. — С тобой пиздец как сложно тормозить. Я так долго этого хотел… С того дня, когда впервые увидел, мечтал как следует тебя выебать. — Ты хотел еще кое-то сделать, — напомнил ему Слава, пытаясь отдышаться. Его грудь тяжело вздымалась, по телу пробегала мелкая дрожь — все это определённо было слишком много для первого раза. — Ну ты сказал, что есть что-то лучше, чем парные татуировки, и… — А, — Глеб убрал волосы с лица резким жестом. — Точно! Сейчас. Он в ту же секунду подорвался с кровати и исчез в темном коридоре. — И что же это? — Слава приподнялся на локтях, глядя на темный проем двери. Ему стало не по себе сразу же, едва он остался один — в этой пустой, тихой, чужой квартире, полностью погружённой в полумрак за исключением маленького ночника, находиться было все-таки странно. — А ты не испугаешься? — раздался приближающийся голос Глеба. — Чего я должен испугаться? Глеб запрыгнул обратно на кровать, протянул к нему руку. В следующую секунду холодный металл прижался к его коже на шее. Нервно сглотнув, Слава уставился на Глеба, который в свою очередь пялился на него своими широко раскрытыми, лихорадочно блестящими глазами. — Уже страшно? — спросил Глеб, нервно облизав пересохшие губы. — Не, — рассеянно ответил Слава, глядя ему в глаза, которые превратились в огромные, черные болты. На самом деле холод лезвия было даже приятно ощущать на горячей, искусанной коже. — Ты совсем что ли ничего не боишься? — хмыкнул Глеб, недоверчиво взглядываясь в его лицо. — Скорее я просто очень сильно объебался, — Слава пожал плечами. — А если я больной на голову психопат, который заманивает хорошеньких мальчиков в чужие квартиры и режет их на шашлыки? — Глеб не сдавался в своём желании его хоть немного напугать. — Ну давай, — Слава засмеялся, хватая Глеба за запястье. Но, вместо того, что отвести его руку, прижал к себе лезвие сильнее. — Хотел бы меня прирезать, уже давно прирезал бы, чего ждал? — Может я сначала хотел тебя потрахать? — Глеб наклонился и жадно его поцеловал. — Думаю теперь можно и приступать к расправе. — Думаю, ты захочешь еще. — А потом еще. И еще. И еще, — Глеб целовал его после каждой фразы. Слава приоткрыл губы и подался навстречу, предполагая, что Глеб захочет продолжить заниматься сексом, возможно, уже с участием странных игр с ножом, но тот отстранился. — Дай руку, — сказал он. — Зачем? — и, прежде, чем Слава понял, что вообще происходит, Глеб взял его за запястье, вывернул так, чтобы ладонь была наверху, и полоснул по ней ножом. — Ай, — Слава вырвал у него руку и прижал к груди, сжав ладонь в кулак. — Ты чего делаешь? Глеб молча поднял свою руку, перевернул ладонью вверх — снова блеснул металл, как молния в полумраке спальни, и на простынь упало несколько алых капель. Отбросив нож, он схватил Славу за запястье, притянул его руку к своей и соединил их ладони. Подождал пару минут — он смотрел на их сплетенные пальцы с торжественным видом, Слава со сложной смесью удивления и ужаса. — Теперь мы смешали нашу кровь, — глаза у Глеба горели от неестественного возбуждения. Между сплетенных пальцев виднелись следы крови. — Это древняя цыганская клятва. Того, кто нарушит ее, ждут страшные мучения и смерть. Ты хотел чего-то вечного? Теперь мы с тобой повязаны навечно. Ничто не сможет разлучить нас, потому что в тебе течёт моя кровь, а во мне твоя. Как зачарованный Слава смотрел на их соединенные руки, на стекающую с них кровь. Он проникся важностью мрачного обряда, по спине побежали мурашки — это покруче, чем свадебная клятва, и уж точно серьёзнее парных татух. — Мы заляпали постельное белье, — прошептал он, как будто это было важным после того, как они уже разгромили ванную. Как будто что-то вообще могло быть важным после того, как Глеб произнес эту клятву. — Похуй, — Глеб сильнее сжал его руку. — Клянешься, что будешь со мной вечно? В горле у Славы пересохло — он потряс головой, соглашаясь на все, подписываясь под любые авантюры. Глеб наклонился к их сомкнутым рукам, провел языком по запястью Славы, с которого стекала тонкая струйка крови, затем прильнул к его губам, принеся с собой солоновато-терпкий вкус. Голова у Славы закружилась, его повело — до этого, пока они трахались, он ощущал себя как в самой горячей порнушке, потом следовали любовные признание — словно в сладком романтическом фильме, а сейчас, похоже, настала пора ебаного психологического триллера. Он упал на спину, на мягкий матрас, но ощущалось это как полёт в бездну. Ему было не страшно — он крепко держался за Глеба, уверенно обхватил его раненой рукой — на спине и на шее останутся кровавые следы, да и похуй. Глеб снова внутри его, и это так горячо, так сладко и так правильно, и Слава уже привычно прогибает спину, толкаясь ему навстречу бёдрами. На этот раз после секса они на какое-то время вырубились — по крайней мере, Слава вырубился точно. Это был неглубокий, беспокойный сон, и очень скоро Слава проснулся от тянущей боли в руке. Открыв глаза, он заметил, что вокруг нее натекло уже немало крови. Посмотрел на ладонь — даже в тусклом свете ночника было заметно, что рана достаточно глубокая. Глеба в погруженной в полумрак комнате не было. В зеркальном шкафу напротив кровати только его собственная тень. Слава встал, кое-как натянул одной рукой трусы, чтобы не расхаживать совсем уж голым, и вышел в коридор. Он понятия не имел, куда мог деться Глеб, что взбрело в его дурную голову. Кое-как добрался до ванной, в которой до сих пор горел свет, заглянул туда — Глеба там не было, и Слава застыл в недоумении в коридоре, гадая куда он мог испариться. Тут его взгляд зацепился за еле различимые глазу капельки крови на светлом паркете, которые вели в одну из закрытых комнат. Слава пошел по ним, толкнул дверь — за ней было что-то вроде кабинета. Массивный стол из тяжёлого дуба, большую часть которого занимал широкий «маковский» монитор, по бокам стеллажи с книгами, альбомами и фотокарточками в рамках. Оглядев комнату, Слава хотел было уже возвращаться в коридор, но тут из-под столешницы показалась лохматая голова Глеба. — Ты чего там делаешь? — Слава подошел ближе, заглянул за стол. Глеб сидел на полу перед распахнутой дверцей небольшой тумбочки и с озабоченным видом что-то там вертел. На появление Славы он не особо отреагировал, продолжая сосредоточенно заниматься своим загадочным делом. Слава подошел еще ближе, присел рядом на корточки. В глубине тумбы стоял сейф, и Глеб раз за разом набирал какой-то код, но он каждый раз не срабатывал. В отчаянии Глеб ударил кулаком по железному ящику. — У тебя кровь, — сказал тихо Слава, когда увидел на сейфе отпечатки. — У меня тоже… Очень сильно. Давай найдем аптечку или что-то вроде того, потому что она не останавливается. Порез большой. — Ага, сейчас, — но Глеб даже не оторвал взгляда от кнопок, которые он беспорядочно жал. — Когда закончу… — Ты знаешь пароль? — спросил Слава, глядя на его бессмысленную борьбу. — Нет, но должен догадаться. Что-то типа цифр дней рождений близких людей или какая-нибудь подобная хуета. Главное подобрать нужную комбинацию. Но комбинация, видимо, не складывалась, и Глеб снова в отчаянии ударил по сейфу кулаком. — Ну почему, блять, — выругался он сквозь зубы. — Почему, сука… Понаблюдав еще немного за его попытками, Слава встал и самостоятельно отправился на поиски перекиси водорода. Но, когда он уже шел по коридору к лестнице вниз — он решил, что аптечка, скорее всего, находится на кухне — его внимание привлек страшный смайлик на одной из дверей. Кривая рожица с глазами-пуговицами и надпись «no entry». Он все-таки дошёл до конца коридора — там действительно была лестница, которая вела вниз, в полную темноту. Слава присел, ухватившись свободной рукой за перила — было страшно свалиться с этой лестницы в темноте, оступившись, и он решил не предпринимать рисковых вылазок, а дождаться, когда Глеб очнется от своих навязчивых попыток совладать с сейфом. Он пошёл обратно, рассчитывая посмотреть на то, как обстоят дела у Глеба, но его взгляд снова зацепился за смайлик. Толкнул на пробу дверь, полагая, что она заперта, но она неожиданно распахнулась, продемонстрировав свое содержимое. Светлая, большая комната, узкая кровать, диван-книжка, в углу стол, над ним полка с книгами и учебниками. Сомнений быть не могло — это комната Глеба. Та самая, из которой его изгнали. Слава зашел, не помня о том, что Глеб категорически отказывался ее показывать — ему жуть как хотелось на неё посмотреть. В комнате было очень чисто, но кое-какие вещи лежали небрежно — учебники на столе неровной стопкой, книга страницами вниз на прикроватной тумбочке, на мягком кресле висит пиджак, сверху накинуты домашние штаны и майка. Словно тот, кто жил в этой комнате, в какой-то момент просто растворился в воздухе, исчез, а те, кто еще живут в квартире, оставили все, как было при нем. Это производило странное впечатление — словно они все ещё ждут его возвращения. И все это время надежда не покидала их настолько, что они даже книгу оставили на той же странице, на которой ее оставил Глеб. Словно он вот-вот вернется, зайдет в свою светлую, еще немного по-детски обставленную комнату, вытянется на диване, возьмет книгу и продолжит ее читать. — Эй? Ты что здесь забыл? — Слава вздрогнул от неожиданно грубого окрика Глеба. Он повернул голову — тот стоял на пороге. Волосы спутанные, глаза бешеные, следы крови на руке. — Я искал аптечку, — ответил Слава, переводя взгляд на висящие на стенах фотографии — там Глеб запечатлён плюс-минус его ровесником. Слава впился в его радостное лицо с открытой улыбкой. Он другой. Он совершенно другой человек — даже внешне не похож на стоящего перед ним озлобившегося, мрачного Глеба с красноватыми белками широко распахнутых глаз. И дело не в том, что он повзрослел, осунулся, волосы отрастил или похудел — дело в том, что он полностью изменился внутренне. — А какого хера ты ее тут искал? — возмутился реальный Глеб, стоящий на пороге. Он так и застыл у двери — не хочет входить, догадался Слава. — Но я же не знал, — растерялся Слава. — Где мне прикажешь ее искать? Я не знаю, где у вас тут че лежит. Он не ожидал, что Глеб настолько разозлится на то, что Слава всего лишь зайдет в его старую комнату. Глеб набрал в легкие побольше воздуха — чтобы отчитать его, видимо, но тут внизу, где-то вдалеке, но очень явственно, раздался стук. Они оба это услышали. Глеб сразу же насторожился. — Что это? — Слава тоже напрягся. — Ты слышал? — Тихо, — оборвал его Глеб. Он сосредоточился, весь превратился в слух. Но тут внизу довольно громко хлопнула дверь, и все стало совершенно очевидно. «Призраки», — пронеслось в голове у Славы, и он замер, парализованный ужасом. — Валим, — бросил Глеб и схватил его за руку. За ту самую, на которой зияла свежая рана. — Ай, больно, сука, — Слава вырвал у него руку, отшатнулся, а Глеб застыл в ужасе, прислушиваясь. Внизу раздались голоса. — Ебаный в рот, валим быстрее, — Глеб исчез в темному коридоре, а Слава поспешил за ним. Последовав его примеру, он не стал одеваться — подхватил разбросанные шмотки, кеды в руки и вперед — к выходу. Когда Глеб громыхнул ключами, послышались шаги на лестнице. — Кто здесь? — раздался звонкий женский голос. — Тут есть кто-нибудь? — Не ходи, не поднимайся! — раздался приказ — это был мужской голос. — Я сейчас полицию вызову! — Нет, не нужно! — шаги ускорились, они звучали все ближе. — Глеб, сынок! Это ты? — Съебываем скорее, — Глеб вытолкнул Славу, которого этот окрик заставил замереть на пороге. Они вылетели на лестничную площадку, и вот уже там начали одеваться. Оба выиграли бы чемпионат мира по скоростному одеванию — они сделали это быстрее, чем догорела бы спичка. Потом побежали по лестнице вниз — когда они летели мимо той самой квартиры, замок снова щелкнул, дверь распахнулась, но они были уже далеко, как минимум на два пролета ниже. Глеб старался держаться подальше от перил, рукой за них не брался — очевидно не хотел, чтобы его сверху заметили, и Слава делал так же. В спины им несся окрик, который эхом бился о стены подъезда. Женщина звала Глеба, просила остановиться — но куда там. Он мчался быстрее ветра. Оба вылетели из подъезда, перед этим едва не впечатавшись на полном ходу в железную дверь, и побежали по пустому, хорошо освещаемому фонарями двору. — Стой, я больше не могу, — Слава резко затормозил, согнулся пополам, тяжело дыша. Эта бешеная гонка на страхе, на чистом адреналине, казалось, выбила все наркотики из его нервной системы, и силы разом оставили его. Он не смог бы сделать больше ни шага, пусть его ловят и сажают в тюрьму за вторжение в частную собственность. — Давай, еще немного, — Глеб схватил его за руку и безжалостно протащил вперед еще на несколько метров, туда, где начиналась темная зона, где обрывался круг света от фонаря. Там они присели прямо на пыльную, примятую траву, спрятавшись за криво припаркованным огромным внедорожником. — Какого хера они нагрянули, блять, — Глеб сразу же полез в карман за сигаретами. — Я хотел хотя бы вещи теплые забрать, раз уж они все остальное от меня попрятали. Он прикурил, перевел взгляд на Славу, который тяжело дышал. — Ни денег, ни ювелирки, — он усмехнулся. — Научены горьким опытом, ничего в квартире не хранят. Я все обыскал, все! Вот только сейф ебучий, сука, только он… Дверь подъезда с грохотом распахнулась, и оттуда выбежала женщина. Она испуганно оглядывалась по сторонам, обшаривала взглядом двор. Вслед за женщиной вышел мужчина и попытался увлечь ее обратно в подъезд, что-то говорил торопливо. — Но он не мог далеко уйти! — воскликнула она так громко, что они из своего укрытия услышали, и вырвала руку. Выбежала еще немного вперед, продолжая выискивать глазами. Потом замерла обреченно, поежилась, и, опустив плечи, побрела обратно к двери. — Могли бы хоть что-нибудь из бухла с собой взять, — продолжал сокрушаться Глеб. — Ты знаешь, они… — Славу поразил этот диссонанс, и он торопился рассказать об этом Глебу. — Они не выглядят, как те, кто может выгнать своего сына из дома из-за… Из-за ориентации. — Однако именно это они и сделали, — ответил Глеб хмуро. — Но они вроде как не выглядят плохими, — продолжил Слава. — Или злыми. Или что-то вроде того… — Хватит об этом, — оборвал его Глеб. Он поднялся, подал Славе руку и, казалось, только сейчас заметил, что они все перемазались в крови. — У тебя на шее немного, — сказал Слава, который тоже в свою очередь его разглядывал. Видок у них обоих был откровенно пугающий. Глеб щелчком откинул сигарету, снял олимпийку и стянул майку с себя. Взял руку Славы и крепко обмотал кисть. — До дома доживешь, надеюсь, — он накинул олимпийку на голое тело, застегнул до горла и, обняв Славу за плечи, повел. — Даже не знаю, что делать. Метро еще не открылось. Денег на такси нет. — Значит, подождем пока метро откроется, — Слава равнодушно встретил их новые трудности. Он обнял Глеба за талию, положил голову ему на плечо, а раненую руку прижал к груди. То, что случилось сегодня ночью, делало ее по-настоящему важной и особенной, и похрен на то, что пришлось бежать. Главное они осуществить все же успели. Прижавшись к Глебу ещё ближе, Слава счастливо, блаженно задышал, уткнувшись носом ему в грудь. Небо уже заметно посветлело, ещё немного, и они встретят полноценный рассвет, а там и до первого поезда метро недалеко. Они сидели на ступеньках, которые ведут в подземелье, вместе с ними открытия ждали ещё несколько хмурых бродяг — кто-то ехал на работу, кто-то домой после бессонной летней ночи. Были там и бомжи, и тусовщики, и нарки, и гастеры. Славе было все равно на сомнительное соседство — он лежал на коленях Глеба, обхватив их руками. Глеб гладил его по волосам, и от этого сердце все быстрее отбивало свой стук. От этого или от того, что Слава все ещё был обьебан, при этом непонятно вообще чем. Сложная смесь дала странный эффект — ему и хорошо вроде, и бодро, и ярко, и одновременно с этим уже слегка погано. На виски давит, душно, тошнит. Он слушал, как Глеб сокрушается, что он не все успел снюхать, что на тумбочке так и осталось — немного, но все-таки жаль, что отправится в унитаз, и, видимо, ему было от этого уж очень обидно, раз он повторил это несколько раз. А Слава лежал, слушал и думал про себя о том, что наркотики это, оказывается, не так уж и весело. Вернее, сначала весело, а потом не очень — когда начинает стремительно холодеть кровь в жилах, которая до этого бежала намного быстрее. Ещё он думал о том, что через несколько часов ему нужно быть на работе — а так не хочется Глеба от себя отпускать. На более трезвую голову идея о том, что какой-то там порез на руке может удержать Глеба от того, чтобы постоянно исчезать, пропадать и опаздывать, казалось смешной, глупой и наивной. Как и идея о том, что его в силах удержать случившийся между ними секс. Это были очень грустные мысли.