На краю срыва

После того случая Доен лежит в постели, не вставая, почти четыре дня. Джонни с беспокойством ухаживает за ним и наблюдает, не сводя глаз, как и велел лекарь, пока сам король лежит на больших подушках под тёплым одеялом в бессознательном состоянии. Всё прекрасно понимали, в чем причина этого плохого состояния, - один сидел сейчас в темнице, а второй послушно приносил воду и еду. Джонни пригрозил, что если слуга посмеет что-то сделать с королём из мести, то он убьёт его собственными руками. Юноша был слишком напуган самим Доеном, чтобы ослушаться ещё и Джонни. Ему хватило того наказания, из-за которого у него до сих пор кровоточила спина, хотя он и сам полез к принцу с недвусмысленными жестами. Джонни оставляет короля на присмотр этому слуге - его звали Чону, - а сам отправляется в темницу, наверное, ведомый каким-то чувством долга. Джехен сидит в тёмной камере за решёткой весь в пыли, и Джонни, остановившись около двери, приветствует его. Джехен спрашивает: - Зачем пришёл? Поглумиться над моим положением? Слуга, как и всегда, спокоен и непробиваем, когда отвечает, глядя прямо на принца: - Нет, я не способен на нечто подобное. Я пришёл сюда лишь из чувства долга к Вам и своему господину. Хочу доложить, что Его Величество из-за Вашей измены теперь не в силах даже подняться с постели, и лекарь говорит, что жизнь ребёнка теперь в опасности. Его Величество может выкинуть. Джехен тут же бросается к решётке, припадая к ней всем телом, отчего железо скрипит и лязгает, однако альфа выглядит обеспокоенным и взволнованным: - Как?! Что с ним?! - Не могу сказать, поскольку я не лекарь, а лишь слуга. Однако мне точно известно, что в этом Вы виновны. Я никогда не высказывал своего мнения, поскольку его никогда не спрашивали и уж тем более не стали бы считаться с ним, однако во мне накопилось слишком много злости и волнения за Его Величество. Мне всегда интересно было, отчего же король именно Вас полюбил? Он - человек, преисполненный любви, доброты, благородства и милосердия, будто стал Вашим рабом, совершенно позабыв и о собственном происхождении, и о достоинстве, и о дорогих ему людях. И все ради чего? Только ради Вас, человека, что даже имени его произносить не достоин. Как бы я желал, чтобы ему встретился прекрасный человек, способный оценить все его старания, все его качества и всю его красоту - что внешнюю, что внутреннюю. Но уже слишком поздно. Вы его сломили безжалостно и жестоко. Вы такой же убийца, как и я, Ваше Высочество. Я могу лишь молиться, чтобы однажды Господь покарал Вас за все эти злодеяния, за то, как Вы были безжалостны к собственному мужу. Зачем Вы солгали о любви? Джехен поражён этими тихими словами человека, что когда-то был верен ему, и теперь только отвечает на выдохе, наконец показывая свою сущность: - Я не лгал о любви к нему. Я люблю его, Джемина и этого ещё неродившегося ребёнка. Лишь недавно ко мне пришло осознание, как сильно мне не хватало семьи - Доена, нашего ребёнка, моей матери. Даже моего отца, что был так разочарован во мне. Я не вынес его холода, пытался найти хоть какую-то частицу того огня, что Доен дарил мне одним своим взглядом, прикосновением. Но теперь он ни за что не поверит мне. Он никогда своих слов не нарушает, и я буду навсегда оторван от семьи, которой так желал. Он удрученно утыкается лбом в решётку, удивляя слугу таким признанием. Джехен прежде никогда не был настолько мягок, настолько печален, и это было удивительное событие. - Его Величество проявляет милосердие даже к тем, кто не достоин этого. Может, наступит день, когда он дарует Вам свое прощение. С этими словами Джонни покидает темницу, хотя в голове вертелось грустное:"Может быть, перед самой своей смертью". Джемин лежит около Доена, мягко касаясь его прохладных щёк и шеи в надежде, что так отец почувствует его присутствие, и оживленно подскакивает, когда тот вдруг начинает шевелиться и приходить в себя. Первое, что Доен видит, - это взволнованное лицо его сына, который держал его за руку, и не сдерживает слабой улыбки, вытягивая руку. Джемин кладёт свое лицо ему на ладонь, держа её в своих руках, и улыбается, облегчённо вздыхая: - Папа, ты, наконец, проснулся. Мне было так страшно. - Прости, прости... Уже все позади, мне стало лучше. Позови Джонни, будь добр. Джемин тут же уносится в коридор, и спустя несколько минут появляется Джонни. Он радостно улыбается, склоняясь перед господином. - Хвала Господу, Ваше Величество, Вы пришли в себя. Доен слабо выдавливает: - Воды. Джонни долго отпаивает Доена, пока тот не взмахивает рукой, чтобы остановить его. Джемин все это время вертится рядом, не скрывая волнения и радости, а затем снова забирается на постель, крепко обнимая отца. Доену становится лучше, однако он морщится, когда пытается приподняться. - Что со мною стало? Плечо так болит, даже сил нет пошевелить им. Джонни обеспокоенно бросает взгляд на Джемина, и, склонившись, едва слышно шепчет на ухо омеги: - У Вас на плече появился большой нарыв, намного крупнее тех, что было прежде. Лекарь сказал, что заживать будет долго, если Вы не перестанете волноваться. Доен хмурится, прижимая сына к себе как можно теснее, и вдруг улыбается, выглядя уже веселее: - Я ужасно голоден. Вели приготовить все мои любимые блюда. Джонни не может скрыть улыбки, когда уходит выполнять поручение, и в следующую минуту в покои входит королева. Она бросается к Доену, облегчённо улыбаясь, и обхватывает его ладони своими: - Доен, милый, наконец-то ты очнулся. Как я рада! Она целует его в лоб и гладит Джемина по голове, присаживаясь на край кровати. - Ваши молитвы меня спасли, моя королева, и, конечно же, присутствие моего сына. - О, Джемин - твой самый верный страж. Никуда не отходил от тебя почти все время. Доен целует Джемина в лоб, и тот говорит: - Я думал, что если буду рядом с тобой, то ты скорее поправишься. - Я чувствовал тебя, пока ты был рядом, не волнуйся. Они сидят так какое-то время, пока заснувшего Джемина не уносят в его покои, и королева тут же становится опечаленной. - Что с Вами, госпожа? - Я знаю, что не должна тебя волновать после того, как ты только проснулся, однако я так беспокоюсь. Джехен... в темнице до сих пор, хотя мне доложили, из-за чего ты так наказал его, однако... Сколько будет это длиться? Он все-таки принц, мой сын, твой муж, ему не положено прозябать в этой яме. Доен успокаивает её, обхватывая тёплые руки. - Поверьте, я и сам страдаю от того, что мне пришлось сделать, однако моё сердце больше не в силах вынести всех предательств, которые Джехен совершил будучи моим мужем. Я никогда не позволял себе даже мысли об измене, но он делал это постоянно. Вы себе даже представить не можете, скольких любовников мне приходилось видеть в его постели, слышать о них от слуг. Это меня унижает, я столько лет терпел, однако всему приходит конец. Мне нужно время, чтобы подумать над его наказанием, а пока пускай ещё посидит в темнице и подумает над собственными поступками. Женщина почему-то не возражает, однако её расстроенный вид заставляет Доена загрустить. Всё же она была ему как мать, и он не мог вынести её душевных мук. Он спускается в темницу следующим же вечером после тяжёлых раздумий, и стоит ему увидеть поникшего Джехена, сидящего в темноте в одних брюках, как сожаление накрывает его с головой. Сердце сжимается от одного этого вида, а брови изламываются от печали. - Мне жаль. Джехен резко оборачивается и подскакивает на ноги, не в силах поверить, что видит Доена у дверей. Он медленно подходит к нему, а затем мотает головой: - Зачем ты сочувствуешь мне? Это ведь я снова предал тебя. Альфа видит, как Доен непривычно бледен и сер, а усталость отражается на его грустном лице. - Скажи, красив ли я в твоих глазах? Доен на что-то надеется, продолжая неподвижно стоять у решётки и глядеть на грязного Джехена напротив. - Честно? Когда мы только встретились, я посчитал тебя уродливым. Ты был совсем не таким, каким я хотел тебя видеть, не было в твоем теле той нежности и хрупкости, которая меня всегда восхищала в омегах. Но после... ты так изменился, стал более точеным, нежным, статным. Это совсем другая красота, которую я никогда не считал эталоном, но ты воплощаешь её так, словно это самое прекрасное, что я когда-либо мог видеть во всём свете. А сейчас... сейчас ты так слаб, так серо выглядишь, и это заставляет меня чувствовать боль и сожаление, ведь в этом всем я виноват. Ты пролежал в постели все эти дни, я знаю. Но ты по-прежнему красив, но не потому что я лгу тебе, а потому что это действительно так. Даже в такой слабости из-за болезни ты прекрасен. Доен почти готов плакать из-за этих тихих искренних слов. Ах, если бы только Джехен был вот таким с ним с самого начала. Может быть, Доен бы и не влюбился в него. А, может, узнав его истинную сущность, все равно бы полюбил, но по крайней мере ему было бы известно, с кем он связывает себя узами брака. Он бы так не метался от холода к себе. - Ты хоть представляешь, как сильно я люблю тебя, что даже не могу без последствий пережить твою измену? Я знаю, какой ты ужасный человек, какой жестокий и лживый, но я... я по-прежнему не могу избавиться от любви к тебе. Все эти годы мне был нужен лишь ты. Трусливый, подлый и бессердечный ты. Слезы срываются с глаз Доена, и он даже не пытается их скрыть от мужа, который поражён этими словами, этими эмоциями настолько, что лишь протягивает к нему ладонь через проем решётки и обхватывает его дрожащую холодную руку. Он её нежно целует, прикрыв глаза, а затем почти шепчет под судорожные всхлипы: - Прости меня за все. Этих слов Доен ждал два года. Этих тихих искренних слов сожаления он ждал с того момента, как решился обратить на себя его внимание такими решительными шагами. И почему Джехен произнёс их только сейчас? - Я тебя действительно люблю, хотя и знаю, что ты мне никогда больше не поверишь. Я не выдержал и двух недель твоего холода, когда ты жил в этом долгие годы. Я и догадываться не мог, насколько это мучительно, но сейчас ко мне пришло осознание, поэтому... я приму любое наказание от тебя, только прикажи. Доен сглатывает тяжёлый ком, пока формулирует мысли, и произносит дрожащим голосом, боясь взглянуть в глаза Джехена: - Повелеваю... Лишить принца Джехена всех титулов и званий, а после отправить в ссылку на Южные острова, чтобы он провел остаток своих дней вдали от родной семьи и дома. Он решается поднять глаза на застывшего мужа, однако вместо злости, ярости и ненависти видит лишь тихое смирение и печаль, и все, что омега может выдавить из себя в следующую секунду, это едва слышное с последними крупными слезами перед уходом: - Да послужит это во благо.