Сара
Почему папе стало хуже? Почему? Неужели лекарства перестали помогать, и наступил тот самый период, когда не поможет уже ничего? Остается только ждать и готовиться к самому худшему? Нас ведь предупреждали, что рано или поздно может наступить критический момент, а может и не наступить, и тогда это значит, что есть шанс полного выздоровления. Но раз папе стало хуже, то шансов на полное выздоровление попросту нет. Может, это знак? И я не должна дальше собой жертвовать, а обратить внимание на совершенно иные вещи? Этот поцелуй… Я сотни раз представляла нашу с Аароном встречу, но никогда бы и подумать не могла, что мы с ним поцелуемся. Причем так, что если бы не звонок Тёрнера, то мы бы явно не остановились на одном лишь поцелуе. И я была бы не против этого с Хиллом. Он со мной нежен, заботлив, словно и не было той разлуки между нами. После нашего недолгого разговора с мамой, я отправила ее спать, ибо, судя по ее состоянию, она не спит уже почти сутки. Сама же тихо пробираюсь в комнату к отцу, поправляя его одеяло, и осторожно сажусь на край кровати, улыбаясь. Мои родители сделали все для меня, хоть я им и не родная. Они заплатили за мое обучение в художественной школе, позволили уехать и обучаться в Нью-Йорке, ведь знали, как для меня был важен этот шанс. Они всегда и все делали ради меня, да и до сих пор готовы делать. В моменты, когда папе становилось лучше, он говорил со мной по душам, помогая разобраться в своих проблемах, а с мамой мы и вовсе стали не просто матерью и дочерью, а лучшими подружками. Они желают мне лишь счастья, и разве я могу позволить себе разочаровать их и выйти замуж за нелюбимого человека? Вряд ли они будут рады, если узнают, что их будущий родственник издевается над их любимой дочуркой… Помню, когда мне было двенадцать, и мальчик по-соседству обижал меня, вечно дергая за косички, а однажды сломал моей кукле голову, папа тогда чуть ли не вышел из себя, пытаясь защитить меня. Он всегда мне говорил, что неважно, какого они мнения о моем будущем избраннике, я должна слушать исключительно свое сердце, и если мне не нравится тот или иной человек, а родителям — да, то это еще не повод связывать с ним жизнь специально, чтобы обрадовать их. Моя жизнь лишь моя, и я должна решать, какой она будет, а не потакать желаниям остальных, ставя себя ниже. — Прости меня, папочка, — укладываю голову на груди спящего отца, осторожно, дабы не разбудить его, но шалость не выходит, и он открывает глаза, ласково кладет руку мне на голову и начинает гладить. — И за что я должен тебя простить, мышонок? Проговаривает он слабо, но я чувствую, как он сейчас улыбается, хоть и не смотрю на него. Обожаю, когда он называет меня мышонком. Это наше тайное прозвище. Когда мне было одиннадцать, у нас дома начала происходить, как думали родители, чертовщина. Сыр из холодильника и со столов вечно куда-то пропадал, и они думали, что у нас завелась мышь. Но как-то раз папа ночью вышел на кухню и застал меня за поеданием сыра. Отругал, что я молчала и не говорила, что это моих рук дело и что вообще стеснялась говорить о своей сверхлюбви к сыру, а после еще и прозвал мышонком. Мама долго пыталась потом понять, откуда взялось прозвище, но так и не догадалась, ведь мы для наглядности купили в зоомагазине мышь и сделали вид, что поймали ее, выставив виновницей всех наших пропаж. Наливаю ему стакан воды, целуя в щеку. Папа делает несколько глотков, с обожанием смотря на меня. Он любит, когда я за ним ухаживаю. Гордится мной, счастлив, что я стала такой взрослой, и как он вечно говорит, умной и сильной. — Я подвела тебя, я больше… Папуля, я не смогу больше просить отца Майкла оплачивать твои лекарства, прости меня. Прости, — беру его за руку, начиная целовать ладонь, но он строго смотрит на меня, прося прекратить. — Я не могу с ним больше. Не могу. Он не такой, каким его видите вы. Он… Папочка, он грубый и жесткий, он заставляет меня выходить за него замуж, грозясь, что больше не поможет с лекарствами. Я, честное слово, была готова для тебя, ради тебя, но сегодня… Сегодня я резко передумала, поняла, что совсем его не люблю. Папочка, милый, прости меня, я найду деньги. Обещаю, я смогу оплатить следующую дозу препарата. У меня есть почти три недели. Я не позволю тебе умереть из-за меня. Папа непонимающе на меня смотрит, присаживаясь и склоняя голову на бок. Вижу его озадаченность, а потом на спокойном лице проступают оттенки ярости, что даже руки сжимаются в кулаки. Теперь ничего не понимаю я. На что он злится? Он не рад моей правде? — Мышонок, если Майкл тебя обижает, то он попросту тебя недостоин, а я, — приступ гнева сходит на нет, и теперь папа улыбается, вновь беря меня за руку и переплетая наши пальцы, — я уже очень взрослый, Сара. У меня есть прекрасная дочурка, красивая жена, я многое видел за эти годы. И, если честно, то сильно устал. Все внутри болит, меня словно разъедает, а лекарства лишь создают видимость лечения. Ты только маме не говори, но врачи мне сказали, что еще максимум пару месяцев, и мне уже никакое лекарство не поможет. Не замечаю, как слезы заполняют глаза, а рука машинально крепко впивается в кожу папы ногтями от злости. Зачем он такое мне говорит? Зачем? Я не могу, не хочу знать, что его скоро не станет. — Нет, не говори так, мы тебя вылечим! Ты еще будешь нянчить моих внуков! Папа, не говори такое, прошу… — Ты взрослая девочка, Сара, — он бережно обхватывает мое лицо ладонями, стирая пальцами слезы. — Ты же знаешь, что смерть — это нормально. Она неминуема, мышонок. А для меня еще станет и облегчением, но я не смогу уйти спокойно, если не буду знать, что ты счастлива. — Папа… — Перестань плакать, иначе я обижусь, — он еле сдерживает слезы, поэтому я беру себя в руки, успокаиваясь, раз он так хочет. — Умничка. Так вот, о чем я, — его губ касается легкая улыбка, которая дается ему через боль. Я знаю, вижу, как он едва заметно морщится, хоть и пытается это скрыть. — Если ты не любишь Майкла, и если он такой плохой, каким ты мне его описала. А ты знаешь, что я верю тебе, то бросай его, мышонок. Не думай обо мне. Не стоит жертвовать собой ради старика. Будь счастлива с тем, кого выберет твое сердце. Я буду очень зол, если узнаю, что ты позволила себе быть в тирании только ради моего лекарства. Ничего не отвечаю, лишь забираюсь на кровать, как в детстве, крепко обнимая папу. Знаю, обещала не плакать, но просто не выдерживаю и начинаю рыдать у него на плече. У меня самые лучшие в мире родители. — Спасибо, папочка, — целую его в щеку, — ты всегда помогаешь мне принять сложные решения. Обещаю, я буду счастлива с тем, кто дорог моему сердцу. — И как его зовут? Это случайно не тот мальчик, о котором ты нам все детство рассказывала? Ты смогла с ним встретиться? — киваю ему, удивляясь, что он все еще помнит. Из-за болезни многие факты просто исчезли из его памяти. — Аарон, и, кажется, он меня любит. Представляешь, спустя тринадцать лет любит такой, готов на все ради меня, а я… Я сильно обидела его и вчера, и сегодня… — Мышонок, так если человек любит тебя спустя столь долгое время и готов свернуть ради тебя горы, то ты просто обязана хвататься за него обеими руками, потому что он не иначе, как подарок судьбы. — Последующие слова шепчет мне на ухо. — Благословляю тебя и твоего Аарона на долгую, счастливую жизнь. Меня тут же смывает волна стеснительности. Это что еще за меры такие интересные? Благословляет, а как же познакомиться? Вот за что я его не просто люблю, а обожаю — так это за доверие ко мне. Он никогда не был против моих решений, всегда всецело мне доверял, что бы я не делала. И даже сейчас… — Папа! — легонько тыкаю его кулаком в плечо. — Что, мышонок? — Как же я давно не видела его таким радостным и веселым. У меня аж сердце от счастья бьется в два раза чаще. — Я серьезно, я же вижу, как ты мечтательно о нем говоришь. И щечки покраснели. Явно что-то чувствуешь. Поэтому я только за. — Я люблю тебя, папуля, — прикрываю глаза от счастья. Стоило поговорить с ним раньше. Он всегда дает мне абсолютно верные советы. Всегда знает, как успокоить или поддержать. Надеюсь, врачи ошиблись, и у меня еще есть шанс спасти папу, иначе я просто не переживу его потерю. Знаю, звучит безумно эгоистично, ведь он и сам не против уже уйти на тот свет, поскольку устал от постоянной боли и испытаний, но как можно отпустить человека, который значит для тебя так много?***
Днем следующего дня, попрощавшись с родителями, я решила поехать не домой, а к Аарону. Не знаю, что двигало мной в момент принятия решения, но сообразила я лишь тогда, когда оказалась у его подъезда с бутылкой шампанского и тортом в руках. Даже телефон отключила, чтобы Тёрнер не донимал сообщениями и звонками. Хочу рассказать все Аарону, он имеет право знать правду, да и хотел, чтобы я ему рассказала о себе. Он ведь о себе рассказал. Хочу восстановить наше доверие, вновь стать с ним ближе. Все-таки именно благодаря Аарону у меня вообще появились приемные родители и шанс на будущее, которое я могу сейчас просрать, если не буду делать то, что хочется мне, а не другим. Это ведь Аарон попросил Мэри показать среди всех кандидатов на удочерение еще и меня, хотя мои родители хотели ребенка помладше, однако они просто не смогли не выбрать меня. Как потом призналась мама, их зацепили мои глаза и искренность в каждом слове, мы ведь при просмотре обязательно что-то о себе рассказывали, дабы заинтересовать будущих родителей. Думаю развернуться и пойти домой, но не в моих правилах сбиваться с поставленного пути, поэтому я смело поднимаюсь на пятый этаж, нажимая на кнопку звонка. Благо, память у меня отличная, и дверь квартиры Аарона я запомнила, как и вообще адрес. Дверь открывается через пару минут, и передо мной предстает Вишня. Я удивленно вскидываю брови вверх, сканируя парня непонимающим взглядом, а он лишь криво улыбается, пропуская меня жестом вперед. — Ну привет, принцесса, — подмигивает, заключая в крепкие объятия, на которые я, оставляя перед этим свои гостинцы на тумбочке, отвечаю с не меньшей силой. Признаться честно, я по нему скучала. — Не будешь сбрасывать мои звонки и кричать на меня? — Прости меня, — улыбаюсь ему, — я все обдумала и осознала. Вот, пришла поговорить с Аароном. Он дома? — Ага, на кухне он, сидит там и кофе пьет, он у него вместо алкоголя. — Он не пьет? — расстроенно смотрю на бутылку шампанского. — Не-а, сколько знаю его, ни разу не видел у него алкоголя, даже по праздникам, поэтому бутылочку я себе заберу, — Ви снимает с вешалки кожанку, надевая ее и, прихватывая бутылку, отходит к двери, — не буду вам мешать, вам надо многое обсудить. И это, на этот раз не сбегай от него, он в прошлый раз места себе не находил. Ты нужна ему. Обнимаю его на прощание, шепча на ухо: — Он мне тоже, — хлопаю по спине. Мы обмениваемся улыбками, и Вишня покидает квартиру как раз в тот момент, когда Аарон заходит в прихожую, видимо, потеряв друга. Выражение его лица я запомню на всю свою жизнь. Такого искреннего удивления и радости одновременно я еще никогда не видела. Да мне так, наверное, только родители улыбались, как сейчас Аарон. Я без слов кидаюсь к нему в объятия, сладко целуя щетинистую щеку. Хилл обнимает меня в ответ, крепко прижимая к своей широкой груди, и шепчет что-то невнятное на ухо. — Прости меня за мое гадкое поведение, — он лишь смеется, ласково заправляя прядь волос мне за ухо и пропуская сквозь ноздри их аромат, — я расскажу тебе все. Прямо сейчас. Ты имеешь право знать. — И вот ни капельки ты не поменялась, — усмехается Аарон, — все такая же буря: сначала делаешь одно, а стоит чему-то произойти, и ты резко меняешь свое решение, снося все на своем пути. Как же я скучал по этому ощущению, по тебе, малышка. Проходим на кухню, где Аарон разрезает торт и готовит нам чай, пока я рассказываю все, начиная с самого начала. С момента нашего с Майклом знакомства, с его предложения помочь моему отцу, говорю и о болезни папы, не выдерживая на этом моменте и позволяя себе пустить несколько слезинок, которые Аарон тут же стирает своими сильными руками. Упоминаю и о предложении, сделанном Тёрнером в день моего рождения, и о нашей ссоре, где он впервые вышел из себя так сильно, что отвесил мне пощечину. Я же тогда все списала на его неудачи в работе и ссору с отцом, которые просто вывели его из себя, и он случайно так поступил со мной, сам того не желая. И его извинения на следующий день тогда доказывали мое предположение, но я ошиблась, ибо это повторилось уже иначе. Аарон слушает внимательно, и с каждым словом о злодеяниях Майкла, его руки сжимаются в кулаки, пока я не вижу, как они побелели от напряжения. Он не сводит с меня взгляда своих черных глаз, изредка касаясь пальцами моего плеча в поддерживающем жесте, ведь видит, как тяжело дается мне каждое слово. Особенно последние несколько предложений, где я говорю о той насильной близости и об условии замужества с ним. Ровно в эту секунду Аарон не выдерживает, сильно ударяя кулаком по столу. Так, что даже содержимое его чашки выплескивается на белоснежную поверхность мебели. — Обещаю, он за это поплатится, — грозно бросает Хилл, становясь позади и обнимая меня за плечи, утыкается носом в плечо, и я могу слышать его неровное дыхание. — Прошу тебя, не выходи за него замуж. Он не заслуживает тебя, нет, ни одного твоего волоса. — Если я выйду за него замуж, то буду несчастна, — констатирую факт, — поэтому ни за что на свете. Я лучше буду работать круглые сутки, чтобы заработать на лекарства папе, чем буду всю жизнь жить с человеком, который считает меня своей вещью. — Я оплачу лечение твоего отца, — он тут же встречается с моим категорическим взглядом, мотая головой и не желая принимать отказов, и проговаривает властно — так, что я не имею права ему возразить. — Это не обсуждается. — Но это слишком дорого, вряд ли хватит денег, вырученных с бара, — пытаюсь его отговорить, однако Аарон слишком упрям, что не может не восхищать меня. — Это не единственный наш с Ви бар, мы владеем целой сетью, находящейся в ближайших штатах. Мне хватит денег, не волнуйся по этому поводу, и да, — так же властно добавляет он, — больше ты к нему не вернешься. Живи здесь, или мы можем снять тебе квартиру, но не ногой в его дом. Я не позволю тебе вновь стать его жертвой. И это тоже не обсуждается, малышка. Кажется, кто-то, будучи еще ребенком, обещал меня беспрекословно слушаться, поэтому даже не пытайся мне перечить. Без слов встаю и обнимаю его. Стоит ли говорить о том, что этот мужчина — самый лучший мужчина в моей жизни? Думаю, что нет. Он всегда был моим героем, спасал меня от всех, делал счастливой в те моменты, когда, казалось бы, выхода нет, и вот… Спустя тринадцать лет он снова геройствует на благо мне, не раздумывая и не прося ничего в ответ. Если он не послан мне Богом, то я не знаю, кто он такой. Просто это мой Аарон. Мальчик с глазами цвета ночи и улыбкой до ушей, крадущий конфеты из столовой ради меня, превратившийся в сильного и мужественного мужчину, готового сделать все, лишь бы я была счастлива. — Спасибо, Аарон, — касаюсь носом его носа и улыбаюсь, как идиотка. — У тебя тут крем, — он аккуратно проводит указательным пальцем по участку над верхней губой, стирая остатки сладости, а я зачем-то перехватываю его руку и облизываю палец, игриво улыбаясь. Совершенно не понимаю, что на меня находит в этот момент, однако чувствую, как внутри все начинает переворачиваться, когда Аарон смотрит на меня своими полными желания и восхищения глазами. Я поплачусь за это, это будет моей самой идиотской и желанной ошибкой, ну и пусть. Так хочет мое тело, так хочется моему сердцу. Кто я такая, чтобы отказывать им? — Аарон, — шепчу ему сладко в ухо, придвигаясь ближе и целуя шею. — Что ты творишь, малышка? — Хрипло произносит он, когда мои руки плавно опускаются по груди, останавливаясь на зоне паха, где уже ощутимо влияние моих прикосновений. — У меня очень давно никого не было, Сара. Если ты не прекратишь, то я сорвусь. — Я хочу тебя, — сжимаю член сквозь ткань спортивных штанов, начиная поглаживать чувствительный орган, — не сдерживай себя, Аарон. — Ты сама напросилась, малышка, — Аарон чуть грубо впивается в мои губы страстным поцелуем, выбивая из груди весь воздух, и когда его ладони начинают медленно исследовать каждый сантиметр моего тела, я теряю равновесие. Он не целует, он награждает меня. Шея, ключицы, постепенно избавляя от топа, переходит к груди, несильно сжимая чувствительные горошины, берет их в рот, срывая с моих губ тихие стоны, которые, кажется, только подбадривают его еще больше. Не знаю, как мы оказываемся в спальне. Все, что я сейчас могу чувствовать, — то, как язык Аарона очерчивает незамысловатые узоры на моем животе, опускаясь все ниже и ниже. — Так сильно меня хочешь? — проходится пальцами по ткани белья, отмечая ее влажность, и ухмыляется. — Пожалуйста, Аарон, прошу, — придвигаюсь к нему ближе, требуя таких желанных сейчас поцелуев. — Оу, ну кто я такой, чтобы тебе отказать, — тихо смеется, лишая меня последнего элемента гардероба, и касается языком изнывающей от желания точки, снося мне крышу. Каждый поцелуй — и я буквально проваливаюсь в пропасть под названием удовольствие, он просто издевается, то практически доводя меня до пика, то прекращая пытку, усмехаясь моим нетерпеливым ерзаньем по кровати и оттягиванием его волос в попытке попросить продолжения. И когда мне уже хочется его стукнуть, потому что сил терпеть больше нет, Аарон останавливается окончательно, ухмыляясь. — Аарон! — Тише, маленькая, — томно звучит из его уст, пока он снимает футболку, демонстрируя мне свой идеальный рельеф и татуировку — ту самую, которую я видела у Ви в телефоне, а потом и штаны с бельем, улыбаясь еще шире моим вскинутым вверх бровям. Видеть друга детства в таком виде… Удивительно. — Хватит на меня пялиться, черт возьми! Просто возьми меня, — нетерпеливо покусываю нижнюю губу, пока Аарон продолжает любоваться мной, забираясь на кровать и располагаясь между моих ног, — пожалуйста. — Ненасытная какая, — ставит руки по обе стороны от моей головы, целует, а потом медленно входит, наслаждаясь моим громким стоном. Он двигается медленно, постепенно ускоряя темп, покрывает мое лицо малюсенькими поцелуями, шепча на ухо нежности. Каждый толчок заставляет меня переходить через грань возможного, постепенно отправляя куда-то в неизвестность, где мир останавливается, оставляя лишь Аарона, меня и нашу близость. Нежную, трепетную, долгожданную, где мы оба отдаемся друг другу без остатка, наконец-то приходя к тому самому чувству, когда по телу проходятся миллионы разрядов, а в глазах взрываются петарды. Одновременно, улыбаясь друг другу, как два счастливых идиота. — Теперь ты точно моя, — ложится рядом, поворачиваясь боком, и смотрит так, словно во мне сейчас весь смысл его жизни, — не отпущу тебя, и не смей даже пытаться уйти или сказать мне, что это ошибка. Протягиваюсь пальчиками к кулону, вспоминая тот день, когда отдала его ему. Думала ли я, что спустя тринадцать лет мы будем лежать голые друг напротив друга и выглядеть счастливыми? Нет, однако мне определенно нравится это состояние. — Ты лучшее, что у меня было, есть и будет, Аарон, — вожу пальцем по его бровям, улыбаясь, и он улыбается мне в ответ, не сдерживаясь и протягиваясь, чтобы поцеловать. Сентиментальный, прекрасный, лучший. Мы еще лежим так какое-то время, изучая лица и тела друг друга, смеемся и смущаемся, словно мы какие-то школьники или дети, хотя с ним я действительно чувствую себя ребенком. Той малышкой Сарой, и я не могу не улыбаться. Сегодня лучший день за последние несколько, сегодня я счастлива, ибо он теперь рядом. Однако нам приходится отлипнуть друг от друга, ибо кто-то звонит в дверь, Аарон тут же надевает боксеры, идя в прихожую. А я, пользуясь случаем, иду в душ, быстро приводя себя в порядок. Когда покидаю ванную комнату, начинаю искать Аарона, чтобы предложить ему погулять по парку. Вот только встречаю его не одного. — Майкл?! — Сара?! Оба удивляемся появлению друг друга. Только если я совсем не хотела бы его видеть сейчас, да и вообще еще когда-то, то Тёрнер, кажется, сейчас сделает все, чтобы в очередной раз унизить меня и окунуть в грязь лицом.