Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь королева!

Север был… экстраординарен. Одно дело было в книжках читать, сериал смотреть, где все это лишь жалкие декорации, а другое вживую увидеть местные красоты. Бескрайние равнины, густые леса и холмы. А вид знаменитого Рва Кейлин, несмотря на то, что он был в плохом состоянии, привел Джоанну в неописуемый восторг и вызывал благоговение. Она в жизни не видела столь внушающее, хоть и почти разрушенное, здание. И вот это вызывало в ней еще и гнев. Ведь как можно было позволить одряхлеть и рассыпаться столь величественному, но самое главное защищающему Север, замку? Он ведь даже в таком виде почти неприступен! А если бы он был укомплектован и реконструирован? Да на Север бы и мышь не смогла пробраться, не то что неприятели или даже армия таковых. «Как только сяду на этот проклятый трон, то первым делом прикажу его восстановить. Сразу после того, как займусь, как я слышала, отвратнейший канализацией в Королевской Гавани, которая только и может существовать в столь отсталом мире», — решила Джоанна и потянулась к записной книжке в простой кожаной обложке. Она была ручной работы, как и все книги и ежедневники здесь, и очень дорого стоила. Но мейстер Лювин на прощание ей подарил таковую, и она была тронута почти до слез таким добрым жестом. К тому же, это был предмет ее гордости, ибо эта книжка была первым ее успешным, но самое главное устойчивым, артефактом, плюс перо к ней, который она здесь смогла сотворить, ни сжигая, и ни взрывая при этом несчастную тетрадку. Теперь листы здесь не кончались, чернила в пере тоже, а содержимое могла читать только она. И теперь Джоанна без устали делала заметки, ибо понимала, что детство тут длится недолго и пора начинать узнавать о землях, которыми ей предстоит править, да и вообще браться за ум. Вот она и писала свои записки юного завоевателя: о состояние замков на их пути: их сильные стороны и слабые, о семьях, который там живут, о растениях и деревьях, которые ей попадались, их ценности, и вообще о проблемах в королевстве, замеченные ею по пути, да идеи, которые ей хотелось бы воплотить. Но в основном, на Севере, были проблемы с едой, рабочими местами, невспаханным территориями и дряхлеющими крепостями. Еще отсутствовал флот, если ей не изменяет память, и единственным большим портом была Белая Гавань. Так же тут было полно деревьев, но экспортом занимались в основном Форрестеры и Гловеры. Вопрос: почему? Ответ: хрен его знает. Возможно, здесь были и другие полезные ископаемые, но их никто не искал. И даже, если она правильно помнила, в горах горные кланы, там обитающие занимались в основном выпасом коз, да овец и торговлей выдубленной кожей и шерстью. Элементарных каменоломен там и тех не было. Да и не добывают здесь ничего. Шахт уж точно отродясь не водилось. Север, казалось, перестал развиваться после того, как Торрхен Старк преклонил колено перед Эйегоном Завоевателем. Впрочем, она подозревала, что и в других королевствах обстановка не особо отличается. Не зря же ее сюда послали Золотой век строить. Но что конкретно от нее требовалось? Научить местных новым аграрным штучкам? Научить строить канализации? Изобрести порох? Электричество? Starbucks? Что?!.. Да и не умела она и половины из этого. Нет, в растениях она неплохо разбиралась, спасибо тете Петунье и куче журналов по садоводству и овощеводству, которые она читала в детстве в своей коморке просто потому, что ей нечего больше было читать. Но она не была архитектором или Николой Тесла, а вместо пороха здесь хорошо бамкал и дикий огонь. Надо будет еще узнать у ее «будущего супруга», сходится ли и здесь канон и под Королевской Гаванью текут реки этой гадости. Кстати, о «супруге»… …его увлекательные рассказы о сире Артуре Дейне, сире Освеле, сире Барристане и сире Герольде, которыми он щедро делился около огня, благо от королевской свиты они отделились еще в замке Сервинов, она тоже записывала. Как и историю о том, как он и Тирион в юности стянули штаны со своего дяди Гериона, когда к ним приезжали знаменосцы, прямо во время встречи с ними. Не то чтобы он знал об этом. Функцию самописания она тоже смогла заложить в перо, и оно тихо скребло по ее команде в сумке по пергаменту, пока Джейме увлеченно вспоминал истории из своей молодости. Не то чтобы он был шибко стар. Ему же и тридцати, наверное, не было. Рассказы о ее бабушке, отце и сводной сестре она тоже записывала, когда он тихо ими делился вдали от ушей своих людей. Джейме Ланнистер вообще все больше открывался для нее с той стороны, о которой явно мало кто знал. Он был веселым, хотя и самоуверенным, до сих пор, очевидно, был ярым фанатом Меча Зари, хороший, нет, лучший боец своего времени, кажется, она еще не была в этом точно уверена, но подозревала, что у него была дислексия… И многое другое. Даже сериальная Бриенна Тарт, и уж тем более Серсея, которой не нужен был слишком умный брат, многое из этого не видели или не хотели видеть. Оттого, наверное, Серсея и Тириона так не любила, а не потому, что ее мать во время родов померла. Тут, в конце концов, каждая вторая баба умирала от родильной горячки. А вот умной на фоне тупого брата выглядеть куда проще, чем на фоне умного. «Ха, а вот это я могу изменить», — воодушевленно подумала Джоанна, когда ее размышления коснулись одной из основных проблем этого мира, а именно повальной смертностью во время родов, как матерей, так и младенцев, и вновь взялась за перо. Они были в дне пути от Сигарда, откуда дальше их путь продолжится по воде, ибо Джейме отчаянно не хотел посещать Близнецы. Она вот тоже не хотела, с учетом того, что именно там по сериалу должен был умереть жуткой смертью Робб. Не то чтобы здесь это произойдет. Она лучше Близнецы спалит, чем даст хорькам убить ее брата-кузена. Этот рыжий оболтус был ей дорог, и она не даст ему умереть. Только в том случае, когда он станет стар, сед и будет в окружении внуков или правнуков. Кстати, о «спалит»… В том сундуке, который ей отдал дядя (они все же примирились. В кой-то мере) перед отъездом, оказались письма матери и отца, свидетельство о ее рождении и свидетельство о расторжении брака Элии Мартелл и Рейегара Таргариена, и заключение брака между последним и Лианной Старк. Так же там было письмо первой, которая писала о том, что хочет свободы, что хочет вернуться в Дорн, и что ее никто не принуждал к разводу, ибо они так и остались с мужем лишь друзьями, загнанными в нежеланный ими брак. Еще там был девичий брачный плащ матери, расшитый драгоценностями и великолепным трехглавым драконом. Это был первый раз, когда Джоанна увидела герб своего дома и не могла им не восхититься. Но самое интересное было завернуто в нем. Яйцо. Яйцо дракона. Не такое, какое она видела в гнезде Хвостороги все эти годы назад, которое больше походило на большое куриное, нет. Это было чешуйчатым произведением искусства. Тяжелым, черным, но с изумрудными, как Авада, прожилками, но самое главное оно было теплым. И живым. Она не драконолог, но много книжек перечитала о драконах в ее мире перед первым испытанием в Турнире Трех Волшебников и могла точно сказать, что там был живой организм, хотя заклятие диагностики Джоанна использовать не решилась, боясь взорвать яйцо. Впрочем то, что оно живо, она могла сказать еще и потому, что после того как она впервые коснулась яйца, ей стали сниться сны. О том, что она заперта в темноте, где ей было тесно, и хотелось на свободу. Летать. Со своим всадником на спине и, после пары таких снов, Джоанна медленно осознала, что всадник-то это она и есть. А сны — это связь между ней и дракончиком. Как было между сериальным Джоном Сноу и его лютоволком Призраком. Так она и поняла, что является варгом или оборотнем, как здесь еще звали таких, как она. Но с другими животными она, пока, не экспериментировала, ибо дракончик пробудился и хотел родиться. Но не мог. И она не знала, как это сделать. В огонь положить его она не могла. Людей вокруг было слишком много. Да и сомневалась Джоанна, что этого хватит. А в костер заходить не хотела, хотя уже и узнала, что, как и матерь драконов, ее пламя не трогает, лишь приятно греет, но когда случайно порезала об одну из чешуек палец и кровь буквально впиталась в окаменевшую скорлупу, то дракончик пока удовлетворенно затих, давая ей время подумать и решить, как поступить дальше. — Эй, писарь, — дразняще окликнул ее Джейме, подводя свою лошадь ближе к ее кобылке. — Ммм? Вы что-то хотели, милорд? — рассеянно спросила Джоанна, все еще думая о яйце, которое лежало в ее седельной сумке, и о котором она своему «жениху» еще не поведала, и в то же время придумывая основные пункты, которые она хотела бы внести в брошюры по родам для всего населения Вестероса. — Да хотел давно узнать, почему с «ты», миледи, вы перешли на «вы» по отношению ко мне, и что вы наконец такое пишете всю дорогу? — тихо спросил Ланнистер и тряхнул своей отросшей золотой гривой. Джоанна, поймав отблеск солнца, чьи лучи, запутавшись в волосах мужчины, делали их похожими на нимб вокруг его головы, повернула голову и даже залюбовалась. И головой, и прочими частями тела, что шли к ней. Да и грех было этого не сделать. В конце концов ее «жених» был красавчиком, и она никогда этого не отрицала. — Потому, что так будет уместнее, когда мы прибудем к вам в дом, — наконец ответила она и вернула внимание к своим записям. А потом с ехидной с усмешкой добавила: — А пишу я эротический роман о запретной любви близнецов. Может это станет хитом среди знатных дам. Мужчина тут же скривился и настороженно огляделся, а она, про себя, вредно захихикала. Несмотря на свои жирные намеки, напрямую о природе отношений (она надеялась, что оставшихся в прошлом, ибо Джейме ей нравился, что уж говорить) близнецов, Джоанна не говорила, и ее темную, злобненькую часть души забавляло, как он каждый раз дергался от ее поддразниваний на эту тему. Ну а что? Не только же ему ее дразнить за то, что первую неделю их путешествия, она шипела от боли в отбитых полупопицах. Но время, проведенное на корабле, побило все антирекорды по местным путешествиям. Джоанна вообще предпочла забыть об этом отрезке времени, ибо она не была создана для морских путешествий, и Джейме с большим удовольствием делал все возможное, чтобы напомнить ей об этом каждые десять минут, хотя, учитывая насколько ей было плохо в какой-то момент, Ланнистер через некоторое время примолк и стал беспокоиться за нее. Он даже сам принес ей холодную воду и полотенца, чтобы положить на голову, и хотя Джоанна действительно не хотела есть, Джейме следил за тем, чтобы она питалась и пила достаточно воды. Это было даже мило и непривычно. О ней еще никто так не заботился. Ни в той жизни, ни в этой. Когда они наконец добрались до Ланниспорта, она готова была целовать землю. Джоанна в жизни больше не хотела ступать ногой на корабль и сожалела, что у нее нет метлы. Все же она воздушная девочка, а не морская. Сам Ланниспорт был невероятным зрелищем, особенно для девочки, которая в этой жизни не выходила из Винтерфелла, и даже Зимний городок ни разу не посещала. Нет, как для той, кем она была до слияния, взрослой ее версией, это выглядела как богатая, но деревня, особенно по сравнению с Лондоном, Эдинбургом или прочими городами, где она бывала, но все же она смогла произвести на нее эффект «вау!» Улицы были мощеными и количество людей было умопомрачительным, и пока они шли, то часто были вынуждены останавливаться, когда люди обращались к новому верховному лорду Запада. Это было утомительно, особенно после столь долгого путешествия на корабле, но вид обреченности на лице Джейме, пытающегося не скривиться и с воплями не убежать от этой толпы, определенно сделали день Джоанны. Но когда их настиг эскорт из двух, как она поняла, дядь Джейме, солдат и золотой (серьезно?) кареты, ей стало не по себе. А когда ее попросили (хотя приказали будет точнее) сесть внутрь, Джоанна уже сама хотела развернуться и с криками бежать прочь, ибо внутри ее ждала сурового вида мадам. Она была в черном траурном платье, ее холодные глаза сверкали, как изумруды, явно выдавая в ней Ланнистера, как и золотые локоны, в которых уже затесалась седина, хотя следы былой красоты еще не оставили ее лика. У нее на груди, весьма пышной, как и она вся, был изысканный медальон со львом, что опять же указывало на ее принадлежность к роду Ланнистеров, тяжелые серьги и пара колец. — Я леди Дженна Ланнистер, — строго и без предисловия заявила дама. И Джоанна поняла, что перед ней тетушка Джейме, которой она явно не нравилась, что доказывало то, как женщина наклонилась, схватила ее за подбородок и осмотрела лицо со всех сторон, и ее следующие слова.  — Я не знаю, чем думал мой племянник выбрав в невесты дитя с дикого Севера, да еще и бастарда, пусть и с таким милым личиком. Но раз уж ты здесь, я буду той, кто будет тебя учить всему, что тебе нужно будет знать, как будущей леди Утеса Кастерли. Она откинулась обратно на бархатную, естественно, красную спинку сидения и, хмыкнув, прямо добавила: — Если, конечно, я не смогу вбить в своего племянника хоть каплю здравого смысла, и он не найдет себе родовитую и престижную невесту. Впрочем… Как тебя хоть зовут, замарашка? Джоанна моргнула. И еще раз. Что за?.. — Почему Ланнистер, если вы леди Фрей? — ляпнула она и тут же мысленно себя пнула. Сама же себя настраивала и уговаривала: сидеть тихо и не высовываться. Быть вежливой и милой. Но нет же! Ее гребаный язык бежит вперед нее. Опять. Женщина подняла бровь и фыркнула. — Еще один бесенок, — тихо пробормотала она себе под нос. — Будто одного было мало. И покачав головой, жестковато сказала: — Лучше помалкивай, девочка, если не умеешь разговаривать с людьми, которые выше тебя по положению. Ты теперь член домашнего хозяйства Ланнистеров, и все, что вылетает из твоего ротика, может опозорить наш дом. Ясно? После чего, отвернувшись к окну, раздраженно рыкнула: — Ну так что там с именем? — Джоанна, мое имя Джоанна Сноу, — ответила девочка и, поджав губы, тоже отвернулась к окну, пока еще что-нибудь не ляпнула этой высокомерной тетке. И не заметила, как та миг повернула к ней голову, приподняла бровь, а в ее глазах мелькнуло понимание и грусть при звуках ее имени.