Солнце взойдёт

У его матери крошечные ступни. Он знает об этом, наверное, потому, что раздавленный своим детским страхом и отчаянием, стоял, глядя вниз, а слёзы непослушно подступали всё ближе и ближе. — Эта женщина позаботится о тебе, — говорит мама. — Я не могу взять тебя с собой, там опасно, ты понимаешь? Трубадур — но тогда его звали совсем не так — кивает и всё же смотрит вверх. Из-за слёз, которые он так и не смог сдержать, лицо матери кажется размытым и будто исчезающим. — Милый, мне нужно уйти, чтобы достать нам денег, — объясняет мама. — Ты не должен голодать. Трубадур не хочет голодать. Но больше всего он не хочет, чтобы мама оставила его. Вдруг она не вернётся? — Пойдём со мной, — говорит ему та женщина. — Твоя мать уходит. Мама молчит и делает шаг назад, но в следующую секунду бросается к нему и порывисто обнимает. — Ты должен хранить монету, помнишь? По ней я всегда смогу найти тебя, — шепчет она, а потом размыкает объятия и поспешно уходит. — Ну-ну, — говорит та женщина, — я тебя не обижу. Твоя мать оставила за тебя достаточно. Пойдём к другим детям. Другие дети не верят, что мама вернётся за ним. Ни за кем из них никто не вернулся, а за некоторых присылают всё меньше денег, поэтому та женщина содержит их то ли из жалости, то ли из жадности. Дети хотят убедить его, что никто не придёт. Поэтому дети не нравятся ему. А он не нравится им: мать оставила той женщине тяжёлый мешочек, когда уходила, и хоть та женщина и старается, чтобы никто из детей не голодал, но те, за кого заплачено больше, всё равно получают лучшую еду. — Сколько ты уже здесь? — спрашивают его душным летним вечером. — И где твоя мать? Деревья облетели и снова отцвели, а она до сих пор не вернулась. Тем вечером они дерутся — неуклюже и в молчании, чтобы не услышала та женщина. Но она слышит, и все отправляются спать, не получив еды. Трубадур не может уснуть. Он встаёт и крадётся на улицу под сопение детских носов и храп той женщины. За домом широкий луг с высокой травой, а за лугом лес — тёмная стена среди тёмной ночи. Наверное, где-то там, за стеной сейчас его мама. Но вдруг небо над лесом вспыхивает светом. Яркие, волшебные брызги огня взлетают над деревьями. Огонь так прекрасен, что Трубадур замирает, поражённый. Брызги рассыпаются вновь и вновь, пока наконец не затухают, и тьма становится гуще прежнего. Трубадур ждёт, но волшебства больше нет. Он не знает, что видел, но, может быть, это значит, что его мама и правда там? Он шагает в траву, опасаясь, что кто-нибудь проснётся и заметит его, и идёт, забирая в сторону дороги, чтобы позже выйти на неё. Уже недалеко от дороги он слышит стук копыт по ней и поначалу пугается. Но это лишь одна лошадь, и всадник гонит её, будто бы торопясь. Трубадур ждёт, а после выходит на гладкое, не остывшее за ночь полотно и сразу наступает на что-то, чему в темноте не может дать названия. Он наклоняется и берёт это в руки. Это похоже на ткань — но не такую, из которой сшита его одежда. Ткань в его руках мягкая и нежная, она струится, стекает с пальцев, словно вода. Очарованный, Трубадур возвращается в траву, садится, играя с тканью, прижимает к лицу: ткань чудесно пахнет сладкими цветами. В охватившей его мечтательной полудрёме он думает о том, что так, наверное, пахнут все знатные и богатые люди — те, что носят платье из ткани, мягкой, как вода. А вдруг мама раздобыла много денег и теперь пахнет так же сладко? Острая мысль вспарывает его сонное спокойствие: а вдруг это была мама? Что если мама приехала за ним, а он ушёл? Трубадур торопливо поднимается и бежит обратно, путаясь в траве. Далеко за спиной он слышит, как лошади мчатся по дороге, но ему нет до них дела. Трава будто не хочет пускать его. Трава назойливо пахнет солнцем. Он так устал, что приходится лечь на землю, чтобы отдохнуть. Глаза закрываются против его воли. Его будит шум и топот. Он вскакивает и видит всадников, скачущих через луг прямо на него. А вдалеке за ними пылает огонь. Но не те волшебные всполохи, что так манили его, и не зарево яркого рассвета — за страшными фигурами всадников вздымается пламя пожара. Боясь быть растоптанным, Трубадур падает в траву и прикрывает голову руками. Лошади проносятся над ним, ни разу не задев копытом. Когда шум стихает, а утренний свет расползается по лугу, Трубадур встаёт и идёт к дому. Ведь мама ждёт его там, она нашла им денег и теперь хочет забрать его. Но на месте дома Трубадур находит лишь остывающие угли. А рядом — обгоревшее тело той женщины. И тогда он понимает, что мама не вернётся. Он остался один. * Когда Трубадур закончил говорить, слёзы уже высохли, а в кухне было так тихо, что мыши взялись копошиться в стене. — Трубадур... — ахнула Атаманша. — Дикая Охота... Так вот почему! Трубадур раскрыл ладони, бездумно глядя на них, и тут же сжал их в кулаки: его пальцы дрожали. — Мне так жаль.— Принцесса коснулась его плеча. — Твоё горе — наша вина. — Это ничья вина. — Трубадур встал со скамьи на ставшие непослушными ноги — Принц придержал его за спину. — Это вина тех, кто убивал. — Но ведь это значит, что твоя мать не бросала тебя, Трубадур, — сказала Мария, по-прежнему взволнованно прижимая руки к груди. — Может быть, она искала и не смогла найти? Трубадур ей не ответил. Он не станет думать об этом. Не сейчас. — Можно мне... прочистить голову? — кивнул он в сторону выхода. — Конечно! Иди, иди, — отпустила его Принцесса. Трубадур вышел к старому хлеву, Принц увязался за ним. — Я побуду с тобой? — спросил Принц. Разбуженный петух за стеной встревоженно крикнул. — Ты ведь и так уже здесь. — Я уйду, если ты скажешь. — Нет. Останься. Трубадур задрал голову к небу и глубоко вдохнул. Важные вещи оставались неизменными — и это на удивление легко успокаивало его. Небо над головой. Дыхание, дающее жизнь. Потребность в том, чтобы Принц всегда был рядом. — Мне снова кажется, что я за тебя в ответе, — сказал Принц. — И теперь на то есть причина. Мы принесли тебе несчастье, прости. Свет луны падал на его лицо. Как будто это и не луна светила вовсе, а он сам сиял изнутри. Трубадур не хотел, чтобы Принц извинялся. Трубадуру не за что было злиться на него. Разве всё вот это, что между ними, разве оно — несчастье? — А ведь мы бы не встретились, если бы не случилось беды, — сказал Трубадур. — Ты жалеешь, что мы встретились? Трубадур даже усмехнулся на эту очевидную глупость. А потом протянул руку и коснулся сияния. Принц был светом: луны ночью... — Ты не пахнешь цветами, — сказал Трубадур вместо ответа. — Знаешь, этот запах. Он манил меня к тебе и отталкивал. Но потом я понял, что на самом деле ты пахнешь не так. Принц сам прильнул щекой к его пальцам. — И как же я пахну? ... волшебных огней в час отчаянья... — Гораздо лучше. Трубадур шагнул к нему, они качнулись неловко, и Принц прижался спиной к стене. Как в тот день, когда они впервые встретились. ... солнца на утренней заре... — Помнишь, ты обещал, что подождёшь, когда я сам захочу... сделать что-то? — напомнил Трубадур, и голос его сам собой упал до шёпота. — Помню, — жарко выдохнул Принц. — А ты захотел? ... и пламени, в котором Трубадур сгорит. — Ты позволишь? — спросил Трубадур. Как в тот день, когда Принц впервые поцеловал его. — Позволю, — ответил Принц. И тогда Трубадур впервые поцеловал его сам. Разомкнулись губы, горячим разлилось по телу, мелко закололо в пальцах, Трубадур падал, падал без возврата и восторженно принимал падение. Принц отвечал ему — и это было так правильно, как будто они делали это уже несчётное множество раз, а потом Трубадур забыл, уснул — но теперь проснулся. Принц отстранился от него с влажным звуком, хрипло зашептал: — Погоди, не то я лишусь чувств, как придворная дама. Трубадур был благодарен ему, потому что казалось невозможным заставить себя прерваться, но ещё немного — и Трубадур сам оказался бы той придворной дамой. — Дыши, — улыбнулся Принц и добавил мгновение спустя: — Никогда ещё не целовался возле курятника. Трубадур ткнулся лбом в его плечо и тихо рассмеялся: некоторые вещи остаются неизменными. Послышался звук шагов и голос Марии: — Велено позвать, Малыш расскажет, что видел. Принц со стоном стукнулся затылком о стену: — Кто-то будет появляться каждый раз, когда я целую тебя? Хорошо, мы идём. Слышно было, что Мария пытается спрятать смешок. Когда они вошли внутрь, Монах указал на верхние комнаты. Принц зашагал по лестнице, а Трубадура старик придержал за рукав: — Не для чужих ушей разговор.