Пресный

Феликсу всегда надо было, чтобы его любили. Все и каждый. Старый друг и случайный знакомый. Каждый встречный, каждый случайный. Любите его, все. Кто-нибудь, полюбите его. Джисон его любит так, что может случайно и убить, но Феликсу этого мало. Он живет любовью. Он только любовью и питается. В Джисоне любви хватит на десятерых, но Феликс ест за сотню. Он улыбается — когда его хвалят. Он красиво одевается — чтобы понравиться. Он теплый и живой — лишь пока его любят. Забери у него любовь — он обратится в камень и песок. И никто его не любит. В самом деле никто — кроме Джисона. И Минхо его не любит. Минхо любит теплые вещи, спокойный джаз, айс американо и котов. А Феликса не любит. Феликс в этом не виноват. Но от этого не проще. Он бы хотел быть таким же мерзким типом, как Джисон. Чтобы его не любили за дело, а не «просто». Просто — что? Просто недостаточно хорош? Просто слишком хорош? Что в Феликсе такого, за что никто не может его полюбить? Все лишь смотрят восхищенно, руки тянут, чтобы коснуться тут и там. Щипают за щеки, чтобы появился румянец — ведь с румянцем он такой красивый. Хватают за голые коленки, за запястья, укладывая руку на ширинку. Сажают на колени, дуют в ухо, лижут шею. И никто Вообще никто Не любит. Джисон вечно говорит, что Феликс мягкий. Как облако. А Феликс чувствует каждый угол, об который его прикладывают. И не помогает ему его мягкость ни от синяков, ни от унижений. Он слишком красивый, чтобы быть парнем — за это парни его и бьют. Он слишком красивый, чтобы быть парнем — за это его бьют и девчонки. Не сильно. Если бить сильно — прилетит Джисон и разобьет всем зубы. Однажды девчонка воткнула Феликсу карандаш в ладонь, а Джисон надавал ей пощечин и пообещал посадить на бутылку. Было так жутко, что Феликс тоже заплакал. Джисон тогда сказал, что он трескается, когда плачет. Мягкий, а трескается. Джисону это не нравилось, и он попросил Феликса никогда не трескаться. Так серьезно, будто Феликс правда мог это сделать. Но Феликс честно старался. Даже когда Минхо его отверг — старался. Минхо был последней надеждой на любовь, если совсем уж честно. Феликс и сам не знал, почему так решил, но теперь он знал точно — его никто не полюбит. Вот прямо совсем точно никто. И трещинки поползли между его веснушек так быстро, что он испугался, что сейчас разобьется. А если разобьется — Джисон сделает какую-нибудь глупость и умрет. А Джисону совсем никак нельзя умирать. Феликс пообещал его маме, что не позволит. Обещания Феликс держал. Правда когда Джисон выдает тираду о том, что с Минхо оно как-то само собой получилось, Феликс на обещание забивает. Кидается с рыком вперед, валит друга в сугроб и бьет локтями по лицу. Кулаки ему жалко, да и эффект не тот. Минхо, к слову, стоит рядом и смотрит. Он не любит Феликса. Он не любит Джисона. Он вообще никого не любит и ему на всех плевать. У Джисона нос набок съезжает и кровь глаза заливает из разбитой брови. Он глубоко дышит, будто тонул минуту назад, и руки, не глядя, тянет к Феликсу. Феликс жмурится, ожидая удара, но его хватают за плечи и тянут на себя. Обнимают. — Тебя еще полюбят, — хрипит Джисон. Феликс лопается. — Я должен вызвать полицию и позвонить их родителям, — высокий красивый друг Минхо смотрит на Феликса нечитаемым взглядом. Джисон лежит на кушетке за ним. Пару минут назад его вырвало, а до этого высокий красивый доктор что-то долго делал с его носом. — Ты не хочешь с этим возиться, — Минхо кладет руку ему на плечо. — Он его убить мог. — И сделал бы миру одолжение. — Это правда, — сонно подтверждает Джисон. Как он ни пытался увернуться, а красивый врач-таки затолкал ему снотворное в глотку и поставил укол. Феликс наблюдал за его манипуляциями с нескрываемым восхищением. Феликс виновато улыбается. Вины он не чувствует, но было бы как-то совсем неприлично улыбаться победно. Хотя с победной улыбкой он симпатичнее, чем с виноватой. — Ты ебанулся? — вздыхает красивый доктор. — Связался с малолетками? — Всего с двумя. И один во мне уже безбожно разочаровался. Прямо как ты. — Давай посмотрим твои руки, — снова вздыхает красивый доктор. — Хочешь розовый пластырь? Феликс кивает. Доктор повторяет жест за ним и копается в аптечке. Феликсу очень хочется, чтобы красивый доктор его полюбил. Совсем как тогда с Минхо, только гораздо сильнее. — Нет, — произносит доктор, прикуривая сигарету. — Ты не можешь стать моим сталкером. Ты даже имени моего не знаешь. Поимей уважение к традициям. — А как Вас зовут? — невинно интересуется Феликс. Доктор закашливается. — «Вас»? Кто так относится к объектам своей нездоровой симпатии, мелкий? Не настолько я и старше! — А на сколько? — Иди домой. — А знак зодиака какой? — Иди домой. — Вы любите печенье? — Иди домой. — Сами идите, — топает ногой Феликс. — Чтобы ты за мной проследил и караулил у дома? Нет уж. — Тогда скажите имя. — Хван Хёнджин. Хван Хёнджин. Имя у него красивее, чем у Минхо. — А я Ли Феликс. А того парня со сломанным носом зовут Хан Джисон. И Феликс как-то случайно выдает ему еще кучу бесполезных фактов. Хван слушает, пока курит. А потом достает новую сигарету и курит дальше. — Если я тебя полюблю, ты от меня уже не отделаешься, — предупреждает Хван, когда словесный понос заканчивается. Феликс едва в обморок не падает от счастья. Хёнджин высокий, сильный и очень добрый, на самом деле. За пределами работы он не хмурится и вздыхает не так тяжело. Он говорит, что терпеть не может зиму и любит тепло. Феликс решает заменить ему солнце. Он приносит ему печенье и страшно обижается, когда Хёнджин угощает им пациентов. Хёнджин целует его в щеку в знак извинений и гладит по голове. Феликс льнет к нему ближе и обнимает, утыкаясь лицом в плечо. Ему тепло. Ему так тепло! Весной Минхо начинает улыбаться в ответ на шуточки Джисона. Это причиняет Феликсу боль, но не такую сильную, как рука Хвана, сжимающая его пальцы под столом. Печально, но они оба хотели бы оказаться на месте Джисона. Хорошо, что они не там. Хёнджин обожает целовать веснушки Феликса, пока тот не начнет задыхаться от смеха, а потом давать ему передышку — и снова целовать. Он так нещадно вкачивает в Феликса любовь, что младшего скоро разнесет. Сначала вширь, а потом на мелкие кусочки. Хван Хёнджин самый красивый парень на свете. Хван Хёнджин самый добрый парень на свете. Свет не заслуживает такого парня, как Хван Хёнджин. Поэтому Феликс забирает его себе. — Ты раньше с кем-нибудь спал? — спрашивает внезапно Хёнджин. Вообще-то они просто целовались, и Феликс даже не успел начать возбуждаться, так что вопрос для него действительно неожиданный. — Д… Да?.. — то ли врет, то ли сознается он, краснея. — Нет? — уточняет Хёнджин. — Я не… Я… — заикается Феликс и прячет лицо в подушку. Его сердце вырывается из груди. Еще чуть-чуть, и он услышит, как оно скачет от дивана прочь. Оставляя за собой длинный след из кроваво-розовых соплей. Он волнуется. Он так сильно волнуется! Хёнджин, не ожидавший в этой жизни встретить девственника, тоже. — Можно я потрогаю тебя? — спрашивает он, отнимая у Феликса подушку. — За коленку? — За член, Феликс. Тебе же не 5. Феликс улыбается и кивает. Хёнджин заставляет развести его ноги и усаживается между ними, целуя. Ведет руками по бедрам, одной рукой притягивает его ближе, а вторую опускает на ширинку. Даже первого прикосновения оказывается слишком много. Феликсу горячо. Феликса обжигает прикосновением до самых костей. Там костей, конечно, нет, но остальное тело чувствует себя именно так. И когда Хёнджин рукой под резинку трусов залезает, становится только жарче. А еще невероятно стыдно. — Ты там все бреешь? — уточняет Хёнджин с интересом. — Не люблю волосы, — пищит Феликс в ответ. Момента, когда он оказывается без штанов вообще, он даже не запоминает — ему жарко, стыдно и очень приятно. Хёнджин водит по члену от основания до кончика, меняя темп. Сжимает ладонь то сильнее, то слабее, заставляя Феликса поскуливать. — Кончай, — требует он, — я же знаю, что ты хочешь. Феликс прикусывает нижнюю губу и мотает головой. Нет, он хочет конечно, просто не хочет, чтобы это заканчивалось. Не готов отпустить Хёнджина вот так легко. — Кончай, малыш, — мягко просит Хёнджин. И это прямое попадание. Прямо в висок. Прямо насмерть. Но сначала Феликс и правда кончает. Он обмякает, сползая по дивану ниже. Хёнджин укладывается у него за спиной и гладит по волосам, целуя в макушку. — А ты меня не… — Это долгий процесс. Не на один раз. — Прости. Хёнджин больно бьет его по голому бедру. — Еще раз за такое извинишься — выпорю. Феликс, жутко краснея и пряча лицо, шепчет, что это было бы неплохо. — Может тогда я тебе подрочу? — робко предлагает он. — Не хочу, — отвечает Хёнджин, но тут же, осекшись, добавляет. — Я хотел, чтобы тебе было хорошо. С Феликсом надо нежнее. Ему отказывать нельзя — вот что Хёнджин за эти пару месяцев понял. — Ты боишься? — Твоих маленьких ладошек? — усмехается Хёнджин. — Нет. Просто… Давай в другой раз? Феликс краснеет еще больше. Его кажется пора с плиты снимать, а то весь выкипит. — А… Это… Не… Последний?.. Хёнджин резко садится и хватает Феликса за лицо. Щеки от этого вжимаются. А губы становятся трубочкой. Взгляд у Феликса до безобразия невинный и удивленный. — Ты дурак? — спрашивает Хёнджин. — Я ведь уже говорил. Если Хёнджин полюбит — Феликс не отделается. А любить Хёнджин умеет. За добрую сотню разом умеет.