Limited

«…разверзлась в земле расщелина, и из нее выскочили черные, как уголь, кони, влекомые колесницей и управляемые тем, кто имел взор темного великолепия, величественный, прекрасный и ужасный. Он поймал ее к себе и прижал к себе. В следующее мгновение она была унесена из весеннего сияния земли в мир мертвых королем, который им правит». ― Эдит Гамильтон, Мифология Возвращение в Хогвартс настолько обыденно, что Флоренс уже не поражает потолок Большого зала. Лиззи выглядит столь же удрученной и стучит по чашке с такой силой, что из кончика ее палочки вылетают желтые искры. В то утро Флоренс не сказала ни слова своей подруге, увидев, что та сегодня в таком дурном настроении. Флоренс на мгновение подумала, не больна ли она. В результате, каждая осталась наедине со своими мыслями. О чем думала Лиззи, Флоренс было не известно, а вот ее мысли занимал прошедший вечер и, конечно же, Том. Флоренс не помнила, как легла спать в субботу, но помнила, что видела во сне Тома. Его горящие темные глаза и магическое электричество преследовали ее всю ночь. В воскресенье утром она выскочила из постели в холодном поту и тут же бросилась в холодную ванну. Это была скудная попытка охладить жар кожи и учащенное сердцебиение. Флоренс размышляла, не была ли она околдована — не подсыпал ли Том ночью зелье в ее напиток. Раньше она никогда не мечтала о нем так. Были фантазии, размышления, но его обжигающая улыбка никогда не следовала за ней в сон, прикосновение его пальцев к ее руке будило ее, словно от кошмара. Что-то изменилось в ту ночь, и Флоренс не знала что, и от этого чувства беспомощности ее подташнивало, как будто Том был неизбежной силой перед ней, водопадом, в котором должен был рухнуть ее корабль. Она ненавидела отсутствие контроля — именно оно отправило ее через океан в Хогвартс. Именно оно подтолкнуло ее учиться у Адсилы, когда никто другой не мог ее учить. И все же Том Реддл просто предстал в своей убийственно красивой форме в ее первую ночь в Хогвартсе, и она была обречена. Что еще хуже, он был могущественным и мог научить ее, чего она и хотела. Боги наверняка оставили ее, когда она отправилась за океан. — Где же совы? — Лиззи кипит, возвращая внимание Флоренс к настоящему. — Обычно они так не опаздывают! — Ты чего-то ждешь? — спрашивает Филип, его щеки набухли от ложек каши. Ответный взгляд Лиззи настолько холоден, что брови Флоренс взлетают вверх и она возвращает взгляд к тостам на тарелке. — Ты проснулся тупее сегодня утром, Филип? — огрызается она. Справа от Флоренс мальчик держит обе руки в воздухе, его вилка стучит по столу. — Мерлин, я и забыл, какой приятной ты можешь быть по утрам. — Заткнись, придурок. — Боже, вы двое можете просто замолчать? — вставляет Флоренс, глядя на них двоих. Филип улыбается ей, Лиззи закатывает глаза, и они снова замолкают. Но всего через несколько секунд раздается знакомый звук крыльев, на этот раз все три головы поднимаются к потолку. Флоренс бросает взгляд на Лиззи и обнаруживает, что и без того бледная кожа ее спутницы стала кипельно-белой, ее глаза широко раскрыты, рот слегка приоткрыт. Прежде чем Флоренс успевает спросить, хорошо ли она себя чувствует, перед ней аккуратно приземляется большая рыжевато-коричневая сова, к вытянутой лапе которой прикреплен аккуратно завернутый пергаментный свиток. Лиззи рвет обертку, ломает печать и читает в таком темпе, что ее зрачки мелькают невообразимо быстро. Когда она, наконец, заканчивает, пергамент просто выпадает из ее рук. Ее взгляд, наконец, останавливается на Флоренс, которая с беспокойством наблюдала за всем этим. — Лиззи? — Давай, читай, — шепчет она, и ее ледяной голос превращается во что-то сырое. Флоренс удается оттолкнуть руку Филипа, приближая свиток к глазам, чтобы прочитать, но прежде чем она успевает даже развернуть его, через зал раздается крик. — О Мерлин! Пирр Эйвери стоит, его лицо непривычно из-за отсутствия типичной дерьмовой ухмылки. На его щеках румянец, а в глазах дикость, которую Флоренс может разглядеть даже на таком расстоянии. Он тоже держит свиток пергамента. Лиззи и Пирр движутся навстречу друг другу, как во сне, где их глаза оставляют некий след, Тесей следует за нитью Ариадны, пока они не встают друг перед другом во главе стола Хаффлпаффа. Пирр что-то бормочет себе под нос, от чего Элизабет краснеет, а затем, к изумлению всех присутствующих, он берет ее за руку и торжественным жестом прижимает костяшки пальцев к своим губам. Сбитая с толку тем, что происходит, Флоренс смотрит на свиток в своей руке, Филип усаживается поудобнее и читает через ее плечо. «Элизабет, Я пишу тебе с важными новостями. Я волнуюсь как за твое будущее, так и за будущее семьи Гринграсс. Как и ожидалось, Джеймс Эйвери — отец Пирра — сделал предложение о помолвке для вас, от имени его сына. Оно вступит в силу после вашего успешного окончания Хогвартс, в июне этого года. После долгих размышлений мы с твоей матерью приняли это соглашение. Мы ожидаем, что у вас с Пирром будет благословенный и плодотворный брак, и мы знаем, что это письмо принесет тебе столько же радости, сколько и нашей семье. Кадм» Филип берет свиток из рук Флоренс в тот момент, когда она заканчивает читать. Флоренс чувствует себя странно. Абсолютное равнодушие, с которым отец Лиззи писал о ее будущем, раздражает до тошноты. Она сглатывает, глубоко дыша через нос, прежде чем снова взглянуть на Пирра и Лиззи. Они все еще шепчутся друг с другом — он слишком серьезен, Лиззи слишком смущена. Флоренс вспоминает, как они танцевали в бальном зале в субботу вечером, а ведь им всего шестнадцать, может, семнадцать? Как они могут знать — как их родители могут знать, что их брак это правильно? Она помнит голос Распределяющей шляпы в своей голове, пытающийся предугадать ее судьбу. Никто не будет управлять ее судьбой. Флоренс чувствует, как ее рот несколько раз открывается и закрывается, как будто она пытается вздохнуть. Через мгновение счастливая пара, взявшись за руки, покидает Большой зал с небольшим облегчением. Флоренс не знает, захочет ли она сказать что-нибудь, она не может представить ничего хуже, чем оскорбить Лиззи в такой момент. Когда ее глаза провожают пару, они невольно скользят и затем останавливаются на столе Слизерина. Том выглядит скучающим. Его челюсти напряжены, а глаза расслаблены, и вокруг него царит аура полного безразличия, когда остальные мальчики, сидящие вокруг него, вытягивают шеи, чтобы бросить последний взгляд на Пирра, прежде чем он выскользнет из зала. Когда их глаза встречаются, его губы дергаются, словно говоря без слов. Она улыбается ему, а затем поворачивается к Филипу. В отличие от Тома, Филип выглядит совсем не скучающим. Все его тело выпрямлено, как стержень, лицо странно сморщено, так что веснушки, кажется, сливаются под глазами. Его рука дрожит, и он встает и убегает из-за стола. Флоренс хватает свой кофе и без вопросов следует за ним, на этот раз не замечая темного взгляда, следящего за ее движениями. Филип находится на полпути вверх по лестнице вестибюля, когда Флоренс достигает площадки с красной ковровой дорожкой. Кофе проливается и капает на руку. Не обращая внимания на боль от обжигающей жидкости, она говорит ему в след. — Филип Берк, не смей просто убегать от меня, — кричит она, все еще двигаясь вслед за ним к основанию лестницы и вверх по ней. — Если ты не остановишься, я придумаю, как приклеить тебя к лестнице, даже если мне понадобится сто лет, чтобы овладеть этим заклинанием. Филип останавливается в верхней части лестницы, а затем ныряет в пустой класс, явно приглашая Флоренс следовать за ним. Она делает это, осматривая комнату, которую никогда раньше не видела, пока ее взгляд не останавливается на его сгорбленной фигуре, растянувшейся на стуле. Глядя на него, Флоренс не уверена, видела ли она когда-нибудь раньше Филипа таким расстроенным, но выражение, которое теперь распространяется по его лицу, выглядит очень душераздирающим. — Послушай, я не хотел, чтобы ты шла за мной, — говорит он. Его голос хриплый и резкий, как хруст сухой травы под ногами. — Ну, ты должен был знать, что я обычно делаю то, что хочу, — говорит ему Флоренс, садясь через проход от него. Она рада, что принесла кофе, это дает ей возможность сдержаться и не обнять Филипа, ведь он явно того не желает. Его глаза оставались прикованы к полу. — Хочешь сказать мне, что ты думаешь? — спрашивает Флоренс, и на этот раз она говорит мягче, потому что он кажется таким маленьким перед ней. — Не особенно. — Тебе нравится Лиззи. Слова Флоренс показались резкими даже ей, и она тут же прижимает кофе к губам, пытаясь проглотить их в тот же момент, как только произнесла. Голова Филипа поднимается, наконец встречаясь с ней взглядом. — Мерлин, Флоренс, для того, кто понимает все прелести чистокровного общества, ты можешь быть чертовски глупой. — Его голос дрожит, то ли от сдерживаемых слез, то ли от гнева, она не может сказать. — Конечно, она мне нравится, но это не так важно. — Твой отец когда-нибудь делал предложение Лиззи? Филип запрокидывает голову и смеется, вставая на ноги, и расхаживая по классу. — Мой отец? Он никогда бы не сделал что-то настолько великодушное, особенно для меня. Единственный способ, который мог бы сработать, — это если бы Элизабет упомянула что-то своему отцу, чего она, очевидно, не сказала, так что Кадмус выбрал наиболее подходящих чистокровных мужчин. — Ты имеешь право… — начинает Флоренс, но он перебивает ее. — Да, Берки — чистокровные, но мы — одни из самых низших из двадцати восьми. Как ты думаешь, почему мой отец помог Нотту составить этот проклятый список? Просто чтобы убедиться, что мы есть в нем. — Хорошо, но я до сих пор не понимаю, почему… — Ты до сих пор не понимаешь, да? — В его глазах сейчас слезы, и он прижимает руки к голове, как будто хочет раздавить ее. — Ты сказала, что твоя семья — старейшая в Джорджии — когда ты дебютируешь, каждый мужчина в городе впишет свое имя, у тебя будет любой выбор, и если ты не увидишь имя, которое тебе по душе, твой отец, держу пари, свяжется с семьей мальчика, чтобы узнать, заинтересован ли он в этом. Флоренс молчит, потому что знает, что это правда. Да, у нее будет ограниченный выбор в том, за кого она выйдет замуж, но окончательный выбор будет только за ней. — Моего отца и всех чистокровных семей здесь отказ в браке очень смущает. Как ты думаешь, мой отец поставил бы нашу фамилию? — Филип сейчас плачет, и Флоренс кажется, что она качается на корабле в море, а Филипп на далеком берегу. Слишком далеко, чтобы добраться. — У меня никогда не было шанса. — Филипп, ситуация вышла из-под твоего контроля, я знаю, что тебе грустно, но ты не можешь брать на себя ответственность за это. — Ты понятия не имеешь, Флоренс. — Выражение его лица страдальческое, глаза расширились, пальцы вцепились в щеки. — В течение шести лет в Когтевране были только я и она, а потом этим летом Эйвери просто замечает, что Лиззи — самая великолепная девушка на нашем курсе — как ни с того ни с сего — и все потому, что у него правильная фамилия, имя и счет в правильном банке. И хуже всего то, что ей на самом деле нравится этот парень! Я с ней много лет, и этого все еще недостаточно! Флоренс не знает, что сказать, поэтому молчит. Она ни разу не подумала, что процесс бракосочетания в семьях высшего эшелона может быть таким же сложным для молодых мужчин, как и для женщин. По крайней мере, у Флоренс был отец, который, как минимум, прислушивался к ее мнению о потенциальных мужьях независимо от того, что думала ее чопорная и порядочная мать. Но Филип совершил ужасную ошибку, уловив чувства к кому-то недосягаемому — своему близкому другу. Теперь он вынужден смотреть, как она ускользает сквозь его пальцы, как песок в решете. — Послушай, я пойду прогуляюсь, — говорит Филип, вытирая слезы со щек, его шаги все еще сотрясают тишину комнаты, словно разбитое стекло. — Я догоню тебя позже. Он ушел прежде, чем она успела сказать еще хоть слово. Через несколько минут Флоренс следует за Филипом, в ее голове прокручиваются несколько запутанных, как нити, мыслей. Свернув за угол, Флоренс останавливается наверху парадной лестницы. Том стоит прямо у подножия лестницы, его фарфоровое лицо обращено наверх, в ожидании, одна рука опирается на перила, его поза представляет собой идеальное изображение элегантности. Без теплого жара вина в животе, Флоренс нечем отогнать напоминания о его холодном равнодушии, о его неуважении к человеческой жизни. И тем не менее, она все равно спускается по ступенькам, ее глаза устремлены на него, и они, кажется, манят ее, когда она спускается по лестнице к нему. Флоренс останавливается всего в одном шаге от него, так что Том вынужден смотреть на нее слегка снизу вверх, их руки на перилах лежат в сантиметрах друг от друга, энергия, которая течет между ними, только еще больше раздражает Флоренс. — Флоренс, — приветствует он ее после молчаливого взгляда. Она тут же краснеет, отчего лицо Тома расплывается в торжествующей ухмылке. — Кажется, наши друзья женятся, — отвечает она. — Ты, кажется, не особенно воодушевлена этой идеей. — Нет, дело не в этом, — признается Флоренс, пожимая плечами, и перед ее глазами мелькает образ лица Филиппа, покрытого следами от его собственных ногтей. — Просто шокирована больше всего на свете. — Да, что ж, Гринграсс и Эйвери продолжат воплощать в жизнь все свои самые смелые чистокровные мечты, — фыркает он. — Брак и воспитание детей. — Тебе не нравится эта идея? — Я не верю, что брак — это какое-то достижение в статусе. — Я думаю, что в этом есть какая-то сила, — возражает Флоренс, склонив голову набок, а на ее лице появляется легкая улыбка. Субботний вечер с Томом был райским, но она пропустила это. Он ухмыляется в ответ, как будто между ними прошла какая-то волна энергии. — Магия — это сила, Флоренс. А не какое-то фарсовое заведение, поощряющее инбридинг. — Власть и влияние бывают разных форм, Том. — Ты изменила законы роста на Самайн, хочешь убедить меня, что каким-то образом брак стоит свеч в том, что ты сделала? — Его голос становится тише. Его глаза сверкают, когда он вспоминает выступление Флоренс, это голодное выражение лица, от которого в ее животе становится тепло. — Возможно, это не то же самое, но все же очень ценное. Том качает головой, на этот раз ухмыляясь про себя, как будто Флоренс четырехлетняя девочка, сообщающая ему, что небо на самом деле оранжевое. Его взгляд на мгновение блуждает по вестибюлю, прежде чем вернуться к глазам Флоренс. — Мы опоздаем на «Уход за магическими существами», — заявляет он. — Пойдем. Когда Том берет ее за руку, она готова к всплеску магии, которая, кажется, прожигает ее кожу и поражает до глубины души. То, что он все еще мог получить от нее такую ​​сильную физическую реакцию, было загадочно, но она не сопротивляется этому. Вокруг них ученики, идущие в свои классы, открыто глазеют, их рты так широко раскрыты, что ей хочется огрызнуться на них. Том кажется невозмутимым, его обычная самодовольная маска встала на место, когда они вышли на территорию, но его рука, переплетенная с рукой Флоренс, держит ее железной хваткой. Как она может превратиться в дым и исчезнуть. Она смутно задается вопросом, была ли у Тома когда-нибудь девушка, не говоря уже о ком-то… ну… еще. Он был настолько корыстен, что мальчики, которыми он постоянно себя окружал, казались скорее щитом, чем верными товарищами. Мысль о Томе с девушкой заставила Флоренс ухмыльнуться. Тем не менее сегодня в этом жесте было что-то иное, как бы приятно ни было ощущение его ладони в ее руке. В нем не было интимности Самайна, как будто они были двумя кометами, столкнувшимися в бесконечности космоса. Нет, он схватил ее, как трофей. Она хотела спросить, что случилось, но обнаружила, что у нее нет слов. Пирр и Эверард ждут их на краю Запретного леса, у обоих глаза чуть не вылезли на лоб при виде Тома и Флоренс, приближающихся рука об руку. Флоренс хмурится. Том ухмыляется. — Реддл, — зовет Пирр, и дерьмовая ухмылка скользит по его лицу. — Оллман. — Нотки в его голосе на мгновение так разозлили ее, что ей захотелось дать ему пощечину. Вместо этого она опускает руку Тома и заключает его в объятия, на мгновение прижимаясь к нему, даря ему нежный поцелуй в щеку. — Поздравляю, Пирр, — бормочет она, потому что, несмотря на то, что ее раздражают его насмешки над действиями Тома, он станет будущим мужем ее подруги, и теперь она не может забыть выученные манеры. — Спасибо, Оллман, — отвечает он, несколько подавленный ее искренностью. — Я очень надеюсь, что ты знаешь, — продолжает Флоренс, отступая назад и переплетая свою руку с рукой Тома, ее рука сжимает его руку так крепко, что он наверняка понимает, что она хочет ударить белокурого парня, — что даже если я вернусь в Америку, я ожидаю, что мое приглашение на свадьбу придет первым. -Конечно так и будет. Американцы такие избалованные, — дразнит он. Флоренс вспоминает, каким приятным может быть Эйвери, когда он не пытается ни на кого произвести впечатление. Он ведет себя непринужденно, чем-то напоминая Альбиона, и эта мысль всплывает на поверхность знакомой тоской по ее семье. Глаза Пирра мечутся между Флоренс и Томом, которые все еще держатся за рука. — Итак, — продолжает Эйвери. — Понравился Самайн, Оллман? — Да, это было невероятно, — говорит Флоренс собравшимся мальчикам, ее мысли возвращаются к образу Тома, стоящего перед огнем, над головой которого кружится его сотворенный дракон. Она всегда знала, что он хорош в магии, но его демонстрация, казалось, доказывала, что он заслужил ее время, одержимость, в которую он превратился. — В Америке Самайн не празднуют? — Это первый раз, когда Эверард заговорил с ней, и с некоторым удивлением она поворачивается к нему. — Ну, я уверена, что кто-то празднует его, но не моя семья. — Флоренс пожимает плечами. — Люди разные, поэтому они склонны отмечать разные праздники. Семья моей лучшей подруги Таллулы празднует Пасху просто потому, что им нравится музыка в местной церкви. — Как странно, — бормочет себе под нос Эверард и замолкает. — Да, американцы просто смотрят на вещи по-другому, не так ли, Том? — бормочет она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него. Его глаза встречаются с ее глазами и она может видеть в них гнев, из-за брошенного ею вызова. Тот же самый трепет пробегает по ней при их зрительном контакте. — Конечно, — холодно отвечает он. Глядя на него, в голове Флоренс крутится мысль, обезоруживающая своей простотой. Она почти ничего не знает о Томе, хотя и знает несколько вещей. Он якобы спас школу, умеет укротить огонь, он сирота. Все очень красноречиво, но Флоренс понятия не имеет, какие праздники он празднует, какие блюда ему нравятся и есть ли у него хобби. Эта мысль огорчает ее, и, слегка покачав головой, она отпускает его руку и шагает через их круг туда, где собрался остальной класс. Том наблюдает за ее движениями, как ястреб. — Пошли, урок начинается. Том стоит прямо рядом с ней весь урок. Он ближе, чем когда-либо позволял себе быть, когда другие могут их видеть, и все же он далек, потому что она его не знает. «Ты же знаешь, что он ненавидит магглорожденных,» — напоминает этот ужасный ворчливый голос в ее голове. Ты это знаешь, и вы все еще стоишь здесь, рядом с ним. Тем не менее, когда пальцы Тома начинают касаться ее плеча, это легкое прикосновение вызывает рябь по коже Флоренс даже сквозь ее школьную форму, заставляя ее мысли замолчать. Он не смотрит на нее, но она чувствует, как подушечки его пальцев вдавливаются в ее кожу. Голод в ее желудке пробуждается, и она расслабляется, обретая легкую уверенность, которая всегда у нее была. Она никогда не получит всего того, чего хотела — она будет узнавать о нем каждую мельчайшую деталь, а между тем, она не будет винить себя за то, что наслаждается его обществом. Чувство вины не было знакомо Флоренс, и она плохо переносила его. — Том, — шепчет она, и он поворачивается к ней, его рука неподвижно лежит на ее плече. Одна из его бровей вопросительно поднимается, но Флоренс лишь ухмыляется и оглядывается на их профессора. Она чувствует раздражение, которое исходит от него и он прижимает ее к себе. — Флоренция? — Ничего, ангел, — смеется она про себя, поворачиваясь к нему, чтобы улыбнуться. — Просто хотел услышать, как ты произнесешь мое имя Пустой взгляд, который он бросает на нее, безупречен, но даже Том не может остановить малейший намек на румянец на его скулах, вспышку в его полуночном взгляде. Эффект, к большому ужасу Флоренс, необычайно изысканный, как будто он оживший Вермеер. Она думает, что из кожи вон вылезет, чтобы Том смотрел на нее так, как сейчас.