Рождённый под куполом

21:00. Тот же день. Интересно, выступление прошло успешно? Сенку поверить не может, что застал конец выступления абсолютно без каких-либо потерь. Убийца бездействует, ну и флаг ему в руки. Желательно — белый. И, безусловно, Сенку бы отметил это событие (первое шоу с ним в лице хозяина цирка, которое наконец удачно завершилось!), но он выжат как лимон. До предела. Хочется просто лечь пластом на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и чтобы все оставили в безмолвном спокойствии. Покоя почти задремавшего парня лишает громко возмущающийся где-то за стеной Тайджу. Выругнувшись, Сенку поднимает сонные глаза на дверь, вслушиваясь в приближающийся, всё больше и больше нарастающий по децибелам голос. Судя по звукам, воздушный гимнаст ещё не знает, стоит ли ему тревожить господина, поэтому просто выясняет с кем-то отношения на повышенных тонах, стоя у входа к Сенку. А можно это делать в другом месте? И без моего участия? Ишигами держит ухо востро. Тайджу вваливается внутрь комнаты с грохотом — Кохаку, рявкнув что-то напоследок, запихнула его туда силком. Парень, рухнув на пол, быстро вскакивает на ноги, чтобы выбежать обратно, но дверь перед его носом благополучно захлопывается. Шумный акробат впечатывается в дерево с характерным глухим стуком. Тайджу в волнении оборачивается, потому что чувствует на собственной спине ползущий, подобно лёгкому пауку, полный недоумения взгляд. Он демонстративно важно вбирает в лёгкие побольше воздуха. Сенку понимает, что вопрос задавать не придётся — и так ответит. И парень действительно выкладывает всё, как оно есть. — У Ксено случилось что? — Сенку, расслабив на шее бабочку, переводит серьёзные глаза на по-прежнему мнущегося у порога Тайджу. Из-за этого у них с Кохаку произошёл конфликт? Или что там у них? Ха, волнительно. Тайджу — и конфликт… — Вы в этом уверены? — Мы никогда ничего не знаем, Сенку. Мы же идиоты, — неловко почесывает затылок коренастый паренёк, тяжело вздохнув, — но Ксено сказал, что это «паническая атака». — Ему стало плохо при вас? Чем вы там, черти, занимались? — хоть его голос и отдаёт откровенной издёвкой, он никак не ожидал, что собеседника это настолько выведет из строя. Тайджу заметно напрягается в плечах. — Ничем опасным! Отвечаю тебе, Сенку! — едва отмерев от двухсекундного испуга, поднимает ладони вверх он. — Ксено наор… сказал нам покинуть его, но, думаю, будет неплохо, если ты навестишь его собственной персоной, так сказать. — Он сам-то требовал моего визита? Сам оправится, не выдумывайте. — Я так же Кохаку говорил… — Тайджу тихо угасает в интонации. — Вы с Ксено… разве не друзья?.. — Ты мне больше друг, чем он, — это честный ответ. Да, именно так оно и есть. — Мне… нам с Юдзурихой, и ещё Кохаку, кажется, что Ксено тут уже невмоготу, — непреднамеренная пауза. Полный надежды вопрос, — поговоришь с ним? — Если ему тут так «невмоготу», почему он не уйдёт от нас? Я уже спрашивал его об этом, Тайджу. Всё одно — шарманка с «мне тут интересно, мне тут элегантно»! — от досады Сенку чуть ли не плюёт на пол. На лице Оки, в это же время, взгляд точно такой же, как в день выгона Гена и Стэнли. Сенку не тиран, чтобы проигнорировать такой вид у своего ценного работника и товарища в одном лице. — Поговорю. Потому что вижу в твоих глазах намёк. — Намёк?.. — Тайджу снова пребывает в лёгком испуге.

***

Монотонное, по-своему мелодичное бормотание. Тишь оказалась прорезана отдающим усталой хрипотцой говором Ксено. Сенку входит без стука, потому что потоки слов за дверью напоминали ему если не бесконечную молитву, то сонные полубредни без какой-либо развязки. Ну и ну. Атмосфера, созданная этим маленьким человеком, лежащим на кровати с закрытыми глазами, пробирает до костей. Тусклое освещение; прохлада; запах, словно в комнате до него побывало 150 человек; бледнолицый мужчина, что никак не уймёт своей нескончаемой мантры.

Gonna tell you right

Just show your face

In broad daylight.

I'm telling you

On how I feel

Gonna hurt your mind

Don't shoot to kill.

— Ты что, читаешь песню Майкла Джексона как стих? — Сенку на цыпочках приближается.

I'm giving you

On count of three

To show your stuff

Or let it be …

— Ксено?

…Before too long,

Your lyin' eyes

Gonna tell you right.

Сенку осторожно накрывает чужую ладонь своей, внимательно всматриваясь в до ужаса изнуренный лик. Ксено этому жесту невесомо улыбается, перед этим с силой зажмурившись. — Ты здесь…откуда? — вниз по виску мужчины стекает очередная капля пота. Дыхание его при этом сильно тяжело. — Птичка напела, что нашему медику опять нужна аптечка, — как всегда поддразнивает тот. Ксено, забив, решает разъяснить ситуацию самостоятельно. — Ген как-то посоветовал мне, когда чувствую симптомы панической атаки, начать медленно дышать, попробовать подумать о чем-то приятном… зачитать стих… то ли про себя, то ли вслух, ну я решил так, — он как-то по-недоброму ухмыляется, — приятного в жизни не вспомню, а вместо стихов песня в голову пришла. Ты уж прости, что я вслух её произнёс. Напугал тебя-мальчишку, наверное. — Как это «приятного не вспомню»? А как же Стэн? Ай-ай-ай, доктор Ксено, плохой муж. — Знаешь, когда страшно тоскуешь по этому человеку, то вспоминать его, чтобы успо… Ай, да кому я рассказываю, — махнув рукой, он показательно обиженно отворачивается к стене. Но Сенку, хоть и понимает, что его обществу здесь определённо не рады, пока не уходит. — Тебе здесь не нравится? — вопрос застаёт врасплох. — Нравится. — А твои коллеги говорят обратное, — тихо бросает Сенку, присаживаясь. — Ты здесь явно для чего-то. Только для чего, Ксено? — кто-то сказал или сделал что-то неприемлемое в сторону Ксено? Он ни разу. Ни разу не ловил панических атак при моем полноценном правлении. Время сознаваться. Мужчина смотрит на говорящего из-под приподнятых бровей уже с огромной неопределённостью. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но вместо слов — хриплый, почти беззвучный вздох. — Ты этим вечером внезапно заскучал по Стэнли? Я всё верно трактовал? — Верно. — Ты был тут один? Когда тебе стало плохо. Ксено всматривается в горящие рубином глаза напротив, будто бы выискивая в них путь для ответа получше. — Я был не один. — А с кем? — Сенку в этот момент пускает непроизвольный смешок, который Хьюстона только настораживает. — С тем, кто тебя сюда привёл. Что за тупой вопрос? — А кто меня сюда привёл? Я, может быть, не помню. Память как вам отшибло. — Кохаку, — скрипит имя мужчина сквозь плотно сжатые зубы. Попытка угадать? — Ответ неверный. — Но она была со мной. Откуда мне знать, кого она заставила привести тебя ко мне? Что за шутки? — И о чём вы разговаривали? Что она такого сказала, что тебе аж подурнело? — Ксено, засунь гордость себе в одно место и скажи, о чём был базар! — Довела меня. Извела! Усёк?!.. — постепенно переходит на крик он, но потом, проделав недолгую дыхательную технику, снова затихает. — Всё, выйди. Не мозоль мне глаза. — «Ты отдашь мне всё, что унаследовал от отца. Кроме цирка, разумеется», — Сенку, пытаясь проглотить собственное удовольствие от допроса, выжидает в нетерпении. — Твои слова? Думал, я тебя не слышал? Ксено, уже авансом похоронивший Сенку как адекватного собеседника, застывает с широко распахнутыми глазами и наиглупейшей улыбкой на лице. Два его беззвёздных неба ещё никогда так сильно не напоминали ему беспроглядные пропасти без какого-либо светила в их необъятности. Ишигами от этого взгляда становится не по себе. — Сенку… — он медленно тянет руки к молодому организму. — Я знаю, чего ты от меня хочешь, — уклоняется от чужих запястий хозяин цирка, — но я не дам тебе этого, пока не ответишь на пару вопросов. — А если блеф? — он внезапно настораживается. — Что ты мне отдашь? Как ты понял, чего я хочу? — Ксено пробивает на издёвку. Умный, падла! — доктор Сенку. Раз. Доктор Сенку? Сенку вспоминает, как Кохаку, после его первой ночи с Геном, приняла его за того самого доктора-экспериментатора. Этот тоже такого же мнения. Почему? — Мне в наследство досталось кое-что и помимо цирка. — Что же это? — медленно сокращая дистанцию, приближается почти с безэмоциональным выражением к чужому лицу Ксено. И прижимается своим высоким лбом к лбу Сенку. — Только солги мне… — Ксено. Личное пространство, — предупреждение. Пока не угроза. Ксено лишь заключает плечи парня в болезненные объятия, надавливая пальцами на каждую его выступающую косточку и давя при этом кривую, крайне непритягательную улыбку. — Я получил чемодан! — Блеф. — Нет! — Сенку отпихивается от мужчины как может. — Что в чемодане Ишигами? — О как, аж по фамилии? — с Ксено всегда хочется огрызнуться. Хоть с Ксено инстинкт и подсказывает ему лежать, бояться. — Я спросил про чемодан твоего отца, а не окликнул тебя, — брови Ксено хмуро сводятся вместе, будто бы в наступающем разочаровании. — Ты тратишь моё и своё время. Не думал, что ты окажешься балаболом как и Ген. Два. Ген. «Ишигами». «Ишигами! Помилуй!» — Ген выкрикнул это, когда оказался по ту сторону своей золотой клетки. Я придрался к этому месту не безосновательно. Ген обратился ко мне по фамилии. Так сильно меня испугался? Ха, не думаю. — Эй, — Хьюстон в волнении щёлкает пальцами перед лицом парня несколько раз, призывая вернуться с мыслями обратно к нему. Думай. Думай. Думай. Что ещё я могу вспомнить? Я завершу дело и отпущу Ксено отсюда навсегда. Или устраню. Если враг. Сенку впивается в Ксено пронзающим насквозь взглядом и получает в ответ такой, какого не ощущал на себе со дня смерти отца — с чего-то заботливый. Полный беспокойства вперемешку с надеждой. Родительский. Уингфилд, осознав, что его пробило на очевиднейшую оттепель перед Сенку, уводит по-прежнему странно мягкий взгляд в пол и прячет свои искусанные губы, поджав их. Руки его по-прежнему сжимают чужие острые плечи. Он как будто бы вынужден играть злодея. Хрен с ним — с этим Ксено, пока что. Думай дальше, придурок! Какие ещё странные вещи мы можем вспомнить?! Заверши дело ради подло убитого отца! Гена, которым так сильно дорожишь! И Ксено, ладно! Золотая клетка. Что-то про презентацию. Сенку обхватывает собственную гудящую голову руками, пальцами взъерошивая белобрысые пряди на ней. Он скоро сам словит паническую атаку. Ген утверждал, что во время того рокового выступления сидел в клетке. То есть, шоу прошло без его участия. Но почему? Это давно не даёт мне покоя. Как он мог быть нужнее в клетке, нежели на манеже? И Кинро, который сказал мне, что Бьякуя погиб на глазах у Гена на манеже… Что интересно — Кинро солгал мне. Не Ген. И понял я это только после того, как выгнал его. Во-первых, дрессировщик упомянул деталь, что Ген замер на манеже, весь забрызганный кровью, с протянутой к Бьякуе рукой. Но если Бьякуя побежал на сцену, чтобы принести извинения за косячное шоу, что там забыл фокусник? Его обычно даже в концовку не вписывают — хозяин цирка закрывает выступление сам. Во-вторых, Ген? Протянул руку Бьякуе? Что? В-третьих, выстрел в огромную вагу, которая покрывает чуть ли не 90% манежа, под которой стоят двое. Ради этого же и была наведена путаница, нет? Чтобы Бьякуя остался один, и убило только его. Ещё и второй стоит с протянутой к первому рукой. Как Асагири, по-твоему, выжил, Кинро? Кинро пытался прикрыть задницу Гена, заставив меня сочувствовать тому, но в итоге очень сильно подставил. Я должен был догадаться раньше. Сенку устремляет взор на застывшую над ним белую фигуру Ксено. Мысль мигнула в голове сама. Доктор. Гена хотели презентовать после выступления как научный прорыв. В той самой золотой клетке как в красивой обёртке. Он был главным объектом исследований. Он попытка №1. Бьякуя, выступавший на сцене, вообще знал о Гене в клетке? А клеймо? Он одобрял всё то, что происходило в его цирке? Эксперименты, мутации, игры с ДНК? Это «вообще знал об этом» относится ко всем, и не в одном этом случае. И попытка. Что имелось в виду под «попыткой»? Количество людей, что попало под нож амбициозного гения? Не думаю. Иначе на доктора бы шла охота покрупнее, чем один неуч в шляпе-цилиндре. — Такими темпами опять всё сойдётся на том, что убийца Ген… — Сенку в крепком раздумии остервенело вцепляется в плечи Ксено ногтями в ответ. — Кто? Ген? — настала очередь медика хотеть свободы. — Так с кем ты там сидел? — умный блеск в юных глазах вновь зажжен. Ради него Ксено и сидел эти 5 минут в молчании как дурак. — С Кохаку? Может, был кто-то ещё? — Говорю же — нет. Включи уши и подсоедини их к мозгу. — Что делали наедине? — Думали, как всадить тебе нож в спину, конечно же. — А если без войнушек? — Ксено, встань же на мою сторону наконец! — Умнейший из всех, кого я знаю, не окажет содействия в расследовании? Не ответит на столь простой вопрос? — А вдруг я и есть убийца? Разве ты допрашиваешь меня не потому что подозреваешь? — Ксено едва ли раздражен. — Я буду нейтрален до последнего. Мы ведь реально можем так до бесконечности. Нужно сменить тактику. Ответ был близко. Вот уже перед носом. С тех пор, как Суйка притащила мячик, я оказался так близко к разгадке, как никогда раньше. Я просил, чтобы хоть какая-нибудь девочка (из пассажиров) оставила несчастный бантик, дабы доказать, что поезд в первый день моего прибытия был вовсе не пустой и не полон всякий мистики. Там. Определённо. Были. Люди. Забытый в вагоне кем-то не из труппы теннисный мячик доказал это. Но почему Ген усердно врал, что и в помине никто с нами не ехал? Первоначальная стратегия убийцы — запугать меня (мистикой), чтобы я убежал сверкая пятками. Покинул труппу, оставив цирк как страшный сон. Но не тут-то было. — В поезде, в мой первый день с вами, были пассажиры помимо нас. И даже не смей отрицать этого. — Не понимаю о чем ты, — легко пожимает плечами Ксено. — Какого вообще хрена они ехали с нами? Мы же цирковой поезд, а не… — Сенку, запнувшись, язвительно улыбнулся. Есть контакт. — Кто-то специально пригласил толпы людей в поезд. Просто чтобы запугать меня их «отсутствием» в будущем. Далее. Как Ген мог солгать о нахождении «призрачных людей» в поезде, не обговорив эту ложь с остальными? Его враньё вскрылось бы сразу, стоило кому-то допустить в речи оплошность: упомянув пассажиров поезда хотя бы раз, к примеру. Что-то здесь не вяжется. Они что, Лгали об этом все вместе? Как он их уговорил? Под каким предлогом? Стойте… раз уж факт присутствия пассажиров — это один большой заговор… Сенку улавливает носом привычный лёгкий запах антисептика, исходящий от Ксено. Ксено, завидев, что его столь любопытно обнюхивают, начинает вытягивать шею и распахивает воротник пошире. — От тебя всегда пахнет как от больниц. — Должно быть, знакомый запах. Дети обычно сразу испытывают неприятный ряд ассоциаций при одних его нотках. — Запах действительно знакомый, — посмеивается Сенку с нервозностью в голосе. — Но для меня это не должно быть настолько узнаваемо — я редко бывал в больницах. Когда я впервые зашёл к Ксено, в первую нашу встречу, я подметил тот факт, что запах реально приевшийся. Как будто всё детство имел с ним дело. — Слушай, — обращается к цирковому медику его владелец, — я долгое время думал о том, что ты мог бы ранить себя самостоятельно в ту ночь. — Интересная теория. И к какому выводу ты, в итоге, пришёл? — Но я услышал хлопок двери вагона только после того, как ты пятился от неё назад, — разъясняет свой ход мыслей для Ксено, а заодно и для самого себя Сенку. — Некий человек с ножом стоял у двери в вагон и ждал меня, но ему подвернулся ты. Дверь открылась, нож в животе. Ксено замирает в нетерпении. Не хочет потревожить чёткой дорожки мыслей молодого, столь сильного ума. — Даже стоя к человеку в упор, ты не разглядел в нём коллегу? — Именно, — мужчина звучит слегка виновато, но всё ещё восхищённо. — Осознание того, что меня ранили, снизошло на мою голову полноценно лишь спустя 25 секунд. — Вот тормоз, — Сенку максимально с раздражением закатывает глаза. Раздаётся внезапный грохот, от которого кажется, будто пошатнулся целый состав. Слышатся звуки глухих ударов за стеной. За ними следуют вскрики, всхлипы, разъярённый бас. Вверх по телу хозяина цирка поднимаются ряды мурашек. Сенку, сообразив, мигом вскакивает на ноги и направляется к выходу из комнаты, но Ксено тут же с силой тянет его за рукав, советуя лучше переждать волну подозрительных звуков. Мужчина ловит на себе крайне сердитый взгляд владельца цирка. Сенку резко одёргивает руку, срывается с места, врезавшись в дверь плечом. Ксено не остаётся ничего кроме как испуганно потащиться следом.

***

— Это ты! Это ты всё никак угомониться не можешь! ТЫ! — кричит Тайджу истошно, расщепляя голос на мириады осколков собственной души и заставляя его звучать болезненно хрипло. — Ты!.. — однако, ему крепко заезжают кулаком прямо по орущей роже в очередной раз. Тайджу отлетает в сторону подобно настоящей марионетке, хорошо приложившись головой к стене вагона. Он медленно поднимает скривившееся от тупой боли лицо. Вниз по виску акробата потекла тёмно-багровая капля. На его и без того побитом лице лопнула кожа, дорожки крови стекают вниз по скулам, смешиваясь с солёными тропинками из пота и слез. Из-под опухших верхних век глядят самые прожжённые обидой глаза на свете. Это взгляд, полный честности, совестности, какой обычно бывает у маленьких детей, не испорченных реалиями жестокого мира. Тайджу, злобно утерев «мясистую» кровь, текущую из носа вяжущим ручеём, отворачивается в сторону и выплёвывает некогда выбитый Цукасой зуб на пол. Улыбнувшись разбитыми губами, Оки, шатаясь, вновь встаёт и отводит слабеющий на глазах кулак назад для очередного удара. Юдзуриха слёзно умоляет его успокоиться, подбегает к нему, но тот бесконечно рвётся снова в бой. Цукаса выглядит не менее ужасно. У него расцарапана правая щека, а кожа вокруг ран местами разошлась по «швам», открывая взор на голое кровоточащее мясо. Его прекрасная густая бровь беспечно рассечена. Смачный, поставленный крепким кулаком синяк заплыл на самый глаз, из-за чего боец не может его даже приоткрыть. Цукаса, в отличие от Тайджу, у которого уже нарушилась координация, движется по направлению к врагу вполне уверенно, правда — на одну ногу прихрамывая. «Она вывихнута», — выдаёт Ксено на автомате. Оки, крупно шатаясь из стороны в сторону, бесполезно пытается нанести парню удар. Тягач без особых усилий уворачивается, и тот по инерции падает на пол, звучно стукнувшись о плоскость подбородком и заставив зубы неприятно звонко клацнуть. — Прости, — Цукаса дышит громко, яростно ловя воздух губами и держа ладонь где-то на уровне рёбер. — Ты обвиняешь меня в том, чего я никогда не делал. — Тайджу! Тайджу! — Юдзуриха кричит имя возлюбленного сквозь слёзы, опускается на колени, прикладывает к его лбу пакет со льдом. Парень ей в ответ блаженно улыбается своим ровным рядом зубов, среди которого не хватает одного — ровно посередине. — До сих пор… хочет убить… М-мерзавец, — тяжёлый глоток воздуха, полуслепой взор. — Сенку теперь наш д-друг. Т-так зачем?.. — произносит воздушный акробат, на последнем издохе фокусируя взгляд на лице невесты. Юдзуриха его мягко гладит по волосам, шмыгая носом в тихом плаче. Тайджу, напоследок скосив больные глаза на Сенку, обессиленно падает лицом в грудь девушки. Он потерял сознание. Сенку осторожно делает шаги навстречу к бывшему бойцовскому рингу, организовавшемуся у него за дверью. И по дорожке следов сплошных побоев понимает, что это не он организовался у входа в его купе — это драка началась ещё далеко от них с Ксено, но в итоге дошла аж сюда. И закончилась тут же. Кохаку стоит, задрав подбородок высоко и придерживая пальчики у переносицы. Она тоже участвовала. Сенку переводит взгляд на разнообразные выдранные клоки волос на полу, на по-зверски рваные лоскуты одежды и едва заметные капли засыхающей коричневатой крови. Повторно переводит взгляд на Юдзуриху. Под одним её глазом стоит уже вовсю цветущий фингал, на щеке алеет пятно, по очертаниям похожее на ладонь. Костяшки её сомкнутых кулаков красные, с облезшей кожей. Замахнулась на драку с Кохаку и разбила ей нос? Вот это смелость. Хром, Укио, Кинро, Гинро — все избиты друг другом. Цирковой медик, спешно накинув на плечи белый халат и неаккуратно обернув вокруг предплечья повязку со знаком «+», несётся с аптечкой к Кохаку. Она осторожно показывает мужчине свой расквашенный носик, спрятавшись за ним. Ссора завязалась, пока мы с Ксено разговаривали? Укио сердито стреляет глазами в сторону Хрома из-под своей местами выдранной чёлки, опираясь на костыль. Хром ответно показывает ему язык. Раны и синяки на их лице выглядят не такими свежими, как у большинства. Кинро и вовсе стоит с уже перебинтованным запястьем. Следы крови на полу уже засыхают. Ссора завязалась ещё до моего прихода. Ссора завязалась при Ксено. Они все повздорили, но тот на её зачатках словил паническую атаку. Труппа решила разрулить вопрос без него, оставив в купе одного. Тайджу с Кохаку пытались привести меня, чтобы я предотвратил массовый срач. В итоге, бой иронично закончился там же, где и начался, грубо говоря. Но ни Ксено, ни эти двое не раскрыли того, что участие в драке приняли все. Они все довели Ксено. И речь шла о тех самых угрозах моей жизни, судя по последним словам Тайджу. Что у них случилось? — Этот ад начался с Гена-а-а! — завывает Гинро в рыданиях, прижавшись разбитым лицом к брату. — Это всё… Нет, никто не заслуживал этого, — он долго тянет носом в раздумьях. Все терпеливо выжидают логического конца. — Нет, и Ген н-не виноват… С-спасибо ему за всё. За то, что мы в-выжили, — Кинро ласково гладит его перебинтованной пятёрней по волосам, печально улыбаясь одними зелёными глазами из-за разбитых стёкол очков. — Я не могу больше так жить, — Укио, шипя от боли, подбирает одну ногу под себя и устало усаживается прямо на пол. — Меня ноги не держат, я больше не могу так. Достаточно с меня, с вас, с Сенку. — Кто бы это ни был, угомонись! — разъярённо выпаливает Цукаса басом в обращении к своим коллегам, гневно сжав кулаки, — Ген просил не убивать?! Просил! — он печально хмурит брови, содрогаясь от эмоций. — Мы же все. Договорились. Давайте уже жить сплоченно — как люди, прошедшие вместе через ад! Три. У Сенку в голове сложился целый пазл. Со всеми деталями. Это конец. И Сенку не думал, что будет настолько не рад ответу. Я понял. Сенку, прострационно моргнув глазами на труппу, что бесжалостно отколошматила друг друга некоторое время назад, пытается заставить себя принять то, до чего он додумался. Чего он так сильно жаждал. Добивался, вырывая зубами, игнорируя риск и потери на своём пути. Сенку не может понять, почему ему совсем не радостно. Сенку перепроверяет данные на руках снова, прогнав паровоз мыслей по повторному маршруту. Раз. Кохаку приняла меня за доктора в ту ночь. Но не потому что им являлся я или типа того. Я очень долгое время думал над тем, что, быть может, я сам и вершил эти безумные злодеяния, но забыл из-за препарата, вызывающего амнезию. Этого не могло быть. Хотя бы в силу моего совсем невеликого возраста. Два. Запах больниц, знакомый с детства. Но я точно знаю, что в больницах я был редко. Дело в том, что запах исходил не от места — он исходил от человека, что всегда. Всегда был со мной. Три. Ген в клетке вместо выступления, после которого его хотели презентовать как научный прорыв. Четыре. Назойливый звон украшений на шее Бьякуи, который не от «украшений» вовсе. Это ключ Гена на цепочке. Пять. Клеймо «Попытка №…» — это количество попыток экспериментов, проведенных над одним человеком. Сенку думал над значением клейма долго, перебирал все возможные варианты. И пришёл к выводу, что «attempt» — это не что иное как отметка доктора, показывающая сколько раз ему приходилось ставить опыты над одним пациентом. Как напоминание процесса, в конце которого — победа. Ген — единственный, кто отмечен как «Первый». Потому что, имея любую «цифру» на ключице кроме единицы, он бы не выжил. Клейма «attempt 2» быть не могло — Ген едва ли смог бы пережить вторую такую попытку эксперимента. Потому что его случай — конкретная задача — пересадка сердца, замена его на механическое устройство с заводным ключом. Детали которого оказались позаимствованы из любимых часов моего отца. У Кохаку не имеется никакой отметки, потому что её эксперимент завершён не был. Но опыты над ней проводились и, думаю, неоднократно. Учитывая её остроту зрения+ночное зрение, ловкость, вспышки агрессии, это могла быть какая-нибудь попытка в «гибрид человека и кошки». Всё это так символично. Шесть. Я спросил у Гена, когда он был в клетке, как звали доктора. Вместо ответа Ген повёл себя истерически, стал умолять меня о пощаде, ведь не помнит имени жестокого доктора, что сломал ему и его семье жизнь. Нет. Ничего подобного. «Ишигами! Помилуй!» — он ответил на мой вопрос чётко. Он назвал мне имя доктора. Он. Дал. Ответ. На. Мой. Вопрос. Семь. Ген моментами странно смотрел на меня, и я замечал это. Он изменял своей привычной манере поведения из-за странного чувства. Чувства схожести? — Доктор Ишигами, — произносит новый хозяин цирка трясущимися губами. Свет в вагоне секундно мигает и врубается снова. Сенку чувствует на своей спине непрерывный, дырявящий кожу до самых белых костей взгляд труппы. Он поворачивает голову медлительно, глядя на ошарашенные, от брошенного им словосочетания, обезображенные побоями лики через плечо. Каждый смотрит на молодого хозяина цирка. Их глаза будто бы ярко светятся среди тусклого света поезда. Каждый косится одним и тем же взглядом — до предела уставшим, лишенным жизни. И Сенку не желает разбавлять эту звеняющую минуту тишины, в который они все застряли словно в эпоксидной смоле, самостоятельно. — Я всегда был недоволен, стоило кому-то назвать нас «цирком уродов», — он с шумом втягивает носом горячий, с нотками металла, воздух. Проглатывает застрявшие в горле горьким комом копящиеся слёзы. — Я защищал вас, говорил, что вы не уроды. Я собственнолично вынес Нанами замечание, потому что он обратился к вам так, — Сенку бросает на работников полный опустошенности взгляд из-под насупленных бровей. — Нет, я был не прав.

«Вы — самые настоящие уроды».

— А знаете, кто убил вашего гениального доктора? — Сенку сощуривает цвета ярчайшего рубина глаза, нездорово оскалившись. — Удивлены? О, да! «Доктор» и его «верный страховщик» — это отнюдь не дуэт тех, кто убил моего отца. Всё как раз-таки совсем иначе. Раз. Толпа в поезде. Враньё о том, что мы были одни. Ген не потянул бы подобную ложь в одиночку. Ещё и, будь он проклят, подкуп «призрачных» пассажиров. Это был масовый подкуп. Два. Торт. Сраный, мать его, торт! Торт — это не что-то. Это кто-то. «Торт» — это «я». Ген завуалировал Ишигами младшего как десерт, который все, давясь слюнями, коих уже полон рот, норовят сожрать. И спросил, есть ли ещё те, кто до сих пор горит этим желанием, упомянув при этом прошлый торт, на который, как Сенку и посоветовал невзначай, могли скинуться все. Ведь у всех них — одна цель. Одно желание, что движет ими не один год и не два. Страховщик. Чёртов страховщик, мать его подери! — Ненавижу, — Ишигами младший выплакивает это слово, давя тонкими губами мучительную улыбку. — Как же я… всех вас ненавижу. Ксено резко срывается со своего места, округлив и без того большие глаза и разведя руки в стороны в жесте широчайших объятий. Он обхватывает лицо Сенку ладонями, а глаза его полны гордости вперемешку с горящим сожалением. Ксено догадался, в чем контекст. Ксено догадался, что Сенку знает. — Ты… — Ксено готов задохнуться от распирающего чувства восхищения внутри него, — мой гениальный мальчик!.. Как же сильно я… «Тебе завидую». — Ксено, — как же я не хочу тебя ненавидеть, — ты читал книгу «Джек и Механическое Сердце»? — говорит Сенку дрожаще. Из глаза его предательски потекла слеза. — Возможно, на французском это произведение воспринимается иначе, но, — он деликатно приостанавливается, достаёт из нагрудного кармана свёрнутый треугольничком платок и аккуратно обмакивает им мокрую дорожку на чужой щеке. Ксено с состраданием улыбается, — никому не в обиду. Книга отстой. — А я думал… я один так думаю, — почему-то со сдавливающим грудь облегчением вздыхает Сенку, по-детски небрежно утирая рукавом глаз. — Доктор вдохновился книгой, что вообще никак не зашла мне, — имя застревает в горле. — Однако, я знаю того, кто эту книгу любил. И пытался привить любовь к ней, — Сенку кривит губы, опустив мокрые глаза в пол. Почти вышло. Глупый маленький я просил маму прочитать её мне. — Ты понял. Ты… всё понял!.. — вслух восторгается цирковой медик. Никогда ещё Ксено не светил так ярко — подобно звезде перед тем, как погаснуть навек. Он прижимает парня к себе, выдыхая из раза в раз полное неподдельной вины «прости» в чужое плечо. Привязался. Ксено, сам того не желая, привязался к нему как к родному сыну. — А ты у нас всё знал, значит? — Сенку по-детски хмурится, блестя совсем красными от слёз глазами. Соль, скопившаяся за дни и ночи, сожгла его роговицу. — Ты у меня вот никак в голове не укладываешься. — Настолько загадочный персонаж? — Ксено треплет молодое создание по волосам, но останавливается на макушке. — Тебе нужен мой мозг? — хозяин цирка жалобно поднимает полный отчаяния взгляд на медика. Ксено миловидно беззвучно рассмеивается. — Тебе… нужны мои знания, — слёзы в горле, вставшие острым комом, мешают говорить. Как же его раздражает быть слабым. — А ещё, Ксено, ты мне завидуешь. Ксено смотрит с очевидной многолетней горечью. Он приводил к нам в цирк неких людей. Я пытался выведать, друзья это его или коллеги, но медик был пассивен в разговорах. Это были его коллеги. Учёные. Ксено с головой пожрала его психогенная депрессия. Ксено в отчаянии не может вершить открытия. — Ты… ищешь вдохновения в загадочной области? — Поэтому мы со Стэном и слоняемся от одного цирка к другому в поисках подобных... «аномалий». Столь неисследованная область… — он печально приподнимает уголки губ. — Я заинтересован в мутантах. До меня дошли интересные слухи, мой мальчик. Когда я думал о безумном гении, вдохновившемся скучным «Джеком» и пересадившем Гену часовой механизм вместо сердца, я подумал о Ксено. Ирония судьбы — Ксено произведение тоже не впечатлило. — Ты хочешь от меня знания? Ксено молчит. — Материальные?.. — хах, этот жалкий подонок. — Так чего же ты… — Бинго, бинго, можешь не продолжать, — спешно бормочет мужчина, заботливо поправляя на чужой шее воротничок, и опускается в полушёпот, низко сгорбившись над парнем. — Ты уж меня извини, я стал критически глуп. И не в состоянии более делать гениальное. Сенку понуро уводит Ксено за собой, оставив труппу на некоторое время со своими физическими ранениями наедине. В самых глубинах своей души он надеется, что совесть нанесла им куда больше ущерба, чем тот петушиный бой, что они развели, попав в собственную ловушку. Сенку не знает, куда его жизнь поведёт дальше.

***

«Здравствуй, сынок.

Если ты держишь это в своих руках, значит, что-то пошло не по плану. Значит, меня, к сожалению, уже нет в живых. Ты — самое дорогое, что было у меня в жизни, ты знаешь это. Я до последней минуты дорожил каждой проведённой секундой с тобой.

Не беспокойся — я сделаю так, чтобы ты узнал пароль от чемодана после моей смерти. И исключительно только после неё. Так будет лучше — я не один раз говорил тебе не ступать туда, где стоял я. Я позаботился обо всём, Сенку. И, раз уж ты собрался открывать чемодан, ты знаешь пароль.

Всё, что было в моих руках — твоё. Мой статус — твой статус. Но всё, что знал я, твоим стать не может никак. Прости меня. Ты не пронесёшь этот груз.

Я отрываю от сердца то, с чем имел дело годы, десятилетия. Ради тебя и твоей нынешней семьи. Важная деталь, сынок: хоть содержание и предназначено именно для тебя, пароль, теоретически, должны знать все твои (надеюсь, молю!) уже друзья. Это воистину знаменательное событие в нашем цирке! Я всегда буду поражаться ему до глубин очерствевшей души.

В итоге, у тебя есть цирк, кое-что по мелочи (шляпу-цилиндр обязательно прими! Надеюсь, гадёныш-Ген не прибрал её в свои руки. А если и прибрал, наказывай жёстко — пусть знает границы дозволенного) и чемодан. Храни всё бережно, из револьвера просто так не шмаляй.

Ах, да, про «уродцев» я тебе в подробностях не рассказывал, да и ты никогда не горел любопытством. Однако, было бы интересно увидеть, способен ли мой сын мыслить критически. Испугается ли?

Шутка, конечно же. Я дорожу тобой и искренне верю в тебя.

Мысли только своей головой, Сенку. Такое моё тебе последнее наставление. Прощай и не думай обо мне.

С любовью, Бьякуя Ишигами.»

— Нормальное же письмецо тебе папочка оставил, — Ксено из раза в раз перечитывает строки, глазами бесконечно возвращаясь в самое начало прошедшей сквозь места и время бумаги. — Но понял я одно — чемодан с нужным мне содержанием у тебя реально есть. Я ещё не очень понимаю, что конкретно нужно Ксено от меня и моего отца. — От которого я, к твоему сожалению, не знаю пароля, — говорит Сенку еле слышно, прислонившись мокрой щекой к стене. Ксено это замечает и, приподняв полы медицинского халата, осторожно присаживается рядом — прямо как родитель, ребёнок которого отказался идти в школу. Такая ассоциация невольно возникла в их головах одновременно. Он легонько его приобнимает, завербовав пацанскую шею локтем. Ксено понимает, насколько абсурден он стал. Но продолжает себе твердить, что эта секундная близость с Сенку — его последняя ступень на пути к долгожданной победе. — А твой отец твердит, что знаешь. — Он ошибается. Ксено сжимает грустные щеки парня вместе, заставив Сенку поднять потухающие глаза на него. — Не повторяй моих ошибок, Сенку. Никогда не сдавайся, — бледное лицо украшает донельзя нахальная ухмылка. — Думай до последнего вздоха. И всегда верь в свой ум. В себя. Даже если твоё тело застынет, а мир вокруг в одночасье замрёт, но при этом твой мозг будет способен мыслить, ты — непобедим. — Я уже пытался открыть кейс, но я даже представить не мог, что внутри него, а ведь это, должно быть, так очевидно, — кривая улыбка медленно сползает с мраморно-серого лица, делая вид парня до невозможности отчаявшимся — с его-то по-прежнему лихорадочно поблескивающими под лампами красными глазами. — Ты не осознаёшь масштаб?!.. Я идиот, Ксено! Этого Сенку никак не ожидал. Ксено, от души замахнувшись, с хладным видом внезапно влепливает парню хорошую пощёчину. Сенку медленно, в приступе лёгкого шока, тянется пальцами к горящей щеке. Давно его не били, ещё и так сильно. — Да я… понятия не имею, о чем толкует старик в письме! Какой, нахрен, пароль?! — очухавшись, срывается Ишигами, чувствуя, как желудок от вырывающихся извне эмоций выворачивается наизнанку, жестоко полоскает желчью чуть ли не до самых блевот. — Я… И Сенку получает ещё одну оздоровительную пощёчину. Ксено, глядя на парня сверху вниз, стягивает с одной руки белоснежную перчатку и вновь замахивается, предварительно цыкнув. — Ублюдок мелкий, я выбью всю дурь из твоей больной головы, — Хьюстон выплёвывает это с язвой в голосе, сам еле сдерживаясь. Но ещё не кричит — лишь делает голос пугающе низким, на уровне утробного шёпота. Сенку такой тон доставляет дискомфорт намного больше откровенных криков. Страшно. Ксено хватает понурого парня за грудки и со всеми нервами встряхивает. — Думай, дегенерат! Комбинация из 6 цифр! Что это может быть?! Сенку рвано мотает белобрысой головой из стороны в сторону. — Я не знаю… я долгое время думал над этим письмом, я… Я даже цирк в наследство получил со всеми вами! Но я так и не понял никакого пароля! Ксе… — ткань его одежды резко отпускают. Ксено смекнул, что иначе никак. Он, кинув небрежный взгляд на наследство, доставшееся Сенку от Бьякуи, поднимает лежащий на полу револьвер. Остервенело, спокойными деревянными руками, взводит на оружии барабан. — Если ты не начнёшь думать как человек, я закончу это дело так, — он красноречиво подносит к собственному кадыку дуло. — Думай. И о Стэне, который «может отомстить», не переживай — он покончит точно так же, как только до него дойдёт весть. — Что ты творишь?! — 6 цифр, ммм… — не играй таким образом со своей жизнью! — дата, наверное, какая-то? — Я уже думал об этом, — Ксено, хватит! — Но это ни мой день рождения, ни мамин. Описание в письме — тому подтверждение. — «Знаменательное событие в цирке», — Ксено возводит чёрные глаза к потолку, поджав тонкие губы в крепком раздумьи. — Ничем не могу помочь. Я здесь недавно материализовался. Бьякуя. Ген. Я не хочу потерять ещё и тебя. — Ты мой друг, Ксено. Умнейший из всех, кого я знаю. — Твой отец гениальнее меня, — он звучит уже без очевидной зависти — смирился за годы. — Мне не нужна твоя жалость. Твои никчёмные уступки. Мне нужны были твои знания в заинтересовавшей меня области. Но ты прогорел. Так дай мне. Хотя бы, — он, полный решимости, здесь и сейчас, уже не отступит, — ПАРОЛЬ! — командный голос мужчины рассеялся по периметру, закончившись на сорванной в самом конце нотке. Рука Ксено на этих словах внезапно соскальзывает, и он 1 раз шмаляет мимо своего горла. Пуля от выстрела врезается в окно с характерным звоном, пробивая стекло насквозь и пропуская ледяные потоки ветра внутрь. От резкого выстрела у хозяина цирка зазвенело в ушах, а в висках как под горелкой забурлила кровь. Сенку осознаёт, что Ксено ничего не стоит убить себя. Угрозы Ксено — не пустой звук, хоть он сам сейчас и выглядит белее снега от нахлынувшего страха. — Бьякуя сказал, что пароль может знать труппа. Уингфилд, не знаешь? — неумелая попытка прервать эту прессующую после оглушающего выстрела тишину. — Возможно… возможно, я не знаю комбинации, потому что пришёл позднее остальных, — отдышавшись и немного восстановив покой, поделился мыслями Ксено, держа одну ладонь у бешено стучащего сердца. — Может, стоит спросить у труппы? — Сенку хочет выиграть больше времени и хочет этого очень сильно. — У этих тупиц?! — внезапно истерически выпаливает медик, — Сенку, ты меня сегодня прямо разочаровываешь! — после этих слов он прибирает одной рукой чемодан к себе, по-прежнему держа собственное горло на мушке. Он стеклянно таращится на лихорадочный ряд цифр. — Допустим, 127738… — секундная злость в глазах. Он нервно закусывает губу. — Мимо, да чтоб тебя!.. — Да какое «знаменательное событие» может знать каждый в труппе? Что я мог узнать только после смерти отца? — А что ты получил после его смерти? Цирк, Сенку! Дай мне дату основания цирка! — Нет, — вздыхает Ишигами, легонько ухмыляясь, — без бумажек и Бьякуя сказать эту дату не сможет. Ксено определённо не нравится такое отношение к поиску пароля. Он вместо тысячи слов располагает указательный палец ровно у курка, при этом прижимая оружие к дёргающемуся выступающему кадыку ближе. Тяжело сглатывает вязкую слюну. Ещё горячее дуло оставляет на тонкой шее мужчины красноватый след. Ксено готовится, зажмурив глаза в ожидании выстрела, нажимать. Судорожный вдох. Моё имя — да будет на твоей совести до конца этого мира. Под прикрытыми красными веками он видит расплывчатую фигуру своего раненого супруга в окропленной чёрной кровью униформе, ушедшего на военный фронт. И маленькую тонкую тень в докторском халате, уходящую из-под его шипованных ботинок. Выдох. — Было приятно иметь дело. Три. Событие, о котором знают все в «Под звёздным небом!». Событие, о котором я мог узнать только после смерти отца. Думай, Ишигами, думай! Рука Ксено крупно трясётся, держа оружие у собственного горла. — Два. Так, что произошло после смерти отца? Всё верно, я получил цирк и труппу вместе с ним. Так что за «событие», которое сильно впечатлило Бьякую? Он утверждает, что труппа о нём точно знает. — Один, — Ксено зажимает глаза по-детски крепко, прижавшись своей согнутой хрупкой спиной к стене. Под его красными веками — по-прежнему образ Стэнли среди залитого алым поля, панически оглядывающегося назад в поисках любимого. Потоки людей обходят раненого солдата стороной, но тот стоит как вкопанный. Он ждёт Ксено. — Прощай, Сенку, — в первый раз за долгое время он поднимает глаза так уверенно. Ксено помнит, как бесшумно глотал слёзы в своём кабинете бессонными ночами, будучи в физической безопасности, вдали. Он, конструктивный и равнодушный ко всему живому, начал ломаться. Он помнит, как впервые в жизни сбился с хода вычислений и был прозван собственной командой растяпой за ошибку в расчётах. Ксено помнит полуживого Стэнли, вернувшегося с чертового фронта, на котором он потерял близких друзей, стоящего в движущихся куда-то вперёд толпах людей и неотрывно смотрящего назад, усталым взглядом выискивая знакомую белобрысую макушку с зализанными назад прядями. Что символично — с тех пор Стэнли начал оглядываться назад, чтобы увидеть супруга, а не с гордостью смотреть вперёд. Стэнли искал своего учёного в толпе с уверенностью. Ну а что с Ксено могло произойти в его отсутствие? Действительно, что? Ксено думал, что при встрече с супругом, которого он априори похоронил, запрыгнет на него с ногами, крепко обвив его талию и абсолютно наплевав что на суровых сослуживцев того вокруг, что на своих студентов, которые обычно пёрлись за ним хвостом отпетыми попрошайками апелляций после экзаменов. Уингфилд ожидал, что будет нести любовный бред, по-идиотски позорясь, ну и пусть! Но расцеловывая живое лицо мужчины перед ним. Ожидал, что обнимет, чуть не задушив; ударит; лично своими руками прикончит; завалит прямо на станции — да что угодно! Но он никак не ожидал того, что просто застынет. Что ряды людей будут пихать и толкать его окаменевшую тушу из стороны в сторону, пока он, широко раскрыв круглые глаза, будет дегенеративно таращиться на высокую фигуру вдали, хмуро ищущую свою — пониже. Ужасно. Никто не ожидал того, что Стэнли сам, не проронив ни слова, подойдёт к нему хромым шагом и тихо погладит по щеке. Ксено тащился за мужем следом, слабо ухватившись пальцами за тяжёлый кожаный ремень от брюк того сзади и опустив красные опухшие глаза в пол. Из глаз, из носа его постоянно текло. Кажется, он беззвучно плакал всю дорогу. Кажется, Стэнли прознал это и больше не оборачивался — он лишь изредка наискивал учёного одной рукой, водя ею в воздухе за своей спиной, стоило тому отцепиться от него хоть на минуту. Сейчас Ксено сам себе неловко-нежно улыбается, держа себя под своим же прицелом. Пора? Из мыслей его безжалостно вырывает своим криком Ишигами. — Первое апреля! — подрывается с места Сенку отчаянно, выставив ладони вперёд. Ксено от неожиданности отшатывается. Цирковой медик, испуганно шарахнувшись назад, но встретив глухим ударом спины холодную стену, до упора нажимает пальцем на курок. Сенку омертвело вцепляется пальцами в рукоять револьвера, открывая и закрывая округлившийся рот без звука. Указательный палец мужчины действительно додавил курок до конца. Они оба смотрят друг на друга стеклянно. У Ксено медлительно, угасая в сознании, закатываются глаза. Чёрные зрачки мужчины заплывают под его глубокие веки надолго. Челси говорила со мной про грандиозное событие, сильно впечатлившее Бьякую, на вокзале. У нас буквально человек родился под куполом. Ну конечно! Я встретил Гена полноценно только после смерти папы. Ксено с глухим стуком падает сначала затылком к стене. Его бессознательное тело сползает вниз, а револьвер оказывается перехвачен чужой, облаченной в белоснежную перчатку, рукой. — Ксено Хьюстон Уингфилд. Чемпион мира по игре в «русскую рулетку», блин… — нервно посмеивается Сенку, отшучиваясь, перед тем, как поднять под локти окончательно скосившего глаза в кучку мужчину, по-лебединому изящно и капец как медленно падающего в обморок. — И всё же, ты не хочешь оставлять его одного, — так тебе! Настала моя очередь держать твоё безжизненное тело и строить условия! — Тебе свезло, дружище, что ты истратил единственную пулю в патронташе в самом начале, по ошибке шмальнув мимо. А я и забыл, что Бьякуя так щедро оставил мне одну золотую пулю на все случаи жизни. Иногда, в особых случаях, я заряжал револьвер нормальными, но откуда Ксено мог знать, что сейчас вообще не "особый" случай? Моё оружие давно пылится без дела. Ксено, ты везучий придурок или просто продуманный засранец? То нож мимо органов проскочил, то пуля мимо горла. Ген бы сказал, что у него сильный ангел-хранитель. Я же скажу, что у него сильный мозг и отсутствие чувства самосохранения. Манипулятор хренов. Сенку косит свои влажные, окончательно покрасневшие глаза на чемодан уже не без любопытной ухмылки. — Ну-ка, Ксено, полежи-ка тут, — он небрежно сваливает чужое тело на постель и принимается потирать руки в перчатках подобно какому-нибудь злодею из фильмов. — Что ж, день рождения Гена… Так… 01.04…

***

01.04.59.

— Что там? Что там? — светловолосая девушка с певческим голосом никак не может уняться, забавно вытягивая шею и без конца подпрыгивая на цыпочках, — Бьякуя, она родила?! Мальчика? Это… это… Смех Бьякуи, тем временем, напоминает не смазанную в области петель дверь. — Мальчик, — держа крохотное тельце во влаге, растягивается в утиной улыбке хозяин цирка, — ещё какой симпатичный, ха-ха! Поздравляю Вас! — Мама, Вы молодец! — поддерживает Лилиан сзади. — Дорогой, держи теплые пелёнки и… ох, надо же его потом осмотреть. — Э-э-эх, я вам, к сожалению, не неонатолог, — он, прищурив один глаз, прикидывает, — с частотой сердечных сокращений может быть беда. А это уже минус 1 балл по шкале Апгара. По-любому оттуда ещё всякие проблемы пойдут. Но врачи в пути! А, и у нас тут антисанитария, сами понимаете. — Что, ещё минус баллы?.. Он ещё родиться не успел, а ты уже у него что-то там вычитаешь. — Баллы у него ещё успеют отнять в нормальной больнице, Лилиан, — ребёнок технично передан в руки законной матери, без сил лежащей рядом с ними в зрительном зале. — Мышечный тонус, рефлексы… хмм, цвет кожи, ещё какие факторы — это и составляет его оценку. Я принял роды кое-как, ответственность нести за фальшивые данные не хочется, чёрт возьми. Но знаешь, что? — Что? — зажигается Вайнберг. — Я в искреннем восторге с ситуации! Рождённый под куполом цирка мальчик! Это же… нонсенс! В хорошем его смысле. Но Лилиан не особо разделяет это мнение со своим мужем, хоть и была искренне рада рождению ребёнка. Она стреляет грустными глазками на изнуренную родами мать из-под своей волнистой чёлки с внезапной печалью. Бьякуя не может не заметить этот обремененный случившимся взгляд жены и немедля подзывает её к себе, тихонечко постучав ладонью по сиденью соседнего стула. — Тебя что-то напугало? — Нет, — мотает головой из стороны в сторону девушка, — просто… — она как можно тише шепчет на ухо супругу, виновато опустив прокрашенные реснички, — ну какая беременная женщина пойдёт на выступление в цирке на таком позднем сроке?.. Тебе не кажется, что, ну, странно это?.. — Естественно, — не менее с сожалением соглашается владелец цирка, — но родители разной ответственности бывают. Ребёнок не виноват, что родился в таких условиях, но, надеюсь, это первый и последний подобный раз в его жизни. Лилиан продолжает молчать. У этой женщины определённо есть талант молчать так, чтобы всем казалось, что её именно заткнули. Потому, моменты, когда её звонкий, исходящий из самой души голос, сидит внутри неё беззвучно, заставляют Ишигами чувствовать себя донельзя виноватым в её безмолвии. — Так. Значит, слушать всем! — громко кашляет в кулак Бьякуя, и труппа, некогда рассыпавшаяся по разным углам шатра, начинает спешно собираться в одну кучку. Он грозно смотрит на каждого. — Этому малышу всегда будет место под куполом нашего цирка, — следит за неопределёнными реакциями, — всем всё понятно?! — Что это значит? — поражается мать мальчика, изо всех сил сосредоточивая плывущий взгляд то на одной наглой роже, то на другой. — Это значит, — отвечает уже чуть навеселе Лилиан, — что если Ваш сын захочет посмотреть наше выступление или участвовать в нём, то мы его непременно примем. — Да. Именно, — поддакивает Бьякуя, радостный, что жена вновь заговорила и засветилась для него. Странную женщину с ребёнком вскоре увозят. Бьякуя на всякий случай запомнил, что её зовут Асагири.

***

Любопытные большие глаза сканируют местность с осторожностью. Мальчик кивает сам себе. Маленькие ручки двигают табуретку к стеллажу с книгами медленно, отчего в цирке уже минуты две стоит этот назойливый скрип от ножек стула по полу. Книга, что нужна мальчишке, находится на самых верхних полках, находящихся чуть ли не у самого потолка. Благо, разглядеть её — аляповатую — среди заумных серых произведений с хлипкими переплётами было не сложно. Конструкция, выстроенная этим маленьким созданием, не может не пугать: табурет, высоченная стопка энциклопедий на ней, несколько маминых журналов и сам мальчик, стоящий на башне из печатных знаний. Становится страшно. Шаткий стул под ногами малыша ожидаемо качнулся. Все книги одна за другой полетели вниз, небрежным веером рассыпались по поверхности пола, но шустрый Сенку вовремя схватился за одну из полок и повис на ней тряпочкой. Что он имеет в этой ситуации? Сломанный табурет, сваленные книги, за которые старик по-любому разворчится как старый дед, и он, своими тонкими ручками-макаронинами держащийся за не особо внушающую доверие полку. — Пять минут, полет нормальный, — раздаётся сзади тихий голос. — Помоги! Кто бы ты ни был! — Сенку призывно барахтается ногами в воздухе, — упаду же! В ответ слышится беззлобное хихиканье. Белобрысый мальчик взрывается в ругани — самой жёсткой, какую ему мог выдать его детский мозг, но вскоре он замолкает. Потому что слышит почти беззвучные шаги в его сторону и довольно громкий шелест одежды. — Я тебя поймаю, — мурлычет незнакомое нечто, — падай, падай, — Сенку затылком чувствует, как чужие руки за его спиной развелись в стороны, с понтом, уже ловят. Руки Ишигами младшего, тем временем, совсем дрожат от тяжести собственного веса. — У тебя нет выбора, — Сенку готов поклясться — только что раздался самый очаровательный смех в его жизни, — уж лучше упадёшь на меня, чем просто на пол. Сенку, доверившись, отпускает полку. Невысокий силуэт позади замельтешил. И он действительно упал в чужие тонкие руки, правда, мальчик(?), что его поймал, сам не удержал равновесие и вообще оказался не особо сильным, так что они оба по-идиотски громко свалились наземь. — Че за фигня? — кряхтит Ишигами, потирая задницу. Ему безумно интересно увидеть лицо своего спасителя, который, тысяча процентов, пострадал куда больше, чем в принципе мог пострадать он сам. И его взору предстаёт юное, довольно щекастое лицо с миловидными раскосыми, но ужас какими хитрыми глазками. Мальчик жалобно хлопает чёрными ресницами, прикрывая длинными рукавами свой высокий лоб. Сенку встревоженно просит его убрать ладони. И... Сенку покатился по полу от смеха кубарем, потому что понял, что пока падал, стукнул пацана своим затылком по лбу, как у него моментом на нём выросла огроменская шишка. — Ну и чего ты смеёшься, кретин?! Знал я — надо было просто понаблюдать, как ты получаешь люли от полки, а потом от папки! — Прости меня, — лыбится мальчик, — я сейчас принесу тебе аптечку. Новый знакомый, неожиданно высоко пискнув, хватает Сенку за запястье, чтобы не уходил. — Эм, я, на самом деле, ещё не знаю, в моём ли праве пользоваться вашими лекарствами… — серые глаза печально округлились. — Что? Пустяк, забей, — небрежно отмахивается умник, — скажу Бьякуе, что я взял аптечку себе, если ты так… — он смеряет пацана слегка недоумевающим взглядом, — боишься?.. — Спасибо, — виновато опускает глаза в пол тот, сложив короткие угольные бровки домиком. — А как тебя зовут? — Я… Я не думаю, что мне можно… — Ты был такой смелый, когда я висел сверху, но когда я спустился «с небес на землю», ты сразу стал соплёй. Это многое говорит об обществе, — Сенку самодовольно улыбается своему бреду. — Чего?.. А, ладно, — таинственный незнакомец садится на корточки и принимается спешно собирать с пола книги. Сенку смотрит на его иссиня-черные волосы, аккуратно льющиеся вниз по округлому лбу, про себя отмечая, что мальчик, в-общем-то, довольно симпатичный. Возможно, его временно наняли. — Ты же сын Ишигами Бьякуи? — гость говорит это, так и не подняв глаз на собеседника и продолжая возиться с книгами. — Ага. А ты кем будешь? Не парься, я никому не расскажу о нашей встрече. Как минимум, потому что и меня тут быть не должно. — Поклянись! Сенку без лишних слов протягивает покрасневшему мальчику мизинец. — Клянусь. И ты клянись. Меня тут не было, тебя тут не было. Нас тут не было. Человек перед ним понятия не имеет, что надо делать с чужим, протянутым в его сторону мизинцем. Потому, мальчик просто глуповато улыбается, продолжая хлопать длинными ресничками. — Вот так, — Ишигами, хмурясь, берёт его за мизинец самостоятельно и несколько раз потряхивает их сцепленными пальцами вниз-вверх. — Это значит, что у нас обещание. — Обещание... — пасмурные глаза в этот замерший для них момент зажглись ярко для одного Сенку. Сенку невольно засмотрелся. — И прости, что назвал тебя кретином... Ты не кретин. — Я не кретин. Я Сенку, — повторно, но в шуточной форме прогоняет знакомство он. — Очень приятно, не кретин. Я Ген, — после этих слов мальчик неожиданно поднимает голову высоко, задрав подбородок к потолку. Ишигами младший решает последовать его примеру, выпрямившись как по линеечке. — Скажу по секрету: не нравятся мне эти часы рядом со шкафом, Сенку. — А? Почему? Ген молча подходит к огромному тикающему устройству с кукушкой и проводит по его поверхности рукой, собирая тонкий слой пыли пальцами. — Любимые часы моего отца. Не спрашивай почему, — ехидно опускает комментарий Ишигами младший. — Ты мне, наверное, не поверишь, — мальчик отходит от часов вновь на несколько шагов назад, — но я не так давно заходил сюда. Без разрешения. Имел неосторожность из-за своего любопытного носа, как и ты, полезть за книгой и упасть. Но более неудачно. — Досталось же тебе, должно быть... — щурит глаза Сенку, шипя, — Бьякуя хоть не ругался? — Ругался. Настал черёд Сенку неловко молчать. — Кажется, он любит эти часы, — говорит Ген, уставившись на выпрыгивающую из домика механического устройства кукушку. — Я... на самом деле свалился со шкафа. И на меня упали эти часы... Ха... — он на секунду замолкает — слегка испуганно. — Что-то душно здесь... — Что?! — так вот что это был за грохот! — Да, Сенку-чан. Но у меня уже почти ничего не болит, честно, — серые глаза печально прикрываются, пока маленькая ладошка мягко ложится на сердце. — Но часы... Я нехило их поломал. Ха... Бьякуя-сама... был... в шоке. — Представляю, — Сенку с беспокойством смотрит на Гена, что слишком часто и глубоко дышит. — Ген?.. Ген! Что-то с сердцем?! Ген в ответ тихонечко кивает, аккуратно присаживаясь на одну из высоких стопок книг на полу. Сенку не находит ничего умнее чем схватить мальчика за ладонь, заняв место рядом. Что же делать дальше? Тот судорожными движениями пальцев пытается развернуть обёртку маленького леденца, и его новый друг помогает ему с этим нелёгким делом. Сенку с важным видом засовывает леденец ему в рот. — Я думаю, у меня гипотония. Мне соседка рассказала о ней, — качает головой маленький Асагири устало, рассасывая конфету под языком. — Шпашибо. — Не жа что, — по-доброму передразнивает тот. — Ты как тут собрался работать с такой болезнью? — А может, у меня и не она вовсе, — он весело заболтал ножками. — Насчёт работы! Бьякуя-сама научил меня писать... Чуть-чуть, — в дождливых глазах зажигается самодовольный блеск, — я теперь умею писать своё имя на английском! — гордо восклицает Ген, стукнув себя кулаком по груди и позже болезненно охнув. — Это круто, Ген, — ага, аж целых три буквы. Но что-то внутри него подсказывает ему держать дурной нрав в себе. — Я повторял точно за буквами твоего папы, переписывая бумажки! — Супер. Вот это да. — И даже он удивился, как круто я их подделал! — Даааа, ты мегакру... Стоп, что?! — Врёшь. — Не вру-у, дружочек, хотя умею, — сощурив лисьи глазки, тянет Асагири, — Бьякуя-сама быстро-быстро собирал свои бумаги в папку, но потом так же быстро вернулся обратно в кабинет, потому что чуть не забрал мою подделку. — Ну-ну, пой дальше. Эм... А ещё что-то умеешь?.. — Красть штуки всякие. — Ген, нет... — а в это верится уже больше. — Поздно, — он показательно трясёт детскими наручными часами Сенку перед его носом. — Проворонил, проворонил! — Эй! Кошмар какой! — Ишигами отбирает у пацана свой аксессуар, предварительно пригрозив кулаком. — Здесь воришек не любят! Спёр что-то у меня — считай, всю труппу обокрал! Не делай так больше, усёк? Это ни капли не смешно, если это преступление. — Даю слово, что с кражами завязано, — Ген скромно улыбается, в голове отметив, что Сенку довольно совестливый малый. Сенку задумчиво возвращает часы на своё законное место — на собственное тонкое запястье, смыкая аж целых три металлических застёжки на ремешке. — Может, в фокусники попросишься? — он звучит ещё удивлённо. Сенку тогда не знал, что эта фраза станет роковой в жизни одного брошенного мальчика. — Я? Фокусник? — тычет в себя мальчик не менее удивлённо, постепенно растягиваясь в трогательной улыбке, — правда?.. — я буду стоять на манеже в красивом фраке? Я буду радовать людей толикой магии? Меня будут любить? — Так что? Мне начать намекать отцу? — А может, и пойду в фокусники, — загадочно ухмыляется Ген, — хотя-я-я, я сделаю так, что Бьякуя-сама сам меня заметит. Как иллюзиониста. И, ой, Сенку-чан, у тебя что-то за ухом! — Опять украл что-то?! Асагири, осторожно наклонившись, со смущённо закрытыми глазами оставляет на щеке Ишигами короткий поцелуй. — Вернёшь потом, — будущий великий фокусник солнечно заулыбался, по-прежнему жмуря серые глазки. Самое время ему и отступить, пока грозный хозяин опять не дал по башке за то, что шастает везде как у себя дома. — Стой. Эй, ты куда?! — прижав ладонь к щеке, Сенку максимально вытаращился на уходящего Гена. Но ответа он так и не дождался — мальчик исчез так же быстро, как и появился. Спустя полчаса Бьякуя заходит в комнату, чтобы расспросить про погром. Он смеряет строгим взглядом кое-как прибранный периметр, и Сенку кожей чует чужое растущее недовольство. В этот день Сенку нагло врёт отцу с три короба, что был один и просто хотел достать с самой верхней полки «Механическое сердце». Хотя книгу он хотел вообще не эту. Бьякуя от услышанного в очевидном восторге. А спустя неделю, в одну из тихих бессонных ночей, Ген пробирается к Сенку в купе, чтобы показать первый в его жизни фокус. Это было невероятно. С тех пор это стало их своеобразной традицией — под покровом ночи бегать друг к другу хотя бы на 15 минут, чтобы поболтать или просто свидаться. Ещё спустя время они останавливаются на станции, на которой продают белые розы. Сенку, как настоящий джентльмен, дарит одну из них Гену. Он возвращает Гену его поцелуй. Однажды они тайно сбегают из цирка в город, незнакомый им обоим. Он кажется им новым миром, в котором они могут быть свободны. Ген хочет предложить Сенку сбежать навсегда. Ген не успевает поведать Сенку свою мечту — её заменяет другая, более реальная, уже сбывшаяся. Бьякуя принял его на полную ставку как нового иллюзиониста. Это была весна, когда их встречи стали редкими как никогда. Мать Сенку тяжело заболела. Бьякуе было не до цирковых хлопот, а самому Сенку было не до Гена. Это была весна, когда фокусник проглотил свою необъяснимую мечту — бежать с сыном хозяина цирка куда глаза глядят — как горькое лекарство — под предлогом "так будет лучше". Ген не знает, в какой момент сблизился с Бьякуей настолько, что аж некоторые начали называть его новым преемником. Ишигами старший начал куда-то вечно пропадать, надолго пропадать, и по старой труппе поползли странные слухи: кто-то твердил, что он шляется по новым женщинам, ведь Лилиан уже не спасти; кто-то твердил, что он по-чёрному запил; кто-то и вовсе надеялся, что их господин банально ушёл с головой в воспитание родного сына. Но примерно в тот момент под шатром их цирка и начала твориться полная чертовщина. Труппа дала обещание, что факт отсутствия их владельца будет под строжайшей тайной перед "чужаками". Гену 13, когда он осознаёт, как беспечно влюбился в сына хозяина цирка и как сильно истосковался. Гену 14, когда управление цирка частично переходит в его крохотные ладони.

***

Что происходит?

В голове у Асагири так легко. Мысли улетучиваются одна за другой длинным паровозом, пока его, связанного по рукам-ногам и надёжно зафиксированного на каталке, бесконечно везут куда-то вдаль, вдаль, вдаль. Тусклая лампочка на потолке противно мигнула, заставив парня в очередной раз заторможено моргнуть. Ну хоть этой способности его не лишили. Высокий мужчина в медицинской маске всё время держит его за руку, широкими шагами пересекая узкий проход и бурча под нос зацикленное «только без паники, только без паники». Изредка он задаёт сухие вопросы окружающим их коллегам, искоса глядя холодными рубиновыми глазами на обездвиженного фокусника. В цирке ли он? В госпитале? Ген понятия не имеет. Что происходит? Сколько я так?.. Где я? — Давление? — В норме. Ген чувствует себя так, словно его в свои липкие лапы поймал ужаснейший сонный паралич. Не могу пошевелиться. Не могу открыть рта. Воспоминания в его туманной голове накладываются одно на другое, наслаиваются тяжёлым грузом вместе со звуками, разнообразными голосами и ликами, заставляя пластинку в мозгах заедать. Ген думает, что он медленно сходит с ума в этом непрекращающемся хаосе, созданном одними его извилинами. Его тело будто плывёт в пространстве, его руки — не его руки, его мысли — полный абсурд. Группа людей в халатах склонилась над телом парня. Свет операционной лампы ударил парня по глазам. Локация другая. Люди прибавились. Мужчина в маске тот же. — Тебя более никогда не будут беспокоить проблемы с сердцем, — хах, звучит как сказка наяву. Голова как назло становится с каждой секундой яснее, а слух — чище. Лучше бы он вовсе и не замечал этой неприятной суматохи вокруг. Но почему он потерял сознание перед операцией? Стало настолько плохо с сердцем? Глаза его, цвета плачущего неба, в осознании медленно плывут к исколотому, в свежих красных точках запястью. В запястья ещё дополнительно воткнуты иглы. В организм по венным катетерам поступает непонятное ему вещество, от которого ему, кажется, только дурнеет. Ген хочет задать вопрос, но не выходит — в горле пересохло так, будто гланды скукожились до состояния мочёных фруктов. Мне плохо. Немым взглядом он застывает на нём, кричащем на ассистентов вокруг, сжимающем его тонкие пальцы вместе крепко словно соломинки. Всё же будет хорошо? Я доверяю тебе так сильно. — Бьякуя, — почему-то из уголка глаза непроизвольно потекла слеза. Ген не ждёт ответа — он хочет хотя бы секундного взгляда в его сторону. Обычного, каким Ишигами на него и смотрел, сам того не зная, невольно его успокаивая. — Давление?! — нервно кричит доктор, стукнув кулаком по каталке. — 160 на… — Чт... — он срывает со своего щетинистого подбородка медицинскую маску и, не издав ни звука, одними губами даёт Гену понять, что ему стоит перебороть себя и не испытывать больное сердце на прочность. "Ты будешь волен жить свободно. Не дай стрессу сломать нас". "Нас". Ген в ответ дрожаще улыбается. Но улыбка сползает с тонких губ так же быстро, как и образовалась. Взгляд его опустошенных серых глаз падает на старинные часы рядом с системой. Те самые, которые он умудрился сломать в неглубоком детстве. Зачем они здесь? У меня плохое предчувствие. Бьякуя, мне страшно. Зачем здесь я? Краски перед глазами Гена сгущаются. Потолок, стены, пол — ощущение, будто всё всосалось в одну мощную воронку, в один миг померкнув. Ген застывает с каменным выражением лица и глазами, мертвенно уставившимися в потолок. Бьякуя большим пальцем бережно утирает скатывающуюся вниз по чужому виску слезу.

***

Моё сердце бьётся в груди? Ха-ха, что это со мной? Конечно же бьётся, раз я мыслю. Бьякуя, где ты? Я не чувствую конечностей. Я правда смогу жить свободно, с хорошим здоровьем? Я убегу к честной жизни вместе с Сенку. Но Откуда это тиканье?

***

Все до единого зеркала в вагоне разбиты. Одна из рамок для зеркала стоит на прикроватной тумбочке подле кровати — с огромной паутиной трещин на оставшейся поверхности, с частыми ветвями царапин — от зверской череды ударов по посеребренному стеклу. Бил кулаками. Другие же зеркала — побольше — что украшали стены вагона кругом, оказались безжалостно раздроблены. Пол усыпан режущими осколками, а какие-то из них были окрашены в благородный красный. Стёклышки неприятно хрустят под подошвой лакированных ботинок при каждом шаге мужчины. Он, стучавшийся 5 минут в комнату без перерыва, но не дождавшийся ответа, решил войти без разрешения. Чтобы узреть столь ожидаемый хаос в лице одного хрупкого человека, с которым он провёл 6 долгих часов подряд. Он слышит негромкие всхлипы, исходящие из-под одеяла, с перерывами на хриплую одышку. Доктор подходит к кровати вплотную и одним резким рывком сдёргивает одеяло. — Доброе утро, мой туманный мальчик. Ген, свернувшийся дрожащим нагим телом калачиком, не ответил никак. Под его тонкой кожей выступают острые рёбра, на иссиня-черной макушке выседела в абсолютный белый очередная прядь. Он лежит в постели, худыми руками обнимая самого себя. Трясущимися пальцами касаясь своей груди и нащупывая… Нечто инородное. Массивное. Издающее назойливое тиканье. — Смог разглядеть себя во всей красе? — усмехается мужчина, ласково гладя парня по волосам, — недаром я повесил столько зеркал в твоём вагоне. — Что ты со мной сделал? — осунувшееся лицо Гена заиграло нездоровым серым. — Дал тебе возможность жи… — Что ты со мной сделал, урод?! — повторяет вопрос громче Ген, бешеными глазами, спрятанными за спутанной взмокшей чёлкой, уставившись на часы в собственной, ещё кровящей груди. Он вцепляется костлявыми пальцами в дерево, пытаясь отодрать чёртово устройство от кожи. Бьякуя перехватывает чужую руку, грозящую поставить все его труды под откос. — Тише, тише. Ты ещё успеешь привыкнуть… — Я и так себя не любил, но ты… ты просто убил меня! Ты!.. — содрогается в беззвучных рыданиях фокусник. Он медленно, с бурлящей внутри злостью поднимает пасмурные глаза на мужчину, которого так возносил. "Любил" — будет громко сказано. Ген наивно полагал, что экспериментатор заменит ему отца. — Я так и знал, что с тобой что-то не так! Будь ты проклят, маразматичный выблядок! — срывающе рявкнув, он проявляет попытку разбить стекло на часах, замахнувшись изрезанным в кровь кулаком. Тонкая серая кожа совсем обтянула его рёбра, делая вид парня донельзя потасканным. Под опухшими глазами засели синяки, как если бы он пил дни и ночи напролёт. Щеки впали, руки и ноги — в треморной дрожи. Доктор находит в Асагири красивым подобное человеческое нездравие. "Уродство", говоря грубым языком. — Я тебе верил, — выдохнул Ген перед ударом. Но, глупо выпучив глаза, в последний момент задёргался — подобно заводной кукле — и остервенело схватился за устройство. Знакомое чувство катастрофической нехватки воздуха в груди. Дышать тяжело, даже больно. Он устремил свой притуплённый взгляд к спинке кровати в попытках просто переждать приступ. — Я… Я умру?.. Ты же говорил, что я больше никогда не буду… — Ген застыл с открытым пересохшим ртом на полуслове. Мысли вновь улетели из его головы. Здравый смысл заменило сильное чувство тошноты, в ушах противно зазвенело, картинка перед серыми глазами окончательно размылась. Душа начала как будто бы покидать его больное тело. У Гена ощутимо понизилось давление. Ишигами старший наваливается на фокусника сверху, заставив того сложиться на кровати пополам. Асагири слышит странный звон за спиной — Бьякуя что-то выуживает из-под собственного ворота. Руки парня заведены на спину, а самого его придавили вниз лицом к простыням. Ген испуганно вздохнул, когда чужая рука уверенно полезла аккурат к больному месту в груди. Необъяснимое неприятное чувство вторжения. Поворот, поворот, щелчок. Хозяин цирка, тихо посмеявшись, вталкивает в сжатый кулак иллюзиониста новенький блестящий ключик. Постарее же ключ — что использовал он сам — мужчина бережно просовывает обратно через золотую цепочку на шее, прячет его за рубашку и застёгивает белоснежный воротник вплоть до последней пуговицы наглухо. — Только попробуй не завести своё устройство — каждое утро, за завтраком, — он цедит слова пугающе медлительно, но по-прежнему странно-ласково, — я найду тебя, Ген, я верну тебя к жизни этим своим большим ключом, хочешь ты этого или нет. И, да, только попробуй навредить себе, своему механическому сердцу... Воскрешу. И заставлю плясать на ножах до упаду. — Блефуешь. Это устройство не способно даровать бессмертие, — фирменная наглая усмешка. — Если я забуду завести часы, я уверен, ты потеряешь меня навсегда, ведь организм охладел, кровь остановила свой ток, органы замерли. Если я ещё и начну гнить, так вообще до свидания. Да и если я, к примеру, захочу пустить себе пулю в висок, думаешь, ключик спасёт мою раскрошенную черепушку? — Откуда такая уверенность насчёт невозможности бессмертия? — хрипло произносит доктор, продолжая держать фокусника под своим весом, — гипертония, атеросклероз, инсульт и так далее, — он сделал подозрительную паузу, — ты застрахован от всего. — От всех болезней сердца — возможно. Но не от остального. Так в чём смысл эксперимента? Ответь мне, Бьякуя, — он тяжело сглатывает, подняв максимально жалобные, плакавшие глаза на лоб, — не как доктор — как любимый мною мужчина. Гену нравится чужая реакция. Смутить собеседника и вывести его мозг из строя, каким бы умным или занудным тот ни был, у него всегда выходило на все 100%, чем Ген сейчас и упивается. Тем более, хозяин цирка так удачно оказался падок на умелую лесть. И ценил, если его самого любят. Бьякуя, умилительно неловко кашлянув в кулак, старается перевести тему как можно невозмутимее. — Знаешь, Ген… Худоба и бледность тебе, конечно, к лицу, но седину давай будем закрашивать, — хренов советчик неумелым движением сделал фокуснику сбивчивый пробор. Но мысль Гену ясна — его местами поседевшую голову попытались разделить на "чёрный" и "белый". — Седина, по всеобщему скопищу знаний, означает проблемы с сердцем, — эффект от смущения прошёл. Уверенность вернулась к хозяину снова. — А у нас есть проблемы с сердцем? — по лицу поползла чересчур лучезарная для ситуации улыбка. Лицо Гена — напротив — потускнело, в молчании опустившись вниз. Мужская рука схватила парня за щёки, призывая к ответу. — Есть? Мм? — Нет, — сухо прошептал иллюзионист, прикрыв уже давно выплаканные в две сплошные обезвоженные пропасти глаза. Его подбородок одёрнули властно и резко вверх. — Ну, — грозно встряхивает чужую голову он, — нравится?! — Ген смотрит на своё разбитое по трещинам отражение в зеркале. Лицо, шея, плечи, часы — кусочки битого зеркала сделали так, что части его тела, подобно деталям пазла, что не подходят друг к другу, не сочетаются с другими. Образ Гена Асагири расплылся в вопиющем уродстве. Сценическое амплуа Гена Асагири восторжествовало. — Нравится, — он больше не будет говорить правду. Только Сенку.

***

— Держись меня, Гинро! Чёрт возьми, не отставай! — Но… твои очки!.. — парень в восклицании жалобно всплакнул, крупно задрожав всем телом, — давай вернёмся за ними и… — по бледным щекам реками полились слёзы. — Плевать! — рявкнул Кинро истошно, — будь моими глазами и просто держись рядом! — он перекликался таким образом с братом всю дорогу настолько громко, что аж перестал узнавать собственный, отдающий аж в самой груди, голос. Он не знал прежде, что умеет вопить так сильно. Сейчас старший из них едва ли видит лицо самого близкого во все смыслах ему человека — и без того однообразные пейзажи в его глазах уродливо размыты до состояния тусклых огоньков; нервные клетки к хренам собачьим отмерли, позволив ледяной панике застлать обычно рациональный мозг; а на лице его родного Гинро наверняка застыла гримаса ужаса — такая, что он сам бы себя не признал, увидь в зеркале. Но старший отчётливо слышал в голосе того страх. Такой, какого Гинро, сквозь всю свою врождённую трусость, не показывал ещё никогда. Это неподдельный страх на грани истерики и обморока — до такого состояния этого парня не мог довести даже, будь он проклят(!), пьяница, что был вооружён лезвием и напал на пацана одной зимней ночью во время его охранной смены. Братья слишком много времени провели вместе, чтобы не научиться определять чувства друг друга. По вискам Кинро от того, что он не переставал щуриться, начала долбить противнейшая мигрень. Лучше бы вообще ослеп — не страдал бы так. Кинро ориентировался по звукам подобно дикому животному. И, будучи охранником в местном зоопарке, он бы иронично сравнил себя с оленем. Потому что тоже бежал напролом почти вслепую и не удивился бы, если б его сбила машина, выбеги он на дорогу. Будущему великому дрессировщику, здесь и сейчас, приходится держать ухо и инстинкты востро, поэтому он и водит трясущейся ладонью по поддающейся редким вибрациям стене, невербально подавая знаки младшему начать вести себя потише. Сейчас! Кинро крепко схватил брата за руку, через плечо кинув тому полный надежды взгляд перед тем, как резко свернуть за угол. Завидев состояние Гинро, он бы обязательно, как оно обычно и бывало, обхватил бы его лицо ладонями, неторопливо объяснил бы что к чему, не забыв любимую присказку "правила есть правила", даже если она не особо клеилась с ситуацией, но не в этот раз. На этот раз паникующему ему самому не помешала бы моральная помощь. И огромная доза валерьянки. Гинро не совсем удачно вписался в поворот, по инерции влетев в косяк головой. Кинро, нечаянно отцепивший ладонь от брата, вбежал в комнатку, на которую он метил, слишком быстро и задел ворох старых цирковых вещей, тем самым заставив многодневную пыль в кладовой стоять столбом. Он, еле сдержав чих, захлопнул дверь. — Гинро, ты тут?.. — губы в страхе прошептали это сами, потому что "близорукие" глаза не нашли маленький силуэт ни рядом, ни где-то ещё. — Гин… — Кинро закрыл собственный рот ладонью — услышал чужие тяжёлые шаги за косой дверью. Только не говорите мне, что он зашёл не туда. Нет, правый Боже, умоляю. Гинро, давясь панической одышкой, привалил к своей двери стул. Попытался, всей грудью дыша и выдыхая слёзы, придвинуть к ней ещё и комод, но тот оказался слишком тяжёлым. — Кинро, помоги же! — злобно шмыгая носом, выпалил он, — чего ты… — осознание того, что брата тут нет, нашло внезапно. Гинро попятился назад. "Одному быть страшно, но и Кинро наверняка тоже не менее боязно", — пожалуй, первая адекватная мысль, снизошедшая на его голову за время всего этого сумбура. И Гинро поклялся перед всем, что имел, что пронесёт свой страх сквозь эту ужасную ночь и обязательно вытащит старшего брата отсюда. — Я его глаза, я покажу ему путь. Я его глаза, я покажу ему путь, — начал повторять слова как молитву он, продолжая шагать назад. Ноги его наступали на что-то, что его очень пугало своей неизвестностью. В комнате темно, в комнате прохладно. В комнате, в которой он один, стояли какие-то странные звуки, напоминавшие бульканье. Переферийным зрением он заметил слабое голубоватое свечение за головой, что едва отдавалось на его щёки. Гинро, еле совладев со своей трясущейся рукой, нащупал пальцами некий рубильник. Много рубильников. Пользоваться ими он не стал бы ни в коем случае — он лишь страховал себя от лишнего раза задеть то, чего не стоило бы. Он натыкался на разного рода кнопки, выключатели, рычаги. Под подошвой ботинка очень не вовремя прокрутилась эластичная трубка, коих здесь, Гинро подозревал, неисчисляемое множество. Об одну из них парень всё же запнулся. Своей летящей на пол тушей он нечаянно сдёрнул с какого-то массивного стеклянного столба огромное полотно. Кинро выбежал из кладовой на дикий вопль. — Что случилось?! Гинро, открой дверь! — старший, добежав до источника криков, принялся выбивать её плечом, наплевав на их прятки. Если без брата, то лучше никак. Дверь его силе поддалась, но стул под дверной ручкой — ни в какую. — Гинро… Кинро осознал, что это конец для них обоих. Его полуслепой взор упал на громадную тень позади него на полу. Он, содрогнувшись всем телом, позволил ему забрать его. Доктор отдал краткий приказ длинноволосому громиле, стоящему за спиной у Кинро, связать тому руки и снести дверь в лабораторию. Цукаса, с бесконечным сожалением сверкнув на уже плачущего парня из-под насупленных бровей, всё же подчинился чужой воле: он надёжно связал не оказывающий почти никакого сопротивления "объект№4" и одним прямым ударом ноги снёс злополучную дверь с петель вместе со стулом. Цукаса, столь добрый парень, был смотивирован вестью о том, что ему за хорошую работу дадут "противоядие" от "мутации". Он долго думал над тем, чтобы взять контроль в свои руки, ведь ему была дарована невиданая сила, и восстать против гения, но все сомнения в мгновение разбились о мысли о сестре, которой тоже нужна помощь. И произошло это не в пользу Кинро и Гинро. Взору трёх людей предстал будущий великий младший дрессировщик, с животным страхом в глазах глядящий с лежачего положения на вертикальную ёмкость, наполненную полупрозрачной жидкостью. Гинро от вида, какого он не ожидал ни в одной из вариаций, начал бесконтрольно блевать, схватившись за сокращающийся желудок. Цукасе пришлось повязать ещё и его — захлёбывающегося в собственных слезах и рвоте. Укио, плававший в 2,5-метровом прозрачном сосуде в позе эмбриона, распахнул свои глаза максимально широко — подобно двум ярким фарам. Рёбра парня облепила блестящая чешуя, а грудь, оснащенная жабрами, живо задышала. Он, словно спавший столетиями, сонно заморгал, продолжая перебирать стройными ногами и водя ладонями по водному пространству. Где я? В голове у Укио словно пронеслась сотня догадок в один миг. Голое тело человека-амфибии прижалось к стеклу в мольбе. Укио начал внезапно истерически биться головой о ёмкость в попытках разбить её. Он — обычно бесстрашный и уверенный в своих способностях — настукивал кулаками сбившийся с ритма сигнал "SOS", открывал и закрывал рот, бесполезно пуская пузырьки вверх по жидкости, но вскоре он сдался. Объект экспериментов обессиленно прижал ладони к стеклу, поджимая губы и продолжая уговаривать себя в мыслях, что все эти дикие взгляды адресованы не ему. Со мной всё хорошо, верно? Верно? — Что это, твою мать, такое?.. — Кинро еле сдержал порыв обблеваться как младший брат. Но и взгляда оторвать от результата эксперимента было трудно из-за банальной нереальности происходящего. Почти невозможно. По коже Цукасы пронёсся очевидный холодок. Густая шерстка на всём теле встала от пережитого и увиденного дыбом. Он внезапно задумался о том, что сестра, скорее всего, испугается, если увидит его такого. Если не получу противоядие, но получу деньги, я буду помогать Мирай выздороветь дистанционно. Тела Кинро и Гинро, в итоге, водрузили на каталки. Перед тем, как их руки надолго пристегнули ремнями, они переплели пальцы и напоследок взглянули друг на друга. По отдельности. — Мама говорила нам никогда не разлучаться, — Кинро сфокусировал отчего-то дрогнувший взгляд на родном братишке. Бьякуя осторожно убрал руку Кинро от Гинро и надёжно зафиксировал. — Не беспокойтесь, я вас и не разлучу, — он сдержанно улыбнулся, — даже больше — вы всегда будете вместе. Я вас уверяю. Кинро доктору учтиво кивнул. Болезненно улыбнувшись, он обратился к младшему брату ещё раз: — Эй, а скажи мне три заветных слова? Гинро ответно осветил брата своей широкой улыбкой. — Правила есть правила! И Бьякуя не соврал. Действительно вместе. Действительно навсегда.

***

Ген скользнул голым плечом по стене вагона. Выбил случайную дверь, перед этим пугливо бросив взгляд через плечо в ожидании погони. Механическое сердце грозило остановиться из-за необъятного чувства страха. Ген не знал, что ещё ему может от него понадобиться — сердце на часы заменили, способности быстро и бесшумно передвигаться лишили, с Сенку он вовсе, волею судьбы, потерял связь. Под ногами за фокусником всю дорогу тащился липкий кровавый след. Ген изредка делал остановки, чтобы перевести дыхание и подержать хотя бы одну ногу на весу, болезненно шипя и дуя на ужасные багровые раны. Может, время прекратить бежать? Он прекрасно понимал, что кошки-мышки с хозяином цирка не могут продолжаться до бесконечности — рано или поздно его трусливую душонку поймают и сделают то, что задумано и то, что Гену определённо придётся не по нраву. А если повезёт, то его просто убьют. С пытками или без — без разницы. Гена банально пугало, что ему в этом проклятом цирке даже сдохнуть спокойно не дадут. Но Ген продолжал в надежде бежать. Зловещая тень великого владельца следовала за фокусником по пятам, и ему не оставалось ничего кроме как таранить напролом вплоть до последнего вагона. Петлять до посинения или засесть где-то не выйдет. — Сенку! — он принялся рьяно бить кулаками по металлической двери. Мозг не выдавал ничего умнее, чем просто позвать на помощь. И позвать именно его — парня, с которым у него намечается первая за долгий период разлуки встреча, последний шанс предложить своей первой влюблённости бежать в город, сорвать последний билет на случайный поезд и слиться с серой массой надолго. У Гена уже собран чемодан на случай, если "да". Он столь самонадеянно выкрикнул время и место в их с Сенку крайнюю встречу несколько лет назад, так что, если Ишигами младший спустя такой временной размах на свидание не явится, Асагири просто вновь проглотит это и сочтёт за "он не расслышал". И будет жить дальше. По крайней мере, постарается. — Сенку? — максимально вопросительная интонация мужчины рассеялась по узкому периметру и разбилась о железные стены поезда. — Таково имя наследника! — если он прочухает, что мы знакомы, это точно добром не кончится. Прошлая труппа Бьякуи ожидаемо расформировалась, начался новый набор артистов, что не могло параноичного фокусника не радовать. Наконец-то я более не одинок. А то вечно как овца в стае волков. Но что изначально его испугало — просто "цирк" внезапно был провозглашён "цирком уродов". А "урод" здесь сначала был только один — Ген. Затем добавились Цукаса, Укио, Кинро и Гинро. И всё бы хорошо, однако иллюзиониста смутил принцип, по которому их хозяин цирка отбирал работников, ведь, учитывая их новую тематику, — "цирк уродов" — они должны были с руками-ногами принять то множество талантов в виде карликов, сиамских близнецов и так далее, что в доброй воле приваливали к шатру. Но нет — Бьякуя брал под собственное крылышко сплошных бездетных безотцовщин с тяжёлой судьбой, которым некуда идти, негде работать и… абсолютно подходящих под общепринятые стандарты общества. "Дьявол, как же Цукаса был хорош собой, когда впервые явился!" — Ген разозлился на собственные мысли. Кинро с Гинро, Укио — все они тоже красавцы, и Асагири в самом начале ума приложить не мог, почему этот квартет не смутился, когда прочитал "Цирк уродов", красным по белому! Но теперь всё встало на свои места. Труппа уродов растёт в количестве, её хозяин преисполняется в мировом величии. Кинро был охранником, его брат вроде тоже. Так в чём была их беда снова пристроиться куда-то? Настолько некуда податься? Кинро — самый честный и работящий парень из всех, кого я знаю… Если не ошибаюсь, он работал в Лондонском зоопарке. То ли недоглядел животных, то ли что, и его с позором уволили… Ой. Точно. У него же зрение "- 10" — в деле написано. Реально не углядел, выходит. Жалость-то какая… Асагири непроизвольно шмыгнул. Ну, дрессировщик он славный, бравый сейчас. Ему очки новые подарили, так они с братом разнесли манеж своими крутыми навыками. Обожаю дорогушу Кинро, чтоб его! С этими мыслями в голове Ген и замер — с глупой блаженной улыбкой на лице и глазами, уставившимися на вторую возникшую тень на стене около его собственной. Медленно могрнув, он повернул голову почти без страха. Ах, мой дорогой Бьякуя. Ген всем своим худым телом рефлекторно сжался, сделавшись совсем маленьким напротив своего мучителя. — ...Я всегда тебя любил, — на этот раз не вышло, Ген. В его глазах темно. В голове теперь тоже. На губах — всё та же мягкая улыбка.

***

— …Ты жаждешь избавиться от кусочка воспоминаний, невыгодного одному лишь тебе. Хренов маразматик. Препарат, вызывающий амнезию? Да он двинулся! Но Ген послушает ещё немного. Приличия ради. Стопы его саднили, остро щипающая боль не отпускала, а иллюзионист жалобно корчил личико, сдвигая короткие угольные бровки вместе. Авось пожалеет?.. Но гений продолжал беседовать с ним — прикованным ремнями к койке — без намёка на сострадание. Быть может, не сработало, потому что у меня на глазах повязка? Да ну, бред. Он не пожалел бы меня в любом случае. Этот чёртов старик… Асагири действительно много шастал где попало, хотя его предупреждали — не раз, не два и даже не десять. Угрозы на словах на этого человека не действовали, опасность видимая и невидимая не достигала его понимания. Это была последняя капля терпения. Мало того, что иллюзионист болтал со всеми зрителями подряд, шлялся по огромному цирку и поезду как у себя дома, так ещё и он, потерявший всякое чувство страха, стал прямо с манежа посылать всевозможные знаки о помощи: Ген открывал и закрывал свой японский зонт на морзянке, отшучиваясь, мол, заело; всячески переставлял слова в речи местами, чтобы они образовывали первыми буквами «help»; а во время демонстрации фокусов и вовсе допустил словесную ошибку — должен был сказать добровольцу из зала «May you…» , а сказал «Mayday…» и быстро исправился, шутливо стукнув себя кулачком по лбу. Он чуть не пустил репутацию цирка под откос своим поведением. Естественно, это не прошло мимо Бьякуи. Естественно, Ген понёс наказание. И на этот раз — физическое. Наверное, никакая боль не сравнится с изрезанными пятками. Но суть я уловил. Буду пока сидеть на месте. В этот вечер Ген вновь солгал. Солгал, что знает Сенку, потому что увидел его именно во время своего выступления и отметил их с отцом сходство. И технично попросил его не трогать, не подвергать никаким экспериментам. Знал бы Бьякуя, как в самой душе Ген умолял — мокрого места бы не оставил. Но и Бьякуя в ответ не забыл сказать, что, если Сенку прознает обо всём, он убьёт Гена во время выступления. И плевать, если его цирк понесёт дурную репутацию. Бьякуя-Бьякуя. А я думал, мы друзья. Ах, да. Ненавижу твою с понтом злодейскую привычку потирать руки. И глаза твои меня вымораживают. В этот вечер доктор с ним поделился своими мыслями о вживлении ещё кое-чего помимо часов. И в этот вечер Ген успел сокрушиться перед доктором в едва ли существующей любви. Ведь он, бросаясь любыми громкими словами, приготовился к худшему как никогда раньше. Сухим глазам под повязкой, тем временем, уже нечем плакать. Минуты тянулись в тесной комнатке, в которой воняло фенолом, не хуже жвачки. Нервы в тощем теле забушевали, но мозг продолжал несмотря на панические импульсы анализировать, думать, думать, думать. — Перед тем, как ты, возможно, сотрёшь мне память, — Асагири в зубы оскальнулся, вцепившись острыми пальцами в плотный материал койки, — скажи: какова вероятность, что я не стану овощем? А что, если я забуду больше или забуду не то? Выборочная амнезия?! — сорвался на резкий крик он, — бред! Бредятина! Аааааа! — Ты решил окончательно мне нервы сделать?! — звонкий голос ударил Бьякую по ушам, и мужчина болезненно сощурил взгляд. — А ну прекрати орать! Заткнись, придурок! — он в грозе сжал щёки парня вместе, — мало того, что плюнул в меня, так ещё и оглушить меня вздумал?! Угомонись, №1! — А номер один, потому что я твой первый? — Первый "кто"? Уточняй, — Бьякуя, смутившись, скривил губы, но всё же ответил на вопрос, — ты и объект экспериментов первый, и с первой попытки твоё механическое сердце мне далось. — О-о-о, да я твой первый во всех смыслах! — В контексте. — Так что? А что будет, если я всё же деградирую до состояния пустышки? — вернул разговор в прошлое русло Ген, — не поговорить нам больше в таком случае, Бьякуя-чан… — И слава тебе, Господи. Стоп, как ты меня назвал?! Ген неприлично громко хохотнул. Бьякуя, в свою очередь, возмущённо дал ему по лбу лёгким щелчком пальцев. — Согласись, ну куда мне ещё больше-то деградировать? — затянул Ген наигранно жалобно, — я не хочу забыть слишком много! — А тебе есть что забывать? Неужто знаешь что-то интересное? — Бьякуя тихо рассмеялся и, приподняв полы докторского халата, сел на корточки рядом с койкой. Сложив локти около лежащего фокусника, он аккуратно положил на них свою голову и поднял мягкий взгляд на чужое скованное тело. Иллюзионист возле него заёрзал. — Мне, на самом деле, тоже бы не хотелось, чтобы ты забывал лишнего… Меня, к примеру. — А ты что, лишний в моей голове? — Ген осторожно повернул голову в сторону чужого хриплого голоса. — Как вообще работает этот твой… препарат?.. — в этот момент он понял, насколько близко находится к хозяину. — Я всем своим существованием боюсь применять его на тебе, Ген. Он… несовершенен, понимаешь? И удалит из памяти то, что произвело на тебя наибольшее впечатление. Таков принцип его работы. — О-о-ох, поверь, никто другой кроме тебя никогда в жизни не сможет произвести на меня такого впечатления, — хе. В первую очередь, такого ужасного впечатления. Подавись, докторишка-маразматик. Ишигами подозрительно держал молчание. Асагири стало его даже как-то жаль за свои колкости, пусть они и не были пущены вслух. — Пожалуй, ты прав, Ген… — что? — я доработаю препарат, и только потом мы его используем, — не шутишь?! — Но сначала, — он с тяжестью вздохнул, заставив того насторожиться, — я бы хотел сделать так, чтобы ты не отходил от труппы ни на шаг. И не контактировал с другими людьми настолько, насколько это возможно. — Клянусь, я… — фокусник уже не знал, в чём клясться. За душой ничего, на душе тоже. — Предупреждаю тебя один раз: даже не смей покидать стены цирка, — Бьякуя невесомо погладил парня по чёрно-белым волосам. Ген этому редкому проявлению ласки поддался, в неге замерев. — Я делаю это не только чтобы ты не разболтал чужим ушам о моих околонаучных деяниях. Это пойдёт, в первую очередь, в твоё благо. Как бы ты ни отрицал, сынок, ты уже другой. Общество не примет тебя. Твоё место только в цирке, — тяжёлое молчание, — рядом с нами. — Я бы уже давно дал дёру отсюда, но ты ловил меня из раза в раз и показывал где моё место. — Неужели только это мешало тебе сбежать? А я думал, ты просто свыкся с положением дел. — Ты просто боишься, что твой главный объект экспериментов тебя покинет, и ты останешься со своими проблемами с головой наедине, — ты как-то сказал мне, что у меня проблема не с языком, а с серым веществом. Не думай, что я это так оставлю, ублюдок! — Ах, да. А ещё, ты тогда не ответил на мой вопрос. — Какой вопрос? — доктор выжидающе наклонил голову вбок. — "Зачем?". — Во имя науки, — ты сам-то себе веришь, старик?! — А не во имя ли медленно, но верно умирающей жены?! — собравшись со всем природным нахальством, выплеснул Ген, — ты ищешь любые методы предотвратить её смерть! И зациклен на так называемом "воскрешении" в моём лице, если… — Давай, скажи это! Давай! — всё просрёшь! — и собственное эхо ударило его своей звенящей волной. Ген в страхе прикусил язык. Но отступать более некуда. — Что?.. — чёрт! От этого обречённого "что" стрелки механического устройства Гена чуть не пошли назад. — Твой план — сделать человека неубиваемого, совершенного… — начал он тихо, — такого, которому не страшна будет смерть от разных факторов: Укио способен находиться под водой долгое время, мне не страшно множество болезней с сердцем и… с другими органами, если его успеть вовремя завести или прошло не так много времени. Ген осознал эту вещь внезапно — когда, не справившись с ситуацией, сбросился с трапеции и сломал и вывихнул себе что только можно. И, чёрт возьми! Бьякуя тогда не шутил — Гену в прямом смысле не давали умереть, без конца вставляя огромный ключ в часы, прокручивая его, щекотя им оголённые расшатанные нервы и возвращая останавливающееся сердце снова в строй. Он тогда познал ад — когда тело просит вечного покоя, органам внутри больше нет места, а участки мозга будто бы отказывают по порядку словно угасающие лампочки. Но тебя вытаскивают из лап смерти. Вытаскивают раз. Два. Три. Болевой шок. Четыре. Лечат, лечат, лечат, записывают что-то, дёргают кость, предсмертная конвульсия — и так до тех пор, пока кто-то из них двоих не успокоится: либо доктор, либо её величество смерть. И Бьякуя ведь выиграл этот бой, чем в очередной раз поверг труппу в шок. Поэтому, в глазах Гена этот мужчина всемогущ. И Ген может понять свою цену в глазах самого Бьякуи. Он — гениальное открытие, граничащее с моралью, принципами, жизнью. Бежать от доктора сломя голову ему — его главному детищу — опасно, что даже безрассудно. — …Кинро и Гинро — человеческий симбиоз. — А с этого места поподробнее, мистер Асагири, — хозяин цирка не на шутку загорелся, довольно почесывая указательным пальцем щетину на подбородке. — Это всего лишь догадка, основанная на наблюдениях: братья биологически дополняют друг друга в том, чего им не доставало, — звучит, отчасти, как "Человеческая многоножка" в реальной жизни. Гена бросило в холодную дрожь. — Ты экспериментировал с их внутренностями, пересаживал их, отдал Гинро, у которого было повреждено на прошлой работе ахиллесово сухожилие, ногу Кинро. Э-э, ты ждёшь, что она как гидра регенерируется или что? А… Не насмехаюсь над тобой! Просто интересуюсь… — Умный малый, фокусник. Но ты же понимаешь, что это… — Да-да, не обошлось без твоих новеньких штучек-дрючек, до каких остальному человечеству ещё пиликать и пиликать, — кинул Асагири небрежно. Братья действительно стали одним целым организмом. — Психологическое состояние Гинро стабилилизировалось — так, держу в курсе, — перед его глазами до сих пор стоит картина, как один в истерике пытался оторвать от себя второго. И как Гинро несколько раз падал в обморок, безвольно свисая с тела его старшего брата. Фильм ужасов. Не иначе. — Спасибо, я рад, — Бьякуя благодарно кивнул. И, кажется, облегчённо выдохнул. Рука доктора притянула к себе медицинский столик. Наступила знакомая обволакивающая темнота. В этот вечер в ухо Гена вшили датчик, что будет бить током, если он отойдёт от кого-то из членов труппы более чем на 600 метров. У всех членов труппы датчики были вскоре налажены друг с другом. Ген не знал, в какую именно часть тела ему вживили инновацию, но точно знал, что шутить с этой штукой не стоит. Мечта сбежать стала ещё более недосягаемой. А ещё, Ген знал, что Бьякуя, на самом деле, почти вывел, как спасти угасающую на глазах Лилиан. Но тот не понимал, как сообщит ей об этом, как поможет. Ведь вскроются его исследования, которые, в случае Гена, проводились в узком кругу близких ему учёных-ассистентов, что ни под каким предлогом не презентуют этот ад в красивой обёртке. Их хобби? Вскроются ужасные мучения и пытки цирковых, какие добрая душа Лилиан наверняка принять не сможет. Вскроется, в конце концов, истинная личина доктора, что держалась в тайне даже от его родного сына. И Ген готов был поставить всё на то, что если хозяйка прознает об этом, она точно подаст на развод, сбежит в ненависти, нежели будет жить рядом с сущим монстром. Или банально не примет того, что выше её сил. Но это уже не его проблемы. Ген просто продолжил жить как раньше. По крайней мере, старался. У него ещё встреча с Сенку впереди, уж после неё великий фокусник точно заживёт. Так оно и будет. Они с Сенку найдут метод как вытащить чудо-устройство из него, сбегут далеко за пределы гастролей, и всё у них будет в шоколаде — эти мысли помогали Асагири засыпать каждую ночь. Но перспектива того, что доктор работает над средством для амнезии, его до смерти пугала. Тогда Ген и решил начать вести краткий дневник, пересказывающий события со дня прибытия в цирк. Очень быстрыми движениями рук он писал все даты, что прибывали в его мозг. Буквы хаотично летали между строк, чернила неопрятно капали на белизну бумаги, чумазый усталый парень продолжал усердно корпеть ночами над письмом в будущее. В тайне от труппы, её хозяина и самого Сенку, потому что его не было видно уже давно. Ай, да плевать на почерк! Лишь бы потом хотя бы приблизительно разобрал что к чему! Их труппа пополнилась. Ген записал это. В зрительный зал цирка в один прекрасный день им подкинули полуслепую малютку. В ней Ген столь неиронично узнал себя, попросил Бьякую оставить её и умолял не подвергать ничему научному. Он начал о ней заботиться, назвал Суйкой. Записано. Суйка начала проявлять способности феноменальной тактильной памяти, но совсем потеряла зрение. Если это проделки Бьякуи, я его… Записано. Встреча с Сенку. Асагири Ген, не забудь! Записано, записано записано!

***

Локация: "Под звёздным небом". 17 октября. 03:00. Где-то в кладовой. — Стэн, ты шустрее не можешь?! — зашипел Ксено злобно, — шевели руками быстрее или держи сраный фонарь!.. Как же тяжело! Почему он рабо… — Милый, давай мы будем спокойнее. И тише, — Снайдер от греха подальше ускорился. А второй рукой умудрился ещё и отобрать у злющего пыхтящего мужа фонарь. — Не будем мы спокойнее! — от возмущения мужчина чуть не взорвался, но тише он всё же, как самый послушный мальчик, стал. И самым тихим шёпотом, на какой был способен, продолжил, — не, ну ты видел, какие жирные намёки этот фокусник кидал с манежа?! Морзянка, херянка… Если и здесь пусто, сожжём и их к чёртовой мамке! Пусть спляшут свою цирковую песенку с Нанами на пепле, упаси их, если это была шутка… — Давненько ты такой злой не был, — Стэнли, сквозь всю свою хмурую мину, усмехнулся. — Щенок и "Mayday" приплести не забыл. А если это обычный сигнал о насилии в цирке? — Мать Тереза, Вы? — Ксено красноречиво пригрозил супругу кулаком. — Понял. Принял. Они продолжили рыскать в бесконечных ящиках в пятиминутном молчании. И в почти что полной темноте, с одним лишь лучиком света на двоих. Множество мест в цирке и около него они успели до этого обшарить, но пока что тщетно. Стэнли вчитывался в бесчисленные бумаги, поднося фонарь к кипам, и с умным видом передавал их роющемуся в коробках задницей к верху мужу. Засмотревшийся Снайдер легонько посветил на виды Уингфилда, при этом негромко присвистнув. Ксено, вывалившийся из косой коробки вместе с папками и огромным облаком пыли, еле сдержал чих, закрыв тонкими пальчиками нос. В этом тесном кабинете (или что это такое?! Я на это не подписывался!) оказалось слишком тесно для высокого Стэна и его неуклюжего злыдня. И слишком холодно для зябкого, опять же, Ксено. Судорожно выдохнув от мерзлоты, он положил прохладные ладони на талию супруга. «Чем мы, чёрт возьми, занимаемся?!» — этот вопрос крутился у Хьюстона в голове ещё с тех пор, как они впервые сунулись вместе в «Под звёздным небом». Обычно Стэнли разведывал территорию цирков на наличие интересов мужа в одиночку, но у них ЧП — Ген Онигири (его же так зовут? Нет? Ладно, плевать) метал намёки на то, что ему и его труппе «ох, как несладко» как последняя жертва на планете. Несладко там фокуснику, солёно или пряно — Ксено, откровенно говоря, до задницы. Но другое дело — когда сигналы о помощи прямо со сцены, перед сотнями зрителей, посылает выглядящий как живой труп мальчик с часами в груди. А это уже элегантно! Над ним проводили эксперименты? Я знал, что ищу в этом мире аномальное, химер не зря! Пусть я и не в состоянии сотворить нечто подобное самостоятельно… О, и коллеги его выглядят не менее подозрительно. В итоге, супружеская пара прибыла под покровом ночи в цирк фокусника полном составе: Стэнли и Ксено. А кого ещё им надо? Черноглазый мужчина, бросив лёгкий взгляд на партнёра в тёмной экипировке, покрылся мурашками. Вряд ли когда-то молодой и психически здоровый он мог бы подумать, что втянет любовь всей своей жизни в ограбление. Цирка. Ещё и уродов, ко всему пущему. Но в этом, в их случае, вся фишка. — Нашёл что-то? — Ксено с любопытством вытянул шею. — На, сам читай, — бывший солдат, не отрываясь от поисков, всучил в чужие руки тяжеленный блок папок. — Я уже вижу, что это не то… — он технично сбагрил их обратно, — мне кажется, мы ищем не там. Всё. Двигаем в другой сектор цирка. — Думаешь, найдём за ночь? — вернув папки на место, Стэнли хмуро поднёс к губам сигарету, но "ласковая" рука мужа мигом её из его пальцев выбила, заставив ту упасть точно в карман. Ксено ощутимо страшно стрельнул глазами в темноте. — Сурово. Послышались чьи-то неторопливые шаги за дверью. Стэнли хватило доли секунды, чтобы среагировать — он потушил фонарь и прижал Ксено к себе максимально крепко, без резких движений затащив в угол. Мужчина в его руках мелко задрожал — он и не думал, что грабить какой-то там цирк уродов возможного злого гения будет настолько страшно. А если учитывать, что ему нужны именно его исследования, которые он при любой возможности выдал бы за свои… подохнем как идиоты. Точно помрём. Дверь скрипнула, впустив в кладовую яркое свечение. В неотопляемой комнатушке стало хотя бы на градус теплее. Силуэт в просторных одеяниях осторожно качнулся с керосиновым фонарём в руках в сторону спрятавшихся Стэнли и Ксено, но остановился недалеко от порога, у раскуроченных ящиков. — Что за варварство? — спросил Ген в пустоту, наклонившись к хламу. Он принялся тихонечко убираться. — Никому кроме меня, что ли, дела нет до этой… — он поднял глаза на нечто, что подало признак жизни, — комнатки… В нахмуревшемся личике парня Ксено узнал того самого фокусника-баламута. И это личико, очень громко вдохнув, приготовилось визжать. — Цу..! — Гену моментально дали поддых. Еще секунда, и фокусник оказался на коленях. Ксено небрежно провёл большим пальцем у своей шеи, давая знак устранить. Асагири этот знак вовремя заметил, поэтому он сразу завёл свои руки за спину и лёг лицом в пол. Стэнли и Ксено в непонятках переглянулись. — Я не вооружён! — Каков трус, — довольно шепнул на ухо супругу Уингфилд. — Воспользуемся. Стэнли понятливо приложил к затылку сдавшегося парня пистолет. Хотя, что-то ему подсказывало, что этот и так всё покажет. — Покажи, где находятся исследования вашего учёного. — Что?.. — Ген, к удивлению грабительского дуэта, воссиял, — вы серьёзно?! — Чего лыбишься как майская роза? Пошёл! — Ксено вытолкнул иллюзиониста из тесной комнатушки. — Веди нас к исследованиям вашего гения и не пудри мозги. Если жесты с просьбой о помощи были ложными или не имеющими к моим интересам никакого дела, я прямо тут им устрою бар из коктейлей Молотова. — Я бы с радостью, но я не знаю, где он их хранит… — протянул Ген задумчиво. — Вы по моим знакам пришли, да? Парни, подумать только… — Контуженый, ближе к делу, — огрызнулся Снайдер. — Могу лабу показать. — Ну что за додик?! Веди! Скорее! — Ксено грозно толкнул Гена в грудь со всей имеющейся силой. Ген рефлекторно вцепился пальцами в часы. Под просторной одеждой не видно, но он всегда с ними ходит. Ха, настоящие! Иллюзионист заметил чужой, донельзя заинтересованный взгляд на себе и, хитро прикрыв длинными рукавами улыбающийся рот, склонил голову набок. Его серые глаза лукаво сощурены. Чёрные глаза напротив уже вовсю пожирали неторопливого балабола, разбирая спрятаный под кимоно домик с кукушкой по деталькам. Шестерёнки в светлой голове впервые за вставшие годы приятно зашевелились. — А что мне будет с этого? — поинтересовался Ген искренне, — какая выгода? — Мы тебя не грохнем, вот тебе и выгода. — Нет, так не пойдёт, — он словно из воздуха ловким движением ладони выудил вяленький белый цветочек и изящно протянул его Ксено, поклонившись. — Цветы лучше войны, mon cher. Прекрасно выглядите. Ксено стянул со своей руки чёрную перчатку и красноречиво показал парню золотое кольцо на безымянном пальце. — Замужем, сладкий, — он кивнул головой в сторону обалдевшего Стэнли. — Ну, нет так нет, сэр, прошу прощения. Просто отметил Вашу внешнюю привлекательность, — я пытался расположить к себе этого чудика, сделав комплимент. Но, офигеть, что?! Они женатики?! Ген тупым взглядом вперился в статного мужчину в шрамах, ревностно притягивающего к себе другого. — Ладно… Хоть все и спят далеко отсюда, советую вам ретироваться. И поскорее. Наш строгий хозяин обычно встаёт ни заря. — Постой, — фокусника окликнули, — так что ты от нас ответно хотел? — как бы невзначай переспросил Ксено. Опущенное вниз лицо Гена осветил зверский оскал. — Вам ведь исследования нашего великолепного доктора нужны? — захлопал прокрашенными ресничками фокусник, развернувшись к мужчинам всем корпусом, — вы учёные? В его же области? Решили выдать исследования за свои? — Перед тобой один из самых выдающихся научных деятелей, каких тебе удастся узреть в этой жизни, — нескромно представил супруга Снайдер, за что смутившийся Ксено пихнул его локтём в бок. Про то, что он преуспел исключительно в ракетостроении, они промолчали. — Ох, интригует… Вы, должно быть, до одурения умны, сэр, — в этот раз Ген поймал на себе фирменный Ксеновский пугающий взгляд исподлобья. Уингфилд обычно смотрел так на своих студентов, которые несли околесицу, лишь бы вредный профессор их не отчислил. Не веришь моему восхищению, голубчик? — Знаете, я бы хотел взамен на местоположение лаборатории попросить Ваш светлый ум исследовать кое-что. Кое-что крайне загадочное… — Не томи, — мужские пальцы нервно вцепились в чужой ворот кимоно. — Препарат, вызывающий выборочную амнезию. Слыхали о таком? — неприкрыто нагло похвастался достижением их доктора фокусник. — Разработайте противоядие для меня и для всей труппы, пока мы не забыли пережитых мучений. Это, пусть и страшная, но неотъемлемая часть жизни, с которой мы не хотели бы расставаться. — Что ты несёшь, контуженый? — рыкнул Стэнли с угрозой. Он лучше всех знал, какое необъятное чувство вины испытывал его муж, когда все вокруг него вершили открытия, а он — нет. Хоть он никому ничего и не должен. — Кажется, он будет удалять то, что произвело на нас большое впечатление. И таким макаром избавит от воспоминаний об опытах над нами. — Так называемую "эмоциональную память". Вообще не лучший ход, — Ксено стал хмурее тучи. — Собаки привязываются к хозяевам. Дети — к родителям. Не лишённые способности адекватно мыслить существа, зачастую, запоминают лучше то, что вызвало у них эмоциональный всплеск. Вы же дружно деградируете, если это была не угроза ради угрозы от доктора, — вынес вердикт он. — Но позже он сказал, что, возможно, изменит принцип работы препарата… — Интересный ты молодой человек. И как ты приказываешь мне работать? С чем? — "С кем", — усмехнулся Асагири горько, — я проведу вас в лабу. И, если там не будет исследований про выборочную амнезию или чего-то другого полезного, я, возможно, дам ему провести эксперимент надо мной. Вы меня обследуете. И выведете противоядие. Стэнли с беспокойством взглянул на побелевшего в тон кости Ксено. Он знал, что он не откажется. Но будет убивать себя по клеткам в попытках совершить научный долг. — По рукам. Ген провёл Ксено в почти что пустую лабораторию — Бьякуя снёс всё, до чего достал. Ксено всем худым телом затрясся. Он более не был уверен, что, при всём разрушенном имеющемся в кабинете, сможет понять и сделать хоть что-то. У меня не получится. Я не выполню обещание. Мне стоит отказаться от сделки. Всё равно я ничего не получил, верно? Разбитые колбы. Разорванные листы бумаг. Следы от взрывов. Разбросанные пинцеты, скальпели, зажимы. Одинокая тонкая свеча, стоящая у фотографии в рамке. — Ох, наша милая госпожа Вайнберг… — Ген рухнул на колени перед запечетлённой на изображении великой певицей и прикрыл веки. Происходящее само собралось в молодой голове по кусочкам: Бьякуя нашёл метод спасти жену; она от него отказалась; держала обиду и неверие в происходящее до последнего вздоха. Ушла с большим разочарованием на душе — не такого хотел Ишигами. Не таких результатов многолетних трудов. Ген слишком поздно осознал, что ему было далеко не наплевать на исход ситуации в жизни этой примерной семейной пары. Ксено не нашёл и в лаборатории того, что искал — лишь сырые разорванные наметки на будущие проекты, которые, наверное, понятны одному их создателю. В холодильнике когда-то хранилось множество колб с непонятным им содержимым, но в тот момент их было несколько. Уингфилд прибрал к своим рукам то, что осталось и растолкал несколько бумаг по карманам. Позаимствовал, в тайне от фокусника, из ящика доктора пару книг и бракованную кассету с научным ужасом, вроде. Они со Стэнли отступили, но перед этим получили график выступлений цирка, чтобы держать связь. Ген утром солгал Бьякуе, что зашёл в лабораторию, потому что забыл в ней свой ключик и нечаянно разбил две колбы. Ген и сам понимал, что быть такого не могло. Ген понимал, что терял хватку опускаться в бред без последствий. В тот день он старался хоть как-то выразить слова соболезнования скорбящему хозяину, что постепенно сливался с собственной тенью, но нужные им обоим слова в его горле застревали и застревали. Утешить не получалось, да и чувство стыда гложило. Бьякуя смотрел на Гена за его глупую ложь со вселенской обидой в глазах. Прости меня, Бьякуя. Я больше не так не буду, честно. Тогда-то Гена и заперли в золотой клетке в первый раз.

***

Две светловолосые девушки шли вместе дружно, почти нога в ногу. Рури осторожно провела по очередной обмотанной скотчем коробке пальцами, поняв, что цирк скоро уедет из города. Кохаку дёрнула сестру за руку в намёке не задерживаться на одном месте долго. Они по случайности получили два билета в цирк — Кохаку соврала, что нашла их на улице, хотя на самом деле спёрла. У самого хозяина цирка. Хрен знает, может, он сам так себя прорекламировал, оставив свои карманы нараспашку. Воруй — не хочу, честное слово! И они, посетив великолепное шоу, от которого сердце то и дело отстукивало бешеные ритмы, получили шанс работать в столь ярком, не лишённом темпа живой жизни месте. Наделавший шума по всему миру цирк "Под звёздным небом" недавно приехал в Нью-Йорк, что не могло не вызвать бурю эмоций у падких на веселье американцев. На удивление, подобного рода развлечение не прошло и мимо Рури — она оказалась фанаткой цирка. И вот, спустя примерно 5 дней, по официальному приглашению от самого Ишигами Бьякуи, они собрались под купол, но уже не как зрители. Девушки прибыли к шатру для осмотра нового места работы раньше времени. Бьякуя априори принял их даже при условии, что старшая из сестёр выступать ввиду слабого здоровья не будет, но зато ей придётся заниматься многочасовой "сидячкой", требующей железную силу воли и просто вагон фантазии. С деятельностью же Кохаку ещё понятно не было. В любом случае, они пришли настолько рано, что некогда отошедший хозяин цирка ещё не вернулся. Рури находила цирк по-детски загадочным местом, даже волшебным, Кохаку же считала его, скорее, мистическим. Хотя, младшая скептически отнеслась к увиденному на манеже, однако не ей — карманнице — осуждать шарлатанов. Но что настораживало ещё больше — от цирка веяло какой-то необъяснимой пустотой. Холодной, словно в нём выступали мертвецы. А где ещё люди? Харизматичного фокусника с манежа тоже было не видать. Ушёл вместе с хозяином? Кохаку волновал и факт необъятности цирка, при которой доступна им — будущим работникам — оказалась лишь малая его часть. Тем не менее, отнекиваться от халявы было уже поздно, да и идти им с больной сестрой было некуда. «Да, плутать по полупустому цирку мне ещё не приходилось», — подумала про себя будущая великая девушка-клоун, осознавшая, что двигается куда-то не туда. Её сестра заболталась с каким-то эксцентричным будущим канатоходцем и отстала, не успев пройти и половины их намеченного пути. Так сразу, и уже ухажёры. Не повезло... В светлой, чуть лохматой голове уже начали откладываться не самые лучшие мысли, потому что виды цирка ощутимо менялись по мере её одинокого движения вперёд: не было тех ярких оттенков снаряжений и мебели, что были в начале, не было аляпистых картин, разноцветных чемоданчиков с причудливыми костюмами, клеток с птицами или вольеров, что были в середине. Даже красно-белые полосатые стены, мать их, будто тускнели! Всё постепенно приобретало зловещие тона, становилось темнее — вот что поняла Кохаку. Такова обратная сторона цирка?.. Может, это норма? Медицинский уголок тоже странный какой-то. Скудный, что ли. — Ох, ты! Юная леди, Вы заблудились в моём цирке? — Че? — Кохаку, собравшаяся нагло рыться в чужом имуществе, застыла камнем. К ней обратился сам господин Ишигами. — Да, я немного не поняла куда идти… Извините. — А никуда идти и не надо, — Бьякуя широко улыбнулся, сощурив рубиновые глаза до двух горящих щелочек, — позвольте мне провести Вас обратно. Должно быть, Вы сильно испугались, — он по-джентльменски протянул девушке свою облаченную в белую перчатку ладонь. Да у этого господина в смешной шляпе невероятно сильные мужские чары! И странный акцент. — Вы проведёте собеседование? А если мы не пройдём, тоже сойдёт? — спросила Кохаку без скромности, подав руку хозяину цирка, — я знаю, что вы нас, типа, уже приняли… Просто тяжело поверить, понимаете? — Конечно. И я ценю Вашу осторожность. Но наш цирк немного не о первоначальных способностях, навыках, талантах, — на этих словах он загадочно подмигнул, — наш цирк — это перезагрузка. Место для заблудших или потерянных, где они могут начать совершенно новую жизнь. С совершенно… новыми возможностями. — Ааа, вы добродетели? Или как их там. Ну, которые по доброй душе принимают на работу, кормят, одевают, всё такое. — Ха-ха! А знаете, можно и так сказать. — Ничего себе, а нариков примете? Знаю я одного… Жалко — просто сбился с пути чувак. — Я… не думаю, что он сам захочет работать с нами. Тем не менее, нам нужны надёжные. Вот как вы с сестрой, к примеру, — и увильнул, и заодно сделал комплимент Бьякуя. — Насчёт сестры. Советую Вам поговорить с ней, ведь скоро наш цирк уедет отсюда. Вы правда готовы расстаться с родным домом надолго? — Ага. Всё равно нас тут ничего не держит. Ни семьи, ни друзей. Одни драки с бомжами за булку хлеба. — А Вы забавная, Кохаку-сан. — Вот только не шутка это, — улыбнулась девушка хитро, про себя отметив, что ей стоит привыкнуть как минимум к одному японцу в коллективе. — Короче, у нас тут абсолютно никого и ничего нет. Можем хоть сейчас собрать вещички, которых тоже нет, и на поезд. — Вот и прекрасно, мои дорогие! — Бьякуя, сияя, вывел Кохаку к труппе и выдал ей на руки её первый в жизни билет на поезд, который был, скорее, чтобы Челси-и-так-сойдёт смогла отличить своего от какого-нибудь зайца. Ну и для красоты и некой цирковой атмосферности, что ли. Но ей и этого хватало. Девушка загорелась в нетерпении, крепко обняв сестру, во все глаза разглядывающую разноцветную бумажку без штампов. Но фокусника, что больше всех ей запал в душу, с ними в кругу не наблюдалось. — Вот и прекрасно…

***

Худощавое бледно-серое тело в лежачем положении, при малейшем движении которого выпирали кости. Абсолютно нагой парень в золотой клетке, что смотрел снизу вверх, неестественно вывернувшись в попытках разглядеть чужое перепуганное лицо. Под мужскими, опухшими от слёз, глазами залегли тёмные круги; на уголках губ запеклась кровь; из груди торчали часы, перемазанные багровым. В холодном купе повисло тяжёлое минутное молчание. Из домика выпрыгивала кукушка.

Ку-ку!

А он смотрел. На девушку перед ним.

Ку-ку!

Человек, заиграв острыми лопатками, дополз до прутьев клетки на хромых четвереньках и вцепился в них остервенело. Девушка смотрела в ответ не в силах оторваться.

Ку-ку!

Что ты такое?! Словно после выстрела из ружья, девушка, царапнув воздух руками, повалилась на пол. На неё нашло осознание, в мозг поступил первый тревожный импульс. Её тело само начало по-паучьи ползти назад к двери, ей безумно захотелось забиться в угол и истошно заорать. Но изо рта — ни звука. Её предупреждали прежде, что хозяин не терпит, когда его работники шастают по вагонам без его ведома, но любопытство взяло вверх — первый раз в поезде, не говоря уже о ночном цирковом. Да и Бьякуя не выглядел как тот, который "не терпит". "Скорее, как поворчит, поворчит, да успокоится", — думала про себя Кохаку. Жизнь — прекрасный учитель — годами вдалбливала в её голову не совать нос не в свои дела, однако девушка для себя уже решила: "Если здесь что-то не чисто, лучше нам с Рури узнать об этом сразу". И это "не чисто" произошло. Асагири Ген, коего она не ожидала увидеть в одном из дальних купе — ближе к Бьякуе — предстал пред ней в наихудшем образе. Костлявые пальцы парня просунулись через золотые прутья и резко вцепились в край штанов упавшей девушки. Кохаку проявила попытку одёрнуть ногу и ударить запертого фокусника по цепким пальцам, но она вновь пересеклась с ним взглядами. Вялый охрипший голос разрезал пространство между ними: — Ты новенькая? Кохаку, судорожно выдохнув, осторожно подползла к клетке вновь. Темнота не позволяла ей разглядеть артиста в полной мере, но она была уверена, что в любом случае не испугается. Эффект ошеломления спал. "Крепкий орешек!" — говорила на неё всегда Рури. — Да, — хмурая девушка, напрягшись, схватилась за прутья и прищурилась. — А ты... наш фокусник?.. Что с тобой? — Беги отсюда, — он вжался всем своим худым телом в холодный металл клетки. — Уноси ноги! Скорее! — внезапно сорвался на сиплый крик Ген, — эта участь и тебя настигнет! Тебе нельзя здесь оставаться! — он с силой вцепился в чужой ворот и резко притянул к себе, заставив девушку больно врезаться в клетку лицом. Асагири прислонился своим лбом к чужому. Кохаку никогда не видела таких обречённых глаз прежде, а видела она многое. — Когда следующая станция? — она тяжело сглотнула. — Мы с сестрой попробуем сойти. Ген, шумно задышав, расслабил хватку пальцев на чужом воротнике. — Который час? — 03:56, — Кохаку замялась. — А твои часы ходят неправильно? — Через 24 минуты, если без задержек, — оставил последний вопрос открытым тот. Ген, выгнувшись в тонкой спине, вернулся в лежачее положение обратно, спрятав голову под руками — как человек в ожидании взрыва. — Как же я могу тебе помочь?.. — женская голова беспокойно завертелась из стороны в сторону, сканируя тёмную местность. Её пальчики осторожно коснулись прутьев клетки. — Помоги хотя бы себе, идиотка, — проскрипел Ген перед тем, как его горло поразил сильнейший сухой кашель. Кохаку от звуков разрывающегося чужого горла зажмурила глаза и, подумав немного, просунула свои тонкие пальцы между прутьев. Ген в ответ протянул ей свои дрожащие. — Кажется, тебе холодно, — Кохаку знала, что гордый фокусник не признает этого, даже если зубы его давно зашлись бесконтрольном клацании. — Ты знаешь, где ключ от клетки? Я попробую украсть. — Ты что, воришка? Здесь таких не любят, — усмехнулся своим воспоминаниям он. Но, встрепенувшись, тут же принял настороженный вид. — Я слышу шаги хозяина, поэтому прячься. Сейчас. Кохаку не могла его ослушаться. Бьякуя явился к клетке запыханный, и Ген чувствовал, как его всего — дрожащего и взмыленного — разрывало от ярости. Мужчина гневно долбанул по клетке кулаком один раз перед тем, как со всеми нервами встряхнуть. — Ты издеваешься?! Асагири, я тебя спрашиваю! — он ткнул в пространство между прутьями потрёпанным блокнотом. Ген узнал в нём свой дневник. — Это что такое?! Что это?! Я к тебе обращаюсь! — Дневник. Не видишь, что ли, — поднял усталые глаза на Бьякую тот. — Чей он? — Ишигами плотно сомкнул губы в приступе раздражения. — Мой, — голос фокусника, тем временем, отдавал ложным спокойствием. Увиливать некуда — по датам можно было понять, кто создатель записей. — Ты попал в эту клетку три. Целых три дня назад. Ты попадаешь в эту тюрьму, не успев выйти. И в реальном мире, Ген, ты был бы настоящим преступником. Ты хотя бы помнишь, за что ты здесь на этот раз? — За то, что мой великолепнейший господин нашёл у меня в кровати деньги, оружие и остальное, что ему не особо понравилось, — улыбнулся в слова иллюзионист. — Не хочешь попробовать выйти отсюда и поговорить как человек с человеком? — Нет уж — ты будешь применять насилие. В клетке мне безопаснее. — Ген, — с какой-то неуловимой печалью вздохнул Бьякуя, — твой срок давно прошёл. Пора выходить. Хватит. — Так выпусти меня отсюда, или... — хитро сощурил глаза в усмешке он, — ты что, потерял ключ, Бьякуя? — Если бы я этого сильно хотел, я бы вытащил тебя отсюда любой ценой. — Потерял, значит? — покачал головой Ген. — Не судьба тебе добраться до моего тела. Ну или сноси клетку к чёртовой матери. Выбор твой. — Засранец... — прошипел мужчина, закипая, — ты же этого и добиваешься! — А чего я добиваюсь, мой дорогой Бьякуя? После прочтения самого обычного дневничка я всегда буду у тебя главным обвиняемым? — Ген внезапно осознал одну вещь — хозяин слишком быстро для ситуации успокоился. Что-то тут не так. Ишигами, устало пригладив на голове свои светлые зализанные волосы, кинул к ногам парня его блокнот. — Тебе повезло, что я ни черта не понял. Ну и почерк, — на этих словах хозяин цирка горько усмехнулся. — Я вчитывался в это дерьмо так долго, что у меня чуть глаза в стеклянные как у Оки с Огавой не превратились, — Гена передёрнуло. Этот подонок ещё и шутит на эту тему?! — Но, знаешь, среди ряда этих непонятных мне символов я удивительным способом смог распознать своё имя. И мелькало оно нередко. Что же ты там про меня написывал, мальчик мой? — Во-первых, что за грязный блеф, Бьякуя? — от облегчения Гену захотелось разрыдаться. Но показывать этого нельзя было в ни в коем случае, иначе вся удача пошла бы насмарку. Его только что спасла банальная случайность. — Во-вторых, хочешь знать, что я писал про тебя? — он чрезмерно лучезарно улыбнулся, прильнув к позолоченным прутьям щеками, и крепко обхватил их ладонями, — да что я люблю тебя, мой великий. До невозможности. — И ради того, что я вынужден слушать каждый божий день, тебе понадобилось вести дневник? — А вдруг я не шучу? — сузил серые глаза Ген, — вдруг я действительно до одурения тебе предан? Ты же знаешь, что я никогда не сбегу от тебя, никогда не покину... — Да-да, прекрасно в этом убедился после того, как обнаружил, что ты таскаешь и таскаешь к себе деньги. — Я просто хочу, чтобы ты бросил цирк и бежал со мной! — выпалил он с горящими глазами, — ведь я привязан не к месту, а к тебе, мой дорогой Бьякуя, — фокусник прижался щекой к клетке теснее в надежде, что его по ней ласково погладят. Но Бьякуя стоял по-прежнему неподвижно. — А оружие как ты объяснишь? — Оружие? Пфф, ты про те кинжалы танто, что я собирал? Это же для будущего фокуса! Помнишь, тот, где ещё карты меняют цвета? Всё своё, как профессиональный фокусник, я всегда держу при себе, — Асагири, почуяв победу в этой маленькой войне, замолчал, продолжая хлопать щенячьими глазами. Финальный рывок! — И я не хочу забывать тебя. — Ген. — Это так страшно... Вдруг я забуду всё?.. — для пущей достоверности он ещё и пустил слезу. Кохаку, спрятавшаяся в цирковом сундуке за секунду до прихода хозяина, не могла не поразиться актёрскому таланту того. — Пообещай, что всегда будешь жить в моей памяти. — Порой меня пугает, как из одной крайности ты бросаешься в другую, — Бьякуя всё же погладил фокусника по щеке, пусть и сделал это робко. Ген, чуть ли не мурлыча, подставил под ласковые пальцы всё своё лицо. — Я пойду за ключом. Тебе катастрофически необходимо выйти отсюда. Как минимум, чтобы нормально поесть, помыться и привести себя в порядок. — Твои крайности тоже порой пугают меня. Бьякуя вскоре покинул купе. Крышка цветастого циркового сундука скрипнула. Из него вывалилась Кохаку — донельзя довольная, что они с Геном не пострадали, и что ей больше не придётся ломать себя на три части в целях уместиться в проклятом сундуке. Ген посмотрел на неё чуть обеспокоенно. — Ну ты даёшь... — и как она может быть такой спокойной? — Твоей гибкости могут позавидовать даже наши воздушные акробаты. Хоть они и выступают, они ещё проходят обучение. — Ну ты даёшь, — взаимно похвалила она, — ну ты врать, конечно, чувак. Талантище. — Не испугалась хоть? — Ещё чего? Я крепкий орешек, я много стрессовых ситуаций пережила, — Кохаку гордо стукнула себя по груди кулаком. Асагири, тем временем, вновь принял то странное лежачее положение в клетке, бросив перед этим своей новой союзнице тихое "прости". Его горло снова поразил ужасный сухой кашель — он словно вызывал его насильно в попытках выхаркать что-то. Ген, очень шумно втягивая воздух носом, засунул себе два пальца рот и пропихнул их внутрь так далеко, как мог. Кохаку в ужасе вздрогнула. — Он тебя напичкал чем-то? Может, воды? Но Ген просто продолжил упёрто заниматься тем, чем занимался. Из глотки толчками начала выходить водянистая рвота. Горло саднило, из носа противно текло, на вытаращенных серых глазах механически выступили слёзы. Гена скудно рвало, и затуманенный мир перед его лицом поплыл блеклыми пятнами. Ген остановил процесс, когда посчитал, что достаточно — наружу из организма просился тяжёлый сгусток. Он оказался слишком тяжёлым. Парень зашёлся в рваных хрипах и начал задыхаться. Процесс пришлось усилить. Содержимое начало выходить уже с кровью. — Эй?.. — Кохаку поверить не могла своим глазам. Ген, шмыгая носом, начал копаться в собственной рвоте. Он сблевал грёбаный ключ от клетки. — Знаю, отвратительно, — прошептал фокусник болезненно и с бешеной тряской в руках протянул ошарашенной девушке ключик, в приступе стыда опустив глаза в пол. Как же это унизительно. — Открой... Пожалуйста. Я очень сильно хочу спасти Хрома. И Кохаку, присвистнув, выпустила его, приняв ключ без лишней брезгливости. Гена взял мандраж. Он только что всеми возможными способами опозорился перед красивой девушкой, представ просто омерзительным. Он поклялся перед самим собой — он ещё покажет себя другим, он ещё окупит своё унижение благородным поступком, и их новенькая забудет это дерьмо. Но она не забудет. Кохаку тогда подумала, настолько же Ген до опупения крут.

***

— Черт. Нет. Нет. Нет. Станция... — Кохаку обречённо упала на колени, схватившись за голову, — просрали остановку... Ну как же так. — Прости, — вновь извинился Ген шёпотом, затянув шнурки на толстовке, что дала ему новенькая, потуже, и спрятал виноватое лицо в капюшоне. — Да ничего, братух... Прорвёмся, — поза же девушки выдавала обратный настрой. Кохаку, стоявшая в растянутой футболке с не имеющей смысла надписью на ней, смерила Гена, носящего её одежду, на удивление тёплым взглядом. Ген и не помнил, когда в последний раз находился вне образа, был по-домашнему уютным или таким, каким просто был. — Бьякуя думает, я в клетке и занимается поиском ключа. Медлить нельзя, — он, стрельнув глазами на девушку, не сошедшую на намеченной станции, нахмурился. Она же будет помогать мне? — Я думаю, эксперименты над Хромом начнутся тут — в поезде. Странный выбор для Бьякуи, но в сценарии на скорое следующее выступление уже появились наметки с канатоходцем. Это плохо. — А как ты наткнулся на наметки? — новенькая прозвучала с неким восхищением. Её незамедлительно схватили за запястье и повели за собой по вагонам в быстром шаге. Кохаку в очередной раз поразилась стойкости того. — Ну, извините, барышня, я, может, и выгляжу, как будто меня мутузят днями и ночами, но это не мешает мне быть главным фаворитом хозяина, — ухмыльнулся в слова Ген, постепенно переходя на бег. — Сначала зайдём к Укио. Он ближе других схож со мной по телосложению. — Ты собрался посадить его в клетку вместо себя?! — на Кохаку грозно шикнули в призыве не орать. И не тратить воздух. — Я почти два дня валялся лицом вниз как труп без звука. Если не будет приглядываться, не заметит подвоха. Чешуя и жабры даже для него не так очевидны. «Чешуя и жабры?». Кохаку взяло беспокойство. — Ты — и без звука... — нервно хихикнула девушка. — А если заметит, что будешь делать? Спасать Укио от хозяйских люлей? — Да плевать. Скажу, что я туда его силком запихнул. — Но тогда же ты опять... — Да плевать, — повторил он твёрже, устремив взгляд вперёд. Они стали бежать быстрее. Это моя первая семья в жизни. Я сделаю всё, чтобы защитить каждого из них. Надеюсь, я семья и для них. В голове Гена на секунду мелькнуло, что он стал бы неплохим хозяином цирка. Непрошеную мысль пришлось со страхом гнать в шею. С одной стороны, он множество раз проматывал в мозгах убийство Бьякуи — такое, чтобы было больше крови, больше человеческого уродства извне — с неестественно вывернутыми суставами, с торчащими наружу костями, чтобы хоронить пришлось в закрытом гробу. Как, например, если бы он скинулся с огромной высоты. Или как если бы на него упало что-то тяжёлое. Но, с другой стороны, Ген не хотел этого. Вообще. Было в нём что-то то ли просто святое, то ли действительно тёплое по отношению к хозяину. Думать — думал, но планировать всерьёз — никогда. Никогда. Добравшись до нужного купе, Ген вкратце объяснил полусонному Укио план действий. Укио согласился без промедления и уже через несколько минут оказался в клетке. Бьякуя шастал по поезду туда-сюда, переворачивая всё вверх дном в поисках ключа, — это мешало им прошмыгнуть незамеченными. Но Ген был уверен в их общих способностях. Укио остался запертым на ключ и пожелал им удачи. Это была ночь, когда Ген был близок к личной победе как никогда. Это была ночь, когда он действительно добрался до заплаканного юного Хрома, прикованного к койке, и прервал эксперимент над ним, когда было проведено не более 15% опыта. А это уже прогресс для одного сильно отчаявшегося фокусника. Кохаку расфасовала по карманам все препараты, стоявшие на медицинском столике. Это была ночь, когда у Гена действительно вышло. Кохаку, Рури и Хром — люди, над которыми ещё не успели провести эксперимент — смогли сбежать благодаря нему. Они спрыгнули с движущегося поезда. А Ген, в надежде на то, что они не пострадали в большой степени, вернулся обратно на своё место и выпустил Укио из клетки. Ну я и страховщик. Это была ночь, когда Бьякуе вновь нагло соврали, но он вновь не поверил. Слишком очевидная ложь. Он был предан тем, кому доверял больше всех в жизни. Ген тогда впервые увидел, как его обычно непробиваемый хозяин еле сдерживал слёзы, но и поделать ничего с этим не мог. И сбежать вместе с трио Ген тоже не мог — его, как и его давних коллег, сковывал страх собственного уродства перед остальным миром. И Бьякуя. Ему казалось, он никогда никому не будет нужен кроме своего хоязина. И Ишигами старший, скрепив сердце, решился на ответное предательство — он решил презентовать Гена как своё научное открытие в будущем. Это было время, когда Асагири так же быстро проиграл, как и одержал победу, дав новеньким сбежать. Спустя несколько недель Кохаку, Рури и Хром сами пришли на выступление "Под звёздным небом" с убитыми лицами. Ген сошёл с манежа сразу, как закончилось шоу, болезненно шипя "зачем?". Бьякуя, качая головой, подошёл к местам трёх сбежавших и невесомо погладил по макушке Хрома, которого всего лихорадило. Помимо высокой температуры, у Хрома ломило кости, у Хрома до темноты в глазах болели конечности, и чесалось всё тело, у Хрома путались мысли. Оставлять эксперимент недоконченным нельзя было ни в коем случае — человеческой стороне того было слишком тяжело отторгать новые ДНК. Мужчина кинул не менее обеспокоенный взгляд на Рури, которой тоже нездоровилось. Тогда-то Ген и Кохаку узнали, что Кохаку — единственная, кого ни в какой степени не коснулась докторская рука. Но обязательно коснётся позже. Труппа была собрана. Бьякуя подумал, что если сбежали раз, сбегут и потом. С разработкой "выборочной амнезии" медлить было нельзя.

***

Первые капли дождя легли на белоснежные ресницы парня блестящими росинками. Он стоял, прислонившись спиной к одинокому фонарному столбу. Сенку ждал Гена в намеченном месте, в намеченный день, в намеченное время. Внутри него бушевало необъяснимое чувство беспокойства. Он не видел фокусника слишком давно. Отсек поезда, в котором он всегда ехал, не был цирковым и был предназначен только для него и для его отца. В нём всегда пахло как в больницах — парень осознал это, когда стал чаще выходить подышать свежим воздухом или просто исследовал территорию снаружи. И всегда двери, отделяющие их от труппы, были надёжно заперты. На выступления в отцовском цирке Сенку ходить не любил, особенно на новые. Ему с самого детства не нравилось, что Бьякуя был там словно чужой, а с появлением новой труппы вообще становился неузнаваем, стоило его ноге коснуться манежа. Но что волновало Сенку ещё больше, так это факт того, что Ишигами старший ещё со времён, когда его сын был маленьким, носил на шее ключ на цепочке от заводных часов. И маленький Сенку искренне понять не мог, в чём его важность. Отец словно хранил его для чего-то... великого в будущем. Не понимал, пока однажды, будучи уже довольно взрослым, не пришёл на выступление. Ген. Сенку хватило вида одного фокусника, чтобы уйти из цирка и больше не возвращаться. Бьякуя тогда не понял его реакции. Ну конечно. Откуда ему было знать, что они с Геном были знакомы, и что Сенку, вообще-то, видел его без часов когда-то. Бьякуе не нужно было знать этого, иначе их дела были бы однозначно плохи. На враки про мутации он лыбился идиотом, в душе тщетно надеясь, что его папа никогда бы не сотворил подобного. Бьякуя, однако, довольно живо поддержал позицию сына о непосещении шоу и сказал, что лезть в это действительно не стоит, успеет ещё насмотреться потом и тому подобное. Он начал всеми силами оберегать его от этого мира. Хотя сначала желал, чтобы Сенку был как он. Давал чинить любимые часы, подкреплял юный мозг нужной литературой. Когда была старая труппа, я мог свободно разгуливать по поезду. А как появилась новая, так нас отгородили как два независимых государства. Отец правда боится, что я прознаю? В таком случае, хорошо, что я решил не видеться с Геном. Так было безопаснее для нас обоих. Сенку зарылся в капюшон толстовки поглубже. В животе от тяжёлого чувства волнения завязался узел — давно ему не было так беспокойно. Переминаясь на мокром асфальте с одной ноги на другую, он сощурил глаза и всмотрелся вдаль, но никого не было. Сенку вслушался в размеренные шаги позади и отошёл от фонарного столба, сгорбившись. Ген раньше любил обнимать его сзади. Длинные пальцы мягко легли на его дрогнувшие плечи. Взгляд Сенку зацепился за белый манжет, выглядывающий из-под тёмного рукава, за брендовые золотые запонки, за чёрные кожаные перчатки. Сенку, широко раскрыв глаза, обернулся. — Бьякуя?..

***

— Хозяин скоро вернётся?! Кинро, ты не знаешь?! — прикрикнула Челси, в шоке расхаживая по вагонам. Бьякуя предупреждал её, что возможно ей придётся продолжать вести поезд без его сына. Останется в этом городе ненадолго или что там с ним. Но не без самого него же! — нормально! Опаздывает он, а задерживаю состав я! И оштрафует он тоже меня! — Не видел! — отозвался Кинро, тоже весь на взводе. — А где Ген?! — Что?! — Челси гневно швырнула фуражку на пол. — Я не собираюсь искать всех по отдельности! Кинро, Гинро, на вас мистер Асагири! — Этим мы сейчас и занимаемся, — зашипели братья нервно, продолжая ломиться в очередную дверь. Тайджу и Юдзуриха носились по поезду как угорелые, заглядывая во все вагоны в поисках фокусника. Рури и Хром прочесывали местность у рельс, во всё горло зовя друга. Маленькая Суйка, тоже искавшая иллюзиониста, подняла с пола примятую кем-то бумажку и протянула её уже выбивавшей дверь в вагон Бьякуи Кохаку. — О-о-ох, мелюзга, давай не сейчас, хорошо?! — Нет, — твёрдо настояла на своём Суйка. — Там не шрифт Брайля. Как я могу прочитать? Раздражённо взвыв, девушка приняла из крохотных ручек бумажку и нетерпеливо развернула её. — До-ро-го-ой С-се... — начала она блеять по слогам, — или не "се". Суйка, блин, я не умею читать! Особенно, по-японски. Можно потом, пожалуйста? — А кто умеет? — Не знаю! Цукаса? Укио? Но им тоже некогда, так что... Короче, ты поняла меня, да? Девочка хмуро уставилась на листочек, который она даже не видела, и молча запихнула его в карман своих джинсовых шорт. — Ребята, ищите лучше! Отбыть нам нужно в любом случае! — раздался голос Юдзурихи откуда-то с конца коридора. — Ген позавчера говорил, что нас будут ждать на следующей станции! — Ждать? Кто? — Кохаку аж остановилась. — Мистер Кс... Ксенна?.. — ответил Тайджу неуверенно. — Без понятия, что за хрен. Ой. Или это женщина. Ещё и имя такое странное. Двойное? — Сам ты женщина, дурак, — Хром, устало ввалившись в поезд, нервно рассмеялся и протянул руку заходящей внутрь Рури. Хоть он и сам был на последнем издохе. — Фух... Ксено, если мы реально об одном и том же человеке, — это, короче, "хрен", у которого с ракетой было что-то не так. И у него два космонавта погибло. — Чего, блин? Откуда знаешь, умник? — приподняла бровь в вопросе Кохаку. — Ну так... Я раньше много газет читал, о таком провале было тяжело не знать, — он довольно стрельнул глазками в сторону восхищенной Рури и густо покраснел. — Кхе. Это, конечно, была трагедия века, но многим было, скорее, интересно, куда Уингфилд так технично слился после фиаско. Слухи ходили даже, что повесился. А он вона где... С Геном контачил. Прикол. — И зачем нам к нему? — Кохаку, раз Ген сказал, что нам надо, значит, надо. Правила есть правила, да, Кинро? — некогда развеселившийся Хром замер с глупой улыбкой на лице. Потому что заметил, что друг его о чём-то очень напряжённо думал. — Кинро? — Раз хозяина нет, мы можем сбежать. — Что? — труппа в оцепенении обернулась к старшему дрессировщику. — Кинро, тебе совсем плохо, да? Может, отдохнёшь? — Сами подумайте! — со всей серьёзностью выпалил парень, — самое главное — это не отделяться друг от друга, чтобы нас не убило, верно?! Мы сбежим все вместе! — Но, Кинро, мы же... — Кто? Уроды? — нахмурился он, подходя ближе к семье. — Нам ничего не мешает засесть вдали от других людей. Мы же есть друг у друга, очнитесь! Хозяин никогда не пропадал так надолго, это может быть наш последний шанс! — Это правда страшно, — прошептал Гинро тихо, неуверенно глядя на брата исподлобья, — но я думаю... Думаю, нам стоит попробовать. Мой брат всегда держался правил, а я всю жизнь занимался тем, что трусил. Нам пора избавляться от барьеров. Кинро нарушит правило, я совершу побег без страха. — Господин Ишигами сначала лгал нам, чтобы мы присоединились, а затем лгал, чтобы оставались возле него, — Цукаса приложил свою огромную ладонь к ладоням двух братьев, намекая на то, что в деле. — Он заслуживает того, чтобы мы его бросили. — Мы с Юдзурихой тоже готовы сбежать, — сказал Тайджу без тени сомнения, прижавшись лбом ко лбу возлюбленной. Легонько поцеловав её, он продолжил, — но мы должны сначала найти Гена. Он всегда за нас горой стоял. — Да подождите вы! А что делать с Челси?! — Кохаку, ей с нами бежать необязательно, — Кинро, сглотнув, поправил очки на переносице. — Или... ты имеешь в виду... — А что, если она с хозяином заодно? Ребята, она же может нас сдать, — Кохаку более не могла быть крепким орешком, ведь дело касалось не одной её. — Если Бьякуя нас вычислит, вы понимаете, какой ад на Земле он тут устроит? Мы же с вами себя и по частям не соберём... — Не бойся, Кохаку, — улыбнулась Рури сестре как всегда солнечно. И накрыла её ладонь своей, — всё будет хорошо. Я всегда буду защищать тебя. — Ты-то?.. — девушка тяжко вздохнула в неверии. — Ну да, а что такого? — Рури, нахмурив светлые бровки, сжала кулаки у своего подбородка как боец. Хром, смотревший на неё украдкой, раскраснелся ещё сильнее. — Действительно, — кислая усмешка. Старый добрый смелый взгляд вперёд. — Ладно... Давайте попробуем. — Ищите Гена! За работу!

***

Незадолго до этого. Подготовка к долгожданной встрече. — Сенку же не испугается меня? — в очередной раз взглянув в зеркало, Ген провёл по часам в груди ладонью и робко одёрнул края белоснежного воротничка на шее. Он впервые за долгое время был одет не в привычное кимоно и даже не во фрак, а на голове не было шляпы-цилиндра. Ген выглядел как обычный среднестатистический человек, если не считать домика с кукушкой. Белая просторная рубашка, что делала фигуру фокусника визуально ещё тоньше, тёмно-синие джинсы в обтяг и кроссовки — такой типичный для другого человека, но неожиданный для Асагири набор вещей без задней мысли ему отдал Укио. Хотя, Гену всё равно казалось, что если он — дикий, не бывавший вне стен цирка, наверное, лет 5, и объективно "страшнее смерти" высунется в город, на него будут без конца оглядываться люди. — А ведь когда-то я был прекрасен, — Ген провёл спонжиком по лицу с неровным белым гримом. Красноватые тени, подводка на глазах, помада — всё смешалось с белой массой. Фокусник, с упорством стирая образ, которого он старался придерживаться даже вне выступлений, оставлял на своих скулах и висках грязные разводы. С тех пор, как Бьякуя потерял жену, он всё чаще начал Гену делать упрёки, если тот выглядел "обычно". Ген не понимал, как эти две вещи могут быть связаны, но не смел ослушаться. Он умиротворённо улыбнулся своему чумазому лицу. — Простите, мои дорогие коллеги, но вам не стоит даже знать, куда я сейчас побегу, — напевал себе под нос фокусник, оттирая остатки грима. Редко у него было такое настроение. Но повод был — у двери уже стоял собранный чемодан, в комоде уже лежало письмо Суйке и остальной семье о возможном уходе на Брайле. Ему бы очень хотелось забрать девочку с собой, но он решил пока повременить с этим. Возможно, заберёт её чуть позже. Действовать нужно осторожно. Поезд стоит давно, Бьякуя чёрт знает где, но точно в поезде. А Сенку... Может быть, уже вышел. А может, он и не явится. В дверь Гена сдержанно постучали три раза. Обычно так делал Кинро. — Я не одет! — парень кинул взгляд на наверняка запертую дверь и, кивнув самому себе, принялся спешно натягивать просторное кимоно прямо поверх выходной одежды. — Я только после душа, можешь, пожа... — он услышал звук поворотов ключа в двери. Ключи от всех дверей есть только у одного человека — у Бьякуи. — А!.. — успел только вскрикнуть Ген в полушоке. Оделся как попало, но зато успел. Хозяин цирка, громко захлопнув дверь за собой, без лишних слов схватил оцепеневшего фокусника за горло. И, впечатав его затылком в стену, угрожающе поднял тощее мужское тело над полом, заставив чужие ноги безвольно свисать. Ген в этой мёртвой хватке сдавленно закряхтел. — Сучий выродок, — рыкнул мужчина в ярости. Два его красных рубина, налитых кровью, пылали в злости. — Что я... сделал?.. — доступ к воздуху грубо перекрыли. Всё, что он мог делать — это стеклянно смотреть. Ишигами с омерзением отшвырнул Асагири в сторону. Ген, схватившись за шею с красными следами от чужих ладоней, пытался отдышаться. — Да как ты смеешь. — Бьякуя! Я не понимаю! — Да как ты смеешь?! — бешено повторил мужчина громче, срываясь в голосе. Он сунул в лицо фокуснику его письмо Сенку, скомканное в дрожащем кулаке. — Я прощал тебе все твои выходки подряд, я учил и оберегал тебя, но ты... — "Оберегал"? — переспросил с издевательской ноткой тот, — от чего?! Ты — моя главная угроза в жизни! — Ты хотя бы знаешь, какое отношение ты к себе заработаешь, если просто выйдешь в свет?! Люд злой, Ген! Твои часы в первый же день выкорчуют из твоей груди! — Да что ты несёшь... А ничего, что это ты мне их и вживил?! — воспоминания из прошлого полезли наружу в виде желчи в желудке. Ген всем своим худым телом затрясся, глазами впившись в мучителя перед ним. — Ты стал частью науки. Частью прекрасного! — воскликнул Бьякуя чрезмерно эмоционально, широко разведя руки в стороны, — и я безумно благодарен тебе! За то, что ты сделал меня на шаг ближе к спасению моей покойной Лилиан. — "Покойной". Всё, что ты делал, бесполезно даже для тебя. Почему же ты не направил свою гениальность в другое нормальное русло? — Ген, — наклонил голову вбок мужчина, — разве вам было что терять, когда вы сами прибыли к стенам моего цирка? — Да! Представляешь?! Мои друзья пережили 40, 50, 60 попыток твоих издевательств над нами! Ты медленно убиваешь нас, наше здоровье... — А что с ним? — перебил он внезапно, заставив Гена замолкнуть. А был бы я вообще жив, если бы не вмешательство Ишигами? — Мои подходы отличны от тех, что имеют другие учёные, — продолжил Бьякуя, с интересом наблюдая за затихшим парнем, — но работа посредственная и мелочная мне не интересна. У меня всегда были три страсти, не считая Лилиан: цирк; изучение химер, что идёт вразрез с твоим восприятием адекватного; и космос. — Так чего ж космонавтом не стал? — Знаешь, если учитывать ситуацию с мистером Уингфилдом, я даже рад, что не пошёл по этому пути, — усмехнулся Ишигами старший. Ген вновь принял убитый вид, опустив побелевшее лицо вниз. — Ты же понимаешь, что твои письма моему сыну не останутся безнаказанными? Ты посмел коснуться единственного святого, что я имел в жизни. Того, что я так старался защитить от всего этого мира. — Сенку очень хороший, Бьякуя... Он — твоё лучшее творение. А не то, над чем ты работал годами, — пасмурные глаза фокусника пересеклись с чужими. Они застыли друг на друге взглядами. — Это, скорее, работа Лилиан, нежели моя. Ген, вдохнув побольше воздуха, сокрушился в раскаянии. Тело само упало на колени в мольбе перед его хозяином. — Прости меня, — прошептал Ген на выдохе, вцепившись пальцами в ткань чужих брюк, — я правда писал Сенку письма, я правда звал его сбежать с собой! — И ты даже представить не можешь, как сильно ты меня этим предаёшь. Ты подвергаешь моего родного сына опасности. Я зол на тебя, Ген. — Прости, — слишком дрожащий взгляд не может подняться, — прости. Прости. Прости. Бьякуя схватил иллюзиониста за копну волос и резко дёрнул вверх, силком заставив вновь посмотреть на себя. — Я дал тебе шанс жить, — болезненная усмешка, — я оберегал тебя. Я беспокоился о тебе. Я заботился о тебе больше кого-либо на этом белом свете. — Я знаю, я знаю, — закивал головой Ген, неестественно широко улыбаясь грозному лицу перед ним. — Я любил тебя как родного. В тонкое запястье медленно вошла игла. Серые глаза мучительно медленно поплыли вниз и со страхом замерли на жидкости, покидающей стекло. Ген, взвигнув, одёрнул руку и начал истерично ползти назад, с каждой секундой всё тяжелее передвигая ногами. Он понял, что схема старая — сначала его обездвижат. — Как я и говорил 26 лет назад, у нас тут антисанитария, — напоследок бросил небрежную шутку Бьякуя. — И ты меня прости. Ты не оставляешь мне выбора, мой мальчик. Ты меня разочаровал, — с этими словами он схватил дрожащего фокусника за плечи и с силой прижал к себе. Мужская рука, как и раньше, невесомо-ласково прошлась по голове того. — Бьякуя, — Ген шмыгнул в плечо хозяина цирка в последний для них обоих раз. — Да? Я не хочу забывать Сенку.

***

— Бегом, бегом, бегом! — заорал Тайджу, пропуская девушек вперёд, и спрыгнул с поезда последним, держа отключившегося Гена на плече наперевес. Бьякуя перетащил его в свой отсек поезда, в своё личное купе. Отсек всегда был закрыт от цирковых, но труппа, не нашедшая фокусника нигде в своей части поезда, разнесла к чертям всё, что преграждало путь. — Цукаса, возьми его! Шишио без лишних движений принял фокусника, и они стали бежать напролом в полном составе. Юдзуриха, подняв полы своего старомодного платья, держала за руку Суйку, они двигали ногами так быстро, как могли. Кинро и Гинро, запершие Челси в их купе, торчали где-то в хвосте. Хром со своей ловкостью бежал в самом начале их каравана, разведывая незнакомые пути. Люди на них в непонятках косились. По вокзалу пошла тревога. Это было время, когда труппа неслась, сбиваясь с дыхания, к долгожданной свободе. Это было время, когда они все держали путь куда-то вперёд, и кругом уже стоял пустырь. Но зато они все были вместе. Это было время, когда эмоциональный Хром уже почти закричал во всё горло: "Победа!". Это был день, когда Бьякуя использовал свой револьвер в первый раз. Всё происходило как в замедленном кадре. Хром с застрявшей в горле "победой" повернул своё перепуганное лицо к труппе. Грозная фигура хозяина цирка стояла перед ними, выставив заряженный револьвер вперёд. Предупредительного выстрела вверх не было — был только по цели. Бах! Кохаку не понимала, почему хозяин решил стрелять именно в неё. У Кохаку вся прожитая жизнь пронеслась в голове как киноплёнка. Кохаку осознала, как мало увидела в этой жизни. Но перед её глазами буквально в последний момент мелькнул изящный женский силуэт. Хром с застывшей гримасой ужаса упал на колени. Это было время, когда Рури действительно защитила, как и обещала. — Рури! — склонилась над телом сестры девушка, в страхе поднимая её обратно. — Рури, нам надо бежать, ты же понимаешь... — И далеко собрались? — Бьякуя, холодно положив палец на курок, вновь нацелился на артистку. — Руки за голову и в поезд. Вы все, — он пригрозил каждому дулом пистолета. — Или... Ха-ха, что такое? Почему не бежите по отдельности? Цирковые глядели друг на друга искоса, в надежде, что хотя бы несколько из них сбегут. Ишигами старший, не церемонясь, резко отвёл руку в сторону и выстрелил Укио в ногу. Парень, скорчившись, схватился за неё, болезненно свернувшись на земле. Пространство разрезал ужасающий страдальческий вопль. Другие стояли не в силах и шелохнуться. Суйка начала громко плакать. — Ну, что же! Раз вы не можете по отдельности, предлагаю топать всем стадом обратно! — Бьякуя, игриво прищурив глаз, нацелился на плечо Юдзурихи. — Патронов много. Хватит на всех. — Да! Хорошо! — крикнул Тайджу так громко, как мог, уже вовсю заливаясь слезами, — мы пойдём, только опустите оружие! — «Мы» — это вы двое? А если я хочу все 100%? Тайджу, сдавленно взвыв, опустил голову. — Тогда и меня убейте. — Мы сдадимся! — крикнул Цукаса рефлекторно, подняв руки вверх. Он еле слышно шепнул Тайджу не расклеиваться. — Д-держитесь до последнего, — Кинро сказал это шёпотом, чувствуя вину за то, что сбаламутил всех бежать. Ни сил, ни смелости, чтобы произнести громче. — Это блеф! Это точно блеф! Вы же не можете перестрелять нас всех! — Да что ты говоришь, Гинро? Хочешь проверить? — Бьякуя навёл пистолет на Кинро. — А если так? И Кинро и Гинро пришлось присоединиться к остальным, подняв руки вверх. Кохаку, наблюдавшей за друзьями, что сдавались по очереди словно хлипкое домино, пришлось последовать их примеру. Взгляд её перед тем, как они бездумным стадом поплелись обратно в поезд, позорно тихо глотая слёзы, замер на по-зверски хладнокровно убитой сестре. Над ними двумя было проведено не так много попыток, и их эксперимент не был завершён. Кохаку, собрав последние силы в кучку, порадовалась, что сестре больше не придётся страдать на медицинской койке. Труппа вернулась обратно в поезд хуже чем ни с чем — они потеряли последнее доверие со стороны хозяина. И Рури. Челси — злющая до предела — сказала всем готовиться к скорому отбытию. Все они были убиты ситуацией. Бьякуя закрылся у себя на некоторое время. Труппа поняла, что пришло время прощаться с памятью. Кохаку прострационно напомнила всем о том, что на станции их кто-то ожидает. Но её никто не услышал. И не нужно было — Ксено и Стэнли ворвались в их поезд самостоятельно. — Кто это?.. Ксено тогда выглядел не лучше всей труппы вместе взятой — его словно прожевали и выплюнули, сутками не давая ни спать, ни есть. — Ксено, — улыбнулся Хром, мокрыми глазами уставившись на мужчину. — Господин Ксено, вам здесь нельзя нахо... — Насрать! — рявкнул он неожиданно злобно. Издеваетесь надо мной, черти?! — где контуженый?! Ему указали на бессознательное тело Гена. Мужчина, не долго думая, приготовился к процессу вкачивания противоядия. — Это делается так, неучи. — Ему разве уже не поздно? — раздался в искреннем удивлении голос Тайджу. — А кто его знает, — ухмыльнулся Уингфилд горько, — может, что-то и останется в головушке, — он делал свою работу очень умело и без лишних движений, заставив всех в труппе, несмотря на страшные потери, наблюдать с придыханием. Мужчина вспомнил и про остальных. — Все всё понимают? У нас тут, если что, самообслуживание. Хром неловко кивнул, продолжая дрожать осиновым листом после пережитого. Стэнли тихо пошутил над мужем, вернув ему обратно его "мать Тереза, Вы?", но тут же получил локтём в бок. — Хозяин идёт, — осведомил раненый Укио, шипя. Труппа в страхе обратила взор на хмурого Ксено. До него дошло, что Бьякуя, в отличие от этой кучки необразованных, может узнать его. А это может задать лишние сложности. Секунда. Едва стоило Бьякуе явиться в коридоре, как он застыл недвижимым камнем. Настроение у него до этого было исключительно «хочу разрушать», но сейчас он просто не понял. Его грозному взору предстали двое нагло целующихся мужчин. При чем, Ксено, некогда стоявший к нему лицом, спрятал его в поцелуе, максимально наклонив Стэнли головой вниз, согнув дугой и крепко придерживая его за талию. — Эээ! — заорала встрепенувшаяся Кохаку, — это че за фигня?! Вы поездом ошиблись, голубки! — и вытолкнула их из уже отбывающего поезда, ловко выудив у Ксено из кармана препарат и незаметно засунув к себе. — Это что было? — до смерти уставшему Ишигами было не до шуток. — Знаете их? — Они перепутали поезд, — ответил Кинро со всей серьёзностью. Бьякуя, увидев, что это сказал Кинро, перестал задавать какие-либо вопросы. Он просто приступил к своей рабочей части. Это было время, когда благодаря Ксено труппа не забыла почти ничего. Это было время, когда Ген, проснувшийся только ночью, внезапно созвал всех вместе. По его реакции было понятно — он помнил всё страшными урывками.

***

— Что? — Мы убьём его! — выплюнул на нижайших нотках Ген. Его всего очевидно лихорадило, а руки и ноги сводило в судороги. — Мы убьём Бьякую. Да. Мы обязаны это сделать. — Давай мы обсудим это, когда тебе полегчает, — Цукаса проявил попытку уложить Гена обратно, но тот забарахтался в его сильных руках буйным зверьком, то и дело выскальзывая. Цукаса, обеспокоенно вздохнув, решил послушать дальше. — Времени ждать нет, это конец, — прохрипел фокусник. Он окинул друзей до предела измученным, с огоньком тихого бешенства, взглядом, — он презентует меня завтра учёным. Пока вы будете выступать, я опять буду заперт в клетке. Тянуть больше некуда. — Но ты же вернёшься к нам?.. — Юдзуриха, ты думаешь, после того, как первую в историю химеру сдадут гениальным докторам, они меня просто отпустят домой? — некогда блуждающий по родным лицам взгляд Асагири внезапно замер. С его лица начали медленно сползать все краски. — А где Рури?.. Труппа замолкла. Ген обратил внимание на подозрительно тихого Хрома с выплаканными глазами, которого держала за руку не менее тихая Кохаку. Оглушающая минута молчания. — Он убил её, Ген. — Нет. Нет... — Асагири сжал ткань кимоно на собственных дрожащих коленях, устремив плывущий взор в никуда. — У него совсем... — на его глазах начали выступать скудные слёзы. — Вот теперь вы понимаете, о чём я говорю?! — Фокусник, тише, — нахмурился Цукаса, — ты можешь разбудить хозяина. — Он угрожал труппе. И должен был выстрелить в меня, но Рури меня защитила, — Кохаку сжала ладонь вздрогнувшего от воспоминаний Хрома крепче. — Вы хотя бы осознаёте, почему он нацелился именно на вас? — взял за щёки тусклую как никогда Кохаку Ген. — Он корпел над вами меньше, чем над остальными. Вы не очень-то и хорошо давались Бьякуе, а Рури с её слабым здоровьем так вообще раздражала его своей ограниченностью творить что задумано, — ответил сам на свой вопрос он. — Не удивлюсь, если наш гений так и планировал. Он избавится от всего, что несёт наименьшую пользу. — Он не достоин жизни, — шмыгнул носом Хром, утирая иссохшие глаза локтём. — Мы были терпеливы ко всему, что он творил, и я даже какое-то время считал его своим спасением, — подал голос Укио с перебинтованной ногой, — но сегодня он сам опорочил своё честное имя хозяина. Даже если он своими внедрениями повысил мне скорость регенерации, я не могу оставить всё как есть. — Хах... Раз даже наш пацифист Укио за убийство, то я даже не знаю, что и сказать, — усмехнулся Тайджу с горечью, покачав головой, и затем легонько пихнул локтём Кинро в бок. — Эй, а помните наши правила цирка? — Ты про "если кто-то кому-то не помог, значит, виноват хозяин цирка"? — Кинро принял не на шутку задумчивый вид. — Он сам внёс это правило и... — И мы не смогли помочь друг другу. — Ты намекаешь на то, что в деле? — по труппе пошёл нервный смешок. — Как ты собираешься убить его, Ген? — повернул голову к иллюзионисту Тайджу. Это и был его ответ на вопрос. Природный оскал Гена зловеще обнажился в ночи. — Хозяин сказал мне как-то, что убьёт меня прямо во время выступления. И плевать, если его цирк опозрится, — Ген поймал себя на том, что не помнит, в каком контексте это было произнесено. — Я не помню деталей, но он точно сказал это. — Хочешь убить его во время выступления? — вздрогнула Юдзуриха, — но как? — Знаете, ребята, мы ведь все здесь хорошие люди. Мне совсем не нравится сама мысль об убийстве. Каким бы он специфическим не был, у него же есть свои мотивы. Мы все здесь, хоть и хорошие, не без греха, в конце концов. — Кинро, ты забыл, как пуще всех хотел сбежать? Бьякуя буквально убил мою сестру, очнись ты, наконец, — если бы Кохаку не была так подавлена, она бы обязательно дрессировщику врезала. Она и Рури всегда были вместе. Рури стала началом и концом каждого её дня, в ней она нуждалась сильнее солнечного света. Кохаку не могла поверить, что из родных теперь точно никого. — Мне... до сих пор кажется всё происходящее нереальным. Это не может быть с нами. — Я понимаю твои чувства. Это то же самое, если бы я потерял брата, — сказали Кинро и Гинро почти одновременно, заставив девушку неуверенно улыбнуться. — Нам очень жаль, Кохаку. Кохаку, прикрыв глаза, положила свою голову на плечо лучшему другу. А хотя, остался у неё кое-кто. — Афиши Рури правда были лучшие, — выдавил из себя Ген, почувствовав на себе приятное человеческое тепло. — У тебя есть план, Ген? Фокусник прочитал свой дневник после пробуждения. Многих записей он не помнил, многого не разобрал, а некоторые страницы и вовсе зияли пустотой. Но последняя часть про «как если бы на него упало что-то тяжёлое» ему показалась донельзя любопытной. Асагири не понимал, почему мысли в голове хаотично смешивались, даты путались, буквы не строились в слова, слова не строились в предложения. Всё казалось ему полнейшим театром абсурда. Но потом до него дошло — два гения — Бьякуя и Ксено — «встретились» в бою за его воспоминания. Труппа всё же смогла воспользоваться разработкой Уингфилда. И Ген тоже. Но с некоторой частью памяти ему всё же пришлось попрощаться. «С не особо важной», — подумал тогда фокусник. — Юдзуриха, Тайджу, ваша эта массивная декорация, — Ген нездорово улыбнулся своей же мысли. — «Вага». — Если с самого начала расслабить крепления, это будет слишком опасно, — почесал затылок Укио. — Мы можем понести лишние жертвы. — А помните, какая неразбериха творилась, когда мы искали Гена? — Кинро осенило. — Челси была настолько в панике, что даже не поняла, что мы с Гинро её затаскивали к себе в купе, чтобы запереть снаружи. — Точно! Создадим путаницу! Бьякуя как раз думает, что мы с вами всё забывшие святые идиоты, — Гинро дал "пять" брату. — Подождите. Стойте, — хмуро выставил ладонь вперёд Ген, — и что вы собрались делать? Зачем нам суматоха в цирке? Кинро самодовольно поправил очки на переносице. — Да чтобы Ишигами остался на манеже один. Он выбежит извиняться за криворуких нас. А мы... — задумчиво затянул он, — будем тупить где-то в гримёрке. Мы с Гинро можем выпустить львов не вовремя. Хром пусть пойдёт по канату. Господин точно выползет принести зрителям извинения. Он и раньше так, когда Тайджу всё путал, делал. — Тут мы его и хлопнем, — оттянула злодейскую лыбу Кохаку. — Мне нравится твой ход мыслей, Кинро. И не чувствуй вину за то, что мы решаем убить. — «Я», — исправил подругу Ген. — Его убийство преимущественно в моих интересах. У Гена был на душе некий осадок. Ему начало казаться, что труппа, хоть и выкладывала свои варианты так оживлённо, делала это как будто не восприняв его всерьёз. Укио — по-прежнему напряжённый — осторожно наклонился к уху фокусника. — Ген... Мне неловко спрашивать. — Что такое, Сайонджи? — Асагири почувствовал секундную злость при виде его простреленной ноги. — А что будет, если мы его всё-таки убьём? — А что может быть? — откинулась назад на спинку стула Кохаку, — Ген станет нашим новым хозяином. Это же очевидно. Или тебя это не устраивает? — Нет, нет, я ничего не имею против Гена в качестве хозяина, — замотал головой Укио. — Я имею в виду, а он точно второй главный после Бьякуи? Асагири принял ещё более хмурый вид. — У хозяина нет никаких родственников? Детей? Братьев? Сестёр? Что произойдёт после его смерти? — Да нихрена не произойдёт! Что ещё может быть?! — рявкнул Ген чересчур громко, заставив полтруппы испуганно вздрогнуть. — Нет и не было никого у этого мудака кроме жены, — он зажмурил глаза в приступе мигрени и глубоко задышал. — Никого у него нет. Совершенно одинокий. Как и мы с вами. — Но наш цирковой отсек... — внезапно вспомнила Юдзуриха. — Почему мы впервые узнали о второй надёжно закрытой от нас половине поезда? — Хочешь сказать, он там кого-то перевозил? Что за грёбаный бред? — огрызнулся Асагири. — Ну максимум женщин туда водил. И то я не уверен в этом. — Ген... — Кохаку обеспокоенно тронула друга за плечо, и тот одарил её ещё раздраженным взглядом. — Убийство — это не шутки. — Ты думаешь, я не знаю этого? — Это очень серьёзный шаг, — всё же продолжила она, — хоть мы все это и обсудили сейчас, я не думаю, что мы окажемся такими же смелыми в деле. Ты будешь в клетке. Нам — жившим в вечном подчинении — придётся действовать без тебя. Я честно, даже при моей нечистой прошлой деятельности, не уверена, что смогу убить. — Что ты скажешь, на то мы и пойдём, — поддержал Шишио. — Ты, отбросив всё, что было, готов убить? — он посмотрел Гену прямо в глаза. — Да на что ты... Нет, вы все намекаете? — фокусника всего затрясло. — Ты больше не увидишь Бьякую. Вот на что мы намекаем. — И что с того?! Мне пойти ему и отсосать? Что за лютую хрень вы несёте? — он окинул труппу непонимающим взглядом. Внутри него почему-то бушевал непотухаемый гнев. — Да я был рождён, чтобы его грохнуть! Чёрт возьми, как я могу желать этому мудиле жизни? — А ты разве... — Кохаку, опустив голову, замолкла. — Я разве "что"? — Ничего, Ген. Прости, — она тихо отвернулась в сторону. Хром, завидев всеобщее напряжение, вернул разговор в прошлое русло: — Так, значит... — он неловко кашлянул в кулак, — если Бьякуя выбежит на манеж один, надо сделать так, чтобы эта штука упала именно на него. Крепления нужны снесёнными только в этот момент. — Как если бы в них выстрелили, да? — продолжил Укио задумчиво. — У Бьякуи есть револьвер! — Нет, Кохаку, если ты украдёшь у него его, он убьёт тебя первее, чем мы его, — Ген — по-прежнему грозный лицом — придался всем воспомнинаниям, какие имел. В голове почему-то сразу же всплыл образ Ксено. — Ха... У Ксено муж мне пистолетом угрожал. Вроде. — Как вы собрались крепления ваги одним пистолетом выбивать? Ладно бы винтовка, — Цукаса грозно скрестил руки на груди. — У Ксено муж — военный, — отвернулся к стене Хром. — Не благодарите. В ту минуту повеселевшему Гену захотелось смущённого дружочка Хрома щедро расцеловать. — Уингфилд и Снайдер придут на выступление, и раньше, чем оно начнётся, я это гарантирую. — Что? Почему? Для чего они вообще помогают нам? — Ксено нужны исследования Бьякуи, вот и всё, — начал он терпеливо. — Он на протяжение долгого времени водил к нам некоторых своих коллег. Я доставал им билеты, они смотрели, да и палевные зоны моих фокусов с одного сектора прикрыты. Я думаю, вы уловили суть. У нас очень большая сделка. Труппа вновь погрузилась в безмолвие. Ген решил принять её за раннюю минуту молчания в честь Бьякуи. — Что бы ни произошло, — захлопала ресницами Юдзуриха, — давайте держаться вместе. — До последнего, — улыбнулся друзьям Кинро. Они все дружно обнялись перед тем, как пойти на один из самых опасных поступков в их жизни. Кохаку чувствовала, что у них всё получится, но всё равно словно что-то было не так. Ген решил не делать пометку в дневнике. Когда убьёт, тогда и сделает.

***

11:20. Зрители начали потихоньку собираться в цирке. Ксено и Стэнли согласились на очередную сделку. 11:55. Снайдер занял удобную позицию. 12:00. Начало выступления. 13:00. Антракт. 14:20. Кинро и Гинро выпустили из вольеров львов. Кохаку устроила шоу с криками на манеже. Хром на канате. 14:35. Бьякуя выбежал на манеж принести зрителям свои извинения.

20.06.1986 Умерший ведущий.

***

Ген не понимал, почему всё произошло таким образом. Он ведь был железо-бетонно уверен в своих знаниях: он провёл столько времени с Бьякуей, он жил исключительно в цирке, он думал, что знал его как свои пять пальцев. Труппа в страхе косилась на фокусника, который оставался по-прежнему фокусником. К ним ехал Сенку Ишигами — сын погибшего хозяина цирка. — Что мы будем делать?.. — Юдзуриха в панике схватила Гена за грудки и со всей имеющейся силой встряхнула, — что мы будем делать?! — повторила она, задыхаясь. — Устранить его по приезде, не зная его личность, будет некорректно, — произнёс Асагири сухо. Внутри него всё замерло. Ген никак не мог предположить подобный исход событий. — А если он окажется продолжителем дела доктора? — со страхом в голосе спросил Гинро. — Ген, что же нам делать?.. Вся труппа держала так называемый траур. Даже фокусник, который обычно одевался пестрее всех, ходил чернее ворона. Цирк словно умер вместе с Бьякуей. Ген выглядел не так, как обычно, ходил не так, как обычно, говорил не так, как раньше. Он был сам не свой после того, как ему сообщили, что дело действительно сделано. Бьякуи больше нет. Погиб. Навсегда. Ген начал чувствовать себя морально плохо. У Гена в голове застряло слишком много «почему?». — Пусть уйдёт сам, — выдал он, помолчав несколько минут. — Ну вы, конечно, лузеры, — пустил едкий смешок Ксено. Ему этот во всех смыслах цирк ещё был интересен. Во-первых, исследований на руках у него ещё не было. Во-вторых, труппа уговорила его мужа убить(!) их великого хозяина, ещё и столь интересным способом, — от такой новости Уингфилд не мог не охренеть, но и отказать такому заманчивому предложению было сложно. В-третьих, сын гениального доктора может стать его последним шансом на пути к цели получить знания о химерах, копнуть в этой области глубже и... Кто знает, может, он закроет позор прошлого другим более гениальным открытием. — А че ты всё ещё тут торчишь, папуль? — Кохаку, тем временем, искренне недоумевала. — Всё-ё, спектакль окончен! Оревуар! Спасибо за работу! — Скажи, что ты видишь в моих руках? Может, бумажки какие-то? — Не вижу я ни... — Вот и закрой рот, стерва, — Ксено перебил её, миловидно улыбнувшись. Кохаку аж побагровела. Ген заранее вскочил, чтобы остановить ещё не начавшуюся драку. — ПЗН, тишина! Давайте обсудим, что делать! — А ты мне нравишься... — Кохаку, после того, как отошла от хамства в лицо, хитро сощурила глазки. Второй крутейший чувак после Гена? Что ж, время покажет. — Ксено, да? Я тебя запомнила. — Не запоминайте меня, зачем, — закатил глаза мужчина, — лучше пустите в труппу. — Что? — глупо уставился на говорящего Ген. — Я столько для вас сделал. Неужели не заслуживаю того, чтобы обыскать ваш цирк внутри и снаружи? — Да нет, всегда пожалуйста... Да пребудет с тобой удача, — фокусник всем телом напрягся. — Но предупрежу: ни в лаборатории, ни в личных вещах, вагонах хозяина ты ничего не найдёшь. Бьякуя после удачного опыта избавлялся от всего, кроме испытуемого. — Что, даже не фиксировал нигде? Он же собрался тебя презентовать, нет? — Да, — кивнул парень неуверенно. — Или не собирался? — Собирался. Ксено раздражённо махнул на фокусника рукой, как можно громче шепнув: «Конченый». Ген пообещал Ксено, что в труппу примет без проблем, как только подделает и перепишет записи Бьякуи о деле цирковых. Ген в этот момент вновь напрягся. Он не помнил, в какой момент вообще начал заниматься подражанием почерку хозяина. — Мальчик сильно молодой? — спросил Ксено внезапно, заставив головы членов труппы медленно повернуться к нему. — Кто? Сын его? — Асагири ещё продолжало одолевать странное чувство, — не старше меня, подозреваю. — Интересно, ему передали хотя бы знания? Если он всё же окажется восходящим гением, устраните его сразу? — Я думаю, нам нужно сначала познакомиться с ним. Узнать поближе, что он знает, а что — нет. Но всё равно нужно, чтобы он ушёл сам. — Убивать второй раз мы не будем, — поддержал Укио. — Это и в первый раз было страшно и просто неправильно. — Слабаки, — ухмыльнулся Ксено. — Но дело ваше. Есть идеи как вытурить парня? — Я помню перепуганное личико Кохаку, когда она увидела меня впервые, — Ген позволил себе придаться размытым воспоминаниям. Кохаку деликатно попросила его вспомнить, в каком виде он перед ней предстал. — Знаете, — начал он осторожно, — пусть бежит от нас в страхе. Про опыты не скажем ему ни слова. Солжем, что мутировали, приплетём мистику, я покажу ему свои часы и вуа-ля! Сойдёт на первой же станции, если свезёт. Заодно и проверим уровень осведомлённости. Про смерть Рури я тоже солгу. — А сработает? Давайте не забывать, чей это сын. — Будем гнуть линию до последнего. На этот раз нас будет не взять, — сказал Кинро с уверенностью. — Если не дойдёт, что с нами иметь дело не стоит, пустим в ход угрозы. Будем запугивать, — он перевёл серьёзный взгляд пронзительных зелёных глаз на фокусника. — Ген, ты же был любимчиком хозяина. — Ну и? — Можешь сделать так, чтобы Ишигами младший захотел тебя слушать? Намекни ему невзначай, что отца убили и он следующий. Это должно заставить его хотеть бежать. — Я тебе что, волшебник? — Ген устало вздохнул. Голова совсем раскалывалась. Он начал теряться в мыслях. — Волшебник — нет. Манипулятор и льстец — да. — Ох, чёрт, — бросил Асагири без злости, — это будет опасно — Сенку может наоборот попробовать разгадать, кто убил отца. Но попробовать можно, — секундный блеск в глазах. — А можно и воспользоваться этим. Ха... Конечно! — Опять дурость какую-то придумал? — Ксено почуял в этом взгляде то, что он в этом цирке надолго. — Пусть Сенку узнает о том, что отца убили. Пусть подумает об этом немного, — Асагири хитро улыбнулся. — И пусть только попробует сунуться осматривать манеж, сукин он сын. Устроим ему угрозы о том, что убьём его как его отца, в полной экипировке, сразу после столь "чудесной" новости. Но план может потерпеть изменения, — серые глаза в огромном намёке поплыли в сторону Стэнли. — Снайдер, поможешь? Твои навыки стрельбы могут пригодиться. — Я могу отказаться? — Нет, не можешь, — ответил за мужа Ксено. — План будет продуман до мелочей. Я, как и до этого, буду всегда шастать от места к месту, осведомлять вас. Но, думаю, уж с вашей-то помощью у нас всё получится, — Асагири, захлопав ресницами, вновь решил взять двух мужчин лестью. — Ты давай эти свои чары не на мне и на моём супруге применяй, — Ксено в приступе отвращения скривил губы. — У тебя и без нас будут огромные просторы для того, чтобы льстить, давить на жалость и унижаться. Или чем ты там обычно занимался. — Да, так я и поступлю, — самодовольно улыбнулся фокусник, — буду льстить, давить на жалость, унижаться — всё прямо так, как ты и сказал. Я сделаю всё, чтобы втереться доверие. Я сделаю всё, чтобы он держал меня подле себя. Я буду разведывать его знания, его личность, буду направлять к выходу из цирка и... — Ген?.. — И у меня есть одна просьба. К вам всем, — Ген, сцепив пальцы вместе, бледно улыбнулся. Кохаку заранее приготовилась к тяжёлым временам. А быть может, и к болезненной разлуке. — Поливайте меня грязью, когда он явится. Делайте вид, что терпеть меня не можете. Гоняйте от угла к углу, оскорбляйте — делайте, что хотите. Новый хозяин приберёт меня к себе, когда увидит, как меня шпыняют. Да. Пусть жалеет бедного меня, станет моим "спасителем". — Что?! Ты мой лучший друг, Ген, как мы... Как я могу... — А у тебя роль будет поинтереснее, — чуть оживлённо взял за руку свою дорогую подругу он. — Ты будешь ненавидеть меня больше всех. У тебя развитые актёрские данные, ты должна справиться с этим лучше кого-либо другого и... Там будет работа, требующая слаженных дуэтов. Нельзя, чтобы мы попали под подозрение. Нам придётся вытерпеть, понимаешь? — А если я не смогу? Я же вас всех подведу. — Да просто представь, что Ген — это я, — нечаянно сбил угрюмый настрой в труппе Ксено. — Ааа, ну тогда Гену крышка. Сразу после старпёра! — Кохаку демонстративно злобно закатила рукава. Ген более-менее расслабленно выдохнул. — Кинро, для тебя тоже найдётся работа. — Буду стараться сделать всё чётко, — парень поднял большой палец вверх. — Вот поэтому ты и подойдёшь для этой роли как никто другой. Хорошо доверие завоёвываешь, — ухмыльнулся Асагири. — Просто будь собой, ладно? А как только почувствуешь, что Сенку на твоей стороне, загинай про цирк из ада, всячески намекай, что ему тут не место. От такого серьёзного парня и бред будет звучать как истина. — Будет сделано, — люблю дорогушу Кинро, черт возьми! Ген почувствовал себя странно — как будто на его отяжелевшую голову снизошло дежавю. Его память можно было сравнить разве что с блокнотом, страницы которого неаккуратно вырвал маленький ребёнок, оставив где-то обрывки с летающими буквами, словами и случайными предложениями. Не накручивай себя, Асагири. Ксено ведь успел. Нам некогда думать о потерянных мелочах. — А ты точно сможешь втереться в доверие? — поинтересовался Цукаса с грозой в голосе, — срок будет короткий, действовать будем быстро. Он может посчитать тебя навязчивым. — У Бьякуи стал любимчиком, у его сына не смогу, что ли? — не стоит меня недооценивать! — Никто из старой труппы не обращал на меня внимания, я был одиночкой. Думаю, вот поэтому Бьякуя и... — что? — таскал меня везде... с собой... Если бы у Гена вместо часов было настоящее сердце, оно бы обязательно дрогнуло. Почему-то он вспомнил, как старый хозяин подарил ему гитару в один его день рождения. Я ненавидел его. Да. Точно. — А если Сенку окажется настырным? И не окажется наследником исследований вообще? — решился на вопрос Хром. — Тогда убьём его. Как и его отца, — я делаю всё правильно.

***

Они ждали Сенку в поезде. Многие детали были обговорены, многие моменты обдуманы. Те несколько колб, что Ксено когда-то прибрал к руках и хранил, оказались последними с "ночным зрением", которое уже было у Кохаку. Большая часть процесса строилась на слаженной работе в темноте, и это было действительно грандиозное везение, что Уингфилд что-то оставил. Таким образом, ночным зрением обзавелись Ген, который метает дротики и страхует, и Стэнли, который стреляет. Но всё равно на душе стояло беспокойство. Ген и представить себе не мог их «первую» встречу подобным образом. Ген, беспокойно ходивший по бесчисленным вагонам, просто застыл. Ясными глазами впившись в бледнолицего парня в шляпе-цилиндре. Затаив дыхание. Сенку. А Сенку, сощурив свои ярко-рубиновые глаза, смотрел на него в ответ. Кажется, он не особо понимал, куда попал. И не мудрено. Стэнли и Ксено пригласили всех своих знакомых в качестве "призрачных пассажиров", о которых Гену ещё со слезами на глазах предстоит наврать с три короба. Гену пришлось уйти с поля зрения нового хозяина цирка первым. Он понимал — его ждёт тяжёлая работа, новая, не менее нервная эпоха жизни. К этому белобрысому парню с застрявшим в дверях чемоданом ему придётся втираться в доверие. Перед этим парнем ему придётся вновь стать жалким изгоем с извечным «пожалей». В этого парня Ген никак не ожидал, что в действительности влюбится, пока будет идти к своей цели. Как это произошло? Как говорила Кохаку, всё происходящее изначально не казалось реальным. При виде не особо любопытного Сенку, которому как будто было хоть бы хны на цирк, на труппу и всё вокруг, фокуснику начало казаться, что путь его будет крайне тернист. Играть жертву придётся вдвойне усиленно, убитую харизму и навыки обольщать придётся воскресить. Как. Это. Произошло. Ген довольствовался своей ролью. Да. Труппа справлялась со своей работой более чем прекрасно, Ксено и Стэнли с уважительной причиной "не умеют контролировать свои способности" на время отчалили. Но Снайдер ещё вернётся, чтобы выполнить долг в союзе с Асагири. А что сам Асагири? Вжился в роль бедного, забитого жизнью фокусника так крепко, что сам чуть им не стал. Подозрительно легко всё сходило ему с рук — некогда непробиваемый Сенку шёл на контакт, а сам он не чувствовал отвращения или неправильности к тому, что делал. Ген не понимал, почему они так быстро сблизились. Его просто как будто бы так глупо магнитило к молодому хозяину цирка. А молодого хозяина цирка, кажется, тянуло к нему в ответ. Как в сказке, честное слово. Кохаку даже один раз сказала ему: «Тебе стоит открыть курсы по секретам быстрого соблазнения». Других объяснений тому, как Гену так скоро достался ключ от комнаты Сенку, не было. Минимум усилий. Минимум жалобных вздохов. Лишь паршивая актёрская игра, которую фокусник назвал бы отчасти ленивой. «Казанова хренов», — подумал он на своего нового хозяина в начале. Но потом он понял, как сильно ошибался. Труппа сразу поняла, что Сенку сам у Асагири ключ в то утро, когда он собрался «драться» с Кохаку, и стащил. Но зачем это ему, было ясно не до конца. Приходилось подыгрывать. Чёрт возьми. Никто не ожидал, что Ишигами окажется настолько умным. Ген тогда еле выравнял положение, отчего-то на импульсе выпалив, что хотел бы сбежать из цирка вместе с ним. А если реально согласится? Что я буду с ним делать? В итоге, Кохаку и Цукаса остались его единственными забияками. А Сенку, к счастью, сумел деликатно увильнуть от предложения фокусника. Ген лишь на момент позволил себе представить, что было бы, если бы они, взявшись за руки, бежали. «Не понимаю». Идея совершить побег уже не казалась ему такой дуростью. Чем больше он думал, тем больше он путался. Чем больше узнавал Сенку, тем глубже проникался его личностью. Чем дольше с ним находился, тем сложнее было врать. У Сенку глаза — в точности как у его отца, за исключением чересчур честного взгляда. Становилось не по себе. От чувства схожести с Бьякуей? Ген перестал ощущать себя в реальности. Находясь в вечной лжи и бесконечной беготне, он желал спасти. Одна его часть со страхом любила, вторая же понимала, что если начнёт действовать не по своему же плану, то он своими руками угробит всеобщие усилия. «Отступать некуда». Укио, с его ростом и телосложением почти как у Гена, в ту ночь в цирке открыл дверь Сенку вместо фокусника. Ген чувствовал вину за это. Ген не понимал, как он дальше будет смотреть Сенку в глаза. Во время первого выступления при младшем Ишигами он сознался о докторе. Ген, ты рехнулся! Ты что творишь?! Он посоветовался с как всегда рационально мыслящим Цукасой, стоит ли ему начать понемногу открывать правду. Цукаса сказал, что не имеет значения — Сенку слишком надолго задержался в цирке и оказался слишком умным и мутным, так что в этот день, как и задумано, его придётся убить. К тому же, Ксено охотно поддержал идею об убийстве — он перероет наследство Сенку от Бьякуи. Почему-то Уингфилд зацепился именно за него. «Да, какая разница... Всё равно сегодня он умрёт», — голос Гена дрожал. Хоть перед своей смертью, быть может, догадается о личности доктора. Труппа не поняла, почему Ген спас. Ген, рыдая над живым, пышащим здоровьем телом Сенку понял, как же сильно они все влипли. Но он был рад, что сохранил тот единственный отклик счастья в своей жизни. С эмоциями совладать и до этого было слишком тяжело. Сенку вызывал слишком сильные ряды мурашек на коже, от тембра его голоса волосы, как от пущеного по телу разряда тока, вставали дыбом. Признать это было сложно, а делать что-то — до невозможности стыдно. Но он не мог просто переждать возбуждение. Это было что-то сродни взрыва внутренних ощущений, какого у него не было никогда в жизни. Думать о Сенку было просто приятно. Ладони одурманенно оглаживали его тело сами; глаза были томно прикрыты; колени дрожали лишь от светлого образа парня в его голове. Такого статного, сильного, но хрупкого одновременно. Последняя судорога в ногах, контрольное движение. Он рвано одёрнул ладонь от своего тела и часто задышал. Часы в груди одиноко бились. Сердце вообще не в тему любило. Ген просил всех не трогать Сенку. Спасибо романтичному Тайджу и его просьбе исполнить слёзодавку на гитаре. К сожалению труппы, фокусник знал, что одного бледного намёка будет мало, чтобы она поняла, что план убить сворачивается (Сенку стал неплохим хозяином и не делал ничего видимого плохого), поэтому приплёл для пущего дурацкий торт, от которого Сенку, кажется, впал в шок. Хоть бы не догадался. Не хочу быть подозреваемым. Хочу сохранить своё отношение к себе и... Чёрт, как же я не хочу завраться! Я запутался. Ночь, проведённая с молодым владельцем цирка, долго пылала жарким воспоминанием в его голове. Он твёрдо решил, что будет защищать Сенку. Хоть от самого себя, хоть от кого-либо другого. От цирка, от мира — плевать. Лишь бы он был жив. Труппа не желала того, чтобы Ген во всём сознался, ведь он бы таким образом подставил их всех одним махом, но, затаив невесомую обиду на фокусника и подумав неведомо что на его слишком внезапное решение, дала обещание не делать ничего Сенку. Сенку столь внезапно стал всеобщим другом. Даже Ксено, который ненавидел полмира, отметил, что Сенку, как минимум, «нормальный». Ген знал, что хозяин сам всё скоро прознает. Среди них завёлся предатель. Его Сенку, по которому он так исстрадался, избили, оттащив от стен цирка. Ген поверить не мог этой вести. В горле застряло разъярённое "Кто?!". Только-только по кусочкам восстановленный душевный покой был нарушен. Ген в тот вечер наорал на всех, наплевав на последствия. Если кто-то был всё ещё за убийство, им стоило это обсудить. Полуживого Сенку притащил Ксено, который его немало в последнее время бесил. Отношения с ним и его мужем однозначно сошли на "нет". Стэнли был зол на то, что Ксено — человека, вложившего чуть ли не больше усилий в существование цирка чем Ген — так по-идиотски подставили. Извиняться времени не было, да и вряд ли бы их у него приняли. Реакция Снайдера долго себя ждать не заставила — он подставил Гена в ответ. Я всегда буду защищать тебя, Сенку. На тебя все ещё идёт охота. Никогда не сдавайся. Я буду цепляться за жизнь. По крайней мере, постараюсь. Гена выгнали из труппы вместе со Стэнли. Их пути разошлись почти сразу же.

***

— Тайджу, говорить можешь? — Сенку, вооружившись косой аптечкой, держит мычащего в полубреду парня за руку. Все, кто может говорить, однако, тоже хранят многоминутное молчание. Юдзуриха осторожно приобнимает Кохаку за плечо, опустив мокрые глаза в пол. Кохаку в ответ молчаливо подаёт ей платок. Сенку рассказали о жизни труппы до его прихода вкратце. Но никто не смел даже открыть рта в мольбе о прощении. Сенку и до этого догадывался об их тяжёлом прошлом, но после лаконичного рассказа от Кинро всё встало на свои места. Он не настолько великодушен, чтобы простить, однако и не настолько чёрств, чтобы не посочувствовать. А ещё, у Сенку есть подозрения, что он тоже подвергался чистке памяти, как и Ген: не помнить абсолютно ничего о цирке или помнить очень урывисто, будучи сыном хозяина цирка, надо ещё постараться. В первый день своего прибытия в поезд он тащил за собой чемодан с вещами. Откуда? Да, он был на похоронах отца, но он был там один. А где папина труппа? А где друзья? Что произошло с временными отрезками в моей голове? Сейчас по телу Сенку идёт очевидный холодок лишь об одних мыслях о том, как же сильно ему запудрили мозги. Всё тогда вообще не казалось ему странным, но сейчас... Что волновало ещё больше — в тот момент его совершенно не волновало, что он проснулся в абсолютно другом месте. Он как будто выпал из жизни, плюнул и решил существовать дальше. На многие вещи ему было наплевать. Его словно разбудили после многолетнего сна. И это пугало. — Вы подрались из-за меня? — так и лезет из горла вопрос с очевидным ответом. Ну и ладно. Сенку хочет услышать, кто и как ему ответит. — Да, — дрожащим голосом говорит Гинро, — нам страшно, что среди нас по-прежнему есть кто-то, кто так и рвётся убить тебя, Сенку. Мы же не такие люди... — Кто-то очень постарался, чтобы отключить электричество в поезде, — Укио медлительно подходит к хозяину цирка, опираясь на костыли, — это должен быть кто-то... умнее Тайджу, — от своих же слов парень начинает стыдливо краснеть. — Как Цукаса, например... — сквозь туман в глазах шепелявит Тайджу. Юдзуриха кидается своего жениха слёзно обнимать. — А я вот валю на Укио, — скрещивает руки на груди не менее побитый Хром, — он и умный, и со светом там что-то химичил. — Как «кто убил?», так я сразу умный? — хмурится на друга Укио. — Мы с тобой всегда отвечали за реквизит, починки. И ты что-то не стеснялся прикрикнуть, что я идиот или криворукий, когда... — О-о-ох, русалочка, завались, ради всего святого! — упёрся ладонями в раскалывающуюся на части голову тот. — Я всего лишь один раз сказал, что у тебя руки плохо работают... И то не со зла, ну! — Хром обидчиво шмыгнул носом. — И прости меня... Этот дурацкий Ксено и его маятник, ё моё... — И не говори. Все нервы извёл. Злыдень, хоть и гений, — Укио всё же присаживается рядом с канатоходцем. — Мне кажется, это Ксено никак не может угомониться. У него среди нас самый нормальный мотив. — Нет, Цукаса, — мотает головой Кохаку, — ты видел, как Ксено плохо в последнее время? Ходит весь как в болезни. Бедный, мрачнее тучи... — Да он всегда такой, — Хром позволяет себе неприлично громко хохотнуть. — Да, но... — Но? — выпытывает Сенку. Они вообще знают о том, что Ксено пырнули? — Просто "но", — неловко бурчит Кохаку, надув щёки. — У меня обычно хорошая интуиция. Она мне сейчас подсказывает, что он тут ни при чём, — у неё внезапно происходит озарение. — Кстати, насчёт Ксено! А где он?! — Я открыл ему чемодан, доставшийся от отца. Дадим ему немного времени, чтобы разобрался, что к чему. — А ты уверен, что отдать ему такую ценную вещь будет правильным решением? — Не думаю, что он откроет что-то типа второго такого цирка уродов. Не в его интересах, — Сенку с ещё уловимой горечью переводит взгляд на дверь, за которой и находится Ксено. — Да и... не нужно ему то, что в чемодане находится. Сенку прикрывает глаза в ожидании. Из комнаты раздаётся вопль на грани сумасшествия. Крик извне, принадлежащий Уингфилду. Ишигами знал, что это произойдёт. Белые листы бумаги плавно летают по купе, медленно оседая на пол. Ксено сидит беззащитной тенью среди этого маленького хаоса на коленях, склонив голову и впившись взглядом в расплывающиеся в уродстве буквы. Вниз по дрожащим щекам стекают слёзы, скапливаясь на подбородке тяжёлыми каплями. Мужчина держит один из листов в руках и с силой прижимает к себе, выплакивая бесконечное «чёрт». — Ксено, — с сочувствием произносит Кохаку, осторожно заходя внутрь. — Нет! Нет! Не подходите ко мне! Вы! Бесполезные сволочи! — кричит он истерически, — ненавижу вас всех до единого! — Почему это мы бесполезные? — Сенку как всегда в своём репертуаре, — потому что не дали тебе то, что тебе даже не нужно? — Не нужно? Не нужно?! — Ксено в этот момент со злостью замахивается на парня ладонью. Сенку, прикрыв глаза, смело подставляет лицо вперёд. Чувствуя, как ладонь в безумной тряске останавливается за несколько миллиметров до удара. — Что ты там мне говорил? Не сдаваться или что? А сам? Какой-то хреновый из тебя учитель. — Что ты несёшь?! — Ксено бешеным взглядом окидывает всю труппу. — Что вы там ему наплели, узколобые?! — Правду, — твёрдо произносит Кинро. — Хах... Смеете меня поддерживать? В этих твоих листочках, Сенку, нет ничего о процессе внедрения модификаций, исследованиях. Лишь какое-то ужасное пособие о том, как вам, — он тяжело сглатывает, сжав уже влажную бумагу в руках крепче, — помочь. — Помочь? — Если у конту... Гена стрелка назад пойдёт, или у Оки шарнир расшатается и тому подобное. Всё! — Тот маятник, что мы построили, был гениален! — Хром с Укио на пару широко заулыбались. — Да-да, конечно, — мужчина раздражённо отводит взгляд в сторону, но парни в ответ лишь больше напирают. — Ты нам все нервы извёл, мы с Хромом даже поссорились, — сознаётся хромой парень внезапно. — Но это было что-то из разряда слишком необычного. Мы просто боялись, что ударим в грязь лицом перед тобой. — А я знаю биографию Ксено чуть ли не наизусть. Из всех газет вычитывал. Труппа дружно одарила Хрома странным взглядом. — Ну, типа, я фанат... Один провал — не конец, доктор Уингфилд, — канатоходец миловидно улыбнулся. — И что вы этим мне хотите сказать? Не самоубиться? — Как минимум, — по-дружески хлопнул Ксено по плечу Сенку. — Ты, конечно, гений, но не в цирке, Ксено, — я очень плох в словах. Но Ксено стал мне действительно дорогим другом. — Буду рад, если ты вернёшься в свою деятельность и там покажешь свой ум на 100%. Космос элегантен. — Ну что за... — оскорбление стоит поперёк горла, не давая как можно крепче выразиться, — странные дети... — он, ещё пыхтя, всучивает бумажку в руки Сенку и резко наклоняется к его уху. Сенку от неожиданности смены чужой интонации вздрагивает. — Тебе здесь не место, как и мне, ты меня понял? — Понял... Ксено, напоследок постучав хоязина цирка по спине, несколько растерянно разворачивается к выходу, не зная, что уже и ощущать. Внутри него, на удивление, не пусто — просто «не понятно». Кохаку, приложив палец к губам, подкрадывается к мужчине со спины и прыгает на него сзади, закрыв ему ладонями глаза. — Угадай, кто! — Опять ты?! — кричит Ксено, дёрнувшись, и даёт Кохаку по лбу смачным щелчком пальцев. Та тяжёлым грузом с него сваливается, заливаясь хохотом. — Ааа! Наших бьют! Держите его! Хром, Укио, Кинро, Гинро — все, кто в состоянии догнать и так по-специфически обнять медика, начинают запрыгивать на него, в итоге всей оравой повиснув. Ксено без стеснения ругается на них благим английским матом. И обнаглевшая труппа, смеясь, продолжает до него докапываться без передышки — до тех пор, пока тот тоже не пускает некое подобие смешка. В итоге, Ксено вербует Кохаку в своём локте и небрежно треплет по светлой девичьей макушке. Кохаку радостно орёт: "Несите нового Ксено, этот сломался!". Сенку смотрит на происходящее с по-прежнему тёплым чувством, скрестив руки на груди. В его голове до сих пор искренне не укладывается, что кто-то из них до сих пор горит желанием убить.