I`ll do whatever you want

***

      —Лульо суона бене это прекрасно, Carina*!       Она устало трет глаза руками, к чертям размазывая и без того грязный макияж — часть сценического образа, от которого уже знатно подташнивало, проигнорировав восторженный писк басистки, и вытаскивает из шуршащей пачки тонкими покрасневшими фалангами пальцев, от которых сильно веяло металлическим запахом, влажную салфетку. За спиной слышится топот, радостные песни на смеси итальянского, английского и французского языков, треск струн бас-гитары. А внутри как-то пусто.       Нет такой радости.       — Карина, улыбнись же ты, черт тебя дери! Это фестиваль, не все же тебе в барах для десяти человек выступать.       Она улыбается. Натянуто, пытаясь стереть буквально въевшийся в бледную кожу угольный пигмент и яркую красную помаду с искусанных сухих губ. Улыбается, лишь бы только подруга не пристала с расспросами, перестав играть перед ней роль слепого котенка.       — Франка-Ванесса Ранкур, — низкий бас раздается в гримерке так же неожиданно, как и новость о выступлении на достаточно известном римском фестивале, буквально дает обухом по голове, вынуждая подневольно обернуться и застыть, сжав грязную салфетку в ладошке. — Если вы продолжите так скакать, здание обвалится прежде, чем вы успеете сказать «три тигра против трех тигров»**.       В дверном проеме, вальяжно пошатываясь, стоял Оливьеро Перроне с открытой бутылочкой игристого, что была уже явно не первой и даже не второй. Человек-скала, построивший свой бизнес на таких же зелененьких, но способных юнцах, как они; человек, о котором говорит не только вся Италия, а весь мир. Прекрасный продюсер, замечательный муж, отличный отец.       — Я бы сказал, что вы сегодня вновь зажгли огонь в сердцах посетителей этого прекрасного заведения с вкуснейшим в мире… — мужчина приподнял бутылку, сделав небольшую паузу, и причмокнул, отхлебывая прямо с горлышка обжигающую жидкость. — вином, но. Я совру, если так скажу. А врать я не люблю, Карина.       По её спине пробежались мурашки, когда она вновь обернулась к зеркалу, тщательно вытирая черные круги вокруг глаз. Когда-нибудь собственная тупость точно сведет её в могилу — это лишь вопрос времени. Потому что игнорировать замечания от такого влиятельного человека, который буквально держит всю твою карьеру в своих мозолистых сухих ладонях, способный сделать и в пользу, и во вред, неимоверно тупо. Оливьеро не выглядел злобно или как-то устрашающе, наоборот, имел очень добрые и мягкие черты лица и телосложение самого высокооплачиваемого стриптизера в любом итальянском баре, тем не менее, у Карины кровь в жилах стыла от одного только вида его фирменной белозубой улыбочки с ровными зубами. А в совокупе с алкоголем в его уже немолодых руках в её серо-зеленых глазах все выглядело раза в два страшнее.       — Мистер Перроне, я хотела выразить вам свою бескрайнюю благодарность за шанс выступить на фестивале «Лульо суона бене»***, — Франка поправила свои темные волосы, заправив лезшие прямо в глаза передние локоны за ухо. — Вы не серчайте на Карину, она с самого утра такая неразговорчивая. Но чтобы вы знали — она также безмерно счастлива спеть что-то из нашего репертуара перед огромным количеством людей.       — Я ждал от тебя большего, passerotto****, — скептически высказался продюсер, лениво бросив взгляд на басистку, а позже снова вернув его на девушку у зеркала. — Франка, родная, не хочешь прогуляться немного? Найди вашего барабанщика… м-м-м… Эмилио. Обсудите наряды на фестиваль. Что будете представлять. Столько тем для обсуждений!       — Мистер Перроне, — сконфуженно пробормотала Франка, сжав гриф своей бас-гитары длинными пальцами музыканта. — Я и Эмилио не можем обсуждать такое без Карины.       — Пойми, нам с ней тоже нужно кое-что обсудить. С глазу на глаз, понимаешь?       Сердце Карины заклокотало где-то в горле. Она обернулась на басистку, мысленно молясь всем известным ей богам, лишь бы она не оставляла её наедине с этим человеком. Но возрастной мужчина с самого начала внушил ей, что бояться его уж точно не стоит, поэтому, немного поразмыслив над его предложением, Франка все же покинула гримерную, уточнив, что она и Эмилио будут неподалеку.       Когда дверь громко захлопнулась, заставив что-то в стороне громко и пронзительно звякнуть, будто бы два хрустальных фужера столкнулись высокими бортиками друг о друга, сердце вокалистки пропустило удар и рухнуло в пятки. Девушка начала тереть щеки яростнее, всеми силами показывая, что ей нужно будет бежать, что она торопится и вообще опаздывает на целых тридцать минут туда, где за такой наглый проступок её никогда в жизни не простят. Но мистеру Перроне было абсолютно плевать — покачиваясь, он вошел в глубь обители музыкальной группы на этот вечер, поставил прямо около оголенной руки, покрывшейся едва заметными пупырышками, бутылку с горячительным и прикоснулся к ней.       Так грязно и противно. Карина вновь ощутила себя девушкой легкого поведения на смене, ощутила себя той наивной дурочкой, которая знает только один путь наверх — через постель нужных людей. Замерла, сжав челюсти, запутав пальцы в многострадальном грязном влажном тонком лоскутке ткани, подавив подкативший к горлу всплеск панического страха. Все её тело напряглось и стало каменным, неповоротливым, непластичным. Таким, каким его ненавидит Оливьеро.       — О, carina, — разгоряченно выдохнул продюсер, прижавшись к ней со спины. — Что ты со мной делаешь, русская ведьма?       Мозолистые мужские ладони зашуршали по её бокам, спускаясь по атласному топу глубокого черного оттенка, медленно, будто дразня самого себя, прошлись по бокам кожаных шорт, скользнули на сетчатые колготки, облегающие её стройные ноги и вновь вернулись на бока, притягивая ближе к себе. Карина зажмурилась, почуяв, как паника начинает нарастать глубоко в груди все больше и больше с каждой секундой, почувствовав, как в глазах накапливается противная горячая соленная влага. Символ слабости, что так ненавидит.       Мужчина обжег своим дыханием чувствительную кожу на шее, слегка отодвинув кончиком носа серебряную цепь с достаточно крупными звеньями. Вокалистка шумно сглотнула — если сейчас это произойдет вновь, она снова сорвется.       — Повернись, — больше в приказном тоне произнес Перроне. Когда Карина продолжила стоять на месте, будто окоченевшая, не в силах даже пальца согнуть, проигнорировав его просьбу, мужчина грубо сомкнул пальцы на девичьем запястье с тоненькой черной ниточкой и развернул её самостоятельно, снеся напрочь со стола бутылку с игристым вином.       Жидкость разлилась по светлому ковру, глухо ударившись о гитарную стойку с красным музыкальным инструментом на ней. Струны невольно брякнули что-то противное, посыпались ругательства —Оливьеро нагнулся поднять причину, не давшую осуществить желаемое, а когда вновь вытянулся во весь рост, в гримерной вновь появилась Франка с возвышающимся над её макушкой Эмилио. Карина никогда еще не была настолько рада красному пятну на белом ковре, моментальной раздражительности и опьянению её продюсера.       — Мы с Эми услышали шум и подумали, что…       — Все хорошо, — шумно выдохнул мистер Перроне, сжав горлышко опустевшей в один момент бутылки с игристым вином до беления фаланг пальцев. — Я слишком невнимателен сегодня — поставил бутылку на пол, а когда мы остро спорили на счет фестиваля, случайно пнул её ногой. Вот и все.       Барабанщик нахмурился, оглядывая возвратившуюся к своим делам помрачневшую вокалистку, судорожно вытирающую глаза салфеткой, оставил Франку стоять у входа и подошел к Карине, осторожно сжав её плечо. Девушка вздрогнула, стоило ей только вспомнить, как Оливьеро грязно трогал её везде, где только хотел, и целовал, где желал, аккуратно повела плечом, скидывая тяжелую ладонь друга. Сейчас все прикосновения кажутся ей неимоверно отвратительными. Независимо от того, кто их подарил, и какие они. Требовательные или нежные. Плевать.       — До встречи, моя бабочка с гитарой, — промурлыкал мистер Перроне, не забыв отвесить парочку хорошо греющих уши комплиментов для самой молодой участницы группы. — Буду ждать встречи на фестивале, cigni*****. Не смейте разочаровывать меня.       Вновь слышится хлопок. Дверь плотно закрывается, оставляя полный состав музыкальной группы в глубоких раздумьях. Карина, наконец, раздраженно бросает салфетку на стол — плевать она хотела на свой внешний вид, — сгребает все её барахло себе в сумку, и, не удосужившись попрощаться с друзьями, исчезает в длинных коридорах закулисья с тяжелым гитарным чехлом наперевес. Моментами срываясь на бег, спешит на улицу, чтобы поскорее вдохнуть этот запах узеньких римских улочек района Трастевере.       Едва стоило прохладному ветерку коснуться её нежной кожи, как между губ волшебным образом появляется тоненькая ментоловая сигаретка со сладким фильтром и какими-то совсем уж беспонотовыми двумя фруктовыми кнопками. Она видит свою машину, недавно подаренную родителями прямо перед их отъездом обратно в Россию и быстрым шагом доходит до нее, садясь внутрь и полностью опуская окно, чтобы салон не провонял табачным дымом. Проверяет телефон, замечая новое сообщение от мистера Перроне с сердечками в конце, отмечает про себя время и откидывает голову на подголовник, прикрывая глаза.       — Без десяти двенадцать, — в пустоту произносит она. Нервно закусывает губу, бросая последний взгляд на служебный вход в бар, где они сегодня выступали, и вспоминая, что забрала не все оборудование, а после, на все наплевав, заводит рычащий мотор своей машины.       Сейчас ей просто необходимо побыть в одиночестве. А оборудование заберет Эмилио. Он никогда ничего не оставляет.