Toeing the Line

Австрия, июнь 2019

С момента, когда Шарль подписал контракт с Ferrari, на него почти всегда обращали внимание, где бы он ни появлялся. Это происходило по-разному, но теперь почти в любом месте находились люди, которые узнавали его. Кто-то осмеливался подойти, а кто-то просто смотрел на него без отрыва, думая, что он не замечал этого. И его это ни капли не напрягало; совсем наоборот, ему даже нравилось. Стать гонщиком красной команды было его мечтой с пяти лет, и он осознавал, что с этим статусом к нему придет и немало обязанностей как перед командой, так и перед ее поклонниками. И он принимал это. Ведь для кого-то из этих людей фото с ним тоже было чем-то вроде маленькой мечты, и парень был не против её исполнить: ему ничего не стоило остановиться на секунду и сделать селфи или расписаться на красной кепке. Возможно, иногда это немного утомляло, но, в целом, он получал удовольствие от того, что мог сделать людей чуточку счастливее хоть на пару секунд. А в гоночный уик-энд все это приобретало безумные масштабы, учитывая количество фанатов, что собирались в одном месте. И они готовы были отдать буквально всё, чтобы просто увидеть гонщиков собственными глазами. Чтобы хотя бы на пару часов, пусть и только с трибун, погрузиться в атмосферу скорости, в мир, где каждая секунда словно вечность, где каждое мгновение всё происходило на пределе. Люди всегда были очарованы гонками и тем безумием, на которое готовы идти пилоты, чтобы доказать, что они лучшие. Фанаты были влюблены в это безумие. А когда оно было так близко — забывали обо всем остальном, погружаясь в эту атмосферу, превращая спортивное соревнование в большой праздник. Который не всегда заканчивался с окончанием гонки. Если люди были довольны результатами, то все это могло длиться ещë много часов, а то и пару дней. Шарль любил это. Он получал неподдельное удовольствие от осознания, что столько людей объединялись в едином порыве благодаря спорту, которому он отдал почти всю свою жизнь. Это всегда вдохновляло его. За редким исключением. Сегодняшний день был одним из таких исключений. Он был зол. Нет не просто зол: он был в ярости. Если бы кому-то пришло в голову подойти сегодня вечером и попросить у него автограф, он бы скорее всего сделал вид, что не слышал. Хотя местная публика явно была довольна исходом событий, ведь он не просто упустил победу, он проиграл их любимцу. И это был как раз тот день, когда люди собирались ещë долго праздновать. Но Шарль точно не был частью этого; он лишь ловил себя на мысли, что начал ненавидеть оранжевый цвет, которого внезапно было слишком много. И его уже тошнило от этих оранжевых футболок. А ещë его выворачивало от самого себя. Как он мог снова всё упустить? Как мог проиграть в очередной раз? После гонки он ощущал, что ему буквально не хватало воздуха. Не только сегодня; ему казалось, что он не мог дышать последнее несколько месяцев. Словно маленький мальчик, который тонул в водах бурной реки, и как бы он ни сопротивлялся, как бы ни пытался выкарабкаться, отдавая себя без остатка, всё было бессмысленно. Реальность, словно ледяная вода, проникала в него, обжигая внутренности и отбирая последние силы. Он отдавал всего себя каждый чертов день, а эта красная вода все больше и больше поглощала его, грозясь сломать окончательно. Ждал ли он, что в Ferrari ему будет легко? Нет, конечно, он же не идиот. Парень прекрасно знал, на что шел, осознавал все ставки и все трудности, что его ждали. Что бы ни говорили люди вокруг, он был готов. Но дело было уже не в команде, не в войне с напарником за закрытыми дверями. Дело было в том, что Вселенная словно издевалась над ним, каждый раз придумывая каким бы образом на этот раз отобрать то, что он заслуживал. Шарль всегда мог отстраняться от проблем и эмоций, когда надевал шлем и садился в болид. Что бы там ни происходило, пока шла гонка, ему было плевать. В эти моменты он становился одним целым с машиной, и ничего не могло помешать ему выжать максимум. Но когда он останавливался и осознавал, что все его старания не приносят вообще ничего, за пределами трека его накрывало разочарование. И с каждым разом это горькое чувство захлестывало его всё больше и больше. К этому моменту было уже слишком. Он ощущал, что ему нужно остановиться на мгновение и перевести дух. Именно поэтому он так и не улетел в Монако, а сидел в этом баре, наслаждаясь тем, как алкоголь затуманивал его разум, медленно поглощая все те мысли, что наполняли его голову и не давали покоя. Это был один из тех закрытых баров, где можно было делать всё, что вздумается: вполне можно напиться хоть до беспамятства, не боясь попасть в объектив шальной камеры и стать достоянием общественности раньше, чем пройдет похмелье. Иногда гонщики прятались от репортёров и лишних глаз на яхтах или в частных самолетах. Но почти всегда был такой бар, куда неугодные люди не смогут сунуть свой нос. Всё было устроено довольно сложно, да, но едва ли у них был выбор. Планировал ли Шарль напиться сегодня до чертиков? Нет, по крайней мере, этого не было в его мыслях, когда он ехал сюда, однако он точно не был уверен, чем все кончится. И вопрос был не в том, сможет ли он остановиться, а в том, захочет ли. В любом случае ему нравилось это чувство безопасности. Он мог просто расслабиться, пить дорогущий алкоголь и танцевать с какой-то блондинкой, пока ноги способны его держать. Он даже не помнил ее имени, если он вообще его спрашивал. Парень не был уверен в том, сколько успел выпить, как и в том, что он вообще пил. Но с каждым следующим глотком он всё больше понимал, что сегодня он не хочет останавливаться. Ему нравилось состояние, в котором он находился. Это именно то, что было нужно. И эта девчонка, которая не отлипала от него почти весь вечер, была приятным дополнением. Да, ее не должно быть здесь, точнее, не должно быть рядом с ним. Шарлю стоило подумать о Джаде, которая прямо сейчас сидела в своей квартире в Италии и преданно ждала , пока он найдет время для нее в своем безумном графике гонок и светских обязательств перед командой и спонсорами. Она даже писала ему после сегодняшней гонки, он видел оповещения, но так и не удосужился их прочитать и уж тем более ответить. Ему было достаточно хреново и без чужих сожалений. Да, она, наверное, хотела поддержать его, сделать как правильно. Но сегодня Шарля не интересовало ничего, что можно было бы охарактеризовать этим словом. Стремление к правильности лишило его победы, и он не хотел ни с кем это обсуждать. Если говорить совершенно откровенно, то с Джадой он уже ничего не хотел обсуждать. Он не был уверен, когда именно они начали терять эту близость, что была между ними, но исправить что-то было уже нельзя. Они утратили всё, что их когда-то связывало. Четыре года отношений теперь ничего не значили. Как бы серьезно ни звучала эта цифра, Шарль больше ничего к ней не чувствовал; они продолжали созваниваться, видеться и трахаться словно по привычке. Но это была не ее вина. Она была хорошей, раньше он любил ее, но теперь всё это угасло. По крайней мере, так это чувствовал парень. Они должны были поговорить об этом, он должен был поставить точку, но отчего-то ему не хватало смелости завести этот тяжелый разговор. Она была хорошей. И он не хотел делать ей больно. Хотя, наверное, от происходящего сейчас между ними ей тоже было плохо. В любом случае, это было нечестно по отношению к ней, он это понимал. Он обязательно скажет ей правду чуть позже. А сейчас он забыл о ней, как и обо всем остальном, его мысли занимал только алкоголь и еще эта девчонка, которая позволяла себе всё больше вольностей по отношению к нему. Казалось, что они танцевали бесконечно долго; Шарль тонул в этой музыке, даже не задумываясь о том, что именно делал. Просто двигался в такт, наслаждаясь мгновением свободы. И если сначала девушка просто танцевала где-то рядом с ним, то сейчас она без всякого стеснения пыталась прижаться к нему как можно ближе, даже не стараясь делать вид, что ее округлый зад терся о его промежность случайно. Он не очень хорошо помнил, в какой момент они оказались в тесной кабинке туалета вместе. Шарль просто позволял всему этому происходить, словно бы наблюдая со стороны. Он просто хотел расслабиться, чувствуя себя неестественно возбужденным, и не был против помощи от красивой блондинки. Девушка сжимала его плечи, прижимаясь к губам в жадном поцелуе. Она затащила его сюда явно не для того, чтобы наслаждаться долгими поцелуями, но они могли внести в этот пьяный жаркий вечер хоть немного романтики. Не разрывая прикосновения губ она шарила руками по его телу сквозь тонкую ткань рубашки, медленно доходя до ремня на джинсах. А уже через пару мгновений опустилась на колени, обхватывая губами головку его члена и интенсивно надрачивая своей нежной маленькой ручкой. Шарль был безбожно пьян, но даже в таком состоянии он мог признать, что она чертовски хороша в этом. Движения ее губ и языка становились всё более уверенными; набирая темп, она старалась заглотить его как можно глубже, заставляя парня громко стонать, запрокинув голову. Подобное точно не входило в его планы, но оказалось, что именно то, что и было нужно. Теперь он был поистине расслаблен, ощущая, как красотка давилась его членом. Завтра он проснется и снова станет идеальным гонщиком, которого не волнует ничего кроме собственной скорости, но сейчас он просто парень, которому отсасывали в туалете. Просто парень, и он никому ничего не должен. Он положил руку на ее затылок, заставляя взять в рот ещё глубже и теперь уже сам выбирал темп, двигая бедрами. Еще пара толчков — и из его горла вырвался протяжный глухой стон, больше похожий на рык, когда он наконец-то кончил. Его ноги немного подогнулись, и он вынужден схватиться за край раковины, чтобы устоять. Слишком много алкоголя для одного вечера. Прошло несколько секунд, прежде чем Шарль снова смог думать. Голова кружилась даже больше, чем прежде. Его глаза с трудом сфокусировались на девушке, которая все еще делила с ним это душное помещение. Она медленно поднялась с колен, осматривая себя и поправляя одежду. В тускловатом свете Шарль мог рассмотреть ее милое личико. Их глаза встретились, и он увидел легкую довольную улыбку на ее пухлых губах. Ярко-алая помада теперь была почти полностью уничтожена, и девушке пришлось потратить какое-то время на то, чтобы стереть её остатки. Шарль не был уверен, что он хотел сделать в следующую секунду, но он потерял равновесие и упал на закрытую крышку унитаза. Что ж, по крайней мере, он не оказался на полу, это было бы еще хуже. Он прижал ладони к лицу, пытаясь унять это безумие в собственной голове и немного прийти в себя. Когда он снова открыл глаза, красотки уже не было. Она просто ушла, похоже, прекрасно понимая, что на этом их вечер можно было считать оконченным. В душе он лишь надеялся, что она тоже повеселилась, по крайней мере было похоже на то. И теперь она могла поставить галочку в своем списке достижений напротив пункта «отсосать гонщику Ferrari». Не так уж и плохо. Шарль попытался встать, ощущая, что желудок свело судорогой, и к горлу подступила мерзкая кислота. Было сложно понять — это от алкоголя или от произошедшего только что? Опираясь рукой о стену он склонился над раковиной, позволяя содержимому вырваться наружу. Это было чуть более чем отвратительно, но ему стало немного легче. Он, кажется, тысячу раз полоскал рот, пытаясь избавиться от этого ужасного привкуса. Парень умылся ледяной водой, ощущая, как сознание постепенно прояснялось. И вместе с этой ясностью к нему пришла новая волна отвращения к самому себе. Допился до рвоты, изменил своей девушке. Что бы сказал отец, знай он, во что превратился его любимый мальчик? Шарль ощущал себя ничтожеством. От начала и до конца. Как на треке, так и вне его. Мысль об отце выбила из него весь воздух, словно удар под дых. Всё то, что он так старательно гнал от себя весь вечер, возвращалось, словно прогрызая череп. Как бы он ни старался, он не мог думать ни о чем другом. Только к нему возвращалась способность мыслить, и вот, одно и то же по новому кругу. Настолько ли он хорош, как все считают? Так ли он хорош, как сам о себе думает? А что, если нет? Кроме гонок он и не умел-то ничего. И ничего больше не имело для него смысла. Только скорость и каждый следующий поворот, всё остальное теряло любую значимость. Скорость, которая до усрачки испугала бы обычных людей; нагрузки, которые заставили бы этих людей задыхаться. А он только так и жил. Все, что было важно, начиналось в секунду, когда гасли огни, и заканчивалось с клетчатым флагом. Все, что было кроме, существовало лишь для того, чтобы он мог стать еще лучше в гонках. С годами его мир стал слишком тесным, сжался до размеров гоночного трека. Если он потеряет гонки, то этот мир просто схлопнется, как карточный домик, и раздавит его, оставив лишь бездыханное тело. Шарль в очередной раз брызнул в лицо ледяной водой. Ему нужно было выбраться из этой душной кабинки. Он даже не был уверен, сколько времени здесь провел, но теперь он по крайней мере хотя бы мог стоять на ногах. Парень поправил одежду, взлохматил волосы, смотря на себя в зеркало. Выглядел он, откровенно говоря, паршиво, но в эту ночь ему не нужно было перед кем-то красоваться, поэтому он мог выглядеть как хотел. Хотя, сейчас было скорее не так, как он хотел, а как получилось, но это был тот редкий случай, когда ему всё равно. Еще раз оглядывая себя с ног до головы, он убедился, что все в более-менее сносно, и вновь вернулся в зал, направляясь прямиком к бару. Алкоголя ему на сегодня, пожалуй, хватило, так что он заказал какой-то безалкогольный коктейль, желая просто выпить чего-нибудь холодного. И заодно окончательно избавиться от привкуса желчи во рту. Он хотел бы провести в этом хаотичном месте еще немного времени, прежде чем отправиться в отель и проспать там до завтрашнего вечера. Ему нужно было еще немного прийти в себя, потому что никто не отвезет его домой и не доведет до кровати, а переступив порог бара, выйдя на улицу, он больше не будет в безопасности. Никто не должен был видеть его в таком состоянии. Поэтому он продолжал сидеть здесь. Мысли по-прежнему путались. Но оглянувшись вокруг, он вдруг нашел то, за что внезапно зацепился его взгляд: высокий мужчина в ярко желтой толстовке и штанах с убогим принтом. Секунду он уверен, что ему показалось, но нет, это действительно был Риккьярдо. Присутствие австралийца бы никак его не напрягло, но он знал, что тот не мог прийти сюда один. И через мгновение в подтверждение своих мыслей он нашел вальяжно сидящего на одном из кожаных диванчиков Ферстаппена. Ну конечно, ему нужно было появиться здесь в этот вечер, чтобы окончательно убить все попытки Шарля выбраться из своего отчаяния. В отличие от гонщика Ferrari, который пытался остаться сегодня в одиночестве, они пришли небольшой компанией. Он также смог заметить Нико и еще несколько знакомых лиц, но его внимание словно само по себе возвращалось к Максу. Парень выглядел счастливым в окружении своих друзей, которые были явно не против отпраздновать его победу, несмотря на то, что их гонка сложилась не лучшим образом (если Шарль все правильно помнил). Но сейчас они все просто пили и веселились, как бы там ни было. Шарль не слышал ни единого слова, но почему-то продолжал наблюдать за ними, как в немом кино. В основном, он всё же обращал внимание только на Макса. Это был один из тех людей, с кем у него не складывались отношения. Потому что Шарль просто не хотел, чтобы они складывались. У него хватало воспоминаний об этом парне, в детстве он был тем еще козлом. Не то чтобы Шарль затаил на него какую-то обиду и хранил ее по сей день, нет, по большому счету ему было плевать. Люди часто думали, что они заклятые враги, потому что когда-то соперничали, но на самом деле, это все полная хуйня. Просто Шарль не хотел тратить время и силы, чтобы поддерживать отношения с человеком, который каждую секунду, что он мог вспомнить, был полным кретином. Да и к тому же, что гораздо важнее, Ферстаппен не слишком-то изменился. Хотя Шарль и помнил, что Макс не раз пытался завести с ним, какой-то разговор, кажется, даже звал на какую-то вечеринку, что они устраивали вместе с Риком. Но Шарлю было все равно. А после сегодняшнего дня у него окончательно отпало желание вообще замечать голландца. Макс и правда был одним из его главных соперников на трассе, в остальном его больше не существовало. Вот так просто. И всё равно Шарль снова бросал взгляд на него, вынужденный признать самому себе, что кое-что в этом парне вызывало у него зависть и даже, наверное, восхищало. Макс всегда оставался собой. Он мог говорить всё, что приходило ему в голову, делать всё, что ему вздумается, и люди спокойно принимали его таким. И даже больше: они любили его. Он мог творить любую херню, и все просто готовы были махнуть рукой, забывая об этом уже через пару дней, просто потому что это Макс Ферстаппен. Этого и правда было достаточно. Все его друзья и поклонники принимали его, при том, что ему, похоже, было совершенно плевать на то, что о нём думали другие. Шарль так не мог. Чтобы произвести нужное впечатление, ему приходилось из кожи вон лезть, носить маску хорошего парня и обдумывать каждое слово, прежде чем произнести его. За любой неверный вздох фанаты были готовы разорвать его на части. Иногда ему вообще не нужно было ничего делать, чтобы получить новую порцию дерьма, чего стоили, например фанаты Кими, которые были готовы сожрать его просто за то, что он существовал. За то, что посмел занять место их любимчика. Трогало ли его это на самом деле? Скорее нет, за редким исключением, он спокойно воспринимал эту критику, потому что осознавал, что как бы он не старался, если люди хотят, они найдут чем его упрекнуть. За все эти годы он смог отрастить достаточно толстую кожу, чтобы не принимать все близко к сердцу. Но это все равно не значило, что он не хотел бы обладать той свободой, что была у Макса. Но у него этого просто не было. И никогда не будет, потому что он так и будет дальше поддерживать этот образ золотого мальчика. Они с Максом всегда были слишком разными. Шарль вновь бросил взгляд на голландца, который теперь о чем-то разговаривал с Дэном, и в голове сам собой возник вопрос: а каков мир у такого человека как Макс? Так же он тесен, как и его собственный? Было ли у него что-то еще, что заставляло его вставать по утрам, или же он тоже жил в своем карточном домике? Едва ли Шарль когда-то это узнает, и едва ли он даже вспомнит завтра утром эти странные мысли, что посещали его сейчас. Шарлю казалось, что он уже довольно долго сидел за этой стойкой, но взглянув на часы, понял, что прошло только минут двадцать. И правда в том, что легче ему вообще не становилось, в его голове даже появилась мысль, что он так и отрубится здесь, и эта идея ему совсем не нравилась. Тем ни менее Шарль понимал, что ему в любом случае надо идти, но он буквально не мог, потому что тело его больше не слушалось, сознание становилось все более и более туманным, а веки закрывались сами собой.