Toeing the Line

Австрия, июнь 2019

Слово, которым Шарль мог выразить свое утреннее состояние, было только одно: это отвратительно. Казалось, сколько бы раз парень не просыпался — а по его подсчетам это около четырех — он не переставал чувствовать себя совершенно чудовищно. Он не знал точных отрезков времени между его пробуждениями, но на последнем возвращении в сознание Шарль обратил внимание на то, что узкая полоса света, которая пробивалась сквозь щель в шторах, заметно сдвинулась. В своих наивных мечтах Леклер надеялся, что отоспится, и ему станет хоть немного легче, поэтому раз от раза пытался провалиться в сон. Но, честно говоря, это не работало. Время шло, а он всё продолжал лежать, не способный пошевелиться. Единственное, что почти смогло заставить его подняться, это желание выбросить куда-нибудь эти мерзкие часы, которые тикали над его головой. Он не понимал, по какой причине люди до сих пор использовали что-то столь раздражающие, когда уже давно придумано так много адекватных альтернатив? А еще Шарль не понимал, как он не замечал их раньше, засыпая здесь — мог бы сразу попросить убрать, но теперь ему приходилось терпеть. Уезжая вчера в бар, он не был готов к тому, что утро может быть до такой степени ужасным. Казалось бы, когда пьешь столько, сколько он умудрился выпить, стоит понимать, что с утра придется пожинать плоды. Но Шарль в самом деле не ожидал этого. Он нечасто напивался настолько сильно, а когда такое случалось, это переносилось проще. И сейчас ему надо взять себя в руки и попробовать встать. Однако, как только он рискнул немного приподняться, то появилось ощущение, что его вывернет. Но Шарль был упорным, в то время, когда все органы чувств кричали, чтобы он не двигался с места. Его путь до ванны стал большим испытанием. Леклеру пришлось приложить все силы, чтобы не врезаться во что-нибудь; чего не хватало для полной картины, так это разбитого лба. И если не считать тех книг, которые полетели с полки, когда ему пришлось ухватиться за нее для равновесия, то все было в порядке — он без проблем открыл дверь и несколько раз умылся прохладной водой, хотя это мало помогло. Шарль ощущал себя так, словно его избили и оставили таким на несколько лет. Особенно он чувствовал это в своей спине и шее, несмотря на то, что для него еще в четверг заботливо принесли отличную подушку. Но, видимо, когда ты спишь тысячу часов к ряду в неудобной позе, предварительно перед этим напившись до чертиков, никакая подушка не спасет. Шарль вышел обратно, понимая, что совершенно не мог собрать мысли в единое целое, чтобы хотя бы понять, что ему делать. Он мельком бросил взгляд на вещи, которые уронил несколько минут назад, через силу заставляя себя наклониться и вернуть их на место, почти не удостаивая вниманием. Книги были довольно заурядными, а журналы — просто рекламой, такие часто оставляли в номерах, и это казалось Шарлю странным, потому что не имело смысла оставлять рекламу внутри отеля для людей, которые уже жили здесь. Он почти добрел обратно до кровати, когда его охватило внезапное чувство тревоги. С журналом, который Шарль только что держал в руках, было что-то не так. Та небольшая часть его мозга, которая все ещё сохраняла способность мыслить в это утро, буквально кричала ему об этом. Может его охватила лишь паранойя, но парень вернулся обратно. Он хотел убедить себя, что ему привиделось, и он мог дальше спокойно продолжать умирать на помятых простынях. Журналов там оказалось два. Они были одинаковыми за единственным исключением: один из них был полностью на немецком, другой на английском. Шарль, по понятным причинам, взял в руки второй, быстро пробегая глазами по обложке. В ту же секунду он застыл, ощущая, как на него резко накатила паника, и как холодели пальцы на его руках. Ничего из того бреда, что он прочитал, не волновало его, кроме всего пары слов: «Добро пожаловать в Pausendorf» Он прочел эту строчку несколько раз, чтобы понять, что это действительно название отеля, в котором он находился. Только вот это был не тот отель. Не тот, в котором они остановились в четверг. Не тот, в котором он сейчас должен был спать после бурной ночи в баре. Ему потребовалось, кажется, несколько минут, чтобы полностью понять это. Чтобы осознать всю ситуацию, и то, насколько она дерьмовая. Дрожащей рукой он бросил журнал на место, оборачиваясь и медленно осматриваясь вокруг, словно в первый раз. Или на самом деле в первый? Ему так хотелось, чтобы всё было ошибкой или его полупьяным бредом с похмелья. Парень надеялся, что сумеет вынырнуть из этого липкого кошмара; однако, ничего подобного не происходило. Вместо этого реальность все яснее накрывала волнами. Теперь он понимал, почему раньше не замечал эти мерзкие тикающие часы, почему подушка была такой неудобной и почему ему казалось, что постельное белье настолько неприятное и скользкое. Потому что это был шелк, который он терпеть не мог — не понимал, как люди на нем спят. Но разве это было важно сейчас? Разве было хоть что-то важное в эту секунду, кроме того, что он понятия не имел, где находился и как сюда попал? Сонливость будто рукой сняло. У Шарля было такое чувство, словно его окатили ледяной водой, заставив резко проснуться от тысячелетнего сна. Хватаясь за последнюю надежду, как за соломинку, он второпях проверял шкафы, надеясь найти свои вещи, хотя уже было очевидно, что их там нет. — Вот черт, — тихо пробормотал Шарль, и на мгновение показалось, что его накроет панической атакой. Парень медленно опустился на пол рядом с кроватью, запуская пальцы в волосы и пытаясь вспомнить хоть что-нибудь. Как он сюда попал? Кто-то его привез или это он сам? Успел ли он натворить что-то непоправимое, пока находился в пьяном забвенье? Вопросов было слишком много, но память подводила, даже начало вчерашнего вечера он помнил урывками, а окончание и вовсе исчезло. Шарля охватил ужас. Он даже не понял, как взял телефон в руки, как и не понимал, что именно искал. Он тонул в тысячах сообщений, перелистывая всевозможные ленты в Твиттере, не зная, хотел ли он на самом деле что-то там найти или нет. Если бы он пьяный разъезжал по ночному городу или завалился куда-нибудь, устраивая переполох, это было бы в новостях. И учитывая, что прошло уже полдня, это было бы сейчас абсолютно везде, верно? Однако, ничего подобного Шарль не находил. Всё было тихо. Если можно назвать тишиной бесконечные обсуждения очередного провала итальянцев и фурора Ферстаппена на домашней трассе. Люди без устали спорили о честности обгона и необходимости штрафа, но это парня сейчас вообще не волновало. Единственное, о чем он думал, так это о том, что с ним сделают Ferrari, если он и вправду натворил подобное тому, что рисовало его бурное воображение. Но чем больше Шарль искал, ничего при этом не находя, тем спокойнее ему становилось. То, что новостей не было, не значило, что они не всплывут позже, но хотя бы отчасти он мог расслабиться. Только его всё равно нервировало подвешенное состояние в котором он находился. Леклер ненавидел моменты неизвестности даже больше, чем разгребание кучи дурных последствий своих решений. Ему было куда проще встретиться лицом к лицу с трудностями и думать, как выйти из ситуации, чем находиться в непроглядной темноте и быть лишенным контроля. Но здесь ему нужно было принять такой ход вещей. Ведь это был тот момент, когда отсутствие плохих новостей — самая лучшая новость. Нужно перестать думать о том, что могло случиться, а могло и не случиться вчера. После такой эмоциональной встряски спать ему совсем расхотелось, тем более требовалось разобраться ещё с одним делом. Вчера вечером он должен был улететь в Монако, но, очевидно, продолжил находится в Австрии. Парень хотел как можно скорее оказаться дома. Только там он мог полностью перезагрузиться, чтобы вернуться собой к следующей гонке. Для этого ему необходимо хотя бы выйти из номера, что тоже было не так-то просто. Помимо очевидных проблем, которые сводили Шарля с ума, у того, что он проснулся в другом отеле, были ещё неприятные последствия. Куда менее страшные, но всё равно они осложняли жизнь. У него не было буквально ничего, кроме телефона и бумажника, который он чудом не просрал вчера. Ему не во что было переодеться, он был не в силах привести себя в порядок в этих условиях. Леклер мог бы смириться с бледностью и синяками под глазами, но джинсы были безнадежно испорчены, потому что на них красовалось огромное бурое пятно непонятного происхождения. А еще он умудрился уснуть в пиджаке от Armani за полторы тысячи баксов, который теперь выглядел как мятое дерьмо из секонд-хенда. Шарль не мог в таком виде выйти на улицу. Он даже из номера так выйти не мог. Самолюбие не позволило бы ему показаться сейчас ни перед одним живым человеком. И перед мертвым, наверное, тоже, поэтому ему нужна была помощь. Нужен был кто-то, кто смог бы привезти сюда его вещи, хотя бы часть. И спустя минуту он уже звонил своей пресс-атташе, потому что знал, что её убедить будет не сложно, а ещё она буквально никогда не выпускала телефон из рук, так что должна ответить сразу же. И она поступила именно так, как он ожидал. Миа подняла трубку, и, слушая его уставший и хриплый голос, почти сразу разволновалась о том, насколько плохо он себя чувствовал. Она понимала почему ему сейчас не по себе, потому что знала, куда он вчера собирался заехать. Конечно, обычно Шарль был не из тех пилотов, которые создавали много проблем. А те, которые появлялись, они действительно быстро решали. Ему нравилось работать с Миа, потому что она отлично балансировала между вечно позитивным настроем и готовностью быстро действовать. Она была эмоциональна, но не позволяла себе лишнего, если что-то выходило из-под контроля. Потому что в таких ситуациях не было смысла волноваться и злиться попусту, нужно уметь искать максимально безболезненный выход. Она была в этом хороша. И Шарлю это нравилось, именно поэтому он захотел, чтобы она перешла в Ferrari вместе с ним. К тому же за довольно продолжительное время у них сложились хорошие отношения. Дружескими их можно было назвать с натяжкой, но они столько времени проводили вместе, что успели хорошо узнать друг друга. Они были достаточно близки, чтобы девушка искренне волновалась о том, жив ли он этим утром. Но её отзывчивость и эмпатия к нему были ровно до той границы, где Шарль решил поведать о том, что их всё ещё не разделяла тысяча километров: — Вообще-то, я позвонил не только для того, чтобы пожаловаться на адское похмелье. У меня есть к тебе просьба. — Просьба? Какая именно? — спросила девушка, и он почти наяву видел, как эмоции сменялись на её лице. Парень схватился за затылок и прикусил губу, не зная, с чего начать свой рассказ. С момента его поездки в клуб? С распития всего, что нашел в баре? Как он отрубился в какой-то миг? Нет, ни один из вариантов ему не подходил. — Вряд ли ты будешь в восторге, но я так и не улетел вчера, — выдохнул Шарль, принимая решение не сильно вдаваться в детали и перейти сразу к сути. — Ты сможешь приехать в место под названием Pausendorf? Думаю, по картам не составит труда найти. Кажется, я по какой-то причине снял здесь номер, — он снова стащил с полки злосчастный журнал и нашёл адрес на обороте, читая вслух для неё. — Погоди… то есть ты не в Монако? — Миа запнулась, пытаясь переварить услышанное, — Ты пропустил самолет и теперь даже без понятия, где точно находишься? Тон их беседы резко сменился, и он услышал на том конце, как её пальцы громко застучали по клавиатуре. Шарль сгорбился и опустил голову, напрочь лишаясь всего изящества: — Да, вроде как. Совсем не помню вторую половину ночи. — Боже, только не говори мне, что ты влип куда-нибудь! Тебя ведь никто не снимал, правда? — встревоженно воскликнула Миа, а после стала выспрашивать у Шарля подробности, которые он не был в состоянии сообщить. Леклер смог ей сказать лишь о том, что пока всё тихо. Он повторил это несколько раз, чтобы успокоить девушку, хотя до конца не получилось. Она была обеспокоена и опасалась гнева начальства из-за того, что не уследила за вверенным ей в руки пилотом. — Ты точно ни в чем не виновата. Будем надеяться, что ничего фатального со мной не произошло, — он подошел к мини-бару и достал небольшую бутылочку холодной воды, которую сразу приложил к голове в надежде облегчить боль. — Так сможешь сюда добраться? Я бы очень хотел, чтобы ты привезла что-нибудь из шмоток, потому что я выгляжу как бездомный. Мои вещи испорчены. — Одежда? Серьезно, Шарль? — теперь в ее голосе было слышно небольшое возмущение, потому что он снова лез к ней со своими загонами. Миа не должна была этого делать, в её обязанности не входило выполнять все его прихоти, поэтому она была недовольна, хотя голос почти не повышала. — Это единственное, что тебя волнует в данный момент? — Нет, не единственное, я тоже весь как на иголках. Но не могу же я в таком виде выйти на улицу? — Шарль защищался практически без эмоций. — То, что я все ещё в Австрии, не означает что у меня нет иной работы. Неужели всё настолько плохо? — в голосе появилась нотка отчаяния, потому что у нее и правда была куча дел в понедельник, о чем парень естественно знал. Оба молчали несколько долгих мгновений, но потом девушка продолжила, говоря устало и всеми способами пытаясь показать, что она совсем не в восторге. — Ты ведь можешь просто заказать такси? У тебя есть телефон, ты же мне с чего-то звонишь. — Миа, пожалуйста. Я в последний раз прошу тебя о подобном, — почти взмолился парень, понимая, что это ложь и когда-нибудь всё повторится. Как и понимала сама Миа — они далеко не вчера познакомились и работали вместе почти два года; девушка хорошо знала Шарля и его легкие манипуляции. Как знала и то, что иногда он совершенно непреклонен и не было смысла даже начинать спор, потому что Шарль все равно будет гнуть свою линию, пока не получит желаемое. На самом деле, если бы она послала его к чёрту, он бы мог попросить кого-то ещё. Но она не пошлёт, он был уверен. — Ладно, будем думать, что это и правда последний раз, — под конец девушка быстро сдалась. — Я могу все твои вещи собрать и привезти, как захочешь. Если я правильно рассчитала, то буду на месте примерно через час. — Ты в курсе, что я обожаю тебя? — благодарно протянул Шарль, наслаждаясь своей маленькой победой. Теперь нужно было просто ждать. Парень ещё раз осмотрелся и с большим удовольствием обнаружил зарядное устройство, подходящее для его смартфона, так что теперь он мог позволить себе немного покопаться в огромном количестве пропущенных за вчерашний вечер звонков и сообщений. Он мысленно пообещал перезвонить родным, Пьеру и Маттиа чуть позже, остальных предпочитая оставить без внимания. У него по-прежнему не было желания слушать чужие мнения о вчерашней гонке, с этим он мог разобраться сам или с командой, взгляд со стороны был не нужен. И всё-таки был, как минимум, один человек, кого парень не мог позволить себе игнорировать. Заметив несколько сообщений от Джады, он почувствовал, как сердце пропустило удар. Леклер чуть не отбросил телефон в сторону, будто тот был покрыт ядом. Он смотрел на экран, и воспоминания из вчерашнего вечера стремительно врывались в его сознание, доставляя почти физическую боль от понимания, что он натворил. Шарль буквально не мог поверить, что изменил своей девушке. Парень ощущал жар той ненависти к самому себе, которая разгоралась внутри, и, казалось, этот огонь способен выжечь его дотла. Ему хотелось живьем содрать с себя кожу, только бы стереть следы прикосновений незнакомки, которую он подпустил слишком близко. Шарль понятия не имел, что ему теперь делать. Он бы столько отдал, чтобы просто вернуться во вчерашний день и не позволить себе поехать в этот проклятый бар. Если бы подобное только было возможно. Он жил в непримиримой реальности, где не было волшебной палочки, которая исправила бы его ошибки. И в этой реальности ему придётся нести ответственность. Шарль совершенно не понимал, что мог бы сделать, ведь у него не было оправданий. Для такого их просто не могло существовать. Ни дерьмовая гонка, ни усталость, ни алкоголь, ни всё это вместе взятое не было причиной предавать близкого человека. И даже то, что Леклер твердо решил расстаться с ней, не давало ему право на подобное, пока они вместе. Джада не заслуживала этого. Откровенно говоря, она не заслуживала и половины того, через что он заставлял её проходить. И пусть он не так давно заметил, что у них все начало рушиться, но девушка раньше всегда поддерживала его, даже в самые тяжелые моменты находясь рядом и стараясь сделать всё возможное, чтобы он был в порядке. Она обращалась к нему с материнской лаской, с преданностью подруги; дарила ему любовь как самое желанное, что Шарль мог заполучить. Хотя отчуждение между ними закручивалось и росло, набирая обороты, она продолжала быть бесконечно понимающей и принимающей всё, что происходило в его жизни. Могла ли она принять и простить и это? Чем больше Шарль думал, тем больше понимал, что, возможно, да. Он мог уговорить Джаду простить его, но, если быть откровенным, ему это не нужно. Если бы у него по-прежнему были чувства к ней, ничего бы не случилось. У него было много плохих дней и много тяжелых гонок, но разве раньше он изменял? Леклер знал, что в данной ситуации было правильно: он должен был полететь в Италию и поставить наконец точку в отношениях, которые их больше тяготили, нежели приносили что-то хорошее. Как бы это не было тяжело, он должен был это сделать, и он собирался разобраться со всем в ближайшие пару дней. Шарль так и не прочел ни одно из её сообщений. У него вообще не было сил читать хоть что-то, и единственное, что он сделал, это написал менеджеру VistaJet — авиакомпания, которой он обычно летал — пытаясь выяснить, что они могли ему предложить. Потому что с каждой секундой этого дня он всё больше хотел оказаться дома, чтобы хоть ненадолго остановить весь этот вихрь безумия, в котором он жил. Парень отложил телефон в сторону и устало побрел в душ, в надежде хотя бы физически привести себя в порядок, и позволяя полностью окунуться в свои мысли, чтобы немного разложить всё по полочкам. Он медленно прокручивал в голове произошедшее за последние сутки, пытаясь перевести фокус внимания с прошлой ночи на вчерашнюю гонку, ощущая, что поражение, казавшееся вчера концом света, сегодня не так уж и важно. Конечно, горечь разочарования не ушла насовсем, но он больше не был взбешен. Он мог трезво анализировать всё произошедшее, воспроизводя фрагменты гонки по секундам в своей памяти. И сейчас, когда он полностью остыл, готов был признать, что провел по-настоящему хорошую гонку, борясь до последнего. Снова, как и всегда. Мог ли он на самом деле отбиться от Макса, если бы действовал жестче? Сложно сказать, учитывая разницу в шинах, но в другой раз он точно не будет так аккуратен и корректен. Раз уж его можно так просто выкинуть с трассы и остаться безнаказанным, то он сделает так же, если это потребуется. Это единственная мысль, которую Шарль хотел вынести из всей ситуации и сохранить в памяти. В остальном эта гонка перестала иметь для него значение. Он должен был смотреть вперед и продолжать сражаться. Если кто-то ждал, что он сломается и сдастся после этого, то они слишком плохо его знали. Он уже сейчас готов прыгнуть в болид и вновь выложиться на полную. Ещё бы в голове шумело чуть меньше, тогда все было бы идеально. Парень оперся одной рукой о стену, прижимая лоб к холодному кафелю, ощущая, как горячая вода почти обжигала кожу и расслабляла его мышцы, словно смывая тревоги заодно. Всё будет нормально. Шарль это знал. Знал, что это не его вершина, он мог лучше, и он сделает лучше. Но сейчас нужно было расслабиться и отвлечься. Вернуться домой, покататься на яхте, провести немного времени в одиночестве. Ему это было необходимо, ведь он был совершенно спокоен, находясь наедине с собой. Всегда. Потому что не заботился о том, как должен себя повести, нужно ли улыбнуться или сказать что-то. Он мог просто быть, ни о чем не думая. В последнее время эта пустота была особенно нужна ему, она помогла выдерживать весь ураган, который начинался, стоило только кому-то появиться рядом. Постепенно Шарль делал воду в душе прохладнее, пытаясь немного взбодриться, и это сработало. Ему стало легче, к тому же он больше не чувствовал себя так, словно его только что вытащили из помойки. Оставшись полностью голым, парень вернулся в кровать, заворачиваясь в одеяло и решая остаться там, пока не приедет Миа. Шелковая ткань безумно его раздражала, но выбирать было не из чего. Он просто решил не выпендриваться и насладиться тягучими минутами. Шарль сумел почувствовать себя более терпимо, но похмелье никуда не делось, а голова теперь разрывалась от тяжелых раздумий. Собрать себя воедино было действительно тяжело, но он пытался. Он должен был вернуть хотя бы внешнюю сдержанность. Пусть перед Миа можно было не так сильно стараться, но он не хотел выглядеть совсем раздавленным. А для всего остального мира он вновь должен стать тем, кого они знали. Спокойным и уравновешенным мальчиком, который даже самые тяжелые удары судьбы принимал с высоко поднятой головой. Леклер не был уверен, сколько времени прошло, но звонок Мии вырвал его из задумчивости. Он быстро обернул бедра полотенцем и пошел ей навстречу, натягивая на лицо пусть и усталую, но вполне естественную улыбку. А вот девушка в ответ ему не улыбнулась, всем своим видом показывая недовольство, по крайней мере в первые секунды, пока не увидела его осунувшееся лицо с синяками под глазами. Она выразила свое сочувствие, но после они перекинулись буквально парой слов, ведь Миа явно торопилась, а монегаск не был настроен на долгие беседы. Шарль коротко поблагодарил девушку — и на этом всё, она быстро уехала, хотя казалась немного встревоженной его видом. Ещё какое-то время Шарль продолжал сидеть в номере, словно боясь выйти навстречу дневному свету. Он слишком переживал, что там его могла ждать опасность, что последствия прошлой ночи настигнут его. И всё же нужно было вылезти из этой проклятой комнаты, хотя бы для того, чтобы позавтракать. Последний раз он ел что-то перед вчерашней гонкой, а это совсем нехорошо. Аппетит был молчаливо погублен в зачатке, а потом в его руках находился только алкоголь и ничего кроме. Возможно, съешь он что-нибудь вечером, утро не было бы столь плачевным. На укладку волос сил не нашлось, так что Шарль обошёлся банданой и с огромным удовольствием отыскал ещё одни солнцезащитные очки, потому что те, которые были у него были вчера, он оставил где-то в баре. Парень по-прежнему чувствовал себя ужасно, но после душа и в свежих вещах хотя бы выглядел как человек, особенно учитывая спрятанные ото всех глаза. Это добавляло ему внутренней уверенности. Он забрал с собой ключ от номера, который нашел на тумбочке, и спустился в небольшой ресторан при отеле. Шарль искал все возможные способы оградить себя от внешнего мира, слишком шумного и стремительного для него в это утро. Вариант спрятаться под одеялом по-прежнему привлекал, но этого он себе позволить не мог, так что обходился солнцезащитными очками и наушниками, в которых даже не играла музыка — он использовал их как беруши. Плюс, обычно, когда люди замечали наушники, то подходили реже, это более чем устраивало его сейчас. Он был в своем маленьком мирке, в очередной раз перелистывая Твиттер, и, из-за общего состояния, совершенно не улавливая происходящее вокруг. Казалось, если бы в метре от него прогремел взрыв, то он и внимания бы не обратил. И лучше бы это был взрыв. Он заметил Ферстаппена, когда тот уже стоял у его столика. Слишком поздно. Шарль тупо смотрел на гонщика рядом с собой несколько секунд, радуясь тому, что очки скрывали растерянность в его взгляде. Теперь он наконец-то стал вспоминать. Макс тоже был там вчера, они даже, кажется, о чем-то говорили, но самого разговора Шарль вспомнить не мог. Зато вспомнил, как послал голландца к чертям. Обычно, если Макс пытался завязать разговор, то Шарль более галантно давал понять, что ему неинтересно. Но не в тот вечер. Воспоминания ударяли его словно вспышки. Никакая ясная картина не складывалась, это были ощущения, а не четкие моменты перед глазами. Но он вспомнил, как кто-то поднял его с пола и помог устоять, как он брел по парковке, спотыкаясь о собственные ноги и не свалился вновь только потому, что опирался на чье-то плечо. Он вспоминал, как руки другого парня поддерживали его, помогая сесть в машину и пристегнули ремнем безопасности. Всё по-прежнему было крайне расплывчато, но этого достаточно, чтобы он мог понять главное. Это был Макс. Именно он привез Шарля в отель вчера. Парень представить не мог, как ему на это реагировать. После их общего прошлого, целиком и полностью неудачного, он всегда недостаточно доверял Максу, чтобы после этого понимания спокойно выдохнуть с облегчением. И как вести себя сейчас он не знал. На самом деле, он осознал всё это буквально за несколько секунд, но ему казалось, что он смотрел на Макса слишком долго, отчего стало не по себе. Шарль опустил взгляд, делая глоток кофе и одновременно с этим вытаскивая наушники. В его голове стало больше вопросов, чем было утром, но он старался сохранять хладнокровие, не показывая замешательства. — А ты живой, я удивлен, — наконец соизволил заговорить Макс, при этом небрежно облокачиваясь бедром на его столик. Кофе в чашке опасно плеснулось по краям, и голландец, заметив это, вздохнул и отстранился. — Как видишь, да. И эту шутку с утра уже пошутили, — сухо отозвался Шарль, бросая короткий взгляд на Макса, который теперь садился напротив, будто совершенно не заботясь о мнении своего собеседника. Однако, Леклер не остановил его, более поглощённый внутренними колебаниями, после чего все же решаясь спросить: — Эй… это ты привез меня сюда вчера? Шарль уже знал, что это так, но больше хотел понять: почему? Он задал свой вопрос только для того, чтобы услышать положительный ответ и дальше попытаться хоть что-то прояснить. — Да, можно это так назвать. Я бы правильнее сказал — притащил, ты был совершенно никакой, — Макс пожал плечами в ответ, негромко постукивая пальцами по деревянной поверхности. — Я хотел отправить тебя в тот отель, где остановились Ferrari, но я понятия не имел, где это. Выяснять и искать кого-то, кто мог бы тебя встретить, было слишком долго и сложно. И я поехал в свой отель, так и самому возвращаться не пришлось. — Зачем? — с осторожностью спросил Шарль, чуть наклоняясь вперед и неспешно снимая очки, кладя их рядом с наушниками. Он по-прежнему пытался понять причину такого поступка. С чего было Максу тратить свои силы, время и деньги, учитывая, что они и пили-то не вместе? Прислушиваясь к себе, Шарль понимал, что не слишком верил в бескорыстность со стороны голландца. И он смутно помнил, что видел вчера в их компании Даниэля, и был больше уверен, что тот смог бы оказать ему помощь. Вот только по неизвестной причине этого не произошло, и он по воле каких-то злых богов теперь лицезрел перед собой Ферстаппена. — Зачем забрал из бара? А что, мне нужно было просто бросить тебя, уснувшего за стойкой? — с легкой улыбкой ответил вопросом на вопрос Макс. Казалось, он пытался убедить Шарля и себя заодно, что во всей ситуации не было ничего удивительного. — Нет, конечно нет, — монегаск отрицательно качнул головой, набирая очередное сообщение менеджеру авиакомпании, который пока ничем не мог его порадовать. — Но в чем подвох? Обычно ты бываешь далек от благородства, — все еще с сомнением говорил Шарль, что делало их диалог немного странным. Он продолжал гнуть свою линию, пытаясь выяснить причины. Он мог признать, что благодарен Максу, отчасти поэтому они до сих пор разговаривали, хотя главной движущей силой было любопытство. Всё то, что говорил Макс, не несло в себе нужной информации. Этого было недостаточно, чтобы объяснить мотивы Ферстаппена, который наверняка несколько лет назад просто бы бросил его, пройдя мимо. И который еще вчера без угрызений совести, на грани дозволенного, бесцеремонно вытолкнул его за пределы трассы. — Никакого подвоха. Если ты намекаешь на то, что было в гонке, то не стоит. Гонки гонками, но тебе явно не стоило оставаться там одному. Шарль откинулся на спинку кресла и устремил пристальный взгляд на голландца, будто пытаясь найти в нем нечто необычное или распознать фальшь в его голосе. — Ну, тогда спасибо тебе, — так ничего и не найдя, решился он спустя несколько секунд поблагодарить Макса. Вот только во взгляде Леклера всё ещё плескалось недоверие, и оно же явно сквозило в его тоне. Это вышло непреднамеренно, и гонщик напротив сразу поджал губы; это был уже второй камень, брошенный в его сторону. Улыбка, блуждавшая на его лице, резко исчезла. — Прекрати так смотреть на меня, Шарль, — куда более грубо произнес слова Макс, и те ненавязчиво выдавали его. В глазах появилась серьезность. — Всё что было, давно прошло. Тебе нужна была помощь, и я помог. Это всё. Шарль замер в удивлении на мгновение. Что-то пошло не так. Эта не та реакция, которой он ожидал, и очевидно, тон сказанного им внезапно задел Макса. Он обиделся? Такое было сложно представить, когда раньше единственное проявление обиды Ферстаппена на него всегда было одно — затеять драку. Повисло неловкое молчание. Даже если вокруг были какие-то звуки и что-то происходило, они не обращали на это внимания, словно сидя в пузыре, где были только они вдвоем и эта неудобная странная тишина. Макс без отрыва смотрел куда-то вниз, как будто делая вид, что Шарля не существует. Вся его уверенность исчезла, и Леклер, погруженный в недоумение, должен был признать, что Макс прав. Ему стоило немного умерить свое любопытство и оставить в стороне предубеждение, заткнуться, а после сказать голландцу искреннее «спасибо». У Шарля могло быть куда больше проблем сейчас, если бы не он. — Извини. Спасибо еще раз, — произнес он довольно тихо, чем вновь привлек внимание Макса, заставляя того вынырнуть из своих мыслей. — Ты прав, мне нужна была помощь, так что действительно спасибо. Тот в ответ только молча кивнул, уголки его губ слегка вздрогнули, но он больше не улыбался. Шарлю стало некомфортно, это однозначно была его вина, что Ферстаппен сидел мрачный, как туча. Обычно ему было совершенно плевать, если после их контакта друг с другом оставалась некая напряжённость. И он был абсолютно уверен, что Макс тоже не придавал этому значения, он видел это в течение многих лет в его безразличных глазах. Но сейчас почему-то все выходило иначе и Леклеру захотелось немного выровнять ситуацию. Шарль поднялся со своего места, быстро распихивая по карманам телефон, ключи и наушники. Он ощущал на себе заинтересованный взгляд Макса, но не говорил до последнего, и лишь уже уходя, он хлопнул голландца по плечу и широко улыбнувшись, произнес: — Поздравляю с победой, кстати. — Вчера Шарль готов был оторвать ему голову прямо на подиуме, но сейчас уже более спокойно принимал произошедшее. Он заметил удивление на лице Макса, прежде чем сделать пару шагов назад и с усмешкой продолжить: — Но я всё равно тебя сделаю в следующий раз, о легкой победе можешь больше не мечтать. Это звучало именно как шутка, а не претензия или угроза. Больше никакого двойного дна, и Леклер надеялся, что эти слова, наряду с поздравлением, сгладят его прошлую резкость и несправедливую подозрительность. — О, я буду ждать с нетерпением, — тут же оттаял Макс. Он крикнул ему это в спину, теперь уже смеясь. У парня это вызвало короткую улыбку, которую Ферстаппен не мог увидеть, потому что Шарль не обернулся. Он собирался уйти, оставаясь в смешанных чувствах от всего, что успело произойти за последние сутки. Всё было слишком непредсказуемо и ему потребуется время, чтобы уложить случившееся в голове. Но уйти у него так и не вышло. Парень остановился посреди зала, читая очередное сообщение, из которого стало понятно, что его шансы улететь сегодня приблизились к нулю. Это расстраивало настолько, что он с шумом втянул в себя воздух, испытывая разочарование. Больше всего Шарль хотел вернуться домой. — Эй, Макс, — Шарль снова обратился к голландцу, собираясь использовать, наверное, последний шанс, который у него был. Это призрачная надежда, но попытаться стоило. — Не знаешь, кто-нибудь возвращается сегодня в Монако? — Может и знаю. У меня самолет через несколько часов, а у Даниэля еще вчера поменялись планы и теперь я лечу один, — тут же ответил Макс, и словно уловив его мысли, продолжил: — Если ты хочешь оплатить половину, я не против. — По рукам, — пожав плечами, ответил Шарль, после незначительного мига раздумий. Это не то, что он ожидал, но вариантов не было. А раз оказалось, что они с Максом могут более-менее нормально разговаривать и не убить друг друга, и он не раздражал Шарля лишь своим присутствием, то совместный полет не должен стать проблемой. Они напоследок перекинулись еще парой фраз, и в итоге у Шарля было около двух часов до выезда. Откровенно говоря, он до безумия хотел провести их в кровати, может дремать, может просто валяться, это было неважно. По заверению Макса, номер был оплачен до завтра, так что никто бы его не побеспокоил. Всё его нутро говорило воспользоваться этим шансом, улечься в постель и не двигаться, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Только Шарль отказался от этой идеи, потому что привычные вещи больше не приносили ему спокойствие, как это было обычно. Сегодня они доставляли сущую пытку. Стоило ему остаться наедине с собой и дать свободу своим мыслям, его сознание мгновенно заполнялось чудовищной грязью. В груди болезненно щемило от понимания, насколько он мог стать ничтожным, когда что-то пошло не так. Шарль не хотел об этом думать, не хотел ещё больше закапывать себя. Он не мог позволить себе расклеиться, не имел на это права. Но каждый раз, как ему казалось, что он смог это унять — всё накатывало снова. Пытаясь избавиться от этого, он постарался переключить свои мысли на Макса. Эта тема не была болезненной, но поглощала его не меньше. Произошедшее казалось Шарлю нереалистичным. Если бы пару дней назад, его попросили описать Ферстаппена парой слов, то среди этих слов едва ли встретились бы «альтруизм» и «доброта». Не то чтобы Леклер очень уж плотно следил за Максом последние годы, но они всегда были где-то рядом, пусть и гонялись в разных сериях. И он видел в Максе отражение отца. Это всегда был заносчивый, грубый, никого вокруг не уважающий мудак. Точно такое же впечатление он производил много лет назад, и только подкреплял все это с годами. И до вчерашнего дня картина отлично складывалась. Но теперь в столь цельном образе появилась заметная трещина. Эта была трещина, которую Шарль не мог для себя объяснить; трещина, которую он не мог игнорировать. Вдруг он просто ошибался в Максе? Может тот изменился. Прокручивая мысли в голове по сотому кругу, Шарль понял, что даже этим утром Макс старался вести себя тактично и мирно; да в своем стиле, но тем ни менее. И его предложение о полёте в Монако тоже стоило внести в копилку. Он мог этого не делать, мог послать Шарля и бросить в Австрии, но ничего подобного не случилось. Шарль не планировал этим пренебрегать, как и его словами, которые он бросил в пылу, после того как Леклер немного вывел его из равновесия. «Все что было, давно прошло». Шарлю по-прежнему казалось, что Макс сказал это искренне. Для него действительно что-то могло измениться. Он сам мог измениться. Ведь они были детьми, просто глупыми пацанами со своими амбициями и со своими тараканами. Может Макс повзрослел и больше не тот, что был десять или даже пять лет назад. Конечно, он никогда не станет милым и покладистым, и его характер никуда не исчезнет, но его отношение к людям ведь могло хотя бы отчасти стать другим за эти годы? Шарлю стало немного стыдно за то, что возможно, все на самом деле так, но на другом плече у него по-прежнему сидел дьявол. И он твердил, что Макс втянет его в неприятности. Что он уже вчера мог что-то неосознанно сделать, а полет с ним тем более плохая идея. Но монегаск слишком хотел вернуться домой, чтобы отказываться от такого шанса и оставаться здесь еще на сутки. У него не было столько свободного времени, чтобы им разбрасываться. В итоге гонщики встретились возле аэропорта. Макс предлагал поехать вместе от отеля, когда они договаривались о полёте, но Шарль предпочел добираться сам, заодно перезвонив боссу команды, пока выдалось время. Ничего важного в этом разговоре не было, скорее просто дежурная беседа. Шарль не желал возвращаться сейчас даже мыслями во вчерашний день, о чем сразу поведал Маттиа. Он действительно отошел и чуть позже хотел цельно и подробно обсудить все с командой, но пока он мечтал о паре дней покоя. Хотя вчерашний день в любом случае его преследовал, подобно злому року. Стоило им появиться у аэропорта, Макса тут же нашли осколки его преданной оранжевой армии. Восторженные фанаты буквально прилипли к голландцу, поздравляя его с добытым трофеем бесконечное количество раз. Шарль мог их понять, потому что они нестерпимо желали видеть победы любимого гонщика, тем более выигрывал Ферстаппен не слишком часто. Так что парень просто терпеливо ожидал, пока Макс сделает то, что должен, чтобы они могли без лишних сложностей отправиться на посадку. Шарль не ждал внимания к себе, он прекрасно понимал, что это по-прежнему не его праздник, но заметив подошедшего к нему фаната, не удивился. Это не казалось удивительным, ведь никто не обязан быть верным только одному гонщику или одной команде, они все — и фанаты, и гонщики, и команды, — часть одной большой вселенной, пусть иногда и ненавидели друг друга. И тем ни менее Шарль видел сомнения во взгляде парня, что остановился в полуметре от него и безмолвно смотрел на гонщика Ferrari, пока тот не улыбнулся, показывая положительный настрой. После парень в оранжевом осмелел и попросил сделать фото, на что Шарль охотно согласился, замечая, как уже Макс стоял и смотрел со стороны в ожидании. — Спасибо вам, — фанат обращался явно к ним обоим, говоря с сильным, как казалось Шарлю, голландским акцентом. — Вы сделали эту гонку незабываемой, это просто потрясающе, — оба гонщика почти в унисон кивнули, показывая благодарность, но парень продолжал говорить. — Макс, последний обгон был просто идеальным. Шарль с трудом сдержал смешок, хотя опять же понимал, что люди просто смотрят через призму своего восприятия, так что тут не было ничего странного. Он даже не собирался всерьез об этом думать снова, если бы Макс не решил завести этот разговор пару минут спустя, когда они остались наедине. — Теперь видишь? Люди считают, что обгон был идеальным, — Макс поправил кепку, говоря это с усмешкой в голосе. Он с пристальным прищуром уставился на Шарля и явно ждал его реакции, но вряд ли он собирался начать с ним спор. Тогда к чему это? О, нет. Леклер был готов вслух застонать от того, что после его вопроса он краткой вспышкой вспомнил, как этой ночью заплетающимся языком доказывал Ферстаппену свою правоту, обвиняя его в грязных приемах. — Нашел кого слушать, — буркнул Шарль, сдерживая смущение. Но всё же он поднял глаза, а потом чуть шире улыбнулся и невозмутимо добавил: — Ты бы еще Марко спросил, как ему твой манёвр. Тема по-прежнему не была приятной, но он осознанно повелся на провокацию, внезапно желая чуть больше поговорить с Максом. Несмотря на то, что сами фразы были на первый взгляд колкими, произносили они их легко и без какого-то негатива, словно старые друзья, которые просто пытаются безобидно поиздеваться друг над другом. Пусть они никогда и не были друзьями. — Я думаю, что Хельмут в восторге, — довольно протянул Макс. — И не сомневаюсь. Выдавливать соперников, наверное, у вас в чести. — Да ладно тебе, ты шутишь? — Макс всплеснул руками, говоря чуть громче, чем стоило. — Ты правда считаешь, что я что-то сделал не так? У нас была такая разница в темпе, у тебя не было шансов. Даже если бы ты не оставил калитку открытой там, я бы все равно прошел тебя. Можно уже и перестать строить из себя обиженных всей командой. — Вот именно, — с азартом ответил Шарль, понимая, что пусть ему в какой-то степени нравился этот несерьезный спор, но все же хотелось услышать признание от Макса, что не все прошло гладко. Хотя надеяться на подобную роскошь от Ферстаппена, который едва ли умел признавать свои ошибки, не стоило. — Моя команда проиграла по стратегии, а ты бы действительно в любом случае меня прошел, но все равно решил нарушить правила. — Напомни, разве это признали нарушением? — оборонительно спросил у него голландец. Шарль незаметно закатил глаза, уже собираясь ответить, ведь его всё больше раззадоривал этот разговор. Но ему пришлось вынужденно взять паузу и немного замедлить шаг, чтобы удобнее было достать вибрирующий смартфон из заднего кармана джинс. Веселье пропало с его лица моментально. Парень замер, без отрыва смотря на экран и не зная, что ему делать. Весь остальной мир перестал существовать в это мгновение. Шарль забыл про Макса и их разговор, про самолет, который был уже в паре десятков метров от них. Все его мысли теперь были сконцентрированы только на ней. Джада почти никогда ему не звонила. Зная, в каком безумном ритме он жил, она предпочитала не доставлять лишних неудобств и всегда писала сообщения. Да, они могли много и долго разговаривать по телефону, если на это было время. Но она крайне редко звонила первой. Шарль чувствовал, что его словно оглушили, он и слова не смог бы вымолвить сейчас. Как он мог поднять трубку и что должен был сказать? Он ни в коем случае не хотел лгать, а для того, чтобы поговорить серьезно, место и время были слишком неподходящими. Так что он просто тупо пялился в телефон и ждал. Он ждал, когда звонок сбросится, и с экрана пропадет лицо прекрасной улыбающейся Джады. С каждой секундой, пока играла незатейливая мелодия, Шарль чувствовал себя все большей и большей сволочью. Но у него едва ли был выбор. В этот момент было бы куда лучше, если бы девушка решила, что он занят. Он не хотел выяснять отношения по телефону, а уж тем более в такой обстановке и при свидетелях. — Игнорируешь? — голос Макса вернул его в реальность, словно хлесткая пощечина. Парень резко поднял взгляд на голландца, который теперь стоял почти вплотную к нему, куда ближе, чем Шарль ожидал, и заглядывал в его телефон. Способность говорить, кажется, всё ещё не вернулась, так что он смотрел на широко улыбающегося Макса, не собираясь хоть как-то реагировать, потому что банально не до конца понимал, что это был вопрос. Его мысли были где-то далеко отсюда, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы действительно слушать Макса и не пропускать его слова мимо ушей, когда тот продолжил говорить. — Понимаю, — Макс непринужденно склонил голову вбок. Он говорил более спокойно и размеренно, чем минуту назад. — Я бы такой тоже изменял. Уж та вчерашняя блондиночка, с которой ты весь вечер зажигал, была явно симпатичнее. Погодите, что сейчас сказал Макс? Он правильно все услышал? Шарль как будто окаменел, крепко сжимая в руке телефон, до побелевших костяшек. — Ты серьезно? — почти безэмоционально, с легким удивлением уточнил Шарль, надеясь, что неверно понял Макса. — Ну да, — пожимая плечами, ответил голландец, похоже довольный собой. — Все ведь всё понимают. Я видел её как-то с тобой, слышал, что вы давно вместе. Это вполне нормальное желание иногда зажечь с какой-нибудь красоткой. Макс легко ткнул Шарля в плечо словно по-дружески, а он так и не двинулся с места, пытаясь хоть как-то переварить то, что только что услышал. Даже для Макса это было слишком. Мало того, что этот осёл решил нагло влезть в его личную жизнь, так он ещё и оскорбил его девушку, с которой Шарль вместе больше четырех лет. И что более ужасно — Ферстаппен, словно издеваясь над его чувствами, одобрительно отозвался о том дерьме, которое он совершил со вчерашней незнакомкой. Все надежды Леклера в ту же секунду рассеялись. Не мог этот человек стать нормальным. Макс Ферстаппен просто не мог быть адекватным и не вести себя как конченый придурок. Теперь это факт. Конечно, Шарль не собирался надевать белое пальто и делать вид, что он святой, совсем нет. Но его отношения, его измена и всё что угодно ещё, что бы там не происходило, касалось только его и никого больше. Никогда никому он не позволял лезть в его личную жизнь и уж тем более оскорблять его близких. Тем более кому-то вроде Ферстаппена. — Ну ты и мудак, — сухо и почти не растрачивая эмоций, проговорил Шарль. Он сверлил другого гонщика взглядом и ощущал, как подступает холодная ярость. — Что? — улыбка медленно сползла с губ Макса и теперь он смотрел с неким непониманием, словно не расслышал сказанное. — Я уж думал ты и правда повзрослел, но ты прям верен себе, да? Шарль был зол, пусть и не позволял эмоциям выйти из-под контроля, сохраняя лицо. Но в его взгляде было столько ненависти, что Макс, кажется, немного сдал, потому что его выражение лица выдавало полную растерянность. Вполне возможно, он не ожидал такого отпора, может быть, он думал, что Шарль это тоже примет как забавную шутку и они вместе посмеются, но это было уже за гранью. — Не знаю, чего ты психуешь, но нам бы лететь пора, — голос Макса звучал немного неуверенно. Он смотрел на монегаска, указывая большим пальцем себе за спину в сторону частного самолета, ради которого они сюда и приехали, видимо, пытаясь всё вернуть в прежнее русло. — Лететь? С тобой? Да иди ты нахуй, — ядовито бросил Шарль, ощущая, что из-за всей бури эмоций, которая терзала его последние сутки он уже слишком вымотался, чтобы подбирать аккуратные слова, тем более, перед ним был только лишь Ферстаппен и никого больше. Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд, Макс набрал в легкие воздух, собираясь что-то сказать, но явно медлил, словно сомневался. Он был в небольшой потерянности, но потом всё же произнес негромкое: «Подожди». — Серьезно, Макс, пошел ты нахуй вместе со своим самолетом, и своими тупыми речами, — Леклер не дал ему высказаться, после чего наконец смог сдвинуться с места, медленно разворачиваясь и в самом деле собираясь уйти, потому что не хотел оставаться рядом с этим человеком. — Ладно, — через пару секунд, уже более флегматично ответил Макс, словно и правда соглашаясь. А потом, сделав несколько шагов, добавил, говоря уже Шарлю в спину. — Я, конечно, пошел нахуй, но если вдруг решишь присоединиться, то самолет по-прежнему к твоим услугам. У тебя есть десять минут.