Бельгия, август 2019
Ни для кого не секрет, что все живое в мире основано на инстинктах. Будь то маленький сверчок, издающий завлекающие трели в ночи, притаившийся в траве лев, выслеживающий очередную добычу, — или же человек, который хочет возвыситься над остальными, доказав свое превосходство. Конечно, кто-то станет отрицать, что люди такие же, как дикие животные или жалкие насекомые. Что ими больше не правят инстинкты, у них есть разум, который отличает их от всех остальных существ. Но они будут лишь отчасти правы. Инстинкты всё ещё есть. И, если у кого-то они приглушены, то в ком-то достаточно сильны, чтобы вести вперед не задумываясь и позволять достигать невозможного. Льюис понимал, что добиться его положения получилось не только при помощи высокого интеллекта, прилежного изучения основ и появления в его жизни нужных людей. Часто он просто знал, в какой момент необходимо перестать думать, отпустить ситуацию и делать то, что диктовала ему незримая сила. В детстве он считал ее нечто должным, тем, что есть у других, вещью, не требующей объяснения. Но летели года, и тогда еще мальчик — а после и молодой человек — стал замечать, что у большинства просто нет того, что всегда было у него. Что у него есть преимущество, которое постоянно будет позволять ему быть на шаг впереди других. Пройти отбор, вырваться вперед, оставляя тысячи менее талантливых гонщиков позади него. И сейчас, спустя пару десятилетий, его инстинкты были возведены в абсолют. После квалификации в Спа он тихой поступью шел по паддоку, совершенно не задумываясь о том, что его окружало. Льюис легко маневрировал между людьми, без малейшей ошибки предугадывая их движения. Для него они словно застыли безжизненными статуями, а не носились туда-сюда с присущей всем непредсказуемостью. Британец направлялся к месту скопления репортёров, где его обязанностью было дать интервью. И не только это; большое количество вещей было его обязанностью. Он еще помнил, как самом в начале не хотел ничего, кроме своей страсти — гонок. Но потом настало время смирения, а дальше он стал ко многому относиться со спокойствием. Его отец был с ним рядом на каждом этапе его пути и часто повторял: «Учись держать лицо, не позволяй им увидеть ничего. Это — твое будущее.» И Льюис старался, он преуспел в этом как никто другой, в итоге не заметив переломного момента, когда его будущее превратилось в настоящее. Так что вопросы журналистов не вызывали в нем трепета или отторжения. Сейчас, когда они все направили на него свои микрофоны, Льюис старательно отвечал, но думал скорее о том, насколько ему некомфортно из-за палящего солнца. Несмотря на конец лета, все эти дни было невыносимо жарко, и мужчине постоянно приходилось наносить защитный крем. Он думал, что следовало взять кепку, когда уже во второй раз за последние пять минут убирал с горящего лба небольшие капельки пота. Невозможно подумать, но в шлеме было в тысячу раз привычней. Он почти пропустил суть очередного вопроса, концентрируясь на собственном дискомфорте. Но это было лишь «почти»: — Даже не знаю, что позволило ему взять поул, — британец положил руку на затылок, будто находясь в раздумьях. — Возможно, работа с шинами? Наши шины были не так хороши, особенно задние, так что мы теряли по чуть-чуть в разных частях трассы. Если он сумел их укротить, то это определённо его заслуга. Мужчина средних лет, с наметившейся проседью в волосах, восторженно всплеснул свободной от микрофона рукой. — Вы так открыто признаете мастерство Шарля! Я удивлен. Как вы считаете, завтра вам будет достаточно скорости для победы или у Леклера больше шансов? Хэмильтон слегка прищурил глаза, в этот раз беря пару секунд для ответа. Признавал ли он мастерство прошлогоднего новичка? Верит ли он в его победу? Возможно. Ведь каждый из тех, кто находился в Формуле-1, являлся мастером своего дела. Но в этом случае большую роль играло то, что Льюис чувствовал в нем что-то знакомое, не заметное простому взгляду. Конечно, сейчас ему никто не конкурент; с ним, на той машине, которая у него есть. Вместе с болидом они представляли собой симбиотический организм, единое целое, и они точно никому не уступят первенство. Ему не конкурент даже Феттель, особенно после произошедшего в прошлом году. Подмечая детали, он понимал, что Себастьян вряд ли станет прежним, но вот с его юным напарником стоило быть осторожней. Потому что в те дни, когда он тщательно изучал своих близких соперников на трассе, он замечал странное. То, как Леклер проходил повороты, то, на что он жаловался и что одобрял, как выступал в квалификации. Это не было похоже ни на кого на решетке, и в то же время так плотно пересекалось с одним из них, что Льюис до последнего не хотел верить и проводить параллели. Но, конечно, он ничего не скажет из того, что сейчас пронеслось в его мыслях. — Я думаю, мы с командой сделаем все возможное завтра. В последних гонках все было немного сложнее, чем… — Льюис внезапно прервался, поднимая глаза на то, что привлекло внимание окружающих. Люди смотрели на экран, перешептываясь, и ему казалось, что за секунду до этого он слышал гулкий звук удара вдалеке. Все репортёры, только что наперебой закидывавшие его вопросами, замолчали. То, что видел Льюис, было столкновением. Он видел осколки, он видел, что машину разнесло буквально в щепки, оставив практически голый монокок. Но еще более ужасно было то, чего он не видел — он не видел движения. Никто из пилотов не двигался и в тот же момент трансляция пропала с экрана. — Надеюсь, парни в порядке, — он сделал паузу и нахмурил лоб в непонятной ему тревоге. Что это? Льюис прикусил губу, пытаясь рассмотреть подробности аварии, но на экране сменялись кадры и не один из них не давал нужной информации. — Это выглядело страшно. Он оглянулся вокруг, не понимая, что делать. Мужчина осознал, что продолжать интервью точно нет никакого смысла. Он сдержанно улыбнулся и покинул это место, впервые следуя в неизвестном ему направлении. Льюис думал, что сумеет не обращать внимания на произошедшее, но все были взволнованы, напуганы, переговаривались едва слышно и во весь голос, мельтешили перед глазами больше обычного. Хэмильтон неожиданно столкнулся с кем-то из толпы, с невысокой девушкой, которую он совсем не заметил. В спешке извинившись, мужчина оставил ее в растерянности смотреть ему вслед, когда сам уходил, ускоряя шаг. Потому что от нее он так же чувствовал волнение и страх. Но что чувствовал он сам? Мужчина не до конца понимал. Аварии происходили часто, для пилотов это обыденность. Люди, как и сейчас, теряли спокойствие, но все знали, что это часть их спорта. Часть шоу. Ничего не произойдет с пилотами, даже если они сидели в болидах Формулы-2, как эти гонщики, о которых все говорили. В последние годы все вокруг них стало высокотехнологичным, практически совершенным, чтобы даже при таком страшном столкновении отделаться парой ушибов или незначительными травмами. Но если это часть шоу, откуда тогда в нем все эти эмоции? Они многие годы были глубоко, обычно обитая в отдалении, там, где Льюис позволял им находиться. Потому что эмоции всегда сбивают с толку. Именно они заставляют мысли путаться, а руки дрожать против воли. Заставляют совершать ошибки. Волнение — это зло, дающее лазейку страху в его стальной броне. Льюис давно научился отключать и контролировать гнев, страх, радость и тысячу их производных. Иначе и быть не могло. Мужчина не мог позволить чувствам захватить над ним контроль. Он годами оттачивал этот навык, лишь порой задавался вопросом, как часто он позволял себе выйти за пределы, в которых сам себя держал? Видимо, сегодня настал тот день, когда он мог слиться с толпой и переступить через лимиты, мог ощутить беспокойство, которым было пронизано всё пространство. Почувствовать его на своем языке, услышать его звон. И самым пугающим было осознание того, что когда-то он уже позволял себе так открыться. Тогда, в четырнадцатом году, он был не просто взволнован, ужасающие чувство тревоги заставило его сердце биться быстрее. Там произошла трагедия, и, возможно, все повторялось снова. Он может признаться себе, что в тот далекий момент почувствовал страх. Однако, является ли страхом то, что было в нем сейчас? Нет, больше нет, но ему всё ещё следует избавиться от этого. Вот только как, Льюис не знал. Он даже не знал, куда он конкретно шел. И как долго. Несколько секунд, минут, часов? Но, судя по Анжеле, которая нагнала его, заботливо пряча под зонтом от солнца, часы все-таки не прошли. Она дала ему бутылку с водой, которую Льюис взял без промедления. Но он колебался, когда увидел, что следом женщина протянула ему телефон, хотя гонщик просил вернуть гаджет только после окончания всей работы. — Да, я все помню, но твой брат несколько раз звонил. А. Вот как. Хэмильтон принял смартфон из рук своей незаменимой помощницы, незамедлительно разблокируя экран и видя на нем пару пропущенных, а также окно непрочитанного сообщения от Ника.«Что у вас там произошло? Все нормально?»
Мужчина досадливо свел брови. Он нажал для ответа и заскользил пальцем по буквам, видя, что брат продолжал находиться в сети. «Ты смотрел?»«Да, ты же помнишь, я всегда смотрю» «…» «Так?»
«Я пока знаю не больше твоего, Ник»«Понятно. Надеюсь, что все обойдется» «Береги себя»
«Ты тоже», хотел написать Льюис, но в последний момент передумал. Он опять начал смотреть, не так ли? Они ведь уже говорили об этом, что следует концентрироваться на себе и своей карьере, в конце концов, это часть терапии. Льюис чуть сильнее сжал телефон в руке, читая несколько раз одни и те же слова в их небольшой переписке. И его взгляд каждый раз неосознанно натыкался на миниатюрную чернильную розу, которая украшала основание большого пальца, скрывая собой шрам. Его брат в детстве часто с заговорщицкой улыбкой говорил, что когда он вырастет, то сможет скрыть этот некрасивый шрам татуировкой. Льюис вырос и сделал это, вот только его близкий человек в последнее время совсем перестал улыбаться. Разжимая пальцы, мужчина нажал на кнопку и погасил экран. К сожалению, ему действительно нечего было ответить, чтобы успокоить брата или хотя бы разъяснить ситуацию. Он и сам хотел бы знать, что будет дальше. Будет ли все нормально с теми парнями, обломки машин которых наверняка все еще лежат на трассе? Он хотел верить, что да. Что они в любом случае смогут найти выход и выбраться. Что если ситуация окажется очень плохой, то она будет такой лишь до той границы, когда всё обратимо. Потому что, если это не так, он надеялся на другой исход, про который никто не говорил вслух. Бесчеловечный, чудовищный. Но, возможно, для гонщика лучший из всех возможных._______
–… er… Meneer? … — кто-то заговорил рядом с парнем на другом языке, а после перешел на английский с сильным акцентом. — Мистер, извините? Голос звучал приглушенно, словно его источник скрыт под толщей воды. Кто-то обращался к нему? Шарль сначала подумал, что нет, в очередной раз стараясь абстрагироваться от неприятной тяжести в грудной клетке, которая и не думала отступать. Но услышав еще раз те же слова, он неспешно приподнял голову, чтобы посмотреть вверх и наконец оторвать взгляд от обшарпанного пола больницы — чистого, но издевательски серого — это было именно то, что Леклер наблюдал последние десять минут. — Здесь свободно? — снова спросила молодая девушка, которую теперь видел Шарль. Она была одета в светло зеленые штаны и рубашку, с аккуратно убранными волосами и бейджем на груди; в точности, как большинство персонала здесь. Девушка поддерживала за локоть пожилую женщину, которой явно требовалась помощь в передвижении. Шарль непонимающе уставился на нее, а после, оглядев холл для ожидания, понял, что больше нет ни единого свободного места. И до чего было неловко заметить, что на пустом кресле рядом лежал его мигающий очередным уведомлением телефон и солнцезащитные очки, которые он по какой-то немыслимой причине туда положил. Парень коротко кивнул, спешно забирая свои вещи и убирая телефон в карман, а очки вешая на воротник поло. Сотрудница больницы сказала ему по-английски «спасибо», усадила рядом женщину, и, перекинувшись с той парой фраз на голландском, ушла. А Леклер внезапно понял, что они слишком задержались здесь, скорее всего занимая чье-то место. Тех людей, которым оно еще было нужно. Для которых еще ничего не было потеряно. Потому что, в отличии от остальных, им здесь больше нечего делать. Он бросил долгий взгляд на Пьера, который все еще сидел рядом с ним. Парень, как и сам Шарль только что, сверлил пол полупустым взглядом, и вряд ли пытался отыскать в нём какой-то смысл. Его руки были аккуратно сложены на коленях, как у шарнирной куклы. Он был еще более потерянным и опустошённым, чем Шарль, теперь больше напоминая хрупкую оболочку себя, нежели человека, каким он был всегда. Леклер не хотел бы его тревожить, прекрасно понимая состояние друга, но им действительно следовало уйти. Он легко тронул Пьера за плечо, и тот, встрепенувшись, посмотрел на него едва осознанно: — Нам пора идти, — в глазах друга читался вопрос, и Шарль продолжил: — Тут становится слишком много людей. И Вик ведь сказал, что хочет один разобраться со всеми вопросами. До приезда матери и остальной семьи. — Да, я помню, — с небольшой задержкой Пьер разлепил губы. Он говорил тихо, почти неразличимо в общем монотонном шуме. Казалось на самом деле сомнительным, что Гасли действительно помнит то, что говорил им брат Антуана. Его слова звучали нетвердо, словно он не верил в них. Но Леклер в любом случае кивнул ему: — Ладно, тогда пойдем. Пьер встал, и Шарль так же поднялся с удобного кресла, разминая ноги. Одновременно с этим парень попытался нормально втянуть воздух в легкие, ведь что-то тяжелое продолжало давить ему на грудь. Казалось, что дело было в резком запахе медикаментов, который словно впивался в кожу. Он знал, что это фантомное ощущение, вот только пытаться игнорировать то, что не давало вздохнуть свободно, было чертовски сложно. Шарль всей душой ненавидел этот запах, он напоминал ему только о плохом, ведь тот, с периодичностью в несколько лет, душил его с особой любовью. Он не знал, есть ли подобные проблемы у Пьера, но парень постоянно отставал от Леклера на пару шагов, и это говорило само за себя. Он не решался сказать ему что-то еще, только замедлил шаг, чтобы идти рядом. Может на свежем воздухе станет лучше? Леклер с тенью надежды ухватился за ручку, открывая себе путь на улицу и заодно придерживая массивную железную дверь, позволяя Пьеру выйти. Шарль правда надеялся, что станет хоть немного легче, когда он перестанет чувствовать едкий аромат формальдегида, но это было слишком наивно. Наверное, даже глупо. И теперь он ощущал лишь разочарование от того, что и правда мог на что-то надеяться. Сегодня не станет легче, и его друга не вернуть к жизни. Это та вещь, с которой ему теперь придется смириться. Парень с силой сжал руки в кулаки, его коротко остриженные ногти больно впились в кожу ладоней. А потом он отпустил. Шарль понимал, что в этот момент ему непозволительно утопать в своих чувствах. Сегодня у него, как и у Пьера, ещё оставались дела, которые нужно было закончить. По крайней мере, было бы неплохо добраться до отеля. И когда они подошли к темно-синей Хонде, Шарль на секунду был удивлен, что машина брошена в таком виде. Никто из них не задумывался о подобных мелочах, когда они сломя голову приехали сюда. Автомобиль был припаркован неаккуратно, словно его оставил кто-то, кто сегодня впервые сел за руль. К тому же двери не заперты, а одинокий ключ до сих пор торчал в замке зажигания. По пути в больницу за рулем был Пьер, но сейчас Леклер знал, что должен взять ситуацию в свои руки. Внутренний голос твердил, что он должен знать, что и как делать. Ведь он уже проходил через это, и теперь у него не было права сдаться и показаться слабым. Это не первая его потеря, он помнил, как с этим жить. Как нужно двигаться вперед. И, если говорить честно, то Шарль разрешал этому голосу звучать громче всего остального. Он словно позволял тому невидимому Шарлю, находящемуся глубоко под кожей, забрать ненадолго над собой контроль. Леклер сел в машину и повернул ключ, наконец ощущая привычную твердость в собственных движениях. Это то, что шло с ним рука об руку всю жизнь, было его потребностью. Он мог бы вести автомобиль с закрытыми глазами, если бы ему было позволено. И, находясь внутри, он почувствовал легкое прикосновение спокойствия, когда мотор отозвался гулким рычанием и машина мягко тронулась с места. — Нам нужно вернуться в паддок. Голос Пьера раздался внезапно. Он звучал тихо, но Шарль от неожиданности чуть не ударил по тормозам. Леклер удивленно взглянул на друга. В паддок? — Зачем? Часть команды уже наверняка в отеле, мы сразу можем поехать туда, — он поджал губы, прежде чем сказать: — Нас ведь никто не осудит. Гасли, сейчас не глядевший на Шарля и находивший больше интересного в проносящихся за окном картинках, отрицательно качнул головой. — Не в этом дело, мне просто нужно обратно. Если не хочешь, я могу поехать один. Вызову такси, — француз начал говорить чуть громче, и казалось, собирался стоять на своем до последнего. — Если нужно, я без проблем поеду с тобой, просто не понимаю в чем смысл, — пояснил Шарль, смотря на Пьера чуть ли не чаще, чем на дорогу. Резкость в последних словах друга дала понять, что долго спорить он не собирался, но Шарль решил хотя бы попытаться. — Ты просто вещи хочешь забрать или есть что-то еще? — Да, просто забрать вещи. И ключ от моего номера, — подтвердил Пьер его предположение. — Может тогда тебе следует написать кому-то из команды, чтобы они привезли это в отель? Необязательно ехать самостоятельно, ты ведь знаешь, — он предлагал варианты, пытаясь закончить все быстро и безболезненно. Но от этого Гасли буквально весь напрягся, еще больше напоминая комок нервов, к которому не стоило прикасаться не при каких обстоятельствах. — Необязательно, но я хочу сделать все сам. Не хочу, чтобы кто-то трогал мои вещи. Эти слова звучали для Леклера странно, его друг никогда не был таким принципиальным. Но сейчас нестандартная ситуация, так что парень решил больше не спорить. Если Пьеру нужно, то они поедут обратно. — Хорошо, как скажешь. Значит, возвращаемся, — стараясь звучать спокойно, произнес Шарль. Он прикидывал в голове, насколько хорошо помнил дорогу, и сможет ли добраться туда без посторонней помощи. И в конце концов понял, что разберется и без навигатора, потому что здесь было не так далеко, чтобы где-то случайно заблудиться. Пьер неотрывно продолжил смотреть в окно, молчаливо принимая согласие. Теперь они медленно погрузились в тишину, которая нарушалась лишь монотонным шумом дороги; Шарль нервно облизнул губы. Во рту уже давно пересохло настолько, что он даже сглотнуть толком не мог, а все его внутренности горели жаждой. И ещё его очень угнетала тишина, как бы парадоксально это ни звучало. Он любил проводить время в молчании, оно было его лучшим другом. Но только не сейчас, когда стоило пространству очиститься и Шарль снова вспоминал то, что им сказали в клинике. «Потребуется чудо, и тогда он сможет выбраться». Час назад ему дали надежду, а потом сразу отобрали её. Шарль до боли в суставах сжал руль, а после, повинуясь моменту, освободил одну руку. Он был готов протянуть ее, вложить свои пальцы в ладонь Пьера, сжать так, как он делал не единожды. Ему хотелось самому хоть немного заземлиться. Но едва начав движение, Леклер передумал. Он в последнюю секунду осознал, что искать поддержки у человека, который не может её дать — это плохая идея. Чтобы отвлечься, Шарль вытащил телефон, набирая несколько сообщений. Обычно он никогда так не поступал, не желая идти на ненужный риск, но в тот момент об этом не задумывался. Пусть они и направляются к трассе, но лично сам Шарль не хотел тратить время на сборы и боялся что-либо забыть. Попросить помощи у Андреа, который до сих пор находился там, казалось куда проще и логичнее. Летели долгие минуты, и через некоторое время Шарль уже заезжал на территорию Спа-Франкоршам. Парковка у паддока оказалась полупустой. Хотя, в этом не было ничего удивительного, ведь многие уже успели разъехаться за это время. Так что Леклер без проблем нашел место относительно недалеко от входа. Они вдвоем устремились ко входу на трек, и Шарль старался направлять Пьера, когда они маневрировали между рядами припаркованных автомобилей. Он знал, что в таких ситуациях часто всё становится гораздо проще, если кто-то рядом говорит тебе, что делать. Однако, когда он кивком поприветствовал охранника и был готов войти, Пьер на краткий миг застыл на месте. Глаза парня странно поблескивали, пока он немигающим взглядом смотрел на турникеты. Шарль заметил, как тот сглотнул, и в эту секунду он казался скорее напуганным, чем растерянным. — Ты передумал? Пьер в отрицании покачал головой: — Нет, но дай мне минутку. — Конечно. Только давай не будем задерживаться внутри, ладно? Тут всё ещё полно народа, я не хочу сейчас отвечать на их вопросы. Уверен, ты тоже, — произнес Шарль, проговаривая все вслух не для себя, а скорее для Пьера. — После я отвезу нас в отель. — Да, я не хочу оставаться здесь надолго, — Гасли зажмурился и устало потер переносицу, словно пытаясь унять головную боль и прогнать непрошенную тень страха. И когда он снова открыл глаза, показалось, что у него это получилось. — Хорошо, что мы сходимся в этом, — парень легко улыбнулся в знак поддержки; он постарался, чтобы его улыбка была такой же, как и вчера. — Я написал Андреа, чтобы он собрал мою сумку и прочие мелочи. Так что сразу пойдем к тебе. Гасли кивнул и попытался ответить ему такой же улыбкой, слегка приподняв уголки губ. А после он глубоко вздохнул, и, как срывая пластырь с открытой раны, Пьер быстрым движением руки приложил свой пропуск к считывателю, открывая турникет. Они вернулись в паддок. «Дом, милый дом» — проскользнуло в голове у Шарля. Хотя, признаться, на самом деле он больше не был таким милым. В основном это место теперь казалось мрачным и зловещим, и он понимал друга, который не хотел входить, пусть и стремился по неведомым причинам отчаянно сюда попасть. Шарль видел те неуловимые изменения в оставшихся людях и обстановке, в самом себе, и это сбивало его с толку, потому что все внезапно ощущалось так, словно прошла вечность. Словно сегодняшнее утро на самом деле было где-то неделю назад. Месяц, год, или совсем в прошлой жизни. В той, в которой Шарль верил, что всё наладилось. Сегодня утром он приходил сюда фаворитом и все его мысли были заняты только тем, как ему добыть очередной поул. И он это сделал. Он выиграл квалификацию третий раз за сезон. Этот поул ощущался особенным, Спа подходила их машине. У него были шансы, и он хотел реализовать эту возможность. Парень ощутил невероятный прилив уверенности, когда понял, что привез второму месту три четверти секунды. И это при том, что он был не до конца доволен своим кругом. Даже не смотря на ошибку, результат выглядел как полный разгром. Шарль наслаждался небольшим триумфом, хотя прекрасно понимал, что основная работа предстояла завтра. На этот раз он верил в победу, охотно общался с журналистами, хотя и не показывал всю свою уверенность, стараясь держаться как обычно сдержанно. Но он в самом деле поверил. Почувствовал, что спустя столько неудач, всё вернулось в свою колею. Что его жизнь перестала рушиться, и ничто больше не сводило его с ума, что Шарль наконец попал в штиль, безмятежный и размеренный. И что он надолго останется в этом затихшем море. А потом в одно мгновение мир замер. За несколько секунд всё, о чем он думал, совершенно потеряло смысл. Увидев кадры столкновения, он сразу понял, насколько ужасными могут быть последствия. Несмотря на то, что похожие аварии теперь не происходили часто, гонщики прекрасно знали, чем может обернуться подобный удар, пусть многие и не хотели верить до последнего. Но только не Шарль. Парень понял это за секунды, и ему было невыносимо больно осознавать случившееся ещё до того, как он узнал, кто оказался под ударом. Шарль в тот момент разлетелся на осколки так же, как несчастный болид его друга. На фрагменты настолько маленькие и острые, что их было бы сложно собрать воедино, но Леклер знал, что переживет даже самый печальный итог. А вот насчет Пьера он не был уверен. Он теперь старался как можно быстрее выбраться из этого нового мрачного места. Шарль не прикасался к Пьеру, но они были так близко друг к другу, что тыльные стороны их ладоней разделяла буквально пара сантиметров. И заметив неподалеку журналистку, которая точно направлялась в их сторону, ему внезапно захотелось схватить Пьера за руку и увести прочь отсюда. Спрятать его где-то далеко, в потайном месте, и так же спрятаться самому. Даже несмотря на то, что это была Натали, которая обычно довольно мила и точно не из числа тех, кто каждым вопросом пытался добыть сенсацию. Светловолосая девушка натянуто улыбнулась, ловя взгляд Шарля. Её голос был печален, когда она заговорила с ними, он сильно отличался от того, как она звучала раньше. От озорных и ярких переливов внезапно совсем ничего не осталось. Леклеру всегда нравилась эта девушка, во время интервью они часто непринужденно общались, ему было с ней комфортно. И Шарль был благодарен, что сегодня она осталась верна себе, прежде всего уточнив, насколько уместны ее расспросы. Девушка дала им шанс отказаться от этого разговора, что гонщик в итоге и сделал. Шарль постарался быть максимально вежливым, сказав, что они смогут поговорить позже, и ей этого оказалось достаточно. Она лишь еще раз принесла им соболезнования и быстро исчезла из виду, снова оставляя их в одиночестве. И стоило ей скрыться за поворотом, как Пьер ускоренным шагом рванулся вперед, направляясь к моторхоуму. Теперь уже Шарль отставал от друга, держась в тени на небольшом расстоянии. Он не стал догонять, потому что понимал, что Гасли это не нужно. Его состояние менялось, подобно качелям, но монегаск отчетливо узнавал, когда стоит отступить, а когда держаться на расстоянии вытянутой руки. Парень не знал, как хорошо помнит те дни Пьер, но когда он был с ним два года назад, то делал для Шарля то же самое больше по наитию, чем на основании личного опыта. Тогда Леклеру было всего-то девятнадцать лет, и едва ли у парня были шансы справится в одиночку. Он во второй раз потерял близкого человека, но это опять было словно впервые. Его отец умер, а Шарль, толком не успев его оплакать, бросился в самолет и улетел на гонки за сотни километров от дома. В тот момент казалось, что у него не было иного варианта. И, наверное, он поступил правильно. Хотя всей душой он хотел остаться рядом со своей семьей, но именно тогда Пьер сумел заменить их. Гасли поддерживал его всеми возможными способами, в том числе и оберегая Леклера от тупых вопросов журналистов. Обычно даже если ты фаворит Ф-2, это всегда были небольшие интервью на подиуме и пара разговоров то тут, то там. Ни в какие сравнения это не шло с тем, что происходило в Формуле-1. Но если ты фаворит, который умудрился приехать на гонку между смертью отца и его похоронами, то, будь уверен: тебя заметят. И именно Пьер прилагал все усилия для того, чтобы люди вокруг оставили Шарля в покое и позволили выполнять свою работу. Леклер и подумать не мог, что судьба даст ему шанс вернуть этот долг. И едва ли кто-то из них хотел этого. Вспоминать события двухлетней давности он тоже не хотел. Хотя казалось, что воспоминания должны придать ему сил. Словно знание того, как когда-то помогли ему, должно было подстегнуть парня. Но на самом деле эти мысли неожиданно сделали только хуже. Они накладывали на свежие раны груз прежней скорби. И с каждым витком новых эмоций Шарлю было сложнее отстраняться от этого, чтобы оставаться непоколебимым, но он действительно старался. У него были причины держаться, и он делал, что мог, продолжая сопротивляться темным водам, тянущим его на глубину. Даже когда он ненадолго остался один, по сути ничего не менялось. Он покорно стоял у моторхоума Toro Rosso и ждал, пока вернется Пьер. Даже если бы Шарль хотел войти внутрь, он всё равно не имел на это права. Леклер тяжело вздохнул, щуря глаза в попытках спрятаться от яркого медного диска на небе. Он был менее собранным, чем обычно, и совершенно забыл про очки, одиноко висевшие на воротнике. Вместо того чтобы их надеть, он разглядывал асфальт под своими ногами, физически чувствуя, что люди смотрели на него. Они всегда смотрели, но сейчас было иначе. А может он лишь накручивал себя. Шарль не мог сказать, сколько из этих людей знали, как они с Антуаном были близки, но в его голове всё связывалось в цепочки, даже если на деле не было никакой связи. Каждая минута под внимательными взглядами ощущалось, как десять. И Шарль едва ли не подпрыгнул от неожиданности, когда ему на плечо легла чья-то рука. — Наконец-то нашел тебя. Как ты? Всё хорошо? — спокойный голос Андреа пусть и напугал сначала, но мгновенно позволил расслабиться. И он так же был рад снова встретиться с Миа, которая выглянула из-за спины его терапевта и приветливо махнула Шарлю рукой. Он снова был не один. Вот только что ему сделать — солгать или ответить, как есть? Гонщик понимал, что мужчина спрашивал это не ради галочки. — Нет, всё отстойно, — правдиво высказался Шарль, постаравшись подобрать терпимый синоним к таким словам как плохо, больно и невыносимо. Андреа посмотрел на него понимающим взглядом, но промолчал, прикусив край губы. А после протянул новую кепку, внезапно заставляя Шарля слегка улыбнуться. Они не говорили об этом, но мужчина, кажется, научился читать его мысли. И так происходило нередко, особенно если дело касалось вещей, связанных с комфортом. — После пяти жара даже хуже, чем была вчера с утра. Надень хотя бы ее. — Обязательно. Спасибо, мамочка, — вопреки всему, Шарль нашел в себе силы пошутить. Он натянул красную кепку на глаза, скрываясь от солнца и любопытных взглядов. Однако, парень так и не подумал двинуться с места. Андреа остался рядом с ним, вместе с Миа, которая нервно накручивала на палец прядь из своего хвоста. Они находились в ожидании какое-то время, а потом, осознав очевидную вещь, Андреа спросил: — Я так понимаю, с нами в отель ты не едешь? — Да, извини. Миа удивленно посмотрела на него: — Но как так? Мы ведь все сильно волновались за тебя! И Себастьян всё порывался узнать, когда ты собираешься вернуться. Где ты вообще планируешь ночевать? Что мне следует сказать начальству? Тысячи вопросов посыпались на Шарля, так же, как и в обычный день, когда он часто даже неосознанно прибавлял девушке забот больше, чем она того хотела. И сейчас парень отчетливо знал, что в очередной раз доставляет беспокойство своей пресс-аташе, но по-другому он не мог поступить. — Я сегодня хочу остаться с Пьером, думаю, так будет лучше, — парень заметил скептическую морщинку между бровей Миа. — Ты ведь сможешь позвонить в его отель, снять для меня номер? Пожалуйста? Леклер просил ее искренне, и девушка привычно закатила глаза. Это значило «да». — С Маттиа я сам все обсужу, но не думаю, что он будет против. — Да, я уверен, он без проблем отпустит тебя, — подал голос Андреа. Он немного замялся, но все же спросил: — Мне следует поехать с тобой? — Нет, — заметно резко оборвал его гонщик. А после сделал вдох и повторил тоже самое, только как нормальный человек. — Не надо. Возвращайся с остальными. Просто будь на связи, этого достаточно. — Хорошо. Звони мне в любое время, и я отвечу, — судя по спокойствию Андреа, его возникшая в моменте резкость вообще не волновала, и он скорее всего ее даже не заметил. — Держи. Как знал, что нужно взять с собой, — в подтверждение своих слов мужчина протянул ему рюкзак со всеми необходимыми вещами. — Спасибо, — с благодарностью произнес Шарль. Парень крепко обнял его, а следом и Миа, и они распрощались. После этого Леклер всё так же продолжил ждать Пьера, чтобы они смогли вместе уехать. Или по крайней мере, Шарль надеялся, что они смогут это сделать, но пора было уже привыкнуть, что абсолютно все его надежды часто шли крахом. Даже мелкие и не слишком значимые. Когда спустя минуту Гасли вышел с небольшой сумкой в руках, и они пошли обратно в сторону парковки, за ними сразу последовали все те, кто последние десять минут сверлил Шарля голодными взглядами. Леклер не знал, что послужило спусковым крючком. Возможно, они заметили, как непринуждённо он общался со своим терапевтом. Но журналисты повыползали откуда-то, при казавшейся на первой взгляд малолюдности. Они словно скрывались в темных углах, ждали подходящего момента. А когда Шарль потерял бдительность, удостоверился в их неприкосновенности, — они накинулись на них, как на добычу. И в отличие от Натали, все они не были так тактичны, особенно тогда, когда каждый из них хотел получить эксклюзивное интервью. Они задавали вопросы на грани приличия, высказывали очередные слова сожаления, что неприятно задевали Шарля, заставляя его держать лицо под контролем, чтобы не скорчить его в досадной гримасе. Парень прикрывал Пьера, не давая ему повода для ответа, и беря весь удар на себя в то время, когда его друг столкнулся с первой в своей жизни потерей и не был закален для того, чтобы в таком состоянии суметь самостоятельно отбиться. А отбиваться было от чего. «Пьер, мы все безумно сожалением о том, что случилось. Как думаете, вы сможете завтра выйти на старт?» «Я знаю, вы были с Антуаном очень близки. Как вы справляетесь с его уходом?» «Должно быть вам невыносимо осознавать произошедшее? Вы знаете, в каком состоянии находится Корреа?» «Если бы была возможность отменить гонку, вы бы вздохнули с облегчением?» Что было бы, будь здесь семья Антуана, он и представить не мог. Шарль будто попал в бесконечный водоворот. Парень просил их оставить в покое, говорил, что не дает никаких комментариев, почти сорвался под конец. Но сумел разогнать всех. Один за другим репортеры отцепились от них, как паразиты, которым дали понять, что здесь они больше ничего не получат. Леклер чувствовал упадок сил, а у Пьера, как он заметил краем глаза, снова был стеклянный взгляд. Поэтому Шарль даже не хотел, чтобы кто-то из знакомых подходил после такой изматывающей обороны. Но полностью игнорировать людей он не мог, особенно, когда заметил Ландо и Джорджа, направляющихся в их сторону. Норрис забавно переваливался при ходьбе, как неуклюжий детёныш пингвина, а второй британец поддерживал его под руку, давая опору. Шарль слышал, что Ландо до начала уикенда серьёзно повредил сухожилие на пробежке, и хотя ему разрешили принимать участие в гонках, он теперь все время, что проводил вне болида, вынужден был носить закрытый ортез. — Вы, ребята, в порядке? — спросил Ландо, наверняка видевший, как на них налетели репортеры. Парень продолжал опираться на Расселла, даже если ему это больше не было необходимо. А сам Расселл стоически терпел, и лишь негромко сказал слова приветствия, в остальном никак не обозначая свое присутствие. — Да, всё нормально, — парень дал привычный ответ, не такой, какой недавно дал для Андреа. Он понимал, что скорее всего Норрис спрашивает искренне, но вряд ли тот хочет услышать то, что на самом деле чувствует другой. — Хорошо, я рад, что вы держитесь. — Ага, — выдал Шарль односложно. — Мне правда так жаль этих парней и вас. Не представляю, что было бы со с мной, если бы… — гонщик McLaren почти бросился в пространственные рассуждения, но его спутник перебил его, не дав толком начать: — Вы знаете, мы лучше пойдем. Удачи завтра на старте, Шарль, — он, поддерживая за локоть Ландо, развернул его на 180 градусов и потащил в противоположную сторону, заставляя спотыкаться почти через каждый шаг. — Эй, Джордж, я же недоговорил! — услышал Леклер возмущенный возглас парня. Он не расслышал, что именно ответил Джордж, но парень в итоге быстро затих. Монегаск поправил козырек кепки, подавая знак Пьеру, что можно двигаться вперед. Он не обижался на Ландо, понимая, что пусть он и был незначительно младше, но порой вел себя как несмышлёный ребенок, который мало что знал о жизни, хитросплетениях отношений и человеческих чувствах. Шарль не так много общался с ним, но эта часть его личности была достаточно явно выражена. Он скорее всего не понимал, что Леклер не хотел, чтобы парень жалел его или примерял на себя их ситуацию, тем более сейчас. А вот другой британец в этом плане был более проницательным. Он мысленно поблагодарил Джорджа. Вот только если Шарль держал себя в руках, то его друга, стоило им пройти половину пути, накрыло эмоциями. Они выплеснулись через край, и тот с безнадежной яростью бросил сумку на землю. — Почему… Почему люди просто не могут оставить меня… нас в покое? — Пьер едва мог выговаривать слова, то и дело сбиваясь. — Я просто… Я… не знаю… Это было достаточно, чтобы понять, что с Гасли всё совсем не в порядке. И откровенно говоря, Шарль не был уверен, что ему сделать, что сказать, чтобы другу стало хоть немного лучше. — Эй, давай где-нибудь присядем ненадолго, хорошо? Нам некуда спешить. Спешить им правда было некуда, но и долго искать какое-то уединенное место они едва ли могли себе позволить. Пытаясь соображать побыстрее, Шарль поднял брошенную Пьером вещь, и, взяв того за руку, потянул через небольшой участок ухоженного газона. Он шел прямиком к рельсам ограждения, надеясь устроиться на них спиной к паддоку и молиться всем богам, чтобы их никто не потревожил. Гасли понял его без слов, забираясь на стальные рельсы, как обычно невероятно неудобно подгибая под себя ногу. Шарль сел рядом с ним, аккуратно касаясь его спины, стараясь хоть как-то поддержать, пока парень пытался прийти в себя и успокоиться. Он хотел бы сделать больше, но их скорее всего кто-то мог увидеть, поэтому Леклер старался вести себя чуть более сдержанно. — Прости, что притащил нас сюда, — спустя несколько минут сказал Пьер. Он буравил едва осознанным взглядом трассу, но было видно, что сумел немного успокоиться. Его дыхание стало выравниваться. — Не говори ерунды. Шарль сжал его плечо, пытаясь уже без слов сказать, что не держит на него зла и что ему не стоит просить прощения. И когда Гасли встал на ноги, монегаск понял, что они могут снова идти к машине, путь к которой слишком уж затянулся. Он был тяжёлым и тернистым; они зашли сюда так легко, а выбирались обратно словно из тягучего болота. На парковке Пьер уже привычно сел на пассажирское сиденье, а Шарль, решив ещё немного подышать воздухом, остался снаружи, неспешно прогуливаясь между ровными рядами автомобилей. Так же он решил не повторять того, что было по пути сюда, нарушая свои собственные принципы и отвлекаясь на телефон, пока был за рулем. Леклер наконец собрался позвонить Бинотто, чтобы получить разрешение уехать в другой отель. Конечно, он мог увидеться с ним лично, но не хотел возвращаться в боксы, особенно зная, что эта рыжая бестия Сильвия может быть там и обязательно все усложнит. Но во время звонка всё прошло гладко, как он и рассчитывал. Да, Маттиа волновался о завтрашней гонке, и это было совершенно логично. Мужчина старался относиться с пониманием к чувствам Шарля, но положение его обязывало не забывать о том, зачем они здесь. Так что парень потратил некоторое время чтобы убедить его, что это лучший вариант и только так он будет чувствовать себя по-настоящему спокойно этой ночью. Он так же клятвенно пообещал изучить телеметрию и все наработки инженеров, которые ему должны были скинуть, чтобы завтра с утра он был полностью подготовленным. Но вот к чему он не смог подготовиться, так это к тому, что его окликнул человек, которого он меньше всего ожидал увидеть. Когда парень с чувством выполненного долга убрал телефон в карман, размеренный голос с британским акцентом прозвучал за его спиной: — Здравствуй, Шарль. Шарль замер. Он не услышал шагов, не ожидал, что их будет кто-то поджидать на парковке. Ведь когда он подъезжал — было тихо. И сейчас тоже не было никого, кто собирался бы уезжать вместе с ним. Все те, кто хотел разодрать на части их с Пьером, остались позади, запертые за воротами трассы, как ходячие мертвецы. Но парень все же повернулся назад, медленно и осторожно. Голос казался чертовски знакомым, только в голове Шарля была настоящая мешанина, и он не смог узнать обладателя прежде, чем увидел его. Льюис был точно таким же, каким он его видел сотни раз до этого. Он стоял напротив в расслабленной позе, как будто в его теле не было ни единого острого угла. Легкий наклон головы и глубокий, осознанный взгляд темных глаз, были привычными и понятными. Шарль порой думал, а может ли он вообще быть другим? Возможно. У Леклера даже никогда не было ни одного разговора с ним, который с натяжкой можно было назвать приятельским, чтобы осмелиться с уверенностью судить об этом мужчине. Их связывали лишь незначительные моменты. Ничего большего, чем разговоры на общих брифингах, обрывки фраз и ни к чему не обязывающие шутки во время пресс-конференций. Льюис приветливо улыбнулся; его глаза, однако, остались нетронутыми: — Ты случаем не умеешь взламывать замки? Шарль недоуменно моргнул. — Что? — Я имею в виду её. Мужчина указал легким кивком головы на машину, которая находилась рядом с ним. Темно-серый сатиновый Mercedes спортивной модели хищно притаился рядом, сливаясь с асфальтом, словно хамелеон. Так же, как видимо и сам Льюис, которого Шарль неизвестным образом не заметил сразу. И погодите. Что он хочет сделать? Казалось, что все его тяжелые мысли если не выветрились, но точно ушли на второй план. Потому что… что? — Ты хочешь взломать машину? Парень сам не верил, что произносил это вслух. Он как будто очнулся в параллельной реальности, в которой самый известный гонщик в мире, чемпион мира, тот, кто может заиметь все на свете, предлагает ему совершенно незаконные вещи. Леклер не понимал, как ему реагировать, продолжая думать лишь о том, как сильно он хотел отсюда уехать. Боковым зрением он увидел, что лохматая голова Пьера высунулась из окна. Шарль коротко кивнул, словно давая понять, что это не займет много времени. Пьер почти никак не отреагировал, снова прячась внутри и поднимая стекло. Льюис тем временем непринужденно усмехнулся, наблюдая за реакцией Шарля. — Да. Может быть, не знаю, — мужчина опустил глаза, всматриваясь в циферблат своих часов. — Это мой автомобиль, так что не переживай. Анжела ушла за ключами некоторое время назад, потому что я их где-то оставил. Если честно, мне уже надоело ждать. Не помню, когда последний раз был таким рассеянным, — он сложил руки на груди и задержал на Шарле свой взгляд. Его легкая беспечность исчезла. — На самом деле я просто хотел поговорить с тобой, только не знал, с чего начать. Со стороны ты выглядел слегка потерянным. Шарль машинально сжал губы в упрямую линию. — Да, сегодняшний день оказался не таким, каким я его себе представлял, — он безнадежно не хотел разговаривать ни с кем посторонним, но в нем было достаточно уважения к Льюису, чтобы не послать его к черту. — Так ты хотел поговорить со мной о…? Парень уже успел смириться с тем, что он снова услышит знакомые слова. Те самые, которые он так хотел, чтобы больше не достигали его ушей, проходили мимо и растворялись в пустоте. Он хотел бы выкинуть все сожаления в глубокую яму, залить их кислотой, утопить в мутной воде. Потому что все вокруг буквально посходили с ума в попытках остаться в рамках приличия и делать все как положено. Его телефон бесконечно разрывало от звонков и новых сообщений, которые он не читал, и Шарль на собственном опыте знал, как долго это будет продолжаться. Однако пусть сначала Льюис оправдал его ожидания, но то, что было дальше, застало его врасплох. — …о произошедшем, — мужчина закончил за него предложение. — Или не совсем? Я уже обсудил это со своим менеджером, но потом я увидел тебя и подумал, что ты наверняка знаешь лучше, как поступить. Надеюсь, ты меня сейчас не пошлешь к черту, — уголки губ британца поднялись на долю секунды, в точности повторяя его мысли. — Потому что я бы хотел помочь им. Шарль завис, не сразу понимая о ком шла речь. Но мужчина обращался к нему, и значит, вариант был только один. — Его семья. Льюис утвердительно кивнул. Он небрежно облокотился бедром о свою машину, прежде чем продолжить: — Да. Я знаю, что это всегда большое горе, потерять близкого человека. В это время хочется проститься, а не проводить дни в похоронном бюро. Поэтому, я хотел освободить их от организационных вопросов, — он замялся на секунду. — И больших трат. Шарль вслушивался в его слова, и мог признать, что это благородно. И совершенно точно в стиле Льюиса Хэмильтона. Он часто слышал о его благотворительности, активной позиции и различных проектах. Так же, как и Себастьян, он был не только чемпионом мира, но и кем-то большим. И пусть с Феттелем у них были абсолютно разные подходы, но как будто чувствуя ответственность за всё вокруг, Льюис не позволял себе пройти мимо. Казалось, он не смог бы просто посочувствовать, а после прийти в свой роскошный дом и спокойно уснуть, в то время, когда один из немногих, пробивавших путь к его месту, больше никогда не откроет глаза. — Извини, но я не знаю, нужна ли им помощь, — твердым, но чуть хриплым голосом сказал Шарль. Он быстро облизнул засохшие губы, понимая, что до сих пор не сделал ни единого глотка воды. — Его брат отпустил нас с Пьером, поэтому мы уехали. Я даже не представляю, что им может быть нужно. — Вот как. Хорошо, тогда я попрошу разузнать об этом так, как планировал раньше. В любом случае спасибо, Шарль, — мужчина не выглядел разочарованным. Он вытащил свой телефон, набирая кому-то сообщение. Леклер обратил внимание на то, как забавно брови Льюиса сначала поднимались вверх, а после опускались, будто в такт словам, которые он ловко набирал одним пальцем. Их разговор определенно был закончен, и парень хотел развернуться, сделать шаг назад, но в его голове словно прогремел взрыв. Он остался на месте, ожидая, пока Льюис снова посмотрит на него, и когда это произошло, Шарль заговорил: — Ты ведь слышал о Корреа? Льюис вопросительно склонил голову на бок. Брови мужчины в очередной раз поднялись, скорее по инерции, но теперь выражая удивление. — Второй гонщик, верно? С ним что-то произошло? Не так давно говорили, что он в тяжелом, но стабильном состоянии. Шарль прикусил губу. Он знал, что едва ли имел право указывать Льюису, как следует поступить. Но мог указать направление. Леклер не был глухим или слепым, он перекинулся парой слов с родными Корреа, которые метались в страхе и отчаянии, в то время когда гонщик боролся за жизнь. И если мужчина хотел оказать кому-то помощь, то возможно, в этом было бы больше смысла. — Да, его состояние действительное стабильное, пусть и тяжелое. Вот только врачи так говорят про любого, кто перестал висеть на волоске от смерти, — парень знал об этом лучше многих, поэтому не питал особых надежд. — Наверняка сообщали, что его ноги пострадали. Но на самом деле все куда серьезнее — это не просто пара незначительных переломов, Льюис, — парень запнулся, отрицательно качая головой. — Всё очень плохо, они даже говорили об ампутации, но, кажется, пытаются найти другой выход. Хэмильтон моргнул, как будто сбрасывая пелену, которая застелила его глаза. Он смотрел на Шарля, как на какое-то откровение, впитывая буквально каждый звук, сорвавшийся с его языка. — Нет, я не знал об этом. Конечно, ведь об этом ещё не успела просочиться информация. Леклер только пожал плечами, делая глубокий вдох и пытаясь сохранить над собой контроль. — Антуана уже не спасти, — он прозвучал ровно, говоря это как факт, с которым почти смирился. — Я благодарен, что ты хочешь помочь его семье, но, возможно, есть другой человек, который требует большей поддержки. Лечение стоит дороже похорон, — он замолчал на мгновение, а после тихим голосом закончил: — Особенно такое, чтобы потом он мог вернуться. Льюис положил пальцы на подбородок, погруженный в размышления. При этом он выглядел совершенно спокойным, будто бы слегка настойчивый и резковатый тон Леклера его не волновал. Хотя, если подумать, он не уверен, что вообще когда-нибудь видел, чтобы Льюис Хэмильтон был раздражен или взволнован. Даже в самых спорных ситуациях он оставался хладнокровен. — Да, наверно ты прав. Лучшее лечение стоит порой слишком дорого, — произнес мужчина, прерывая их молчание. — Но если всё настолько плохо, неужели ты веришь, что он сможет вернуться? Что? Шарль застыл, в то время когда его тело желало рвануться в сторону, отскочить как от сильного ожога. Как вообще кто-то может говорить такое? Может, слух подвел его? Под его кожей все будто пришло в движение, и Шарль понимал, что это не та дверь, которую он хотел бы открывать. Потому что несмотря на его слова, сам Льюис продолжал походить на мессию, чья темная кожа в данный момент ловила последние предзакатные лучи солнца. Вот только его волосы, заплетенные в тонкие косички, извивались, подобно змеям. — Я уверен, что он захочет этого. Любой из нас, как минимум, попытался бы. И я верю, что попробовать точно стоит, — нашел в себе силы вслух сказать Шарль. Льюис снисходительно улыбнулся. — Мне кажется, есть случаи, когда от попыток становится только хуже, — улыбка спала с его губ, только появившись. — У меня всегда… — мужчина прервал собственную мысль, мотнув головой, словно пытался физически избавиться от нее. Впервые за весь разговор Шарлю показалось, что Льюису не по себе. Он мельком заметил, как тот, сцепив руки вместе, большим пальцем болезненно впился чуть ниже запястья. — Если последствия необратимы, лучше пробовать жить обычной жизнью, чем цепляться за то, что никогда не станет достижимо. Иначе будет больно. Льюис определенно говорил осознанно, с полным понимаем того, о чем он говорил. Леклер слышал это в его тоне, в мелких изменениях в мимике. Это наверняка было чем-то личным, не предназначенным для его ушей, и парень не собирался думать о том, что могло скрываться за этим. Потому что разговор изначально был совсем о другом. — Я не знаю, как все будет, — тяжело выдохнул Шарль, понимая, что это не тот спор, в который ему хотелось бы вступать. — Но я думаю, что никто не имеет права указывать, как поступить этому парню, — он сделал паузу, понимая, что еще немного и он мог бы перейти черту и сказать лишнего, поэтому закончил уже куда мягче и спокойнее. — И я вовсе не пытаюсь убедить тебя что-то сделать, всего лишь рассказал то, что успел узнать. Ничего больше, просто информация. Леклер наделся, что этим смог поставить точку, не желая дальше это развивать. Он сделал пару шагов назад, по-прежнему смотря на Льюиса, как бы показывая, что собирался уйти. Он не был абсолютно бестактным и к этому человеку у него действительно было куда больше уважения, поэтому он давал себе лишние мгновение, чтобы убедиться, что его правильно услышали и не останется никаких вопросов. — Хорошо, я понял тебя. И не волнуйся за него, если потребуется, я окажу всю необходимую поддержку, — спустя несколько секунд раздумий подвел черту Льюис мягким и спокойным голосом, точно давая понять, что нет никаких проблем. Парень кивнул ему в ответ, в то же время принимая руку Льюиса, которую тот, прощаясь, протянул ему для пожатия. Это то действие, которое он обычно делал не часто, и в основном в перчатках. Было удивительно, но его ладонь оказалась мягкой и совсем без мозолей, которые нередко можно было встретить у остальных и так же у самого Шарля. И несмотря на это, она ощущалась слишком невесомой, и Леклер с изумлением понял, что их температура совпадает. Но это мало имело значения. Шарль его отпустил, он отпустил их разговор, местами странный, местами немного напряженный. Он развернулся и сделал несколько шагов, размышляя о том, как прожить сегодняшний день до конца, когда услышал брошенные ему в спину слова: — И еще, Шарль. Я рад, что в этот раз ты со всем справляешься. Ты молодец. Шарль удивленно обернулся и в растерянности кивнул, не сбавляя скорость шага. Ему нечего было ответить, он даже не понял, что Льюис имел ввиду под «этим разом». Это, несомненно, звучало как искренняя похвала, но было там что-то еще, словно двойное дно. Он невольно вспомнил из разговор с Себом, который говорил ему нечто подобное в Венгрии. Это была другая ситуация, в которой немец действовал так же искренне, но всё же осуждающе. А сейчас… Шарль по-настоящему не хотел докапываться до смысла несмотря на то, что это затронуло какие-то глубины в его душе. Может быть, именно поэтому по пути к машине парень почти перешел на бег, а дверь захлопнулась за ним слишком громко. — Что он хотел? — устало спросил Пьер, смотря на телефон, экран которого светился от очередного звонка. Отвечать он, похоже, не планировал. — Да так, ничего нового, — отрывисто бросил Шарль, заводя машину. Он понимал, что это не правда, потому что Льюис говорил совсем не то же самое, что и другие люди. Мужчина как минимум планировал оказать помощь и что-то сделать; или, что более реально, просто добавить это к списку своих планов на неделю. И всё же это было далеко от пустой бессмысленной болтовни, но Пьеру такого ответа было достаточно. А сам Шарль едва ли горел желанием пересказывать их диалог хотя бы потому, что это могло вернуть его к тем словам, которые он настойчиво пытался вытеснить из своей головы. Леклер постарался сконцентрироваться на дороге. Это снова помогло расслабиться, не растворяясь в тишине — он учел свой прошлый опыт и теперь на фоне все это время незатейливо играло радио. Но тишина все равно последовала за ним, даже когда они подъехали ко входу и потом шли по широким светлым коридорам отеля. Было практически безлюдно и казалось чертовски странным, что здесь их абсолютно никто не поджидал, учитывая то, что произошло на автодроме. Но Шарль решил не погружаться в создание теорий и вселенский заговор, потому что от момента ухода из больницы и до этой секунды прошло немногим более двух часов, но парень ощущал себя так, будто они провели целый марафон в замедленной съемке. Это переживалось как одно крайне тяжелое и бессмысленное путешествие, и Леклер был рад, что оно закончилось. Когда они поднялись на нужный этаж, Пьер смог кое-как нетвердыми пальцами открыть дверь, впуская их внутрь просторного номера, и Шарль наконец позволил себе перестать держать спину прямо; с глухим стуком он бросил рюкзак в угол и широкими шагами прошел через весь номер, направляясь к мини-бару. Парень достал небольшую бутылочку с водой и сделал несколько глотков, успокаивая бешеную жажду. Он размеренно потягивал прохладную жидкость, наблюдая за Гасли, который неподвижно замер у окна. Шарль мог видеть друга лишь со спины, но ощущал его как сплетенный клубок нервов и эмоций, осознавая, что небольшой срыв в паддоке был вершиной айсберга. Шарль бросил пустую смятую бутылку в урну, после чего достал ещё одну. Он решился подойти ближе, встав рядом с другом и разрушая тонкую преграду, которая возникала между ними. — Почему все выглядит так красиво? — едва слышно выдохнул Пьер. Он говорил шепотом, и Шарль сомневался, правильно ли его услышал. — Что? — Красиво там, говорю, — повторил Пьер, поворачиваясь к нему. — Совершенно не так, как в фильмах. Разве в такие моменты по плану не должно быть мрачно, а за окном лить дождь, как из ведра? Шарль, бросив взгляд на красный закат с лиловыми разводами, погрузился в задумчивость. Он понял, что тот имел ввиду. Едва ли люди в счастливое время раздумывают над тем, как будет выглядеть худший день в их жизни, но кажется, что мир должен остановиться вместе с сердцем близкого человека. А остановившись, начать потом разрушаться, фатально и неизбежно. И то, что ничего из этого не происходит, кажется невероятно несправедливым. — Да, вряд ли сегодня что-то вообще идет по плану. — И не только сегодня, — дрожащим голосом произнес Пьер, отходя в сторону. — Теперь совсем нет никакого плана, — он громко шмыгнул носом, голос его окончательно сломался. Парень обошел кровать и забрался на нее прямо в обуви, сгребая в руках огромную подушку и сгибаясь пополам. — Не будет никакой вечной дружбы, никакой общей мечты, — он сидел к Шарлю спиной, и тот видел, как задрожали его плечи, когда он не мог сдерживаться. — Вообще ничего не будет. Сдавленный всхлип вырвался из его горла, не позволяя сказать больше ни слова. Шарль с огромной болью в душе смотрел, как его друг буквально ломился под тяжелым грузом, который внезапно на них свалился. И он слишком хорошо знал, что осознание случившегося будет давить еще очень долго. Сложно просто поверить в то, как все сложилось на самом деле, а пережить это и отпустить, вероятно, нельзя будет и через года. Шарль подошел ближе, усаживаясь рядом и аккуратно поглаживая друга по спине, когда тот с безнадежной яростью отбросил подушку вбок. Он хотел сохранить тактильный контакт, хотел напомнить, что останется здесь, чтобы не произошло. Потому что в мире, где каждый день говорили о том, насколько ты должен оставаться сильным, могло быть трудным доверить свои слабости даже самым приближенным людям. Шарль видел, как Пьер по-прежнему пытался сдерживать слезы, и хотел, чтобы он перестал наступать на горло своим эмоциям, потому что проще так точно не стало бы. Парень действовал настолько аккуратно, как это только было возможно. Ни на чем не настаивал, ничего не требовал. Лишь медленно подбирался все ближе, словно проникая внутрь защитного панциря. У него не было в запасе бодрящих речей и правильных слов. Всё, что он мог сделать, так это обнять друга, крепко прижимая к себе, пока тот буквально захлебывался в рыданиях. Шарль держал в объятьях парня, как в последний раз. Он понимал, что Пьер утопал в боли, которая оставила внутри него стягивающую пустоту и вопросы, на которые никогда не будет ответов. Их не было и у Шарля, который уже успел пройти все эти круги ада. И он не мог сказать, когда станет легче. Он даже не мог сказать, станет ли вообще легче. Потому что в его случае он просто привык к ноющим ранам и научился их не замечать. Леклер постарался не думать об этом, не зацикливаться на себе, потому что в первую очередь всё свое внимание он концентрировал на Пьере, его друге, который немыслимым образом всегда пытался оказать ему поддержку, а теперь едва ли мог оставаться в здравом уме. Их объятия совсем не приносили Леклеру ни капли утешения, но он надеялся, что для Пьера это было иначе. Он не мог сказать сколько времени они так провели, буквально вцепившись друг в друга, пока Пьер пытался хоть немного прийти в себя. Но в конечном итоге, человек в его руках почти перестал вздрагивать. — Это нечестно, — приглушенным голосом проговорил Пьер, когда достаточно успокоился, продолжая упираться головой в его грудную клетку. — Не могу заставить себя поверить, что он погиб. Вот так быстро, так разве бывает? — Всегда по-разному, — Шарль высказался по-философски, так же сильно обнимая его и прижимая к себе. В нём тлела надежда, что он сумеет остаться спокойным. — Если искать в этом смысл, то можно сойти с ума. Этого парень, конечно, не желал для Пьера всей душой. Леклер отдавал себе отчет, что его друг, должно быть, не успеет восстановиться к завтрашней гонке. И он думать не хотел о том, что тот мог не среагировать вовремя, если разум останется заложником переживаний. Пьер медленно отстранился от него, выпутываясь из сцепленных рук. — А как мне быть с данными ему обещаниями? Они тоже больше не имеют смысла? — его глаза ожидаемо состояли из смеси красноты и блеска, но голос стал чуть твёрже. — Когда Red Bull выпустили пресс-релиз о том, что выкинули меня из команды, он ведь был первым, кто мне написал. Я рассказывал тебе? — Нет, ты не говорил. Шарль отвлеченно начал выводить кончиками пальцев круги на хлопковом покрывале. Да, они не успели довольно много об этом поговорить, поэтому этой части истории монегаск не знал. Они мало обсуждали его увольнение, Шарль все ждал подходящего момента, и он не сумел предвидеть, что на них может свалиться что-то роковое. — Антуан сказал, я должен доказать, что они не правы. И я собирался, здесь, в Спа. Я был убежден, что выберусь даже с того шестнадцатого места, на котором сегодня оказался, — поделился с ним Пьер, по-прежнему пытаясь привести дыхание в норму; но ему плохо удавалось. — И теперь это словно моя обязанность, но я едва стою на ногах, как я вообще могу кому-то что-то доказывать?! Он снова терял покой, и Шарль почти молниеносно пришел в движение, поднимая руку и накрывая ей стиснутый в напряжении кулак друга. — Ты не должен пытаться свернуть горы, — Шарль не собирался говорить о том, что парень после случившегося должен ехать хотя бы как придется. Не стоило требовать от себя многое, когда это вряд ли приведет к хорошему. — Постарайся просто отработать как обычно и не смешивать эмоции с тем, что происходит на трассе. Всего два часа, ты сможешь продержаться. Это, пожалуй, единственный стоящий совет, который он был в состоянии ему дать. Забыть о произошедшем не выйдет, да и парень не считал, что это нужно и правильно. Потому что память должна оставаться навсегда, какими бы горькими ни были воспоминания. Но дистанцироваться на приличное расстояние от удручающих мыслей для них необходимость. Иначе не о какой концентрации не могло идти и речи, а в таком случае выходить на старт бессмысленно. Это именно то, что Шарль сам попытается сделать завтра. — Не уверен, что у меня вообще удастся что-то предпринять, — Пьер приподнял голову, вытирая слегка влажные и опухшие глаза предплечьем. Он выглядел невероятно уставшим и вымотанным, казалось, его возможностей еле хватало на то, чтобы двигаться. — Но ты ведь точно справишься. Ты куда сильнее меня и многих из нас, я знаю, у тебя получится, — он пристально посмотрел на Шарля, и впервые за последние часы показалась мелькнувшая в его глазах искра. — Ты сможешь выиграть для него гонку? Сердце Шарль вновь беспокойно сжалось. Он совершенно не понимал, как ему реагировать. Леклер осознавал, что не мог сказать «нет», не мог отказаться, ведь это прозвучало бы слишком неправильно. Но были ли у него силы согласиться? Учитывая все, что успело произойти в этом году, он не желал ничего обещать. Ничего, кроме того, что выложится на максимум и попытается выполнить эту просьбу, как бы бесчеловечно по отношению к нему она не прозвучала. Но Шарль не мог вслух сказать, что только постарается. — Да. Я смогу это сделать. Пьер в ответ тяжело прикрыл глаза, и парень сумел почувствовать, как тело его друга расслабляется, переставая быть похожим на натянутую струну. Гасли больше не впивался пальцами в ладонь, а дыхание наконец выровнялось. Шарль видел, что это его заслуга, но какой ценой было добыто его спокойствие? Он добровольно забрал груз ответственности и непростого обещания и не представлял, что будет с ним, если завтра что-то пойдет не так. Если он упустит из рук победу, это обернется явно более ужасным, чем та злополучная гонка, где Ферстаппен грязно обогнал его на последних кругах. Леклер должен был свято уповать на собственные силы, иначе он и представить не мог, какое незавидное будущее его ожидало. Мучительные мгновения Шарль безрезультатно метался внутри себя, пожираемый неопределенностью. И лишь вибрация телефона Пьера перетянула на себя внимание. Однако, Гасли мазнул взглядом по экрану и отстранился, высвобождая руку из его хватки и откидываясь спиной на кровать, чтобы удобнее устроиться. Леклер краем глаза заметил фото на дисплее. Он нахмурил брови, узнавая звонившего и слегка поражаясь, что француз его игнорирует. — Можно мне? — он осторожно потянулся за телефоном, услышав от друга утомленное «как хочешь». Он взял в руки гаджет, пару секунд смотря на абсолютно идиотскую и немного мутную фотографию Бокколаччи. На ней волосы парня пушились и торчали по сторонам беспорядочными завитками, чего не наблюдалось уже лет с семнадцати, когда тот начал их укладывать. Скорее всего Пьер сделал ее в какой-то момент, и поразительно, как он сумел подловить его в таком виде. Шарль не до конца был уверен, что собирался сказать Бокко. Было странно осознавать, что они давно не созванивались и не виделись, в основном перекидываясь сообщениями и различными глупостями в инстаграме. Последний раз они по-настоящему уделяли живое время друг другу, было когда Антуан собирал компанию, чтобы часами напролёт играть в CoD на следующий день после гран-при Германии. Всего то чуть более месяца назад, но ощущалось, слово пропасть. — Привет, Дориан, — произнес первые слова Шарль, не зная, стоит ли ему представиться. Вышло внезапно опять хрипло, и парень попытался прокашляться и осознанно отодвинулся в сторону, пытаясь найти ту бутылку с водой, которую доставал из мини-бара. Он наткнулся на нее глазами у окна, где она была небрежно брошена и забыта. Леклер встал с кровати и сделал несколько быстрых шагов, поднимая с пола воду; при этом он крепко держал ухом телефон, не давая ему упасть. На той стороне провода сначала было молчание, потом шорохи, и уже следом последовал голос: — Шарль? Эм, привет, — парень замялся, но все же без проблем узнал его по голосу. Он казался удивленным. — Не ожидал тебя услышать. Знаешь, я ведь ранее собирался написать тебе, ну, поздравить с поулом и всякое такое. И, как ты понимаешь, слегка опоздал. А теперь мы получается созвонились, — на одном дыхании протараторил он, а под конец запнулся, явно останавливая себя. — Боже, что я несу… Дориан нервно рассмеялся, едва ли находя ситуацию забавной. Было по-настоящему непривычно, что парень, который никогда не лез за словом в карман и всегда находил остроумный ответ, не мог адекватно построить мысли. Но он старался. Даже в такой день он пытался не падать духом и не быть сосредоточием грусти. Хотя Леклер прекрасно понимал, что это только суррогатная оболочка, пусть и довольно неплохая попытка храбриться. — Всё нормально, — Шарль негромко отозвался, продолжая прижимать телефон к уху и осторожно делая несколько глотков. Жажда не проходила, сколько бы он не пил. — Ты всегда болтаешь без остановки, я только рад, — Шарль попытался сделать так, чтобы его улыбка отразилась в голосе. Конечно, он ощущал огромную разницу с тем самым привычным Бокко, но никому не нужно, чтобы он озвучивал это. Он взял паузу. Леклер не знал, нужно ли парню, чтобы кто-то лез к нему с вопросами, но достаточно сильно волновался, и не сумел промолчать. — Могу ли я спросить, как ты? Из динамиков раздался тяжелый вздох. — Конечно, хоть тысячу раз. Но если бы я только знал, что ответить, — Шарль вполне мог представить, как его лицо в этот момент отражало все оттенки эмоций. Но сквозь них прорывалась ярко единственная — Бокко звучал значительно более обреченно, уже не пытаясь скрываться за бесконечной болтовней. — Как думаешь, странно ли не понимать, как ты чувствуешь себя? — Странно? Да нет. Думаю, в этом как раз ничего необычного, — успокоил его Леклер, жалея о том, что между ними простирались сотни километров. — Все мы немного не в себе. — Похоже на то, — смятенная усмешка сорвалась с его губ, а затем послышался какой-то шум и шипение, продолжавшееся несколько секунд. — Пьер же с тобой, да? — спросил парень сразу после того, как соединение стало стабильным. Он словно внезапно вспомнил, что они говорили именно по его телефону. — Он рядом. Попросил меня ответить на звонок, — Шарль поймал взгляд Гасли, который быстро понял, что речь шла именно о нем. — Он непременно перезвонит тебе, когда сможет, — монегаск решил, что такие вещи имел право обещать от его имени, ведь никаких конкретных сроков не называл. Тот сразу же уверенно кивнул, подтверждая, что не против. — Скажи Пьеру, пусть выпьет чего-нибудь горячего. Я помню, что раньше ему это помогало успокоиться. И передай, что я не тороплю, он может связаться со мной когда угодно. Леклер улыбнулся такой заботе. — Я закажу в номер чай. И обязательно все передам, — пообещал Шарль. Он продолжил смотреть на друга, который уже забрался под одеяло и похоже напрочь забыл избавиться от своей одежды. Теперь парень вполуха слушал Дориана, обеспокоенно думая о том, что Пьеру действительно понадобится время. Он был слишком уставшим, и Шарль, вскользь глянув на почти скрывшееся за горизонтом солнце, понял, что тоже неимоверно устал. Скорее всего, именно по этой причине они с Бокко проговорили не так долго, как могли. Леклер был слишком измотан. Они вскоре тепло попрощались, и парень подошел к Пьеру, возвращая его собственность. — Хорошо, что ты ответил, — произнес Гасли, забирая телефон. — Мне, наверно, и самому стоило, но это так искусственно, когда у вас больше не разговоры о том, как прошел день. Так я не хочу, все равно ведь… — голос Пьера затих на половине этой фразы. — Мы скоро увидимся. Шарль прикусил губу с внутренней стороны. — И вряд ли это будет игра в теннис, — он вспомнил их наивные планы на начало недели, которые уже не осуществятся. — Всё в порядке, Дориан не злится на тебя, просто волнуется, — постарался подбодрить Шарль, протягивая руку и сжимая его плечо. — Это хорошо. Веришь или нет, но он мне раз семь позвонил. Пьер неожиданно улыбнулся, и монегаск позволил себе зеркально улыбнуться в ответ. — Ладно тебе, это же Бокко. Как будто суета вокруг него это что-то новое. Он говорил чистую правду. Пока они были детьми, Дориан всегда оставался главным источником шума и полнейшего безумия. Будучи самым младшим в компании, он словно хвост таскался за ними, не признавая отказов, и особенно тянулся к Антуану, который удивительным образом приковывал к себе взгляды и очаровывал людей. Это стало очевидно с того первого дня, когда они все впервые встретились на гонке в Маньи-Кур. Тогда Тонио одержал блестящую победу, и можно было сказать, что паренька в оранжевом шлеме ждало большое будущее; он был талантлив. С тех пор каждый раз, когда Шарль видел этот оранжевый шлем, то понимал, что гонка не будет простой. В тот миг никто и подумать не мог, что через года они так сильно сблизятся. Что дух соперничества и общая цель объединят их, а не разобщат. Может быть, именно Антуан стал одной из главных причин этого. Он всегда был серьезным ребенком. Француз был очень умен и строг с собой даже в юном возрасте. Никогда не ругался с соперниками, не устраивал скандалов, умея четко концентрироваться на себе и своих успехах. Шарль шел по непростому пути, прорабатывая свои проблемы и учась самодисциплине, а у Антуана это было всегда. Несмотря на то, что разница в возрасте у них всех была совсем небольшой, Антуан всегда казался старше. Он не боялся брать на себя роль лидера и присматривать за другими, поддерживая своих главных соперников. На Шарля он тоже имел влияние, хотя тот порой выпадал из компании. Остальные же ещё больше сблизились когда гоночная федерация Франции, пытаясь заставить подрастающих гонщиков не прогуливать занятия, запустила для них школьную программу в Ле-Ман. Это был единственный раз в его жизни, когда Леклер жалел, что родился в Монако. Но он все равно не оставался за бортом, когда появлялся рядом и проводил с ними время; он с большим удовольствием до и после каждой гонки слушал истории. О том, как Антуан часто разрешал Пьеру списывать, а потом они вместе помогали Бокко, мало что понимающему в предметах. Или как несмотря на строгий контроль, Дориан умудрялся вечно устраивать им проблемы, то и дело влезая в неприятности. Тогда это были просто веселые байки, которыми подростки развлекали друг друга. Сейчас они вспоминали это с упоением, заново проживая моменты счастья. Шарль и подумать не мог, что одна простая фраза заведет их так далеко в прошлое. Они буквально говорили обо всем, вспоминая как триумфы, так и преодоленные трудности. И все всегда так или иначе сводилось к Антуану. И Леклер точно так же не заметил, как их разговор вернулся к мрачной действительности. Он уже собирался уйти, а Пьер к этому моменту все же разделся и, кажется, готов был вот-вот уснуть, но потом встрепенулся и беспокойно зашевелился, словно что-то вспомнил, заставляя себя двигаться. Хотя вставать не стал, попросив Шарля подать ему сумку, с которой уезжал из паддока. — Тонио заходил ко мне вчера, — чуть слышно начал он, со скрежетом расстегивая молнию. — Еще так долго ждал, когда я освобожусь, как будто у него других дел не было. Хотя было видно, что есть, он постоянно косился на свой телефон. — Это похоже на него, — в голосе Шарля проскользнула ласка, печально вторя его собственным мыслям и всем тем образам, которые по-прежнему наполняли его разум. — Да, такой счастливый был, без остановки рассказывал, как он классно отпуск провел. Шарль промолчал, не имея предположений, к чему друг открыл эту тему. Из переписок с Антуаном он вспоминал, что тот собирался отправиться в центральную Африку — то ли в Конго, то ли в Камерун. Или туда и туда сразу, хотя всю свою жизнь с неприязнью относился к жаре, что делало его выбор сомнительным. Леклер только недоуменно кивнул, позволяя Пьеру продолжить. — Ты скорее всего не знаешь, но он привез для всех кое-что, — немного задумчиво произнес Пьер, пока безрезультатно копаясь в кармане своей сумки. — И для тебя тоже. Он не собирался оставлять его у меня, просто забыл, когда как сумасшедший сорвался по звонку. Конечно, он хотел сам подарить тебе, пока мы здесь. И теперь, наверное, я могу сделать это за него. Парень наконец добился удачи в поисках, протянул ему какой-то предмет, и Шарль буквально ощутил холодок, пробежавший у него по спине. Он едва осмелился забрать подарок, который оказался аккуратным браслетом, сплетенным из нескольких полосок коричневой кожи, которые были пропитаны чем-то слегка маслянистым и терпким. Он держал его в руках как нечто крайне хрупкое, словно это было олицетворением всех их общих воспоминаний, и если Шарль сделает одно неосторожное движение, то все это просто разрушится. — Он сказал, с ним связана какая-то забавная история. Глаза Шарля широко раскрылись. — Что за история? — спросил он с надеждой, пытаясь ухватить себе еще один, скорее всего последний осколок воспоминаний. Он хотел сохранить их как можно больше, голодный до мелочей, чтобы в особо плохие дни перебирать их в памяти и убеждаться и убеждаться в том, что все было не зря. Но Пьер отрицательно качнул головой: — Если бы я знал. Это прозвучало почти как приговор и он, послушный неизбежной судьбе, опустил взгляд. Та не приготовила для него тайн, которые могли бы быть неожиданно раскрыты. Только этот браслет, который Шарль дрожащими пальцами пытался застегнуть на собственном запястье, пока в его душу пробиралось незваное чувство горечи. Он сам вчера не воспользовался своим шансом. Тонио был совсем рядом, они могли бы поговорить, но Шарль решил, что это подождет до завтра. Он предпочел устраивать разборки с Даниэлем, как бы это не звучало смешно. Сейчас всё то, что волновало его еще вчера, не казалось хоть сколько-нибудь значимым. А теперь как бы не старался, он не мог припомнить, о чем они с Антуаном говорили до этого. О чем был их последний настоящий разговор? Он помнил только его хитрый прищур вчера и эту теплую улыбку. Те несколько слов, которые они сказали друг другу вскользь. Это всё, что у него останется вместо прощания. — Из-за него я и попросил тебя вернуться в паддок, — Пьер опять осел вниз и натянул одеяло до подбородка. — Я не мог вспомнить, куда его дел, боялся, что потом не смогу найти. Боялся, что кто-то мог его выбросить или мало ли что еще… — он говорил все быстрее, сбиваясь. — Глупо, правда? Ничего ведь не могло произойти, — он огорченно посмотрел на парня. — Прости, не знаю, что на меня нашло. — Всё хорошо, — поспешил Шарль унять его тревогу. Он и до этого не собирался осуждать Пьера за это решение, а теперь тем более. — Спасибо. Он снова дотронулся до плетеной кожи, что надежно обхватила его руку. Было так странно, что ещё вчера он снял одну их своих подвесок на тонкой красной нити, чтобы отдать сестре Макса и, честно говоря, даже подумать не мог, что будет ещё вспоминать о ней. Он не ощутил потерю, когда та исчезла. Но вышло так, словно он готовил место именно для чего-то нового. Для одной особенной вещи, которая вопреки всем законам физики имела реальный вес, сковывая руку неподъемной тяжестью. Шарль не мог смирится с ней, перестать обращать внимание. Это ощущение разрасталось, распространяясь слово яд по его венам. Казалось, ещё немного и дойдет до сердца, нанося рваные порезы, которые невозможно ни игнорировать, ни скрыть. Ему хватило разума лишь на понимание того, что он терял контроль и нужно уйти. Гасли недавно пришёл в себя и казался в какой-то мере уравновешенным, так что Шарль не боялся оставить его в одиночестве. Но при этом понимал, что если останется в таком состоянии здесь, то хуже станет им обоим. Он пробыл в его номере еще минут пятнадцать, сохраняя маску спокойствия. Шарль, выполняя просьбу, заказал горячий чай и несколько раз повторил Пьеру, чтобы тот обязательно позвонил, если что-то пойдет не так. И искренне надеясь, что парень сможет уснуть, Леклер ушёл, не позволяя себе ни одной чертой лица показывать слабость до тех пор, пока не оказался в коридоре. Шарль помнил, что Миа сняла ему номер на этом же этаже. Но пока он шел и трясущимся руками искал сообщение от нее, чтобы понять, какой точно, он осознал, что так и не забрал ключ с ресепшен. Леклер несколько раз моргнул, пытаясь отогнать подступающие слезы, одновременно с этим медленно оседая и запуская пальцы в пряди волос. Остатки мышления говорили о том, что не было ничего более глупого, чем расплакаться из-за такой мелочи — всего-то нужно спуститься на первый этаж и вернуться обратно. Но ему становилось хуже от понимания того, насколько простая вещь способна подтолкнуть его к краю. Он пытался найти в себе силы на последний рывок, но их не было. И попросить о помощи ему некого. Шарль ведь не настолько жалок, чтобы звонить Андреа и заставлять его ехать сюда, ради чего-то подобного? Скорее всего, мужчина без вопросов исполнил бы даже столь странную и глупую просьбу, но Леклер банально не готов был признать, что до такой степени бессилен. И Шарль никогда не смог бы ответить, где он нашел остатки самообладания, чтобы разогнуться и пойти в сторону лифта. Все происходило словно в дурном сне, который затягивал его в свою паутину грез. Шарль с трудом понимал, куда ему идти, что говорить и что делать, почти не видел лиц, а все слова слышал будто через бетонную стену. Его сердце стучало как ненормальное, дыхание ускорялось само по себе, но почти не насыщало воздухом. Шарля наполняло необъяснимое чувство тревоги, заставляя ускорять шаг и почти бежать на обратном пути. Когда он зашел в номер, то комната оказалась не полностью погруженной во мрак только лишь из-за проникающего сквозь жалюзи света уличных фонарей и фар проносящихся мимо машин. Прикрывая глаза, он отчаянно постарался сделать всё как обычно. Разулся у входа, заранее откинул покрывало с кровати, положил рюкзак на стол и достал ноутбук, включая его. Шарлю нужно было поработать, ведь завтра он выйдет на трек. Он немигающе гипнотизировал экран загрузки, только что осознавая — его силы иссякли. Шарль так переживал за Пьера, что поздно понял, что стоило волноваться за самого себя. Он сделал пару шагов назад и как марионеточная кукла, которой одним махом обрезали нити, рухнул на пол в центре комнаты. Слезы начали душить его, лишая любой возможности сопротивляться. Он хватался за мягкий ворс ковра, словно пытаясь уцепиться за что-то осязаемое и не утонуть в холодной бездне. И Шарль отчетливо понимал, что без шансов проиграл эту борьбу. Если бы это было кошмаром, он мог бы проснуться. Но это реальность. Его единственная жизненная ветвь, в которой он совершенно один лежал в темноте на полу и не мог пошевелиться. Где он снова обречен терять близких людей и делать вид, что может это вынести. «Я рад, что в этот раз ты со всем справляешься. Ты молодец». Слова возвращались беспощадно, ударяя как лезвием ножа, резко и бескомпромиссно. Парень больше не мог отмахнуться от этого, делая вид, что он не слышал или не понял, когда смысл был так прост. Он будто опять стоял и смотрел на закрытый деревянный ящик, который в скором времени будет обращен в прах и золу. Лицо юного Шарля было перекошено в попытках сдержаться, хотя белки его глаз безвозвратно потеряли белый оттенок. И тогда, пока он прожигал ненавистным взглядом все вокруг, кто-то так же смотрел на него. Он смутно вспоминал, что Льюис тоже пришел на прощание с Жюлем, и был шокирован тем, что мужчина запомнил того нескладного подростка с вечно растрепанными волосами. Теперь британец похвалил его за стойкость, но это заставило парня почувствовать себя гордым и одновременно оскорблённым. Ведь Леклер решил, что не хотел быть бесчувственным, хотел радоваться и сострадать. И не желал, чтобы его за это хвалили. Вместе с этим он презирал себя за беспомощность. В своих стремлениях удержаться за двойные ценности Шарль проиграл. Если бы это было соревнованием, он бы не добыл ни одного очка. Парень мог сколько угодно говорить, что выдержит и со всем справится. Но разве не очевидно, что вот его истинное лицо? Он уязвим, самое настоящее ничтожество, сколько бы не пытался убедить всех и себя самого в обратном. Леклер погружался во тьму, неспособный продолжать идти на свет. Вещи, его и те, что находились в собственности отеля, вмиг оказались разбросаны повсюду. А сам парень запоздало понял, что теперь находится на другом конце комнаты. Шарль стоял на ватных ногах и осматривал творящийся вокруг бардак, который он устроил под влиянием эмоций. Люксовый номер потерял весь свой уют, превратившись в разгромленный. А ещё на стене была кровь. Парень не успел подумать, откуда она взялась, когда его кисть пронзила настолько острая боль, что из горла против воли вырвался стон. Боль сработала как резкий запах нашатыря, заставляющий выйти из транса. Он за секунду осознал, что не мог позволить себе подобного. Как бы ни было плохо, он не обладал привилегией повредить руку в ночь перед гонкой. Концентрируясь на этом и шипя от боли, Шарль двигал пальцами, сжимая и разжимая кулак. Он пытался убедиться, что ничего серьезного не случилось. Это стало какой-то короткой игрой, пока он поочередно сгибал и разгибал пальцы, перепроверяя по несколько раз каждую кость и каждый сустав, не обращая никакого внимания на содранную кожу. Удивительно, но это помогло ему вынырнуть и сделать пару живительных вздохов. Он впервые смог ухватиться за обрыв над пропастью. Появилась иллюзорная надежда, что он сможет прийти в себя и выбраться. Казалось, у него почти вышло. Если бы не кровь. Она находилась на уровне его глаз, и на остром крае полки неподалеку. На его руках и светлом ворсе ковра. Её было мало, но для него слишком много, и парня сковал внезапный приступ тошноты. Шарлю пришлось зажмуриться так крепко, как он только мог, прижимая ладони к лицу. Но с опущенными веками он наблюдал тоже самое, что и наяву — красный цвет. Тот был ярким и выжигающим, бившимся как языки пламени в ночном лесу. Они играли с его воображением, превращаясь в абстрактные фигуры, которые то обретали очертания, то разбивались вновь. Но в какой-то момент линии становились все четче и видение обретало форму. И когда Шарль смог его рассмотреть, то готов был сойти с ума. Давно не виделись, Шарль И теперь он знал, что уже никогда. Слова непрекращающимся набатом звучали в голове, когда Шарль с закрытыми глазами смотрел на Антуана. Он был таким же, как и вчера, бесхитростно одетый в светлую футболку и джинсы. Его губы были чуть тронуты улыбкой, но в отличии от призрачного голоса, он ничего не говорил. Лишь медленно приподнял руку перед собой, и Шарль перевел на нее взгляд, ожидая чего угодно. Парень сглотнул, когда увидел висящий на кончиках пальцев браслет. Украшение было таким же, как и то, которое покоилось теперь на его запястье. Леклер хотел схватиться за него, проверить, на месте ли оно, но не мог. Его рука сама, будто под властью чужой воли, потянулась к ладони Антуана, чтобы забрать подарок. Но как только они соприкоснулись, Шарль почувствовал одну лишь кровь. Она была везде. Текла по телу тонкими ручейками, срывалась каплями вниз и с нехарактерным звуком гулко падала на пол. Он видел, что под ногами у них набралось уже целое озеро, которое грозило поняться еще выше, погружая их по щиколотку в темную жидкость. В красную воду, мимолетно подумал он. Прямо как тот самый роковой поворот, где случилась авария. Шарль нещадно боялся поднять взгляд выше груди парня, и увидеть картину, которую потом не смог бы стереть из памяти. Он не хотел видеть своего друга таким, он желал запомнить его привычным и знакомым, без дьявольской игры фантазии. Его изнуренный разум играл с ним, убеждал себя Шарль, это все только у него в голове. Он один в этой комнате и здесь больше никого нет, а перед ним фантасмагория, мираж, который уйдет, стоит ему открыть глаза. И он это сделал. Парень разлепил веки — и всë исчезло. Перед глазами летали мушки, но больше ничего не было, и, испытывая облегчение, Шарль попытался добраться до ванной. Тело почти не слушалось, но он смог. Пришлось цепляться за раковину мертвой хваткой, чтобы устоять на ногах, но зато появился шанс отмыть руку от пугающих разводов. Но даже это оказалось невыносимо сложно, чтобы он не делал, рана продолжала кровоточить. Здоровой рукой он несколько раз умыл лицо, пытаясь смыть всю боль вместе с солёными дорожками от слёз. Шарль включил небольшой светильник у раковины, может быть, надеясь, что это поможет отпугнуть его демонов, прямо как в детстве. Потому что ему нужно прийти в себя, он не мог позволить себе все эти слезы и слабость. Только не перед гонкой, в которой у него был шанс победить. В которой он обязан был победить, исправился про себя Шарль. После обещания Пьеру не было никаких других вариантов. Парень горько усмехнулся, взглянув на себя в зеркало при этой мысли. Не нужно быть особенно проницательным, чтобы понять, насколько он измучен. Как ему в таком состоянии еще и с разбитой рукой завтра сделать хоть что-то? Он должен был отказаться от всех сомнений и забыть про страх, но из отражения на него смотрел разрушенный человек, который по крупицам терял веру в новый день. Шарль отстранённо заметил, что кровь все-таки остановилась. Он тряхнул головой, отбрасывая лишние размышления, и обтер руки и лицо полотенцем. Леклер уже потянулся к дверной ручке, когда вспомнил о том, что ему предстоит вернуться в комнату. Парень испуганно замер. Сколько бы он ни говорил себе, что там никого нет и всё будет хорошо, ничего не помогало. Он совершенно четко осознавал, что не сможет там находится, особенно учитывая то, в каком плачевном состоянии сейчас был его номер. Парень так и стоял у двери в ванной, перебирая варианты от возможности переночевать где-то в другом месте до попыток найти себе иной номер здесь же. Но по итогу решил, что достаточно будет привести тут всё в порядок. Сам он, естественно, был не в состоянии это сделать, но за определенную плату это было исполнимо. И, вероятно, выплеск эмоций пошел на пользу, потому что звонок на ресепшен дался ему довольно просто. Он предполагал, что ему нужно будет ненадолго уйти, но был этому только рад, понимая, что небольшая прогулка может взбодрить его. Тем более, Шарль волшебным образом освободил себе вечер, он подметил это, когда проходил через комнату и выделил среди общего хаоса ноутбук возле окна, который лежал с неестественно изогнутой крышкой. Вся работа переносилась на утро. Шарлю больше ничего не мешало, и он, словно призрак, пошел бродить по коридорам. Леклер не следил за временем, но узкие стены давили на него. Он не смог бы провести в них и полчаса. Но удача, впервые посетившая его сегодня, натолкнула парня на место, которое смогло предоставить убежище. Свободная терраса, на которую он наткнулся, была пуста вопреки всем опасениям. Широкая, с массивным ограждением, она давала ощущение открытого пространства и в то же время безопасности. Парень не знал, сколько ему потребуется времени, чтобы прийти в себя, и поможет ли ему это, но попробовать стоило. В голове до сих пор мерзко звенело, и кажется, даже ноги слегка подгибались, будто не были частью его организма. Но Шарль, ухватившись за перила, нашел для себя точку опоры. Он устремил взгляд вдаль и устало потер глаза, наблюдая за огнями ночного города, которые казались слишком яркими и искусственными, раздражая его чувствительные зрачки. Но парень не переставал смотреть. Это было чем-то новым для него, отвлекающим, и в конечном итоге Леклер хотел сменить обстановку. Он не желал возвращаться в номер, по крайней мере не сейчас, пока там не произвели уборку. Он не хотел видеть тот беспорядок, все эти разбросанные вещи и особенно кровь на стене, что находилась прямо напротив его кровати. Его бросало в дрожь, стоило только подумать о том, что придется там засыпать. Однако через некоторое время, заметив движение позади, Леклер понял, что он не один такой. Парень повернулся вполоборота, скосив глаза в сторону, чтобы увидеть, как пожилой мужчина в одном белом халате, явно надетым наспех, блаженно закуривал сигарету рядом со столиком в углу. Он не смотрел на Шарля, увлеченный кольцами дыма, и парень тоже решил не тревожить его. Поначалу он думал, что компания как-то помешает, но всё оказалось не так плохо. Мужчина продолжал тихо курить, а Шарль, стоя в отдалении, пытался взять себя в руки. Никто никому не мешал и не шумел, у каждого словно была своя территория, что позволяло им остаться в уединении. Но, наверно, не прошло и десяти минут, когда их идиллию нарушил резкий металлический скрежет за спиной, который заставил его снова обернуться на автомате, потому что игнорировать подобное было невозможно. Что за черт? — Блять, только не падай! Их новый спутник, в этом, казалось уже не совсем безмолвном месте, был до боли знаком Шарлю. Он с удивлением уставился на Ферстаппена, который и создал этот ужасный звук, задев стальную вазу с каким-то огромными цветком. Тот одной рукой держал телефон у уха, продолжая разговор на смеси голландского с английским в немного повышенных тонах, и одновременно другой рукой пытался не дать вазе упасть. Леклер мельком заметил, как абсолютно по-домашнему он был одет. Парень не был даже отдаленно похож на гонщика в этой футболке с растянутым воротом и простых черных шортах, слишком коротких, чтобы их можно было спокойно носить где-то за пределами дома или своего номера в отеле. Он некоторое время с небольшим любопытством наблюдал, как Макс пытался поставить вазу на место и вернуть всё как было. Но мужчине у столика происходящее явно не приносило удовольствия. Спустя две неудачных попытки он не выдержал, пренебрежительно закатывая глаза, и, потушив сигарету о пепельницу, вышел в коридор. Сам Шарль отвернулся за несколько секунд до того, как все звуки у выхода прекратились. И пусть ему всё ещё хотелось прийти в себя и он не горел желанием, чтобы кто-то из знакомых видел его таким измотанным, но парень внезапно не чувствовал в себе противоречий, когда пускал ситуацию на самотёк и давал сделать выбор другому. Он даже не вздрогнул, когда Ферстаппен встал справа от него, ощутимо облокотившись всем своим весом на ограждение. Так же, как и две недели назад, почти как мотылька на свет, Макса словно притягивало его разбитое состояние. И тогда он в какой-то мере помог ему. Чем все обернется сейчас, Шарль не знал. В любом случае он уже достаточно глубоко закопал свои предубеждения, чтобы не шарахаться от голландца, как от огня. Макс между тем, после небольшого затишья, наконец заговорил: — Привет? Ты снова медитируешь в одиночку или что-то вроде того? — слова Ферстаппена прозвучали немного флегматично и без доли удивления, как будто тот факт, что он находится здесь, не вызывал у него ни единого сомнения. Но может так оно и было? Парень запустил руку в свои растрёпанные волосы и постарался собраться с мыслями. — Да нет, я здесь… — Шарль попытался ответить, но осознал, что после произошедшего в номере его голос звучал ненормально. Внутри него, казалось, всë было порезано ножом, словно множество грубых незакрытых ран тянулось от шеи до груди. Он как смог прочистил горло и после ощутимой паузы добавил: — Ничего не делаю. Просто вышел подышать, пока готовят номер. Леклер не стал уточнять, что персонал отеля делает это во второй раз, но вряд ли Максу нужно знать об этом. Это вызвало бы лишние вопросы, ответы на которые парень не собирался давать. — О, ну тогда отлично, — сказал Макс легкомысленно, даже не подозревая о невысказанном вслух. — А то я тут устроил небольшой погром, выглядело все со стороны наверняка дерьмово. — Да, можно и так сказать. Я отказываюсь понимать, как ты проходишь тесты на реакцию. Дерзость вырвалась из него случайно, и со стороны Макса ожидаемо раздался громкий смех. Настолько заразительный, что Леклер смог заставить себя создать какое-то подобие улыбки. Казалось, что при общении с Ферстаппеном это выходило само собой, как программная установка, которая срабатывала, когда они находились рядом. Шутки и взаимные подколки были между ними всегда, видимо даже в те моменты, когда вся обстановка вокруг была окрашена в негативные тона. — Я думаю, ты не захочешь это знать, — наконец ответил Макс, когда закончил смеяться, и вибрация, которая передавалась по стальному ограждению так же прекратилась. — Кстати, ты как вообще здесь оказался? — с легко читаемым сомнением в голосе спросил голландец, в конце концов замечая эту странность. Шарль не смотрел на него, но физически почувствовал, как тот переступил с ноги на ногу. — Я имею в виду отель. Не помню, чтобы снова привозил тебя. — Нет, в этот раз ты не при чем, — монегаск снова подумал, что эта история еще долго не оставит их в покое. Со стороны Макса раздался нетерпеливый вздох. — Тогда я не понимаю, по какой причине ты торчишь тут поздно вечером. Я уверен, что вы с командой должны быть в Хилтоне. — Так и есть. Вся команда в Хилтоне, здесь только я, — чуть помедлив, подтвердил Леклер, растерянно пожимая плечами и впервые за время разговора бросая короткий взгляд на Макса. Он видел в его глазах немой вопрос — какого чёрта он поселился где-то отдельно от своих людей? И Шарль сразу решил продолжить, не дожидаясь, когда его спросят: — Я приехал сюда с Пьером. Хотел быть рядом с ним после того, что случилось. Шарль произнес эти слова раньше, чем понял, что Ферстаппену такой ответ ничего не дал. Непонимание на его лице было слишком очевидным, чтобы можно было его игнорировать. Это было логично и легко объяснимо. Несмотря на большое количество людей, которые не отставали от них с расспросами сегодня, далеко не все в курсе того, каким образом лично его затронуло произошедшее. Так что не было ничего странного в том, что Макс не понимал всю ситуацию с полуслова. Шарль готов был пояснить, он уже набрал в легкие воздуха, когда услышал: — В каком смысле? — в тоне голландца появлялась легкая насмешка, и она сразу же заставила Шарля напрячься. — Это из-за аварии? Серьезно? Кто-то из вас настолько напуган, что не смог бы переночевать в одиночестве… Шарль непроизвольно сжал зубы. — Лучше не продолжай, Макс, — он резко и бескомпромиссно оборвал слова Ферстаппена, и даже сам удивился, насколько громко и четко прозвучал собственный голос. Парень поднял открытую ладонь, пытаясь всеми силами привлечь внимание Макса, потому что не хотел слышать то, что тот собирался сказать. Удивительно, как все эмоции, которые Шарль пытался успокоить, моментально возвращались. Всего пары слов было достаточно, чтобы парень очнулся от временного анабиоза, вновь ощущая разрушающую бурю в душе. Его действия сработали. Голландец запнулся на середине фразы, сразу же умолкая, и, слегка прищурив глаза, следил за дальнейшей реакцией Шарля. А Леклер не мог сказать, что весь этот негатив направлен на Макса. Как бы он ни был переполнен расстроенными чувствами, которые откликались на каждую мелочь, он мог отдавать себе отчет, что раздражался совсем не на Ферстаппена. Он злился на весь этот день, на людей вокруг и на происходящее безумие, Макс здесь совершенно не при чем, как и его случайные слова, произнесенные в незнании. — Просто не надо, — Шарль шумно выдохнул, потирая переносицу и стараясь говорить как можно спокойнее. — Прежде чем ты непреднамеренно скажешь что-нибудь глупое про Пьера или любого другого моего друга, я прошу тебя, не стоит. И особенно не стоит касаться того, который сегодня погиб, — парень с трудом остановил себя, понимая, что сказал достаточно. Достаточно, чтобы объяснить ситуацию, как вообще-то изначально и собирался, просто теперь пришлось делать это иначе, заодно объясняя и собственную реакцию. — Я совершенно не хочу злиться на тебя. Шарль понимал, что больше не хотел ни на кого злиться сегодня. Он устал. Конечно, Макс мог думать и говорить что угодно, тут Леклер ему по-прежнему не был указом, но голландец должен был понимать, что реакция на слова будет соответствующей. Но правда была в том, что Шарль никаким образом не хотел бы ссориться именно с ним. Потому что парень неожиданно осознал, что, возможно, это тот самый человек, с которым ему хотелось поговорить. Ему жизненно необходим был тот, кто не станет после каждого слова кидать на него печальный взгляд. Тот, кто способен искренне выражать свои мысли, даже когда трагедия нависла черной тучей над их уютным миром. Шарлю нужно было больше, чем разговор по телефону или обмен сообщениями; он и так почти никому не ответил, кроме самых близких. Но ему хотелось смотреть человеку в глаза, ощущать чье-то присутствие рядом, хотя бы ненадолго. Когда ему чертовски хорошо или невыносимо плохо, больше нет желания оставаться в одиночестве. Сейчас он не мог взваливать собственные переживания на Пьера, добивая его этим, поэтому идея остаться в компании Макса казалась правильной. Не для того, чтобы требовать поддержки, а для того, чтобы ощутить твердую почву под ногами. Но, похоже, его эмоциональный всплеск был не лучшим катализатором, чтобы вернуться к изначально непринужденному разговору. Макс выглядел растерянным, видимо, стараясь решить, стоит ли ему вообще тут оставаться. Шарль видел, как слегка бегали его зрачки и как беспокойные пальцы ритмично постукивали по металлическим перилам. Молчание длилось несколько секунд, но ощущалось вязким и липким, что не заметить эту затянувшуюся паузу было невозможно. — У тебя кровь на руке, — внезапно подал голос Ферстаппен, сменив тему настолько резко, что Шарлю потребовалась лишняя секунда, чтобы уловить смысл этих слов. Он звучал удивленно. Леклер проследил за взглядом Макса, натыкаясь глазами на собственную поврежденную кисть, хотя такого же удивления она у него не вызвала. Честно говоря, он вообще не собирался как-то реагировать, задумываясь скорее над тем, почему рана снова открылась. Может быть, он в пылу не обратил внимание, как слишком сильно сжал кулак? Парень безучастно смотрел на стекающую по пальцам струйку крови, слегка шевеля рукой скорее для того, чтобы лишний раз убедиться, что он по глупости ничего серьезно не повредил. — Да, я просто поскользнулся в душе. Ерунда, — рассеянно произнес Шарль, не отрывая свой взор от алой капли, которая сорвалась с мизинца и полетела вниз, разбившись об плитку под его ногами. Хотя Макс не спрашивал, что именно случилось, и эти слова прозвучали невпопад, особенно учитывая его предыдущую ложь о том, что он даже еще не успел заселиться. Шарль незаметно прикусил губу. Он подумал, что если голландец подловит его, то он скажет, что это произошло, когда тот был у Пьера. Но похоже, в его голове не зародилось противоречий, Ферстаппен скорее выглядел взволнованно, пропуская оправдания Леклера вскользь. Легкий ночной ветер тронул его короткие пряди, пока парень смотрел то на его руку, то переводил глаза на лицо Шарля. — Может, тебе пойти что-нибудь сделать с этим? Если хочешь, я схожу за аптечкой, — Макс произнес это таким тоном, словно предлагал очевидные вещи, которые обычно не произносили вслух. — Всё правда нормально, забей. Она не болит, — Шарль отмахнулся, не раздумывая ни секунды. Он не хотел куда-то идти или отпускать Макса. Между ними снова наладился хрупкий баланс, который парень не желал никаким образом рушить. Но та небольшая часть его сознания, которая сохраняла адекватность, говорила, что парень был прав в попытках настаивать хоть на каких-то действиях. Сам голландец еще непродолжительное время сверлил его скептическим взглядом, но в конечном итоге сдался. — Ладно, хорошо. Постараюсь поверить тебе на слово, — Макс мирно согласился с ним, но по его голосу было ясно, что он это сделал только потому, что не хотел прений. — Если что, то вон там есть вода. Это уже что-то, хотя бы не будешь заливать кровью пол. Шарль вопросительно поднял бровь, а Ферстаппен указал жестом на небольшой фонтан в углу террасы. Парню идея показалась вполне приемлемой. Это ведь просто вода, не так ли? Пусть сейчас он был упрямым и не слишком логичным в своем поведении, но оставаться здесь с окровавленной рукой было бы странно. Немного помедлив, Леклер пошел к фонтанчику, хотя Макс едва ли этого добивался. — Да я ведь не всерьез, — удивленно воскликнул парень ему в спину, но монегаск совершенно не реагировал. — Ты же не станешь в самом деле… — Макс не закончил фразу, видимо понимая, что это бессмысленно, потому что Шарль собирался воспользоваться его советом, даже если он этого не подразумевал. — А, плевать. Последние слова Макс произнёс достаточно тихо, но парень всё равно расслышал. Леклер даже не обернулся, подставляя пальцы под тонкую прохладную струю, и пытаясь смыть кровь с рук второй раз за вечер. Напор здесь был не очень сильный, так что пришлось немного повозиться, но зато шум воды не мешал слышать Макса, который так и остался стоять на расстоянии нескольких шагов. — Так ты правда был близок с этим парнем? — Макс заговорил чуть громче обычного, пытаясь компенсировать шум. Но он не звучал уверенно, сомневаясь в том, может ли затронуть эту тему еще раз. — Мне кажется, я слышал что-то об этом, но ты ведь знаешь паддок, никогда нельзя сказать, где правда. Та моя шутка действительно вышла не самой удачной. Голландец больше не был насмешливым, спрашивая Шарля, а его признание даже было отдаленно похоже на извинение. Он определенно не забыл то, о чем Леклер просил его пару минут назад, но в этот раз в его голосе слышалось участие, это был не просто способ заполнить пространство. Шарль какое-то время продолжал молча тереть ставшие ледяными пальцы, которые казались ему грязными сколько бы он ни старался всё отмыть. Вглядываясь в зеркальную поверхность воды, темную и обманчиво глубокую, он в конечном итоге склонил голову чуть ниже, выражая смирение и понимая, что не против рассказать Максу немного о том, что сегодня случилось для него. — Не знаю, что ты слышал, но мы дружили, — коротко произнес Леклер, тоже говоря чуть громче, но при этом совершенно спокойно. — Я, он и Пьер. Мы гонялись с самого детства вместе, всё время проводили на картинге. Там же и сблизились. Шарль следующие несколько секунд осматривал свою руку, и убедившись, что кровь остановилась, развернулся и пошел обратно к Максу. Он оперся на перила спиной и запрокинул голову вверх. Парень говорил медленно, словно осторожно разведывая территорию, прислушиваясь к своим эмоциям. Но в чем он мог быть точно уверен, так это в том, что заинтересованность Макса была настоящей, в ней не было ни капли фальши, именно поэтому Шарль продолжал говорить: — Конечно, я понимал, что был для них кем-то вроде друга на расстоянии, потому что между гонками торчал в Монако, пока они вместе росли в закрытом пансионе. Но мы всегда поддерживали связь. Шарль слышал, как Макс тихо выругался себе под нос, осознавая, что слухи вокруг ни капли не преувеличены. Но по крайней мере это не было приторное сочувствие, которое уже набило оскомину. — Тогда понятно, почему ты здесь, — слегка нервно произнес Ферстаппен и махнул рукой, обводя окружающее их пространство. — Вы имеете право проводить этот вечер, как угодно, и где угодно, в отличии от всех остальных. Потому что у вас есть причина скорбеть. Шарль оторвался от созерцания неба, поворачиваясь в сторону голландца. Он понимал, что скорее всего, как и раньше, мысли парня просто прорывались и были случайно обращены в слова. Но что-то его зацепило. Сказанное Максом давно находилось внутри него самого, пряталось в темной комнате, там, где обычно обитали те вещи, которые он считал не до конца верными. Но когда это произнес и Макс, Леклер понял, что, возможно, ошибался. В его фразах угадывалось точное определение того, что уже не раз крутилось на языке. Словно смутное отражение наконец обрело очертания, одно на двоих. Он сглотнул, понимая, что не мог отказать себе в желании узнать, насколько их взгляды могут пересекаться. — Ты хочешь сказать, что у кого-то нет причин и права для скорби? — парень пытливо посмотрел на Макса. Ферстаппен, словно принимая защитную позицию, под его взглядом сложил руки на груди, заставляя волнообразный ворот своей футболки съехать на левое плечо. — Только не злись, — он криво усмехнулся, смотря Шарлю в глаза. Похоже, Макс по-прежнему ждал от него спонтанного срыва при любом разговоре, тем более когда Шарль очевидно не слишком стабилен. — Но, скажи честно, тебя не бесит весь этот шум? — Смотря что ты подразумеваешь под «шумом». — А разве есть какие-то варианты? Я говорю обо всем этом фарсе, который сейчас происходит, — Макс прерывисто вздохнул, явно обдумывая, как лучше сформулировать мысль. — Все эти люди, которые на каждом углу твердят, как сильно они сожалеют. Еще вчера им было плевать на него. Но сегодня, конечно же, каждый считает нужным показательно сочувствовать! Негодование Макса было совсем неприкрытым. Его эмоции неудержимой лавиной прорывалась через любые барьеры, и парня по-настоящему злило происходящее. Он, в отличии от Шарля, наблюдал за всем со стороны. Надоедливые одинаковые вопросы и люди, норовящие залезть в душу, не трогали Макса лично, но его, несомненно, задевала театральность и лицемерие. Он всегда говорил то, что думал, не таясь и не юля, в отличии от большинства. И он не собирался изменять себе даже в этой ситуации. — И что, неужели ты ни на секунду не предполагаешь, что они могут быть искренними? — как будто обретя часть прежнего себя, с долей любопытства и небольшой провокацией поинтересовался Шарль. — Не знаю, всё может быть, — легко отмахнулся Макс, давая понять, что суть тут в другом. — Но что я точно знаю, так это что не могу вспомнить, когда последний раз слышал имя Антуана, если не считать сегодняшнего дня. Это смешно. Они все говорят о том, как много он заслуживал, а вчера, должно быть, даже не знали, как он выглядел. С каждым новым словом Макс воспламенялся, подобно неподвластному пожару. Было очевидно, что его стараний сглаживать углы и держать себя в руках не хватит надолго. Следующие несколько секунд он не отрывал взгляд от Шарля, наверняка ожидая реакции или может нового вопроса. Но монегаск ощущал себя слегка растерянным, пытаясь найти нормальные слова, а не выказывать зеркальную агрессию, которая в нем засела. Шарль не был уверен, насколько плохо он сейчас выглядел и не знал, что на его лице прочтет Макс, но Ферстаппен явно принял столь долгое молчание за не очень хороший знак, так что решил окончательно провести черту. — Серьезно, ты можешь опять сказать, что я бесчувственный мудак, но лучше я буду честным мудаком, чем лживым, — голос парня звучал твердо, но на последнем слове голландец слегка запнулся. Он поднял руку и растрепал свои волосы, теперь выглядя ещё более неряшливым. Макс волновался, и Леклер ощущал себя должным развеять его сомнения как можно скорее. — Я не думаю, что ты такой, — Шарль постарался сказать это чуть мягче, чтобы показать Максу, что он не имел ничего против. Они были на одной стороне. — Вообще-то я думаю, что ты прав. — Правда? — Абсолютно, — замечая удивление на лице Макса, он не мог не улыбнуться; это вышло впервые непринужденно и естественно за последние несколько часов. — Может быть, мне не по душе некоторые формулировки, но с сутью я согласен. Шарль почти буквально почувствовал, как воздух начал разряжаться в тот момент, когда его собеседник понял, что здесь им не о чем спорить. Часть напряжения рассеялась сама собой. И вместе с этим внешним напряжением уходило и внутренние, которое ранее готово было разорвать его на части. — Мне показалось, что ты станешь искать им оправдания, — честно признался Макс, по-прежнему не веря в то, что услышал. — Не потому, что это касается твоего друга, а потому что… — парень прервался, пытаясь выразиться не так прямолинейно, как он привык. — Потому что я зануда? — предположил Шарль, на что Макс слегка рассмеялся, но согласно кивнул. — Нет, в чем-то ты совершенно прав, — Леклер поджал губы, взяв небольшую паузу. — К сожалению, довольно значительному проценту людей действительно всё равно. Они говорят об этом, как о волнующем событии, не осознавая, что за ним реальные люди, которые пострадали. И чем дальше, тем больше будет стерто границ, — он дотронулся до своего запястья, которое обхватывал подаренный браслет. — Когда люди перестают видеть за историей человека, история теряет всякий смысл. — По-моему, там и сейчас человека не видят, — недолгое удивление Макса сошло на нет. Он почти вторил Шарлю, говоря спокойно и тихо, без рьяного порыва. — Разве они не могут просто заткнуться и оставить всех в покое? — Видимо, это выше их сил, — досадливо хмыкнул Шарль. Было ли вообще время, когда их оставляли в покое и их жизни не выставляли напоказ? Если только в далеком детстве. Он задумался над этим ненадолго, когда его прервала раздавшаяся снизу серия протяжных гудков, на что парень повернул шею и опустил глаза, чтобы понять, не происходит ли там чего-то серьезного. Он заметил, что Макс синхронно повернулся вместе с ним. Недалеко от входа в отель Леклер увидел вставшую поперек дороги красную машину, мешающую другим проехать и целиком перекрывающую движение. В приглушенном свете фонарей на темной улице она выделялась ярким, раздражающим его глаза пятном. Шарль отвернулся. — Я бы понимал, если бы от всех этих соболезнований становилось легче, — продолжил спустя минуту голландец, наблюдая, как люди внизу пытаются разрешить конфликт и мельтешат туда-обратно. — Но ведь легче явно не становится. Будь я на месте его семьи, меня бы это точно раздражало. — Ну, ты не можешь знать наверняка. Шарль произнес эти слова раньше, чем до конца их обдумал. Это было ему не свойственно, и он сразу осознал, как ужасно это прозвучало. Он словно пытался перетянуть одеяло на себя, или доказать Максу, что тот не понимает, о чем говорит. Но делать не стоило ни того, ни другого несмотря на то, что это одна из тех ролей, которые крайне сложно примерить. Невозможно на сто процентов предсказать, как ты поведешь себя, когда всё случится. Однако, озвучивать подобное ему не стоило. Ферстаппен снова смотрел только на Шарля, в его затененных сумраком глазах было что-то странное, и монегаск решил сразу исправиться: — Без обид, но я всего лишь надеюсь, что тебе никогда не придется узнать и почувствовать это, — искренне добавил парень, действительно желая ему никогда не проходить через боль потери. Но Макс в ответ лишь пару раз моргнул, и то, что непрошенным гостем поселилось в его взгляде, никуда не исчезло. Между ними повисла физически осязаемая тишина, и Шарль ещё десять раз раскаялся о произнесенном. Не бывает всё однозначно, когда речь заходит о чем-то мучительно личном для каждого. Леклер даже не предполагал, о чем именно думал Макс; может быть о людях, которых ни за что не хотел потерять, а может быть о тех моментах, когда был близок к этому. В любом случае под ними находился слишком тонкий лед, чтобы пытаться устоять на нем без потери равновесия. — Да, надеюсь не придется, — наконец с усилием процедил Макс сквозь зубы. — И думать я об этом точно не хочу. Какой смысл переживать о чем-то до того, как оно случилось. По-моему, так только хуже, — последнее он высказал более задумчиво, пытаясь в то же время растереть руками плечи, которые немного замерзли. — Готовится к чему-то заранее и думать о будущем не в твоем стиле, да? — дружелюбно отметил парень, смотря на то, как Макс пытается согреться. Становилось холодно, и Шарль тоже обхватил себя руками, невольно беря пример. Макс хмыкнул ему в ответ. — Ну вот такой я ужасный, — в словах проскользнула доля сарказма. — Будто если я подумаю о будущем, оно каким-то образом изменится. Гораздо проще действовать по ситуации, чем пытаться спланировать жизнь до мелочей и потом еще смотреть, как эти планы рушатся. — Звучит здраво, — Шарль частично согласился. Парень вздохнул, поняв, что для такого подхода нужно кардинально перекроить свою личность. — Но для себя такой способ я бы пробовать не стал. Если всё отпустить и не заботиться о грядущем, потом придется много сожалеть, когда будет уже слишком поздно. В речах прорывалась печаль, неприятно охватывающая его, дотягиваясь до самой глубокой части его памяти. После смерти отца он обещал себе проводить больше времени с семьей и близкими, наслаждаться мгновениями, чтобы потом не пришлось сокрушаться об упущенных возможностях. И он искренне старался выполнить это обещание, но всё равно не смог справиться в полной мере. Потому что никогда не знал с какой стороны судьба обрушится на него. Но вряд ли Макса это волновало, он начал распаляться, настойчиво придерживаясь своей линии: — Сожалеть тебе точно не придется, если не дожидаться подходящих моментов. Надо делать всё сразу и в тот же миг. Может, стоит попробовать чуть меньше что-то обдумывать и больше действовать? — Я обязательно подумаю над этим, когда у меня будет свободный вечер, — Шарль шутливо отмахнулся. Он давал Ферстаппену понять, что и пытаться не стал бы. Он не ощущал ни возможности что-то поменять в себе, ни тем более желания это делать. Для него подобная идея звучала как призыв смириться с тем, что у него или у его близких нет завтрашнего дня. И если бы однажды он позволил себе принять такую мысль, то она мгновенно разрушила бы его изнутри. — Ты смеешься, но я вообще-то серьезно. Можешь начать с меня, — Макс стал выглядеть очень целеустремленным, что даже немного пугало Шарля. — Если было то, что ты всегда хотел, но не сумел мне высказать — я готов тебя выслушать. Можешь даже наорать на меня, как хочешь. Если мы вдруг больше не увидимся, не хочу, чтобы ты еще из-за этого потом убивался. Шарль вскинул голову. — Что ты сейчас сказал? — ему казалось, что снова воображение играло с ним какую-то злую шутку. Но Макс лишь решительно повторил свои последние слова, и до парня дошло, что он все услышал верно. Леклер замер, пытаясь уложить в голове то, что произнес вслух голландец. Образ, который вырисовывался в его сознании, был слишком болезненным. Шарль и думать не хотел, что трагедия может случиться с Максом. Конечно, ребёнком он часто в порыве гнева мечтал, чтобы тот провалился под землю, глубоко-глубоко вниз. Чтобы он в один прекрасный день пришел на автодром и больше не встретил там своего соперника. Он отчаянно тогда желал, чтобы Макс исчез и перестал отравлять его жизнь: не бесил его, не втягивал в драки и не отбирал у него первые места. С годами Шарль перерос эти мысли. Он перестал быть ребенком, довольно рано повзрослев и увидев мир без особых прикрас. Леклер, тот, какой он есть сейчас, даже своему заклятому врагу не смог бы пожелать зла. И если быть откровенным, то Макс ему точно не враг, а сам парень уже некоторое время не мог определить те рамки, в которых колеблются их взаимоотношения. Они вряд ли друзья, но уже далеко не враги и не просто соперники из противоположных команд. И Шарля неимоверно расстраивало, что Ферстаппен наталкивал его на то, что он мог потерять кого-то еще. — Нет, Макс, — едва слышно снова произнес он, вглядываясь в темные глаза парня. — Не собираюсь я тебе ничего говорить, — Шарль ощутил растущий в горле ком, чувствовал, как сердце начинало колотиться о ребра. Всё то, что он пытался унять последний час, в очередной раз возвращалось. Леклер отвел взгляд, зная, что тот сможет выдать его слабость. — Я так не могу. Макс, который до этого казался уверенным и настойчивым в своей просьбе, больше не был таким. Он сметённо постукивал пальцами по стальному ограждению, второй раз за вечер, и, несомненно, было что-то нервное в этих действиях. — Почему? — Ферстаппен, который уже отчетливо видел, как парня раздирали эмоции, звучал довольно обеспокоенно. Он не до конца понял, что произошло, но едва ли пытался добиться такой реакции. Леклер облизнул пересохшие губы, не зная, как кратко ответить на такой простой вопрос. Он продолжал увлеченно разглядывать пол, как и тогда в больнице, но теперь поверхность под его ногами была не серой, а просто черной. Ни свет луны, ни лампы на стенах не давали ему разглядеть настоящий цвет. И он против воли вздрогнул, когда почувствовал, как пальцы Макса впились в его плечо. Шарль не посмотрел на него, но его все нутро будто ожило, отзываясь на прикосновение. Такое понятное и такое нужное сейчас. — Я не могу смириться с тем, что люди вокруг меня умирают. Я хочу продолжать думать о будущем, — смог наконец собраться Шарль. Всю свою жизнь он ни на секунду не прекращал верить в то, что настанет завтрашний день, потому что иначе все что происходило сейчас тоже теряло смысл. Он оторвался от созерцания пола и посмотрел на Макса, чтобы следующие слова произнести, глядя ему в глаза. — И если я захочу тебе что-то сказать, или даже накричать на тебя, то я сделаю это завтра. Ком в горле начал распускаться шипами. Он наверняка слишком жалко выглядел сейчас, столь разбитый и отрешенный после всего пары неудачных слов. Не таким он хотел бы представать перед кем-либо. Возможно, не было ничего ужасного в том, что именно Макс видел его сейчас, потому что он в течение долгих лет наблюдал его в самых разных состояниях. Но Шарль ощущал, что сегодня всё было иначе. Особенно сам Макс, который пытался оказать ему поддержку, нужную в этот момент, как воздух в его легких. Ферстаппен крепче сжал свои пальцы и сделал шаг вперед, сокращая расстояние до считанных сантиметров. — Я понял, — изо всех сил голландец постарался произнести это легко и искренне, немного криво улыбнувшись. — Конечно, ты сможешь сделать это когда угодно. Я ведь уже говорил, что тебе так легко не избавиться от меня? Его самоуверенность вернулась как ни в чем ни бывало, и Шарль в любое другое время возразил бы ему как обычно остро, сбивая спесь. Но у него больше не было сил. — Надеюсь, что это не окажется ложью. Потому что я больше не смогу, — хрипло, на грани слышимости проговорил парень. Он в ответ коснулся руки Макса. — Я не готов снова терять людей. Шарль до последнего храбрился, но голос выдавал его своей дрожью. Он боялся. Боялся очередной потери и сколько бы его ни одолевали прошлые сожаления, он не хотел каждый день проживать с мыслью о том, что из его жизни может исчезнуть еще кто-то. Разве он сделан из камня, чтобы это вынести? От одних только размышлений ему становилось чертовски плохо, настолько, что парень не сумел уследить за тем мигом, когда обе его руки переместились на плечи Макса, обхватывая их со всей яростью и горечью, которая скопилась в его венах. В нём выжигающим вихрем кипели отчаяние и страх, и Шарлю так хотелось избавиться хотя бы от части этих эмоций. Отдать их кому-то, потому что один он не состоянии был удержаться. Леклер не хотел, чтобы Макс видел его лицо, и он почти не раздумывая неловко уткнулся лбом в изгиб его шеи, с трудом сдерживая непрошеные слезы. Шарль заметил промелькнувшее в его зрачках изумление, но ему было просто плевать. Он желал остаться так хотя бы ненадолго, сколько будет позволено. Парень даже не испытал смущения, когда руки голландца несмело обняли его в ответ, а потом сжали крепко, почти до боли. Он с удивлением понял, что чем сильнее Макс сдавливал его кости, ломая его уставшее тело, тем более расслабленным Шарль себя ощущал. Ему было так важно наконец почувствовать близость. Знать, что рядом есть кто-то, готовый обнять, не говоря ни единого слова. Он полностью отдал всего себя Пьеру, не получив ничего взамен, совершенно уверенный в том, что справится в одиночку. Но Леклер переоценил себя, он четко это понимал, когда сумел уловить слабый морской запах, мимолетно лежащий на коже, чужой, до этого незнакомый ему. Шарль позволил себе глубоко вдохнуть его, чтобы не терять связи с реальностью, одновременно с этим безнадежно сжимая в кулаках и без того растянутую футболку Макса, которая после его действий точно пойдет в утиль. Шарль не знал, сколько они так простояли. Секунды перетекали в минуты, а те становились чем-то иным, неподвластным простому подсчету. Леклер не прекращал фанатично цепляться за его плечи и слышать запах соленой воды, которая действовала на него так умиротворяюще. Все отчаянные мысли с каждым мгновением становились менее значимыми, уносимые вдаль штормовыми волнами. Он не мог и сказать, как долго они бы так находились сплетенными между собой, потому что стоило времени еще немного пройти, как посторонний шум и гудки неподалеку вернули его в действительность. И Шарль очнулся. Парень медленно отстранился, отпуская плечи Макса и вглядываясь в его глаза, в которых он впервые за весь разговор сумел разглядеть цвет. — Эй, прости я… — Всё нормально, — тот быстро убрал руки с его спины и сделал шаг назад, словно между ними прошла невидимая граница. — Ничего не случилось, все нормально. Теперь Макс стоял напротив него с таким потерянным видом, и до Шарля наконец дошло всё смущение, которое он до этого проигнорировал. Ему хотелось резко развернуться и уйти, чтобы избежать объяснений, но парень остановил себя. Вместо этого он в очередной раз плавно совершил вдох и выдох, произнося единственные слова, которые следовало сказать: — Спасибо тебе. Шарль сказал это искренне и открыто, в полной мере испытывая благодарность. В ответ брови парня взметнулись вверх, а после голландец осторожно пожал плечами, как бы говоря — ничего особенного. Но Леклер знал, что именно так оно и было. Он получил от Макса поддержку, утешение, на которое он не надеялся, но в тайне наивно рассчитывал. Ему будто вручили редкий дар, который он так отчаянно желал и не надеялся заиметь. Поэтому Шарль не будет делать вид, что произошла банальная вещь. Не стоит ее обесценивать. Он чувствовал, что Макс, который продолжал молчаливой тенью стоять рядом, словно поделился с ним своей силой. Добровольно и без принуждения отдал ему то, без чего парень не смог бы двигаться вперед. Да, он все ещё ощущал зияющую дыру в груди и пальцы его легко подрагивали, но также неспешным потоком возрожденная энергия простиралась вглубь его тела. Она давала надежду на то, что он выдержит эту ночь и потом сможет проснуться. И обретая уверенность, он уже не так боялся восходящего солнца. Завтра наступит новый день, в который Шарль посмотрит обновленным взглядом. Без тревог и сомнений, он будет бороться до последнего. Задумавшись, Шарль бы ещё долго был погружен в себя, если бы Макс не прочистил горло, неловко переминаясь с ноги на ногу, напоминая о себе. Было видно, что тот до сих пор не знал, как ему воспринимать произошедшее и затишье только больше тяготило голландца: — Так когда говоришь будет готов твой номер? — парень поднял руку, растерянно почесывая затылок. — У нас завтра гонка, торчать тут полночи отстойная идея. Вопрос почти вернул Шарля на землю. — Мой номер? Скоро, наверно, — слегка отстранённо ответил он. Шарлю хотелось еще немного растянуть это мгновение и окончательно прийти в чувство. Побыть здесь пару лишних минут, словно возвращаясь к истокам прежнего себя. Убедится, что он в самом деле ощущал твердую почву под ногами. Парень вскинул голову и посмотрел на звезды вдалеке, что сверкали подобно драгоценным камням. Или они только отражали блеск его глаз? Возможно, он обманывался, но с каждой секундой в нём все сильнее росла убежденность — завтра он поднимется на вершину.