***
Продолжая мелко рубить лук, Шота оглянулся на звук оповещения: телефон, оставленный на подоконнике, пискнул, и он понял, что Хизаши уже на подходе. Став опекуном двоих детей, он столкнулся с суровой правдой жизни, которая до этих пор обходила его стороной: нельзя было жить на одном желе. Что ж, ему это, возможно, уже не могло причинить вреда, но вместе с Хитоши, а затем и Эри к нему пришла и ответственность за них, и он не мог их подвести. Поэтому сейчас на плите что-то шипело в кастрюле, готовый рис ожидал, когда его извлекут из новой рисоварки, а стол пришлось перетащить в центр гостиной, чтобы куда-то поместить такое количество человек. Он не горел желанием таскать детей по магазину, поэтому покупка новых вещей была успешно свалена на Ямаду за обещание в дальнейшем попасть к ним на ужин. Шота, назвав друга нахлебником, согласился, а потому, вместо того, чтобы отделаться привычной рутиной, был вынужден готовить. Именно нежеланием закупаться он объяснял себе, почему решил остаться, но самого себя было не обмануть. Он споткнулся, потеряв на протезе равновесие, и схватился за дверцу шкафа, чтобы не упасть. Дверца с натужным стоном сошла с одной из петель, и он скрипнул зубами. В Департаменте поддержки его заверили, что это только первая модель. Хацуме Мэй, загоревшись его личной просьбой, с головой погрузилась в создание подобающей модели, способной заменить ему здоровую ногу, пусть он и знал, что протезы для калек не были её специализацией. В совокупности с правым глазом, который после столкновения с Шигараки не мог находиться на свету дольше нескольких минут, не причиняя ему боли, ситуация для него складывалась удручающая. Он был практически бесполезен. В случае, если бы вдруг что-то произошло, Шота не смог бы защитить их. Более того: пришлось бы защищать и его. Его скорость, мобильность, меткость и точность ударов, да и общая координация движений — всё пострадало без возможности полностью восстановиться, и эта мысль, какой бы угнетающей она ни была, оказалась решающей. О чём уж говорить, он даже не до конца еще восстановился с последнего сражения и до сих пор ощущал себя довольно разбитым. Что-то отбивало размеренную дробь по вискам; нога, которой там уже не было, безумно болела, и ему нестерпимо хотелось забраться в свой мешок и отгородиться от всего сном. Сквозь густое марево, застилавшее голову, он даже не сразу сообразил, что произошло. Чьи-то большие руки сомкнулись у него на поясе; шею обдало очень тёплым дыханием, и Шота ошарашенно застыл. — Ты бы знал, как меня- Он рванулся так, что едва удержал равновесие (проклятый протез!), круто повернулся и выставил перед собой сжатый до побеления нож, который так и не выпустил из рук. Открытый глаз вспыхнул жёлтым, и под повязкой окатило волной острой боли: он ещё не привык использовать только один глаз. — …помотало, — почти неслышно пробормотал прибывший, и нож едва не выскользнул из отчего-то ослабевшей хватки. — Ты сегодня не в настроении?.. Шота как обезумевший шарил взглядом по лицу. Вытянувшемуся, загоревшему, с едва заметными морщинками в уголках глаз. Рассматривал волосы, потяжелевшие и потерявшие невесомость из-за его причуды. Пряди упали на глаза, на эти знакомые глаза, и вторженец безуспешно попытался сдуть мешавшие ворсинки. Боль в голове внезапно достигла кульминации, став почти невыносимой. Шота, бездумно попытавшись отскочить в сторону, оступился и рухнул на колени, и протез с отвратительным скрипом проехался по полу, подгибаясь следом. В то же мгновение рядом с ним очутился он. Нож упал между ними, чудом никого не зацепив, а затем на его лице оказались руки. Тот, кто выдавал себя за Ширакумо, мягко приподнял его за подбородок и встревоженно нахмурился. Мужчина большим пальцем провёл под повязкой, и движение это тянущей болью отрезонировало в сознании. — Меня не было всего лишь смену, что ты уже успел с собой сделать, — проворчал он, попытавшись поднять Шоту на руки. Тот дёрнулся и попытался отдалиться, увеличить расстояние между ними. Это невозможно, безуспешно твердил он себе как в лихорадке, это злодейская причуда, плод его фантазии. Война пошатнула их всех, а он, очевидно- — Шо, ну хватит тебе уже. Сильные руки без видимых усилий подняли его, а затем он, совершенно невредимый, оказался в гостиной. Усадив его на диван, Оборо удивлённо огляделся. — Ты чего, решил сделать перестановку, пока меня не было? До его ленты было слишком далеко, а другого оружия у него не было. Если перед ним стоял враг, то он был волен делать с Шотой всё, что пожелает. Чем дольше Шота смотрел в озадаченные голубые глаза, тем стремительнее его покидал всякий здравый смысл. Шота открыл рот, но ни одно слово не сумело покинуть пересохшего горла._______________
— Как мы сегодня рано, — сухо заметил Хитоши, когда они, наконец, сели ужинать. Шота одарил его неодобрительным взглядом, но Оборо только улыбнулся. — Прости, Хитоши, это моя вина, — тепло произнёс он, и Хитоши удивлённо приподнял брови, — такие уж издержки геройской профессии. — Так вы герой? — тоненьким голосом спросила Эри, и Оборо нежно ей улыбнулся. Шота ощутил, как что-то болезненно кольнуло в груди от этого зрелища. — Я вас первый раз вижу, — усомнился Хитоши, и прежде, чем всё зашло слишком далеко, Шота не терпящим возражения голосом объявил, что уже можно есть. Провожая Хизаши за дверь, он заверил друга, что завтра они обсудят происходящее. Ямада с тревогой посмотрел в единственный видимый глаз друга, охваченный нездоровым блеском. — Не наделай глупостей, Аизава, — серьёзным тоном произнёс он, сняв очки, — мы разберёмся с этим. Шота, не глядя на него, кивнул и закрыл дверь. Повернувшись, он едва не столкнулся с подошедшим Оборо. — Для человека твоей комплекции ты довольно тихо передвигаешься, — выдал Шота, затравлено посмотрев куда-то вбок. К своему позору, он, потерявшийся в собственных мыслях, не сумел услышать ни звука открывающейся двери, ни звука шагов, когда Оборо впервые заявился в дом. Он слегка оторопел, когда чужая рука убрала ему волосы со лба. Оборо несколько секунд смотрел на него, а затем легонько кивнул в сторону дивана. — Присядь. Шота с чем-то, отдалённо напоминающим волнение, обнаружил, что не в состоянии пойти против воли Ширакумо. Он послушно сел, подметив, как гремит в кухне посуда: Хитоши вызвался её помыть, и шум воды практически скрывал то, о чём он разговаривал с Эри, которая захотела ему помочь. Когда Оборо вернулся, он протянул почти задремавшему Шоте таблетку и стакан воды. — Я знаю, что у тебя болит голова, — ответил он на молчаливый вопрос, и Шота, не стал возражать. — Как ты узнал, — хмуро спросил он, сделав несколько глотков, и Ширакумо слегка опечаленно улыбнулся. — За десять лет совместной жизни я неплохо тебя изучил, — только и ответил он. Шота пожалел, что задал вопрос. Обрывки прошедшего разговора хлынули на поверхность, и это оказалось ничуть не лучше удара под дых. — Ты живой, — сев на место, начал Хизаши, словно это и так не было чем-то совершенно очевидным. — Ты живой, — парировал Оборо, и они, будучи с виду двумя взрослыми, состоявшимися мужчинами, глупо захихикали. Они внезапно вели себя так, словно не прошло никаких пятнадцати лет, словно все эти годы Оборо был здесь, с ними, и от этого ему стало ещё хуже. — Расскажи, как ты сюда попал, — ровным тоном попросил он, когда они, наконец, успокоились. Оборо кивнул. — Ну, сегодня была моя смена. Я ушёл на патруль утром, ты ещё спал, — Шоту охватило странное чувство, заставившее его перевести взгляд подальше от говорившего, но вольготно прижатая к его бедру нога Оборо свела на нет все попытки как-то привести себя в чувство, — всё было нормально, я сгрузил в полицию нескольких жуликов, а потом мне попался этот, с непонятной причудой. Прыткий, крыса та ещё, — Оборо, казалось, неосознанно оскалился, и от этого зрелища Шоте вдруг с трудом дался следующий вдох, — долго я его гонял, ну и загнал в итоге. А он мне заявил, что я пожалею о том, что за ним увязался, и что следующие несколько дней мне будет не до него. Он схватил меня за руку, а затем исчез, просто взял и растворился. Я так подумал, по крайней мере, — Оборо покачал головой, пробормотав что-то себе под нос, — вокруг ничего не изменилось, а так как моя смена уже подходила к концу, я решил оставить его следующему герою. И пошёл домой, — он впервые за весь рассказ посмотрел на Шоту, — мы вместе семь лет копили на этот дом, Шо. Мы купили его, когда ты рассказал мне про Хитоши, — он улыбнулся, — и я понял, чем это закончится. А потом мы спасли Эри, и- — Хватит, — оборвал его Шота, чувствуя, как подступивший к горлу ком мешает дышать. Он отвернулся, пытаясь восстановить самообладание, но слишком тяжело ему это давалось. Он одновременно и не верил, и жалкой, безвольной частью себя безумно желал, чтобы сказанное оказалось правдой. Могло ли так быть? Где-то в параллельной Вселенной они с Оборо женаты и вместе растят Хитоши и Эри? Жестокий однако у этого бреда юмор. Наблюдая за Шотой, Оборо перестал улыбаться и замолчал. — Ты сказал, что я при смерти, — прервал паузу Хизаши, дав Шоте время ещё раз осознать услышанное. Оборо перевёл на него взгляд и медленно кивнул. — Это произошло несколько недель назад, — тихо сказал он, — в стране беда. Весь сброд собрался вместе, назвав себя Лигой Злодеев. Довольно долго это объяснять- — У нас происходит то же самое, — заверил его Хизаши, и Оборо кивнул. — В последней схватке тебя сильно зацепило. Если бы не один из наших стажёров, ты был бы мёртв. Я — мы- — он неуверенно глянул в сторону Шоты, — мы навещали тебя вчера. Врачи пока молчат, но ты борешься, я знаю, — он улыбнулся, и голос его дрогнул, — чёрт, как же я рад тебя видеть!.. — Ты сказал, — начал Шота, сорвавшись, — ты сказал, что у нас есть стажёр? Неужели мы всё-таки… — Мы открыли агентство, Шо, — мягко ответил Ширакумо, и от этого обращения Шота вновь содрогнулся, — как и решили тогда. Вы, правда, оба уже соскочили с поезда, — добавил он с усмешкой и обвиняюще ткнул в сторону Хизаши, — ты первым в школу эту слинял, а потом ещё и Шоту за собой утащил. Я пока держусь, — он фыркнул, и Хизаши взбудораженно посмотрел на Шоту. В его зелёных глазах светится восторг от услышанного. Шота же чувствовал себя потерянным как никогда раньше. Тупая пульсирующая боль в ноге заставила его невольно потянуться рукой к протезу, и Оборо, завидев это, резко помрачнел. — А теперь расскажите мне, что происходит у вас, — попросил он, встретившись взглядом с Шотой. Когда Хизаши начал рассказ, Шота отрешился от всего происходящего; перестав сопротивляться, он позволил взгляду уйти туда, куда так до боли хотелось. Он смотрел на Оборо, пока голос Хизаши окончательно для него не затих. Аизава напрягся, не зная, что ответить. Оборо сделал шаг в его сторону. — Всё в порядке, Шо, мы- — Шота, — севшим голосом поправил он, и Оборо отшатнулся, как от удара. Боль на мгновение исказила черты его лица, и Шота вновь ощутил подступивший к горлу ком. — Сенсей, — выглянул из кухни Хитоши, заставив обоих вздрогнуть, — кажется, Эри пора спать. Шота, забывшись, попытался подняться без опоры и тут же пожалел об этом. В месте, где крепился протез, ногу обожгло пламенем, и он, не сумев сдержаться, зашипел от боли. — Я уложу её, — подорвался Оборо. — Она не знает, кто ты такой, — сквозь зубы процедил Шота, пытаясь успокоить боль, и тут же пожалел об этих словах. С опозданием он осознал: они причинили Оборо больше боли, чем всё, что было сказано и сделано до этого. — …конечно, — тихо ответил он, — прости. Он вновь поднялся, на этот раз аккуратно, и направился в кухню, где, опустив голову на сложенные на столе руки, лежала сонная Эри. — Прости, что так долго, — он взял её на руки, — сегодня был довольно долгий день. Она улыбнулась, обхватив его за шею и доверчиво прильнув к нему. Шота поднялся на второй этаж и помог ей заплестись на ночь. Он подождал, пока она переоденется и почистит зубы, а затем, когда она, почти засыпая на ходу, заползла в кровать, он укрыл её и погладил по голове. — Герой-сан пришёл нас защищать? — спросила она, закрывая глаза, и Шота на секунду остановился, не зная, что ей ответить. Он вспомнил, как посмотрел на неё Оборо за столом, и понял, что его ответ не будет ложью. — Да. Ты можешь ничего не бояться. Но помни, что, если ночью что-то произойдёт, ты всегда можешь прийти ко мне. Или к Хитоши. — Или… ки… — пробормотала она, уже засыпая, и Шота, несмотря на усталость, не удержался от едва заметной улыбки. Стараясь не шуметь протезом, он вышел из комнаты, предварительно потушив ночник. Когда он стал спускаться по лестнице, его утомлённому глазу предстало довольно интересное зрелище. Посреди зала, освобождённого от лишних предметов мебели, стояли бок о бок Хитоши и Ширакумо. Шота прищурил глаз и с удивлением обнаружил в руке подростка шест. Хитоши несколько раз медленно прокрутил его между пальцев. — Я не думаю, что у меня что-то выйдет. — У тебя это прекрасно получалось, — вторил ему Оборо, — получится, — поправился он слегка растерянно, но, к счастью, Хитоши был слишком занят рассматриванием шеста. — Кнопки? — спросил он, проведя по ним пальцем, и Оборо выставил вперёд раскрытые руки. — Осторожно, — предупредил он, — там есть много разных сюрпризов. Хитоши улыбнулся той самой улыбкой, от которой других обычно передёргивало, но Оборо, казалось, сам с трудом сдерживал смех. — Если хочешь, завтра я могу показать тебе парочку приёмов. Хитоши кивнул, зевнув. — И всё же, какое ваше геройское имя? — Хитоши, — позвал его с лестницы Шота, и Хитоши задрал голову. Шота скрестил руки на груди. Они долго смотрели друг на друга, и Оборо, захваченный этим противостоянием, стоял, не шевелясь. Наконец, Хитоши отвёл взгляд. — Но я не хочу, — вяло произнёс он, сделав шаг в сторону лестницы. — Я знаю, но мы ведь договаривались, что будем работать над этим. Если через час не получится — ты можешь делать всё, что хочешь. Когда Хитоши проходил мимо него, Шота слегка взъерошил его и так взлохмаченные волосы. Оборо мог поклясться, что лицо подростка на мгновение озарилось робкой, мальчишеской улыбкой, прежде чем он окончательно скрылся в своей комнате. Оборо всегда восхищался способностью Шоты находить общий язык с детьми. Каким бы ни было стечение обстоятельств, он был счастлив, что в нынешней реальности это не изменилось. Шота убрал с лица волосы и вздохнул. — Я постелю тебе в гостевой. Оборо встал рядом с ним, и лишь сейчас Шота понял, каким высоким он был. Шота никогда не отличался выдающимися параметрами, и на втором курсе Ширакумо казался ему почти великаном. Лишь к концу третьего курса он, наконец, вытянулся, но даже его окончательный рост не дотягивал до роста второкурсника-Оборо, что уж было говорить о нынешнем раскладе вещей. Оборо выглядел как настоящий герой с картинки. Едва зародившееся в голове образное сравнение со Всемогущим было насильно пресечено на корню; Шоту внутренне передёрнуло. — Я посплю на диване, — тихо вывел он его из размышления. Шота кивнул, не найдя в себе сил спорить. — У меня… нет для тебя одежды. — Не страшно, — Оборо усмехнулся, — ты же знаешь, для меня это никогда не было проблемой. Шота замер, и воспоминания заставили его болезненно сжаться. Оборо, казалось, пожалел о сказанном. В полной тишине он выдал прибывшему бельё и подушку и, одарив его последним, долгим взглядом, ушёл спать. — Спокойной ночи, Шота, — услышал он за спиной, но не обернулся.