Нечто

Когда Дима подходит совсем близко и тяжело опускается рядом на диван, Эмиль не обращает внимания. День выдается тяжелым, съемки – изнуряющими и только поздняя ночь, которая уже давно порывается превратиться в раннее утро, приносит капельку облегчения. Дима уставший и сонный, пахнущий фальшивой свежестью геля для душа, кладет голову на плечо и глубоко вздыхает. Мокрые волосы забавно щекочут щеку, и Эмиль чуть поворачивается к нему, чтобы чувствовать их сильнее. Рука сама собой дергается вверх, желая накрыть лицо ладонью, соскользнуть пальцами вниз от мочки уха к шее, ласково поглаживая. Но Эмиль вовремя одергивает себя и лишь немного ведет плечом в сторону, опуская руку обратно. — Я на пять минуточек, — хриплым полушепотом произносит Дима, — потом сразу домой. Последние слова теряются в сонном вздохе и вызывают улыбку. Эмиль подается вперед, совсем чуть-чуть, зарываясь носом во влагу его волос. Тепло мягко пробирается внутрь через ноздри, стекает вниз по горлу к самой груди и устраивается пушистым комком где-то по середине. Любить Диму давно уже стало делом привычным. Касаться украдкой, вслушиваться в низкий голос, вылавливая из него едва заметные нотки нежности и отвечать на них ласковым взглядом — ненавязчиво вплелось в его жизнь, став чем-то жизненно необходимым, без чего даже дышать получалось с трудом. — Никто тебя не выгоняет, — таким же шепотом отвечает Эмиль, — спи сколько хочешь. Дима бормочет что-то невнятное явно улыбаясь, трется лбом о его плечо, а затем, осторожно сползает вниз, удобно устраиваясь на коленях. Ёрзает немного, подтыкает ладонь под колено Эмиля и успокаивается. Дыхание почти сразу выравнивается, глубоко и размеренно перетекая от груди к горлу, спускается обратно, успокаивая и убаюкивая. Офис пустеет как-то слишком быстро. Люди расползаются по своим углам, желая урвать хоть пару часов отдыха. Свет остается включенным в одном коридоре. В комнате, где сидит Эмиль, кто-то заботливый щелкает выключателем, погружая ее в мягкую темноту. Но даже в ней Эмиль без труда может различить очертание Диминого лица, нужно просто чуть-чуть присмотреться, привыкнуть или коснуться очень осторожно, кончиками пальцев. Пройтись по линии брови, спускаясь к впадинке глазницы, поглаживая скулу дойти до верхней губы и остановиться. Чтобы мгновение спустя двинуться дальше, уже ощутимо нажать большим пальцем на нижнюю губу и с наслаждением чувствовать, как она продавливается, уступая напору. Эмиль не может сдержать ласковой улыбки, беззастенчиво продолжая поглаживать теплую кожу, радуясь, что прячется в тени от вопросительных взглядов и навязчивых расспросов. Ночь прекрасно скрывает его постыдные желания от окружающих, позволяет раствориться в себе, создавая иллюзию сна. А во сне все условно и не по-настоящему, там можно быть кем угодно, делать и думать что угодно, не боясь осуждения прежде всего от самого себя. Эмиль любит это пограничное состояние между сном и явью, когда уже не помнишь где ты, но все еще знаешь кто ты. Когда все грани мира истончаются, когда можно себе позволить маленькие слабости. В виде приятных, но запретных мыслей, в виде смущающих картинок, что рисует уставшее сознание, за закрытыми веками. Потому что там, где-то очень глубоко, Диму можно любить. Открыто и беззастенчиво обнимать, проскальзывая ладонями под одежду. Его можно целовать и зарываться пальцами в едва отросшие волосы. С ним можно жить и делиться своим теплом, страстью и бесконечным обожанием. А самое главное — там Дима обязательно будет любить в ответ. Прикасаться, ласкать и просто быть рядом. Эмиль многое готов отдать за возможность взаимности своих чувств. Глаза уже давно привыкли к темноте и сейчас без труда различают взлохмаченные пряди, которые успели высохнуть, четко выраженную линию профиля и слегка приоткрытые губы. Дима дышит глубоко и размеренно, рука свободно свисает с дивана, чуть касаясь пола. Мысль пронзает внезапно и заставляет сердце в мгновение забиться быстрее. Они одни, в темноте, ночью. Никто не увидит, а значит — никто не узнает. Эмиль облизывается и воровато оглядывается назад, чтобы лишний раз убедиться в том, что освещенный коридор совершенно пуст. Вслушивается в сонную пустоту дома и улавливает только отдаленные звуки проезжающих машин. Сглатывает, снова облизывается, до боли вгрызается в мягкую кожу щеки и осторожно наклоняется вперед. Ниже и еще ниже, пока не касается лбом лба Димы. С шумом вдыхает запах, а затем, придерживая за подбородок, поворачивает его лицо к себе. Спящий Дима не сопротивляется и лишь слегка вздрагивает, когда Эмиль накрывает его губы своими. Мягкие и теплые, чуть приоткрытые они будто манят к себе, поддразнивая проскользнуть между ними языком, миновав гладкие зубы. Эмиль трогает чужой язык очень осторожно, но не сдерживается и сминает податливые губы своими, ласкает их с упоением, вдыхая через рот вкус и запах Димы. Это кружит голову и заставляет забыть все. Что кто-то может застать его, что Дима может проснуться и просто оттолкнуть, что сам Эмиль не сдержится и позволит себе намного больше чем простой поцелуй. Все это сейчас не важно. Есть только он, спящий Дима и украденные в полутьме ночи желанный поцелуй. Дима стонет ему в рот очень-очень тихо. У Эмиля сердце замирает, когда Дима, чуть подавшись вперед, отвечает на поцелуй. Его губы движутся медленно, а язык едва успевает за Эмилем. И точно, совершенно точно, что Дима все еще спит. Но Эмиль все равно на крохотное мгновение позволяет себе поверить в то, что это взаимно. Что Дима осознанно его целует и сейчас, совсем скоро, накроет затылок ладонью и прижмет к себе. Разорвет поцелуй, тронет кончиком носа щеку, улыбнется и скажет, что любит. И все же, здравый смысл берет верх над бушующими чувствами. Эмиль нехотя отстраняется, боясь быть застуканным. Дима во сне хмурится и неосознанно облизывает губы, чем вызывает тихий стон Эмиля. — У нас есть что-нибудь попить? — не открывая глаз шепчет Дима, от чего Эмиль заметно вздрагивает. — Есть чай в бутылке, — так же тихо отзывается он, все еще склоняясь над лицом Димы, — холодный. — М, — Дима поднимается с колен Эмиля, откидываясь на спинку дивана, — принеси, пожалуйста. Глаза все еще закрыты, голос сонный, хриплый и нестерпимо желанный. Эмиль всматривается в его лицо, стараясь понять, заметил ли он чего? Или списал все на излишне реалистичный сон? А если заметил, то что станет делать? — Сейчас, да. В смешанных чувствах страха и досады, он достает из холодильника полупустую бутылку и идет обратно. Дима принимает из рук чай, так и не открыв глаза. Глотает медленно, от чего кадык ходит вверх-вниз очень размеренно. И очень сексуально. Эмиль хочет накрыть горло губами и чувствовать его движение языком. — Тебе бы наверх перебраться, — Эмиль сглатывает, — я могу сегодня поспать на диване. Дима отрицательно качает головой, отставляя бутылку. — Там кровать большая, можем запросто поместиться вместе. Я тебя не трону. И встает. Устало разминает затекшие мышцы и идет к лестнице, наверняка наощупь, думает Эмиль. — Может это я захочу тебя потрогать, — уже в комнате и за закрытой дверью вдруг заявляет Эмиль. Дима, раздетый и забравшийся под одеяло, зябко ёжится и кидает на него усталый взгляд. — Давай, — он подтягивает одеяло до подбородка и снова закрывает глаза, — только не буди. — Дурак, — улыбается Эмиль ему в ответ, забираясь на свою половину кровати. Дима бурчит что-то еще, а затем, подползает ближе. Перекидывает руку через тело Эмиля и плотно жмет к себе, носом утыкаясь в загривок. Эмиль спиной чувствует его грудь и размеренно бьющееся сердце под левой лопаткой от чего к горлу, почему-то, подкатывает ком. Дима слишком близко сейчас, теплый и открытый, согревающий своим дыханием, защищающий телом, словно заботливый родитель. Любимый и желанный. Эмиль перехватывает его ладонь и прижимает к себе, целует пальцы, совершенно не думая о том, заснул ли Дима снова. Когда-нибудь он найдет в себе смелость признаться во всем, даже если это разрушит их дружбу и отнимет теплоту вокруг. По крайней мере, у него останутся воспоминания этой ночи, полной сонной заботы и одного украденного поцелуя.