Как будто бы крылья не отняли. Я снова в них падаю в руки к ней Отец, все прекрасное — хрупкое Они погибают здесь сотнями. Но тень моя — это покров, Она плащом на её плече, И брат мой, что исполнен очей, Идет за кем-то другим.
— Немного Нервно
Розовое пламя расплескалось на дне бокала. На самом деле это лучи заходящего солнца играли на стекле и окрасили шампанское в цвет осеннего заката, но выглядело поэтично и немного сюрреалистично. Агата задумчиво взболтала напиток и отставила его на балюстраду. Алкоголь она не любила. Даже такой наивно праздничный, как шампанское. Где-то позади, в глубине дома гремела музыка, немелодичная и пошлая. Она пробивалась на укромную лоджию рваными потоками и оседала в голове Агаты хлопьями белого шума. Девушка чувствовала, как в висках у нее начинает пузыриться мигрень. Сентябрьский вечер был душен и ал, будто еще тосковал по летнему зною. Жара продолжалась всю неделю, и город выгорел в этом прозрачном мареве до эффекта сепии на старой фотографии. В помещении исправно работали кондиционеры, но даже здесь, в горячем застывшем воздухе, Агате дышалось легче, чем там. В каждой социальной группе на манер первобытного племени неосознанно складываются свои правила. Коллектив активно занимается нормотворчеством, и негласные уставы венчают его труды. «Не убий», «не укради» — слишком абстрактные и далекие от быта заповеди. Соглашаться на приглашения, улыбаться и улыбаться еще шире, когда тебе на талию опускается тяжелая рука — это понятно и близко. Это повседневность. Агата с большим удовольствием провела бы этот вечер в прохладе репетиционного зала, но отказаться от визита сюда — это нарушить заповедь, обособиться от группы и обречь себя на гибель. Метафорически, конечно. Изгнание не грозит смертью от голода или когтей хищной фауны. И все же генетическая память крепка и оберегает эти перспективы в разуме каждого человека за границей бессознательного. Заставляет биться за место у древнего костра. Одиночество — бич современности. Шрамы от этого бича едва ли зажили на Агатиных плечах, и она не собиралась надевать власяницу, чтобы их растравить. Агата слишком много времени провела в замкнутом квадрате своей квартиры, оглушенная тишиной, замерзшая вдали от первобытного огня, чтобы отказываться от человеческого тепла сейчас. Она бы не выдержала возвращения в свою собственную Бастилию. Агата все время, пока служила в театре, держалась особняком. Она сразу же после выпуска из Академии получила место солистки, минуя кордебалет. Пока ее сверстницы шумной стаей ходили на репетиции, Агата филигранно отрабатывала движения, чаще всего одна, чтобы не мешали. Затем, под конец ее первого сезона, произошло то, что она предпочла бы похоронить в глубинах своей памяти, под несколькими слоями могильной земли. То, что заставило ее выстроить стены Бастилии и замуровать все выходы. Много душевных сил и выдержки стоило пробить свою тюрьму изнутри. Девушки из кордебалета очень удивились, когда Агата впервые подошла к ним на репетиции и заговорила. О чем-то незначительном, даже глупом, Агата уже не помнила. Наверное, какой-то аппетитный слух, которые девушки проглотили. Непринужденная беседа завязалась, но Агата помнила, как вытянулись лица танцовщиц, как они настороженно переглянулись. Они считали, что у нее замашки примы, в самом плохом смысле этого выражения. Но, возможно, они были и польщены, учитывая, что Агата действительно была в паре шагов от того, чтобы стать примой. В любом случае девушка не знала, как именно работали шестеренки их коллективного разума, но скоро она стала его частью. Новые подруги Агаты были слишком далекими друг от друга, чтобы дружить по-настоящему, и слишком независимы, чтобы стараться сблизиться. Их объединяли только репетиционные залы и сцена Мариинского, бесконечные утренние классы и изнуряющие вечерние спектакли. В их разговорах были только театральные сплетни и новинки от Нетфликса. Ни одна из них не открывалась больше, чем необходимо. Наверное, это и было правильно. Агате хватало и этих скудных крупиц. Словно бы она была голодающей, над которой смилостивились и дали черствую корку. Не сытный ужин, но желудок больше не пуст. Ее стали приглашать посидеть в баре после репетиции, поужинать у кого-нибудь дома, погулять по Питеру, пробежаться по магазинам. В записной книжке появлялись новые имена, телефон начал оповещать о входящих звонках и сообщениях. Появился повод завести аккаунты в социальных сетях. Агата облюбовала «Инстаграм» и «Вместе». Довольно скоро Агата открыла для себя существование кодекса поведения. «Светские рауты» — своего рода эвфемизм для названия мероприятий, которые им следовало посещать. Здесь текли реки алкоголя, воздух сотрясался от музыки, и обсуждались цифры с длинной лентой нулей на конце. Мужчины носили дорогие костюмы и пахли богатством. Женщины были красивы, но безлики. Кордебалет в этом порочном спектакле. Компания балерин всегда обращала на себя внимание. Головы поворачивались в их стороны, когда они приезжали. Глаза следили за ними, когда они изящно танцевали в центре зала, а светомузыка окутывала их неоновым флером. Наверное, за это тоже отвечала генетическая память. Не такая древняя, как кроманьонские стоянки, но берущая свое начало в старинном очаровании императорской России. Агатины подруги играли в Кшесинских, она их интересов здесь не разделяла. Приезжала вместе с ними, спасаясь от пустоты своей квартиры, но сразу же терялась в толпе. Сегодня они приехали к очередному миллионеру. Агата не была знакома с ним лично, не помнила даже его имени. В памяти задержалась только его внешность — грузная с набрякшими веками физиономия сытой жабы, и тот факт, что он обожал устраивать вечеринки с размахом Гэтсби. Его дом — Содом и Гоморра в центре Петербурга. Девушка не заводила разговоров, не стреляла глазами, не расточала улыбок; она ждала, когда закончится вечер. На нее обращали внимание, но она умела исчезать. Агата мастерски отыскивала укромные места, вроде маленькой лоджии на верхнем этаже. Это было хитростью — формально она была вместе с подругами, своим племенем, следовала уставу, как прилежный послушник, и в то же время снимала с себя обязательства. Тактика действенная и практичная. Закат догорел, пламя в бокале погасло. Еще немного и на город опустится заветная прохлада. Позади Агаты раздался шум. Кто-то распахнул двери, и громкая музыка выплеснулась на лоджию. Мигрень от резкого звука злорадно стрельнула в виске. Молодой человек захлопнул за собой двери и шагнул к балюстраде. Он тяжело дышал, руки нервно дрожали. Агату он даже не заметил. Девушка сразу опознала паническую атаку. — Молодой человек, — она попыталась привлечь внимание. Мужчина резко дернулся и уставился на Агату затравленным взглядом. Грудь его часто вздымалась и опадала. Пальцы и кисти сильно дрожали, и, увидев, что Агата это заметила, он сжал ладони в кулаки с такой силой, что те побелели. Высокий, бледный, медно-рыжий, он смотрел на нее волком, попавшим в капкан. Еще немного и отгрызет себе лапу. Агата вскинула руки, обнажая раскрытые ладони, и медленно шагнула к нему. — Все в порядке, — голос ее был спокоен и тих. — Вы в полной безопасности. Все хорошо. Она продолжала твердить простые успокаивающие слова, как мантру, подошла и встала на расстояние шага. Девушка потянулась к его руке и положила на нее ладонь. — Все хорошо, — повторила она, — меня зовут Агата. Он не спускал с нее глаз, но медленно разжал кулак. Агата тут же переплела их пальцы, второй рукой накрыла тыльную сторону его ладони. Эта бесхитростная тактильность привела его в чувство. Лихорадочный блеск пропал из глаз, плечи устало ссутулились. Он прикрыл веки и задышал глубоко и медленно, заставляя себя восстановить дыхание. Девушка заметила, что лоб его покрылся испариной. Прошло еще несколько секунд — каждая отсчитывалась гулким ударом его сердца, — и он внимательно посмотрел на Агату. — Истомина, — сказал он. Агата утвердительно кивнула и улыбнулась. Мужчина мягко высвободил ладонь. Теперь он выглядел очень смущенным. — Вы танцуете в Мариинском, я видел ваши спектакли, это… — он красноречиво развел руками. — Это очень красиво. — Спасибо, — ответила Агата. Она буквально кожей ощущала его неловкость. Девушка видела, что он очень стыдится этого приступа и резанула откровенно. — Знаете, у меня тоже бывают панические атаки. Он поднял на нее глаза, и девушка продолжила: — Раньше, когда только пришла в театр, так вообще — каждый раз перед спектаклем. Запиралась в гримерке и ждала, пока не пройдет. Теперь молодой человек посмотрел на нее с сочувствием, и она добавила жизнеутверждающе: — Со временем это пройдет, как только закончится период стресса. — Боюсь, я застрял в периоде стресса, — вымученно посмеялся. — Это только кажется, — Агата улыбнулась в ответ одним уголком губ. Полуулыбка по-доброму заговорщицкая. Ей, так долго шарахающейся от других людей, отчаянно захотелось успокоить его, заглушить тревогу и отдать немного своего тепла. Ей стало жаль его, что само по себе было ново. — Принести вам воды? — спросила она, пытливо глядя в его лицо. Мужчина отрицательно покачал головой, и Агата протянула ему свой бокал с шампанским. Он машинально потянулся взять его, их пальцы соприкоснулись, и он едва заметно вздрогнул. — Просто тут ужасно жарко, — пожала плечами девушка, — лучше что-нибудь выпить. — Спасибо вам, простите… — начал он, но Агата не дала ему заговорить. Покачала головой, отмахиваясь от его извинений. — Я все же принесу вам воды. На этот раз он не стал возражать, и Агата повернулась к двери, чувствуя его взгляд в районе лопаток. Она прошла в помещение, встретившее ее холодом стен, полумраком и громом немузыкальных нот. Мигрень в висках заворчала совсем озверело. Девушка спустилась вниз на несколько этажей, чтобы найти официанта. Среди танцующих людей сновали юноши в белых рубашках, виртуозно приловчившиеся незаметно двигаться между гостей. Агата поманила одного из них. Вдруг в руку ей вцепились мертвой хваткой, наманикюренные ногти царапнули кожу. Агата обернулась и увидела маленькую Веру. Вера — танцовщица с внешностью открыточного херувимчика ростом едва доходила Агате до подбородка. Облако пепельных волос обрамляло ее фарфорово-кукольное лицо, большие голубые глаза всегда как будто бы распахнуты в удивлении. — Вот ты где! — она пыталась перекричать музыку. — Куда ты пропала? Вместо ответа Агата махнула рукой в сторону лестницы наверх. — Ты мне сейчас очень нужна, не хочу там сидеть одна, — Вера кивнула куда-то в направлении диванов. Сумрак неосвещенного угла не давал разглядеть тех, кто там сидел, но было очевидно, что там только мужчины. Еще одно негласное правило их балеринского клуба — не оставлять друг друга в мужской компании. Особенно пьяной мужской компании. Агате не нужно было рассказывать, чем это может кончиться. Официант, которого позвала Агата, аккуратно маневрируя между танцующими, подошел к ним. Девушка встала на носочки, и юноша наклонился к ней. Агата сказала ему прямо в ухо: — Наверху, на лоджии, молодой человек, он неважно себя чувствует, принесите ему воды, — она отстранилась, мальчик-официант кивнул и, повернувшись на пятках, тут же исчез в толпе. Агата только сейчас поняла, что не спросила имени у мужчины наверху, но маленькая Вера уже тянула ее к диванам. Подойдя ближе, Агата отметила, что всем им немного за сорок. У большинства блестели проплешины на голове. Они улыбнулись, приветствуя девушек, и Агата заметила, что по крайней мере у двоих вставлены золотые зубы. Девушка уловила исходящий от них запах табака и алкоголя и, где-то на глубинном уровне животных инстинктов, отчетливый миазм опасности. Братва. Агате стало очень неприятно. — Это Агата Истомина, она у нас ведущая солистка, — разливалась соловьем у нее под боком маленькая, наивная Вера. — Значит, главный лебедь, — один из мужчин протянул Агате руку. — Я Егор Гречкин. Имя вспыхнуло где-то на подкорке сознания, вызывая ассоциативный ряд с таблоидными статьями и списками самых влиятельных людей Петербурга. Агата была уверена, что девочки из труппы называли эту фамилию. — Очень приятно, — пожала ему руку, отмечая, что пальцы его сухие и ломкие, как веточки. И сам Гречкин выглядел высохшим и изломанным, будто нездоровое дерево, по злой судьбе выросшее на отравленной почве болота. «Кощей из народной сказки — вот кто он», — промелькнула мысль в голове. Маленькая Вера этого не замечала. Она, очаровательная провинциалка, танцевала в старинном театре, ловила на себе восхищенные взгляды и свято верила в свою счастливую звезду. Кто как не она выйдет замуж за миллиардера по большой любви и не будет ни в чем нуждаться до конца своих дней? Глупая маленькая Вера не видела похотливых ухмылок и раздевающих глаз. Агата схватила ее за руку и шепнула на ухо: — Руся, давай уйдем. Вера удивленно на нее посмотрела, и глаза ее стали еще круглее. — Ты чего? Перестань, мы только немного здесь посидим. Гречкин наблюдал за ними, не моргая. От этого взгляда позвоночник Агаты запел тревожным вибрато. — Агата, не стесняйтесь, — голос у Гречкина как скрип половиц под ногами непрошенного гостя, — присаживайтесь. Он поманил девушек рукой, как зверьков. Так зовут голодных белок в парке. Вера посмотрела на Агату, едва заметно изогнув бровь, и скользнула в тень, усевшись среди мужчин. Кто-то из них сразу же протянул ей напиток. Агата почти задохнулась от возмущения, кем Вера себя вообразила — прокофьевской Золушкой? Гречкин все еще смотрел на Агату, и та села рядом с ним. Ей очень хотелось уйти, снова затеряться в толпе, может быть, подняться наверх, туда, где остался человек, испуганный, одинокий, но бросить Русю она не могла. Гречкин протянул ей бокал с янтарем алкоголя. Агата покачала головой: — Не пью. — Похвально, — он улыбнулся кощеевским оскалом, — здоровье бережете. Агата еле удержалась от того, чтобы закатить глаза — как будто бы она напрашивалась на его одобрение. Она откинулась на спинку дивана и скрестила руки, непроизвольным движением, вошедшим в привычку. Краем глаза продолжала наблюдать за Верой. Она раскраснелась от выпитого алкоголя и смеялась над чьей-то шуткой. Потом сама начала что-то рассказывать, активно жестикулируя. Худенькие плечи то и дело вздрагивали. Гречкин в этой компании определенно был лидером, смотрел лениво и расслабленно — в одной руке бокал, другая вальяжно откинута на спинку дивана. Он медленно переводил взгляд то на Веру, то на Агату, будто сравнивая. Ну конечно, сравнивая, оценивая. Гречкин очевидно считал себя хозяином жизни, выбирал, кто из них достоин его, а кто отойдет одному из его дружков. Вера — бровки домиком, губки бантиком, сущий ангел, покладистая как ручной зверек; Агата — как грозовая туча, как высеченная из камня. От нее веяло холодом мраморного изваяния, и Агата это знала. Она долго и старательно отращивала этот хитиновый покров безразличия и равнодушия, чтобы защитить израненную нежную плоть от таких, как Гречкин. Скелетная рука в конце концов опустилась на колено Агаты. Гречкин свой выбор сделал. Агата не дернулась, не отодвинулась, она посмотрела прямо в глаза мужчине и отрицательно покачала головой. К ее удивлению, он убрал руку. — Что ж лучшее — детям. Девушка не поняла его, и ей стало совсем тревожно, когда она заметила, что для друзей Гречкина эти слова не стали пустым звуком. Они обменялись паскудными улыбками. Гречкин перевел свое внимание на Веру, и его спутники отпрянули так быстро и карикатурно, что в Агата заставила себя проглотить нервозный смешок. Никто из них не переключился на Агату, и она не знала, стоит ли это считать добрым знаком. Музыка продолжала играть, алкоголь выпивался, бокалы наполнялись заново. Агата легко могла бы уйти, но Вера, смущенная и довольная, польщенная вниманием, все говорила с Гречкиным. Время от времени она широко улыбалась Агате. Мол, посмотри, засвидетельствуй мое счастье. Рука мужчины лежала на Русином бедре. Агата не знала, сколько времени прошло, когда Гречкин отвлекся от Веры, полез в карман и достал вибрирующий телефон. Ответил и тут же уставился в другой конец помещения. Агата проследила за его взглядом и увидела юношу, направлявшегося к ним. Одной рукой он отнимал телефон от уха, другой махал их компании. Гречкин широко улыбнулся, изменился в лице. Глаза потеплели, и хищное кощеевское выражение исчезло. Агата сразу же уловила сходство между ними двумя. — Привет, па, — поздоровался парень, потом кивнул в сторону друзей отца, скользнул взглядом по Вере и посмотрел прямо на Агату. — Мой сын, Кирилл, — представил его Гречкин, кивнул на Веру. — Вера, — затем — в сторону Агаты: — Агата. Балерины из Мариинки. — Браво, — Кирилл присвистнул. — Ну я, конечно, поклонник. — Балета? — спросила Вера. — Балерин, — ответил Гречкин-младший и подмигнул ей. Он шагнул к дивану и плюхнулся между Агатой и отцом, широко разведя колени. Гречкин-старший ткнул его пальцем в плечо и погрозил шутливо: — Веди себя хорошо. — Па! Я паинька, — парень ухмыльнулся, обнажая золотые грилзы. Всем своим видом, взъерошенным и нахальным, Кирилл говорил об обратном. От юноши пахло дорогим парфюмом и алкоголем. Запах растравил Агате горло, и она невольно закашлялась. Кирилл тут же участливо протянул ей бокал. — Спасибо, — она откашлялась, — я не пью. Гречкин-младший посмотрел на нее, застыв с бокалом в руке, будто удивившись ее отказу. В следующую секунду содержимое бокала полилось Агате на колени. — Твою-ю мать! — Кирилл выругался. — Сорян, не хотел. Агата вскочила на ноги. Жидкость мгновенно пропитала шелк платья. Девушка подняла глаза и напоролась на посмеивающийся взгляд Егора Гречкина. Распрямила плечи и в упор посмотрела на Веру: — Я поеду домой, ты со мной? Вера закусила губу и отрицательно покачала головой. Агата коротко кивнула: — Тогда всего доброго, увидимся. Спасение утопающей — дело рук самой утопающей. Лимит добрых дел на сегодня исчерпан, план перевыполнен, и она физически ощутила, как наваливается на нее усталость прожитого дня. Захотелось домой. Девушка повернулась на каблуках, и начала пробираться через танцующих к выходу. Сзади ее грубо схватили за локоть. Кирилл притянул Агату к себе: — Че ты, обижаешься? — Я не обижаюсь. — Я же извинился, — перекрикивал музыку он. Агата ловко высвободилась из его рук и попыталась изобразить вежливую улыбку: — Я просто хочу переодеться, — показала на мокрое пятно. — И я устала. — Я тебя отвезу. — Не нужно. Он не обратил внимания на протест, крепко взял ее за запястье и потащил к выходу. Спустившись по лестнице, они шли к подземной парковке. Агата едва успевала за широким шагом Кирилла, но он упрямо тащил ее вперед. — Да погоди ты! — она приложила усилие и вырвала руку. Агата чувствовала, что начинает злиться. — Я за тобой едва поспеваю. — Сама сказала, что хочешь снять это платье побыстрее. Он не погрешил против истины, но тон его Агате не понравился. Кирилл смотрел на нее так, как смотрят на пришпиленную к подушке бабочку. Взглядом собственника и коллекционера. — Я сказала не так, — ответила надменно. — Значит, так подумала, — Гречкин шагнул к ней. — Этого ты знать не можешь, — Агата не хотела признаваться даже самой себе, что испугалась. На парковке не было ни души. Кирилл рассмеялся ей в лицо: — Знаю. Все вы одинаковые — спорим, твоя подружка уже залезла в штаны к моему папаше? Агата отшатнулась от него, но он вцепился ей в предплечье и рывком притянул к себе. — Не ломайся, и оба получим удовольствие. — Отвали от меня, — зашипела Агата. Она толкнула его в грудь, чувствуя, как подступает паника. Кошмар трехлетней давности снова воскрес в ее памяти, угрожая залить вязкой темной водой, заставить захлебнуться. Гречкин был сильнее ее, но Агата царапалась и кусалась, как дикая орлица в руках охотника. Бешенство вкупе с животным ужасом душило ее, она закричала, и тут же получила оплеуху. Удар обжег щеку, и в голове ее зазвенело. Она на мгновение обмякла, и Гречкин скрутил тонкие запястья. Он потащил ее в сторону, ноги у девушки подкосились. Гречкин поволок ее, не заботясь о том, что она разбила колени. Туфли ее соскочили со ступней. Действительность происходящего перемешалась с воспоминаниями в голове Агаты. Грубая мужская сила, ядовитый запах алкоголя, боль от ссадин — девушка будто бы снова оказалась внутри своего самого страшного сна. Она изворачивалась в его руках, кричала во всю силу легких — ответом ей было только эхо ее надрывного голоса. В голове перемешалось: Агата не понимала, кто перед ней, Гречкин из настоящего — или тот, другой, вернувшийся из прошлого, обретший физическую форму. Гречкин подтащил ее к машине, разблокировал дверь и толкнул девушку на заднее сидение. Она сильно ударилась локтем, из глаз брызнули злые слезы. Он склонился, его жаркое дыхание наполнило салон автомобиля, оглушило ее. Рука схватила ее за ворот платья и дернула. Податливый шелк разорвался, обнажая черное кружево белья. Красная пелена страха и гнева застелила ей глаза. Адреналин обжег ей вены. Агата рванулась к нему и пальцами вцепилась в его лицо. Он истошно завопил, ногти ее прочертила кровавые полосы царапин по его щекам. Кирилл отпрянул, и Агата ударила его кулаком в хрупкую переносицу. Раздался тошнотворный хруст. Гречкин сложился пополам, прикрывая ладонями лицо. Из-под пальцев закапали тяжелые капли крови. Она оттолкнула его и выскочила из машины. Поодаль заметила свои туфли, острая шпилька каблука привлекла ее внимание. Агата живо представила, как она входит в глазное яблоко обидчика, как он кричит от боли, срываясь на визг. Агата отпрянула и бросилась бежать обратно через всю парковку. К гремящей музыке и живым людям, силясь убежать от собственного ужаса. Где-то позади зарычал мотор автомобиля. Гречкин завел машину. На секунду Агате показалось, что он поедет прямо на нее, и хрупкий ее позвоночник переломится под тяжелыми колесами. Но он развернул машину, и под визг шин выехал с парковки. Долгие секунды тяжело падали песочными зернами. Агата стояла и смотрела вслед уехавшему автомобилю. Ждала, когда успокоится ее сердце — оно измученной перепуганной птицей билось в клетке ребер, рискуя переломать их и вылететь наружу. Кровь стучала в висках, выбивая набат мигренозной боли. Промелькнула мысль подняться наверх и нажаловаться Гречкину на его сына, и Агата чуть было не рассмеялась в истеричном припадке, закусив губу. Память услужливо напомнила, как Гречкин-старший обращался с нею и Верой. Скорее всего, все было спланировано заранее и Кирилл был удивлен, встретив ее сопротивление. — Агата? Мужской голос испугал ее, девушка вздрогнула и обернулась. На мгновение ужас сковал ее, но в следующую секунду она узнала недавнего знакомца. Изумленный, он смотрел на нее испуганными глазами из-под рыжей челки. В естественном желании защитить, он протянул к ней руки. Агата инстинктивно отшатнулась от него, закрыв руками порванное на груди платье. Обхватила себя за плечи, чтобы унять крупную дрожь. — Кто это сделал? — сказал тихо. Девушка начала говорить, но спазм сжал горло. Коснулась больной щеки, и поняла, что все лицо у нее залито слезами. Мужчина стянул с себя пиджак и протянул Агате. Он не позволил себе касания, и Агата благодарно закуталась в ткань пиджака. Босая, в изорванной одежде, со ссадинами на лице и коленях, она напоминала сломанную куклу. — Агата, послушай, позволь отвезти тебя в больницу? — он говорил так, как говорят с маленькими детьми и животными. Успокаивающе, стоя на расстоянии нескольких шагов. Агата уловила только ласковую интонацию его голоса, не отмечая смысла вопроса. Когда она поняла, что он спрашивает, покачала головой: — Он ничего не сделал, — всхлипнула, и сквозь слезы вырвался смешок: — Я сломала ему нос. Его брови взлетели вверх. — Кому? — Гречкину. Его сыну. Сказала и сразу же испугалась. Кто он, этот человек, взъерошенный, сочувствующий? При первой встрече она подумала, что он перенервничавший ассистент, но сейчас первое впечатление было смазано. На нем дорогой костюм, часы не по карману обычному питерскому парню. Из образа выбивались только старые кеды на ногах. Мысль о том, что он из компании Гречкина, наверное, так явно отразилась на ее лице, что он сразу же сказал: — Он малолетний ублюдок, нужно заявить в полицию. Агата перевела дыхание. Тыльной стороной ладони вытерла лицо, подозревая, что тушь размазалась и превратила ее в чучело. — Мне позвонить? — он уже достал телефон. Дисплей экрана подсветил его лицо, очерчивая скулы. — Нет. — Почему? — Ничего не случилось, а мне не нужен скандал. Мужчина смотрел на нее пристально, буравя глазами. Агата поняла, что именно он подумал. Амбициозная глупая девчонка. Неужели он не понимал, как сложно будет предъявить обвинения человеку с кошельком Гречкина? Он откупится, а она останется с запятнанной репутацией. Пусть даже пятна от ее собственной крови. — Пожалуйста, не нужно полиции. — Я не сделаю ничего, что могло бы вам навредить, — снова перешел на «Вы». — Если считаете, что так будет лучше, я не буду звонить. Агата кивнула и плотнее закуталась в пиджак. — Отвезти вас домой? Промолчала, не поднимая глаз. Остаться сейчас один на один с мужчиной в замкнутом пространстве автомобильного салона было выше ее сил. — Я вызвал такси, — он не подал виду, что заметил ее замешательство, — водитель — женщина. Благодарность растравила душу. Сипло, надорванным горлом Агата прошептала: — Спасибо. Несколько минут они простояли каждый в своей тишине, не испытывая желания заговорить. Агата медленно приходила в себя. Все произошедшее вспоминалось тяжело и отдельными частями, как вспоминается сон по пробуждении. Молодой человек рядом, как пес на страже ее спокойствия. Он смотрел на нее, будто боясь, что она упадет в обморок, но не нарушал молчания. Подъехало такси, мазнув по ним светом фар. Женщина-водитель должно быть удивилась, но не подала виду. Молодой человек открыл дверь заднего сидения, и Агата просочилась внутрь. Высунулась из окна: — До свидания. Спасибо. Он махнул рукой, и машина сорвалась с места. Агата назвала адрес, и в голове лениво скользнула мысль о забытых туфлях. Ей не хотелось их забирать, возвращаться к тому месту, где стояла машина Гречкина, — проще выбросить. Если бы можно было поступить также с воспоминаниями. Автомобиль поехал по городу, устремляясь в сентябрьскую ночь. Агата вспомнила, что снова не спросила имени у молодого человека. Потом решила, что это к лучшему. Он — тоже часть плохого воспоминания. И безымянного его проще выбросить из головы, так же как и туфли.