И пока смерть не разлучит нас

Комната отца походила на свалку больше, чем на жилое помещение: вся захламлённая, заставленная ящиками и горшками с только начинающей прорастать коноплёй, заваленная пустыми сигаретными пачками и окурками, бинтами, большими колбами из тёмного стекла с вязкими жидкостями, коробочками с порохом и какими-то белыми веществами, которые тоже добавляют в динамит. Взглядом Фанди едва нашёл отцовскую кровать; да и самого Вилбура, если честно, почти не различал в полумраке. Его пальто, несколько раз перешитое, сливалось с хаосом комнаты. Единственный источник света болтался под самым потолком, блестел желтизной и давал больше копоти, чем освещения. — Ты хотел?.. — Вы, — Вилбур оторвался от подоконника, видимо, заменяющего ему рабочий стол. Затянулся — комната уже вся была в клубах сигаретного дыма, резко пахнущего и какого-то драного, неровной серостью оседающего на всём. — Никакого панибратства, Фанди. — Как скажете, — подросток спрятал руки в карманы и выдохнул. Отец стал ещё более невыносим, и если бы не заступничество Квакити, то Фанди бы давно удрал на край света. — Чего вам надобно, старик? — Не понимаю, что он нашёл в тебе, — отец улыбался странно; его лицо как будто раскалывала кривая тонкая линия, и похоже это было больше на шрам, чем на человеческие — пусть и обескровленные посмертием — губы. — О чём вы?.. — О твоей бесполезности, — внутри Фанди всё зло вспыхнуло. Он себя бесполезным не считал — во всяком случае, все люди Квакити были накормлены. Как минимум поэтому. — Ты понимаешь, о чём я, Фанди. Не хмурься. Ты ведь знаешь, что эта война никогда не закончится — она никогда не кончается. Отец глубоко затянулся. Фанди задержал дыхание, уже зная, что дым выдохнут ему в лицо, и спросил себя, как скоро прокуренные лёгкие Вилбура отправят его на тот свет снова. Несколько быстрых шагов. Комната такая маленькая — отец стоит прямо перед ним, ухмыляется широко и безумно, а потом вытягивает губы трубочкой и выдыхает. Дым от сигарет белый и странно пахнет; почему-то Фанди вспоминаются самокрутки, которыми пах Л’Манбург, и сушёные травы, красящие кончики пальцев в зелёный. Но Вилбур курит то, что даёт ему Квакити. Конопля ещё только растёт. Дрим не был в этой комнате, верно? Он бы повыдирал всё. Он ведь… не любит такое, да? — Вы позвали меня, чтобы унижать? — Отнюдь, — голос Вилбура спускается до доверительного шёпота. На мгновение Фанди кажется, что всё как раньше. У отца в губах сигаретка, он щурит смешливо глаза и курит, и шепчет скручивающему самокрутки Фанди что-то на ухо. Мягко напевает свои песни; и под полом Фанди чудятся сказочные миры и залитые разноцветными отблесками утопии, по образу и подобию которых они творили своё государство. — Я забочусь о тебе. Лишь хотел напомнить, что ты не выживешь один. — Я с Лас Невадас. — Квакити сбежит. Так сильно дорожит своими крылышками — разве ты не помнишь, чем это всегда кончалось? — Фанди сжимает кулаки. В груди у него что-то неприятно ворочается. И он не помнит, чтобы Квакити куда-то бежал. Нет, он… наоборот. Он защищал Фанди — от Шлатта и его людей, и от холода; а ещё он приходил ночью и приносил еду, прямо как Ники. Но почему-то Фанди не заступается. — Никто не сможет выжить один. Или ты сомневаешься? — К чему вы это? Фанди мотает головой. Он не знает, что отец задумал, но что-то внутри него твёрдо говорит: не противься. Будет хуже. Воскресший Вилбур непредсказуем целиком и полностью. И Фанди не знает, когда у него сдадут нервы. — У тебя есть шанс получить покровителя получше Квакити, — в груди тяжело. Вилбур бросает окурок прямо на пол, тушит его тяжёлой подошвой обуви и широко-широко улыбается. — Видишь ли… — Пожалуйста, — вдруг выдавливает из себя Фанди. — М-можно я пойду?.. Т… Вы начинаете странный разговор. Я не хочу быть причастен. — Видишь ли, Фанди, — с нажимом говорит отец, глаза у него горят; жёлтый блеск даёт больше копоти, чем света. — Мой благодетель — ты знаешь. Дрим. Он почему-то хочет видеть тебя своим супругом. Так что, полагаю, тебе следует начать готовиться к свадьбе. Фанди моргает. — Свадьба? — Именно. Чем скорее — тем лучше, — отец просто… стоит. Как будто ничего странного не сказал. — Просто будь хорошим мальчиком, Фанди. Сделайся полезным хотя бы на пять минут. — Чё?.. — Фанди отступил на шаг. Он… не вполне понимал, что происходит. — То есть… эм, нет, это очень странная шутка, Вилбур. — А с чего ты взял, что я шучу? — отец театрально развёл руками; он так странно говорил, так странно смотрел и улыбался, и Фанди ужасно захотелось, чтобы он сейчас расхохотался, похлопал его по плечу и сказал расслабиться хриплым от постоянного курения голосом. Но Вилбур был серьёзен. — Я уже пообещал тебя. Подписал, что там было нужно, и прочее. Дрим озаботился даже бумагами, так что это, очевидно, серьёзный жест. Тебе стоит быть благодарным. — В смысле — пообещал?.. — Фанди моргает. Ведёт одним ухом, другим, ощущая отчётливое желание услышать, что отец шутит. Или что он говорил о другом, просто Фанди не так услышал. — Хе-ей. Он поднял руки, как будто сдаётся. — Ну же. Вообще не смешно. — Я не шучу, — Вилбур хмурится. — Он хочет сыграть свадьбу как можно скорее. И я очень тебе не советую воротить нос. Отец потянулся к своему завалу. Швырнул Фанди какую-то белую тряпку, большую и из-за цвета похожую на свадебное платье. Нет. Он точно шутит. Издевается. У Вилбура больное чувство юмора, он вернулся большим психом, чем был, и перенял у Дрима откровенно садистские наклонности — ничего удивительного в том, что подобное кажется ему забавным. — О какой свадьбе вообще… может идти речь? Вилбур не отвечает. Он только приказывает, у него ледяной голос, страшный и пробирающийся под кожу. У него заряженный арбалет в пространственном хранилище; он достал его простым жестом и направил на Фанди с выражением полной уверенности на лице. — Переодевайся, — Фанди с сомнением опустил глаза на ткань. Расправил. Тряпки оказались платьем, и сомнения быстро видоизменились в чистый ужас. Ему казалось, что всё ненастоящее. Как будто вот сейчас из шкафа выскочат наблюдатели, и это будет просто глупым розыгрышем, и отец потреплет его волосы, как в детстве, и больше не будет таким ублюдком. — Ещё чего… — неуверенно пробормотал он высоким от волнения голосом; уронил тряпку. Нет, он… он не будет таким заниматься. Какая свадьба, о какой свадьбе может идти речь, тем более с Дримом, он же… он же… — Фанди, — он хотел развернуться и уйти. Бежать как можно дальше от этих придурков с пугающими загонами. Но у отца был заряженный арбалет в руках, и Фанди знал — Вилбур не погнушается его использовать. — Переодевайся, или я пристрелю тебя. Видят Боги, ты не хочешь знать, как выглядит та сторона. У Вилбура на лице застывшее страшное выражение какой-то дикой решимости. Он чуть хмурится, поджимает губы и смотрит строго. Арбалет заряжен. Вилбур наставляет его на родного сына. — Не планирую попадать в ад, как вы, — буркнул Фанди себе под нос. Он хотел добавить, что было бы круто, если бы Вилбура при воскрешении пропустили через мясорубку. Но отец кашлянул, потарапливая. — Одевайся. Дрим ждёт, — от этих слов у Фанди побежали очень нехороше мурашки по плечам и спине, спускаясь вдоль позвоночника вниз к тому месту, где начинался хвост. — И терпение у него не вечное. Никто не хочет наблюдать, как ты ломаешься, Фанди. — За что ты так со мной?.. — он растерянно обернулся до конца. Какая-то часть Фанди всё ещё была уверена, что он просто спит. Что Квакити — Квакити, который всегда опекал его, который был ему больше отец, чем сам отец — не позволил бы такому случаться, тем более в его драгоценном Лас Невадас. Что его — ребёнка, просто ребёнка, который ничего не умеет — не мог потребовать Дрим в качестве трофея. Что Вилбур… что отец бы никогда не отдал его… так. Они… они ведь самая настоящая семья, у них одна кровь, они столько прошли вместе, когда строился Л’Манбург… и потом, и теперь… Фанди зажмурился. — Зачем эта свадьба? — Потому что я так сказал, — Фанди почти вскрикнул, когда где-то среди хлама Вилбура прозвучал третий голос. Сладчайшая патока. Самый смертельный яд — честное слово, на всём белом свете. Фанди роняет только что поднятое платье и закрывает лицо руками. Он не хочет видеть ни отца, ни эту тварь. — Эй, Фанди, руки даны тебе не для того, чтобы ты портил ими вещи! — Я не… — Будешь, — Дрим ставит его перед фактом с ужасающей лёгкостью. Фанди мерещится прикосновение к плечу, и он дёргается, шарахается прочь и открывает глаза — для того, чтобы увидеть улыбку на керамической маске. Дрим осторожно приобнимает его. Фанди думает о том, что у него есть нож в кармане, и о том, что он не посмеет напасть на Дрима. — З-зачем? — Думаю, ты подходишь, — спокойно поясняет Дрим. — Возрастом. Характером. Всем. Такой славный ребёнок. Он ставит возраст на первое место. Он старше Вилбура, и от этой мысли внутри что-то леденеет. — Не подхожу, — Фанди едва не срывается на беспомощный скулёж. — Это… это ведь шутка, да?.. Хе-е-ей, мне ведь п-пятнадцать. — В этом вся прелесть, — Фанди растерянно смотрит на отца. — Тебе пятнадцать. Вилбур улыбается. Погано улыбается, грязно, такую улыбку хочется стереть, выжечь, как сорную траву. Расколотить. Уничтожить. — Подними платье с пола, Фанди. Он смотрит на долбанную белую ткань. Тошнота ползёт вверх, застревает в глотке, растекается по языку кислым привкусом. Фанди заставляет себя представить, что сделает Вилбур, если его сейчас вырвет. Это… помогает, как ни странно. Окей. Они просто два великовозрастных жестоких придурка, они ведут себя как идиоты и превращают всё, до чего дотрагиваются, в нелепый фарс, расползающийся по швам и сочащийся гнилым пафосом. Но они не навредят ему по-настоящему, верно?.. Квакити тут главный. Всё ещё Квакити, и он определённо не позволит отцу зайти настолько далеко. Вилбур не сможет делать всё, что ему вздумается. А Дрим… Фанди зажмурился. С тех пор, как Дрим появился здесь, оранжевый и озлобленный, руль был не у Квакити, и это понимали все. Дрим был сильным; он всегда был сильнее, чем Квакити, чем кто бы то ни было, и тягаться с ним — даже не в одиночестве — было равноценно попыткам побороть Бога. Но Фанди мог надеяться только на заступничество Квакити; на то, что ему пока что хватает авторитета. Больше никто не вступится. Фанди ведь просто бесполезный ребёнок. — Ты одеваться-то будешь? — Н-не… — арбалет в руках у отца. Огромный топор, который Дрим прячет в пространственном кармане — и владеет им столь виртуозно, что рядом даже страшно дышать. — Не при вас… я сам переоденусь. Ткань платья обожгла руки. — Неужели стесняешься? — усмехается Дрим. — Хей, Вилбур, твой сын стесняется. — Ничего удивительно. В детстве он обожал тебя, когда думал, что я не вижу, — лицо обожгло стыдом; Фанди захотелось закрыться, отвернуться и вообще сбежать. Вспоминать то, что он тогда думал, когда они только прибыли, только-только начали продавать траву… ему просто не хотелось. — Что ты такой грустный, Фанди? Выходишь замуж за кумира. Он был глупым ребёнком. Дрим казался ему… могущественным. И это не могло не вызвать трепета. — Дрим никогда им не был!.. — ложь обожгла язык горечью. Вилбур помнил некоторые вещи слишком уж хорошо — как, например, это детское, ужасно наивное и нелепое, глупое восхищение чужим образом. — О, правда? А та куча рисунков? Ты столько бумаги извёл. Фанди отчётливо помнит — он восхищался Дримом. А потом он начал войну, и эти чувства пропали, рассыпались, потому что Дрим оказался не сказочным монархом из утопии, про которую рассказывал отец, а больным ублюдком. Больным и жестоким. Больным и желающим сделать своим супругом ребёнка. Они смеялись; переглядывались, обменивались едва уловимыми знаками и смеялись снова. Фанди стало холодно, страшно; он смял ткань сильнее и не понял, когда они успокоились. — Раздевайся давай. Фанди не хотел этого делать; нет, нет… он не будет. Надо только сделать так, чтобы они не заставили. — Пиздюк, живо, — Вилбур не был агрессивным; но злился, жутко злился. — Согласно т-традиции, — его голос дрожал; отец и Дрим обменялись жестами, которые Фанди не понимал. Но его не подстрелили, значит, ему было позволено говорить. Значит, он мог попробовать… спастись хотя бы от публичного обнажения. — Ж-жених не должен видеть… не… н-невесту… Да. В платье. Ну, свадебном. Вот. Поэтому я не буду при вас… п-переодеваться. Да. Дрим хмыкнул под маской. Они с Вилбуром снова переглянулись. — Традиции, м, Фанди? — Иначе брак несчастливый будет!.. — в висках стучало отчаяние; он закричал, сам того не желая, закричал, потому что переодевание при них казалось наихудшим унижением. — Д-для… всех. Не только для неве… — Фанди не смог снова сказать так про себя. Что-то встало у него поперёк горла. — Для меня. Это всё казалось дурацким сном. Не больше. Просто кошмар, порождение уставшего мозга, бред, который скоро закончится — стоит только немного подождать; сжать челюсти чуть сильнее, так, чтобы вдоль скул прошлось холодом и болью. Фанди не мог открыть глаза. — Милый ребёнок. — Надо достать Квакити, — уголок губ отца дёрнулся. — Пусть оформляет, чёрт его дери. — Будет забавно, — Дрим пожал плечами. — Фанди, иди вперёд. Если побежишь — Вилбур тебя подстрелит.