Несбалансированная диета

      Девушка смахнула шелуху ламинированных атласов и карт.       Раздробленные земли и воды необъятного демонического мира, рассыпавшегося в очерченные пунктиром поселения, леса, горы, ущелья и степи — с каким же маленьким цивилизованным огрызком, занятым вампирами, она была знакома, — неуклюже свернулись в трубку на ковре, подкатились к сиротливо выдвинутому ящику, и остановились там.       Она ненароком покосилась вниз, на засаленную дугу, противоположную грань завившегося полотна. Конец его нашел опору в дереве выпяченной боковины, цинично указал на раскрытый соблазн, и заржавевший капкан совести не сомкнулся, когда она поддалась домысленной провокации.       Ящик был совершенно пуст, словно оттуда выгребли содержимое в один присест, похоронив его для всех, кто волок своё бремя в этом доме. В будничном разочаровании служанка толкнула фасад внутрь ногой.       Вскоре на расчищенном столе очутился поднос. Супница без изысков устроилась в гнезде из узорчатой льняной салфетки, через маленькое отверстие в её крышке куриный бульон испускал ароматный дым. Материя в помрачении выводила линии, пьяно расплывавшиеся над ушком. Слева прислонились румяные тосты, остывая на блюдечке, с задушевной подругой — розеткой домашнего черничного джема — их разделяла наполненная до золотистой каймы чашка.       Бесформенный горб на металлической кровати завозился. Вошедшая, освободившейся рукой понизив яркость ночника, ожидающе развернулась к нему.       — Ещё один раз… Ещё один раз вы придёте сюда, дотронетесь до моих вещей, когда я столько раз твердил вам… Я оторву ваши бестолковые головы! Вы жаждете довести меня?! — потревоженное дитя сумрака выпуталось из дремоты, его праведный крик, разбившийся надвое, поглотило душное убежище, — Убирайтесь! Видеть вас не желаю. Убирайтесь… Или я…       Мальчик предпринял попытку резко сесть, но его бесовской напор окончился ломаным приподъёмом на локтях, точно тело, не соединённое каркасом, отторгло идею движения. Он не сумел бы отстоять и своей постели, если бы кто-то посягнул на неё.       Его бледное заспанное лицо высунулось из-под толстого одеяла, невнятно видимое в тени среди груды подушек, и лишь глаза, занимавшие на нём большую часть, поймали отблеск точки света, сверкнув в темноте. Охотник в агонии. Всё ещё не добыча.       Сосредоточенность подавила его первичные эмоции, с неутомимым здоровьем плещущие в треснувшем сосуде. Взгляд служанки, обделённый доступным сигналом, обрел чувственный акцент, нецеленаправленно омывшись в приливе доброжелательности, и только её собственное отражение, впереди ветхих игрушек мреющее в зеркале над изголовьем, встретило его осмысленно.       — Это я, молодой господин, — отозвалась она, — Но дела у меня к вам нет.       Она присела, клинья черной юбки сложились, девушка сгребла объёмные карты, чтобы неряшливо протиснуть их под подлокотники кресел, осадивших однообразное и спорное развлечение в комнате — арочное окно, наполовину завешанное портьерой.       Сквозь стекло, как бы дразня, показывалась дорожка, подтушеванная оголившимися кронами, что через месяц или полтора намеревались примерить блестящее белое неглиже.       Аллея вела к претенциозному главному входу, неразборчиво распахнутому до позднего часа, если долгие ночи сулили льнущее тепло вечеринок на свежем воздухе, овеянном летом. Все, кто стремился попасть внутрь, мелькали под шубой листьев, пышной или изъеденной молью, и, видимые в очаге болезни, маячили перед сторонним наблюдателем. Ирреальная субстанция, чья трель через открытые створки разражалась из прихожей или с заднего двора.       Выдергивая из кучи листы, руки стряхивали их, будто ковер от сора, а затем туго скручивали и закрепляли, позволяя им толочься в оскорбительно узкой тубе на полу. Они хранились бы в обширной, набитой модными изданиями библиотеке, удобно примыкавшей к повороту в гостиную, если бы владелец спальни не поднимал ругань, защищая право держать их у себя, даже когда занятия откладывались, а подробнейшие изображения пылились.       Служанка заглядывала в цветные рисунки мимоходом. Его знания, непостижимым путём полученные из путаницы усеянных знаками и закорючками схематичных картинок, где громоздились надписи, были судимы ею как чудо света, недоступное её неодарённой натуре. Протяженность мира пугающе велика, чудовищно могущественна в отведённом человеку сроке.       Как только шуршание стихло, мальчик, таращившийся в никуда, насилу сказал:       — Подойди сюда, Лилит.       Она подкралась к кровати. Нервничая. Не из-за того, что сколько-нибудь боялась его как чада тьмы, предполагавшего ту тяжело сознаваемую опасность вымысла, претворенного в слишком тесной для него яви. Но из-за внутренностей, противно съеживавшихся от возможности узреть, как во время её краткого отсутствия недуг не столкнулся с сопротивлением.       Всё было прежним. Внешние признаки сводились к запавшим щекам, наливавшейся на виске гематоме, чахоточному румянцу и лихорадочному, мутному взору с прищуром, но она не могла в полной мере понять, что пряталось под обманчиво безобидной поверхностью. Неясность терзала её.       Шумно дыша через приоткрытый рот, он отполз к умятой подушке. От закатившихся к краю голубых простыней, где он лежал, дохнул жар. Лилит настороженно коснулась его лба, влажного от пота и раскаленного, нехарактерно раскаленного для вампиров.       Его пальцы изучающе ощупали рукав бордовой блузы.       — Ты переоделась? — рассудил вампир, признав её. Потом, проявляя выдержку и сперва требуя оправдания, спросил, — Это ведь так? Почему? Ты куда-то идёшь?       — Я в форме, — Лилит ненавязчиво переместила его руку к приметным перепонкам воротника, пересеченных плотными вышитыми полосами — предоставила признание, — У господина внизу гости.       — Значит, отец приехал…       — Два дня назад, — подтвердила она, маневрируя не такими колкими выражениями, в каких могла бы описать ситуацию, — Ему не очень нравится, как я обычно одета. Думаю, не нравится потому, что нравится вам и госпоже.       Все аспекты ухода за особняком наводили на главу клана скуку, повергали в недоверие к картинной тщете, куда относилось всё, чего он не мог уразуметь, и тот, будучи практически беспризорным в его руках, отошёл на попечение жены.       Излечившись от плесени принципиального безразличия под её руководством, очаг, не подававший надежд, расцвёл. Дом прославился как гостеприимный, гостеприимство облагородило почву для близких знакомств, и вся перспектива, всплывшая наружу, навлекла сквозящую во фразах «конструктивную» критику на её выбор, отныне имевший вес и оттого не обходящийся без контроля господина.       Выделявшееся платье Лилит, по его мнению, грозило результату и отвращало лоском его высокомерных коллег, не прельщавшихся побрякушками подобно окружению госпожи, едко умилявшемуся при виде смертной, наряженной не хуже вампира её сыном.       А распоряжения старшего ребёнка, если те переступали территорию, отведенную тому для баловства, повелительный господин попирал вдвойне. У Широ была своя «песочница», в которой он мог развлекаться как ему угодно, заполнять рутинное бытие, имитировать свойственную кипящей жизни деятельность, и разрушать, срывая агрессию на подчиненных. Однако, покидать игровую площадку и переходить дорогу отцу было под запретом.       Инициативный и зоркий до зачатков, где томился шанс будущего, хозяин считал Широ провальной инвестицией.       — Ничего, что я без спроса?       — Ты и так заходишь сюда, когда захочешь, и, если ты спросишь ещё раз, я выставлю тебя за дверь! — он пытался придать злость реплике, но осёкся. Струйка тёмной крови из носа опустилась к губе, и вампир стер её рукавом, — Иногда трудно знать где ты из-за того, что я не чувствую тебя. Что ты принесла? Я предупреждал, что не голоден. Я не умру без человеческой еды, глупая, ты можешь её выкинуть.       Разумеется, она знала, что у него нет аппетита.       Под давлением аргументов стыд брал её недолго, когда она начала тайком всматриваться в его вещи, по потускневшей памяти приискивая ветхую обложку, куда запропастился ключ к выздоровлению.       Смущение в целом посыпалось под вырабатывавшейся привычкой, и вот Лилит уже упрямо настаивала на том, чтобы вампир ел.       Человеческая еда была единственным способом заставить его продолжать принимать лекарства.       Ненавистный ему суп перебивал привкус вываренной до прозрачно-коричневого травы, порубленной мелко, как приправа. Второе растение не выносило термической обработки, третье было таким горьким, что оно никак не сходилось с чем-то не тошнотворно сладким.       Смеси легко портились, свойства терялись, качество блюд гибло, обличая истинный состав, и незаинтересованной в алхимии Лилит приходилось сводить одни плохо изученные концы с другими, как любому дилетанту, чтобы разбираться с какой пищей она может вероломно подсунуть молодому господину порошки и снадобья.       Не имея дурных намерений, она вырвала у вампира прерогативу находиться рядом в минуты поражения, унимая бунт против участия, нарекающего его беззащитным, и по итогу столь корыстно пользовалась этим в дальнейшем! Она воспринимала должным препятствие уединенной беседе с практикующими алхимиками, где они потакали его иллюзиям о способности воспринимать информацию, кишащую туманными терминами.       Объединив действия профессионалов со своим присмотром, выполненным на лад, казавшимся правильным ей, она поверила, что оно обязательно к чему-то приведёт, с той же силой, с какой не верила в то, что молодой господин отказывается от вожделенного спасения.       Год назад мальчик, горячо искавший методы исцеления, перестал прибегать к препаратам, а бдение в его нутре, встречавшее алхимиков, отвернулось от них — он не контролировал то, насколько служанка тщательно внимает указаниям, и безвольно положился на неё.       «Они бесполезны» — односложно отвечал он, точно все мечты исчезли в миг, который Лилит упустила.       «А записи, которыми с вами поделились? Дайте мне взглянуть. Куда же вы дели книжку? Вы уже…»       «Он шарлатан! Мой совет тебе: если ты хочешь разговаривать со мной, говори о чем-нибудь другом» — и на этом их диалог глох .       — Не отнекивайтесь, вы же любите. Я и тосты с джемом принесла, ваша матушка просила их, — подтолкнула она.       — Она? — поинтересовался он; простые сведения возвращали его в действительность, — А она всё ещё сидит там?       — Да. Дни неподходящие для того, чтобы есть на улице. Всё ещё сыро после вчерашнего ливня. Тосты остыли сразу же, как я их вынесла, и я предложила госпоже подогреть их, но она сказала, что может поесть и так.       Ни один раскат в полной своей мощи не долетел до особняка, чтобы смутить больного, но вампир инстинктивно обернулся к молчавшему окну. Провал в каких-либо переживаниях стал глубже. Ни пятна отсвета, ни подсказки в картине перед ним — не на что отзываться его естеству.       — Какой сегодня день?       — Я не помню дату. Вы спали уже двое суток, поэтому я пришла разбудить вас. Принести еды или крови, поменять постельное бельё. Вы сами что-нибудь хотите?       — Шестнадцатое октября, — быстро сообразил вампир, — Погода прежняя?.. Я слышал дождь сквозь сон. Открой окно.       — Снаружи ветрено, — крайне тактично вымолвила Лилит, — Не взбрело же вам выйти на прогулку? Промокнете.       — Сейчас же открой окно.       Отрекаясь от здравого смысла, она без намёка, что всего лишь уступает ему, отворила закостеневшие створки и впустила меланхоличный призрак гроз. Комната вздохнула полной грудью, Лилит ощутила, насколько душно было внутри, где уже неделю окна держали закрытыми. Мир пробудился, заговорил, и вампир внял чему-то кроме его плача.       — Стука капель действительно нет, — он задрожал в шёлке пижамы, несколько удовлетворенно, точно признав окружение в перепаде температуры и в отзвуке улицы, — Только листья шуршат... В этом году наш район в печальном состоянии. Как и остальные.       — Снег выпадет — и будет уже не так печально.       Смертная будто не замечала сомнительного поведения молодого господина. Вперившись в его профиль, она вновь нехотя подумала о его матери.       Устоявшиеся мелочи будней угасали, и постепенно виды района — вылитого трафарета — перестали быть похожими на себя: ущерб, нанесенный эстетической составляющей, казался трагическим.       Равномерные золотисто-красные перины, уложенные на аллее, сглодали безжалостные ливни, и заместо них свалялась водянистая слякоть. Ветер свирепствовал, завывал на скудном рассвете и потрошил утоптанные обручи гнили, окутывавшие стволы.       Красочные облицовки, арки и молочные колонны, встречавшиеся вдоль улиц, посерели, кровли попрятались под скользким налетом. Фонари, исправно озарявшие тьму прошлого октября, не справились: толкавшиеся катышки туч пленили свет луны, аномально крупной, волшебно сиявшей над шпилями с краббами — такой, какой можно увидеть её лишь на иллюстрациях.       С приходом уныния в пейзажах Рин Имаи поработили элегические настроения, и она предавалась уклончивой ностальгии, представлявшейся поверхностным веянием её мужу и драматичным амплуа друзьям, с которыми она заводила отфильтрованные разговоры.       Непривыкшая к одиночеству госпожа не возражала отсутствию визитов, вместо полдника сидя у дверей, пока перед ней размахивали граблями. Все соседи убрали садовые кресла и столики для пикников — в общем, всё, что способна испортить непогода — и собирались исключительно в гостиных. Её времяпровождение вселяло недоумение, ведь она та, кто следует общественному влиянию, и партия отщепенки ей чужда.       Она без суеты накидывала на колени шерстяную шаль, потом подзывала прислугу. Не свою преданную горничную, больше прочих понимавшей её пространные фразы, но «кого-то ещё».       И Лилит всегда была готова стать «кем-то ещё», отзываясь на волеизъявление госпожи.       Когда Имаи расслабленно сидела, глядя на вымиравший прелестный ландшафт, когда на её лице разглаживалась экспрессия, а прямые русые волосы стремились вниз, обтекая его, служанка любовалась ею.       «Как они схожи с молодым господином!».       Но, проживая в одном доме, Широ был отрезан от неё. Его младший брат прибегал, чтобы поцеловать её в щёку и позвать внутрь.       — И госпожа тоже не будет так грустна, — сказала она на опережение, по обычаю подозревая его в чувствительности к состоянию матери.       — Осень нагоняет тоску на многих смертных, — произнес он вместо этого, — Ты испытываешь хандру?       Преображения омрачили осень, демоны, не меньше смертных любившие комфорт, проклинали их во всей округе. Но для Лилит те предвещали лишь тот приятный факт, что она всё чаще будет варить шоколад и получит волю в эксперименте над добавками, чтобы удивлять гостей.       Пусть климат обернётся суровым, служанка полагала, что прижилась в нём, изначально непригодном и недружелюбным. Если не считать жалоб, роняемых редкими минутами, когда сны заставляли себя ждать, и незанятой девушке приходилось сносить мысли, он вовсе не стеснял её.       Лишь то, что мертворожденное, исконно второстепенное солнце, разбавлявшее тягучие ночи, теперь подёрнуто тусклой осенней поволокой, и иногда, точно по ошибке, будит её в постели чуть раньше, чем ей нужно вставать, она, как человек, не могла не заметить.       «Мне нужно разбудить Шеллу» — вскакивала молодая девушка тогда, чтобы поскорее обрести компанию в лице своей разговорчивой коллеги, и они вдвоем, первая — озабоченная, а вторая — сонная, отправлялись умываться.       Ведь происходившее за окном касалось её лишь в той пустячной мере, в какой беспокоило господ.       — У меня есть дела поважнее. Сара говорит, что хандрят только те, кому нечего делать... Если вы всё съедите, я прямо сейчас приготовлю для вас горячий шоколад. Я много думаю о его вариациях и о том, как можно разнообразить подачу, чтобы такого больше ни у кого не было. Будет актуально, что скажете?       — Столько времени прошло, — констатировал вампир, — Я спрашиваю тебя серьёзно, а ты издеваешься надо мной!       Лилит подобралась к нему уже с подносом.       — Вы хотите, чтобы я молчала, господин Широ? — произнесла она чуть иначе, съехав на пол тона, — Вас устраивало…       — Достаточно пустословия, — демон уступил, убирая с пути конечности, и Лилит положила блюда, — Что здесь? Суп… Да, и запах джема… Цветочный чай…       Подушечки его пальцев обшарили шероховатую поверхность, наскочили на крошечный бортик пирожковой тарелки, уронили нож для масла, обогнули черничную массу, но горничная не дала ложку ему в руки. Наклонившись, она звякнула ею достаточно громко, чтобы он мог определить, где находится прибор.       — Ответь мне, куда ты, — как неживой, вампир согнулся, и волосы упали вперёд, заслонив белесый свет в очах, — Вниз?       — Мои услуги там не нужны, поэтому я отсижусь с вами. Если не мешаю. Вы чувствуете себя лучше?       — Сносно. Не собираешься возвращаться к моим родителям и гостям?       — Я только принесу кое-что, я не пойду вниз. Мне не по душе гости вашего отца, — прямо провозгласила она.       Имаи хмыкнул.       Следуя по узорам, устлавшим паркет, она пробежала календарик, с которым сверяла числа. Лилит часто забывалась и могла к нему подходить два или три раза, откладывая учёт уносящихся прочь дат. Будто будущее — вневременной подарок, о сроках которого не нужно беспокоиться. Оно не наступит, не уведомив о наступлении её.       «Середина октября!» — точно отзываясь о припозднившемся важном событии, подумала она.       Как и вся прислуга, она встала на цыпочки, удостоверившись, что не производит шума, когда проносится мимо глухого закутка, уходившего в две комнаты напротив друг друга. Тишину возле кабинета соблюдали все.       Уже в спальню служанка заскочила бесцеремонно.       Обитель, числившаяся чужой собственностью, не вошла бы в её владения даже если бы на неё свалилось баснословное богатство: смертные не допускаются к владению недвижимостью.       Шелла жила здесь гораздо дольше, потому Лилит не приходилось бороться с облюбовавшей место пустотой как со всяким паразитом, когда её заселили сюда. Мебель и полы обросли признаками её пребывания — одеждой, хранившейся отдельно от одежды соседки, обклеенной бумагой подарочными коробками с дисками, бусинами на порванной нити, кружевом, отрезанным от пострадавших вещей, и лентами, надоевшими хозяйке.       Усечённые улики взросления, какие берегли бы её отец или мать, чей дом она вынужденно покинула, так и не проведя там отрочество, вихрь без сожаления пронёс через прорехи пространства, и они осели, нелепые в своей беспечности.       Лилит же считала комнату своей, и необходимое оттуда забирала с хозяйской степенностью — раскопав его среди «старого доброго барахла» Шеллы, отложенного слишком аккуратно для той, кому оно принадлежит.       — Что ты кидаешь на мою кровать? — с охотой возмутился Широ, когда Лилит опрокинула горку колоритных изданий у его ног, — Тяжелое! Это книги? Не верю, ты их не читаешь.       — Всего лишь журналы. Таких у меня ещё не было... Вы не знаете? Их выпускают раз в квартал, ограниченным тиражом. Сара раздобыла, — служанка, не желая утомлять его изобилующим уточнениями изложением, старалась выразить мысль короче, — Я хожу в газетный киоск одна, если оказываюсь поблизости по делам, и продавщица меня знает. Я говорила, помните? Когда в магазине нет вампиров, она разговаривает со мной — я сижу на корточках, перебирая прессу на нижних полках, а она пересказывает сплетни. Смертные почти не говорят с незнакомыми демонами, и то, что я редко отвечала, продавщица принимала за норму. Мы как бы в хороших отношениях, она откладывала для меня другие издания, но эти на днях, пока вы спали, я так и не получила, хотя до и после меня вампиры в очереди купили их без проблем. Я только ради журнала в тот день и вызвалась сама сбегать за кофе в мерзкую слякоть. Ради чего я промочила ноги…       — Ты-то не скромница, почему ты не могла быть настойчивей? — проворчал он, — Раз уж это достаточно важно, чтобы туда идти и стоять в очереди. Зачем они тебе?       — Здесь рецепты. Рецепты признанных мастеров, рецепты с использованием продуктов, выращиваемых и производимых на окутанных магией просторах, — продекламировала Лилит, — Классическая кухня демонических рас. Эксклюзив — народный рецепт десерта, привезенный из деревни Вольфов. То, что мне перечислила Сара. А дальше я не могу сказать.       — Просто прочитай, что написано на обложке, если уже приняла решение потревожить меня, — вампир лёг обратно, потёр виски, будто его мучала мигрень, и сложил руки вдоль туловища.       — Я бы прочитала, но здесь всё полностью на демоническом, — она подкрутила регулятор на ночнике, в этот раз в обратном направлении, и поднесла под желтоватую вспышку слюду, где символы под ним перечеркнула белая царапина блика, — Когда настанет Луна Охотника, я могу попросить вас перевести часть, чтобы я записала под диктовку? Можете посмотреть только то, что вам по картинкам приглянется.       Лилит придвинула кресло к кровати и распечатала пленку по шву.       Броские иллюстрации на страницах зарябили. Добровольно покорившаяся зрительница застопорилась на многоэтажном трайфле в экстравагантном кубке рядом с грудой диковинных букв.       Прелесть его состояла в виноградных подтёках, для которых расступались слои крема и бисквита, — мармелада из «кристаллической ржи», чей исполнитель по заветам сберёг дрожание её цвета.       Её кусты походили на разворошенные пучки колосьев. Когда в лесах начинались заморозки и чешуйки облеплял сахар инея, в основании бурно зрели ягоды с кожицей, просвечивающей переплетавшиеся оттенки, вёрткие, зябнувшие в миниатюрной сфере.       Сварить из «кристаллической ржи» мармелад — бытовая алхимия. Бытовая алхимия не жалует простоты в методах готовки. Плоды любят прохладу. Тают, как лёд.       — Молодой господин, вы же пробовали ягоды «кристаллической ржи»? Помните, мы давно говорили? На что они похожи? Я как-то подумала, что они отлично сочетались бы с инвертированным слоеным тестом, если добавить их в крем из растительных сливок. Тех, которые производят из сока дерева... Как там его... Тоже на демоническом.       — Ты хочешь нагрузить меня пояснением субъективных и абстрактных вещей? — между прочим посетовал он, — Ягоды у неё сладкие, но вкус разбавленный. Лучше попробовать самой, чем слушать описания.       — Мне нужно иметь представление, что это такое. Мармелад из неё выглядит впечатляюще, словно туда блёсток насыпали, но при этом — ни добавки! В последний раз вы меня отговаривали. И сейчас...       — Не буду, — отрубил он, — Чтобы купить её, тебе нужно опросить продавцов в частном порядке. Повторюсь. «Кристаллическая рожь» аллергенна для нашей расы и не пользуется большим спросом. Моя матушка просто не любит её в сыром виде. Восемь лет назад отец, приезжая домой на выходные, запирался в кабинете на двое суток. Почти все знают, что он донельзя наедался ягодами, а затем страшно чесался... Подожди, ты хихикаешь?!       Она подавила смешок.       — Я спрошу Сару. Она всё знает, когда это касается хозяйства. У вас же на неё аллергии нет, вы бы попробовали трайфл с мармеладом из ягод «кристаллической ржи»? Когда… Когда я их найду...       Он отчего-то не ответил ей сразу, и её это расстроило.       «Его может начать подташнивать от горькой травы».       Лилит кротко согласилась бы с тем, чтобы Широ уснул на середине диалога — нахождение в сознании причиняло ему мучения. Уязвленное вмешательством забытьё не снисходило к опоённому лекарствами вампиру. Она осталась наедине с его бессонным покоем.       Скорбная непогода стенала.       «Я дорожу вами» — почти в религиозном трепете про себя пробормотала смертная перед бессмертным, будто отнимая у момента его непрочность и прося пощады одновременно. Наносный пессимизм щекотал её нервы.       — Можно нарвать самостоятельно, — будто в никуда, провожая урывок темы, высказался демон, — Как и делают все вампиры, собирая невостребованный товар для своих нужд или нужд знакомых. Ничего мудрёного. За «кристаллической рожью» не нужно углубляться в лес, ягоды подрезают ножницами. Даже ты справишься, если старшая горничная покажет тебе.       — Разрешаете? — с подозрением осведомилась Лилит, — Это же я отлучусь надолго. Вы меня дразните?       — Если хочешь узреть демонический мир за пределами города, то оно стоит того. Но ты иногда не покидаешь особняка, хотя можешь, не так ли… Человеческий, видимо, привлекает тебя больше? — он сказал с закравшимся разочарованием, без какого-либо удивления, подстерегая «да».       Ощущения, пронизанные личным и связанные с её родным миром, истёрлись, и былое терпение уже исключило вариант, что они способны возвратиться.       Их функцию взяла на себя рамка окрестностей, облегавшая коттедж, куда она приезжала с ним летом: лазурный шлейф моря на белом песке, блошки катеров на воде, головокружительные скалы, мохнатые утесы, и среди них — щепотка достопримечательностей, отелей, магазинов и людских сборищ.       На весах чаши эмоций колеблись, пока в какую-то секунду одна не перевешивала под грузом текущей ситуации.       — Меня устраивает демонический мир. То, что я знаю о нём. Он как бесконечный фестиваль, сопряженный с настоящим волшебством. Красиво одетые демоны, необычные штуки, праздники, — назвала она то, что считала того достойным, — Я с рождения здесь.       Правда, известная ей, могла бы не без последствий сгладить недопонимания. Но она отложила признание на другой день. Лилит будет тут до неопределенного срока, и успеет сказать множество раз, преподнеся наилучшим образом.       — Бесконечный…       Его рот почти не шевелился. Зыбучие пески хвори увлекали вампира в эпизодический, нездоровый и кошмарный сон. Закрытые веки подёргивались.       — Я хочу знать, что ты намерена делать, если я умру? — Широ не изъявил инициативы помочь, не забрюзжал, только обронил скупой вопрос. Её ладони отпустили журнал. Она рассудила, что вампир сказал нечто иное, пока не услышала конец, — Когда я слягу в следующий раз, мне станет хуже. Я полагал, что смогу предоставить тебе покровительство, но я не влияю на твою судьбу… Перемены и даже отъезд пошли бы тебе на пользу в том, чтобы выучиться приспосабливаться и использовать то, на что ты способна.       — Вы болеете, и потому несёте чушь, — Лилит нагнулась над ним, и демон обратился к месту, откуда доносился её голос, — Я знаю, что многие больные так говорят, но чтобы от вас я такого больше не слышала. Вы вампир и жить вам ещё очень долго.       Его губы изогнулись в шаловливой, косой улыбке.       — Нечего смеяться надо мной, господин Широ, — подхватила служанка, — Лучше, чем когда вы злитесь, но причины я не вижу. Это не весело. Если вы совсем плохо себя чувствуете, начните снова следовать предписаниям и регулярно пить лекарства... Также я не отступаю от своего предложения питаться «из источника».       После предшествующего отказа Лилит не пыталась предложить ему свою кровь, будто то могло значить, что её с бесчестьем отвергли. Желание что-либо предпринять, чтобы успокоить себя, было сильнее слова «нет».       — Мой ответ тоже не изменился. Нет, Лилит.       Она отстранилась.       — Давайте забудем об этом, — горничная взялась за поднос, полегчавший на треть, — Я принесу чистое постельное бельё. Журналы оставлю тут?..       Лилит покинула его покои и зажмурилась, отвыкнув от полноценного освещения, щедрого, точно внутренности особняка были вечно при параде. Прошлась вдоль витиеватых трещинок мелкой цветочной лепнины, окрашенной глянцевой краской, вдоль вывешенных холстов, доведших её до лестницы в переднюю, где у серванта внизу протирала фигурки сослуживица.       — Здравствуй, — поздоровалась Лилит с ровесницей, и та ей инертно кивнула.       Когда они пересеклись вновь, девушка молчала, в суматохе рассовывая безделушки. С прочими людьми у Лилит почему-то контактов не укреплялось. Они остерегались её, а она — их.       Шелла выскочила из коридора к зеркалу, на дороге переплетая левую косу. Неожиданно во входную дверь твердо постучали. Трижды.       — Рирису, — с нажимом прогремел раскатистый тон, и вся прислуга, обнаружившаяся в прихожей, замерла, словно ведущий в игре объявил «красный свет», — Открой дверь.       Смертная девушка съёжилась и тихо закрыла створки, хоть позвали не её, Шелла отбросила волосы и отошла. Господин Имаи окликал служанку так из чистой принципиальности. Лилит не поправляла демонов, на какой бы манер её довольно распространенное имя не произносили.       — Слушаюсь.       Глава семьи предчувствовал гостей, хоть все приглашенные были в сборе, и сторожил вход, чтобы контролировать соблюдение принципа приветствия его дорогих друзей, нагрянувших в такую ночь.       Служанка осмотрительно отворила дверь, оставив щелочку, из которой тепло и свет унеслись на замызганную кладку, заодно озарив посетителя.       Тот моментально придал своей наружности глубокомысленное участие, поняв, что Лилит смотрит на него, пусть и через крошечную брешь. Вопреки мрачной шляпе и заурядному пальто, смертная его узнала. И не афишировала этого.       — Доброго времени суток, сэр, — почтительно вымолвила она, — Вы к кому? Кого из господ мне следует позвать?       Лилит помнила имена и лица желанных визитеров госпожи, которых можно впустить и предложить чаю, пока они сидели возле серванта в стороне от лестницы. Она злорадствовала, что этот неприятный ей демон не из тех, кто свободно вхож в дом, и ей не нужно приглашать его посидеть внутри.       — К кому же ещё я могу быть? — шёпотом, так, чтобы слышала только смертная, сказал он.       — Кто же пришёл? — включилась подоспевшая госпожа Рин, к ужину одевшаяся в брючный костюм, — Пускай войдёт, Лилит. С какой целью вы пожаловали? На улице очень промозгло, не гуляли же вы в округе, решив к нам заглянуть, доктор Рейнхарт?       — Доброй ночи. Извините меня за столь внезапный визит, но он обусловлен некоторой необходимостью. Пожаловал я не просто так, — доктор разулся и подал верхнюю одежду горничной, — Я пришёл бы чуть раньше, чтобы побеспокоить вас не так сильно, но встретил своего ученика. У меня есть дело к вашему старшему сыну, не терпящее отлагательств.       Господин Имаи, представив о ком пойдёт разговор, убедился в логичности порыва удалиться. Лилит медлительно повесила пальто на вешалку.       — Широ отказался от ваших услуг, — рационально подметила она, — Но, раз вы пришли, пожалуйста, чувствуйте себя как дома, погода незавидная. Вы можете присоединиться к компании моего мужа. Сейчас они играют в карты.       — Я сведаю об этом. Мне просто нужно кое-что передать.       — Что ж, ваша воля, — поддалась Рин, — Учтите, что он сейчас в постели, и не задерживайтесь, пожалуйста. Прислуга вас проводит. Мы будем в гостиной, если вы захотите присоединиться.       Смертная хотела оспорить решение госпожи без какой-либо причины, но никак не вести наверх его, вторгнувшегося в безбурный вечер с уверенностью в своей победе. Его непобедимость будто врезалась в каждое мягкое слово, что ей доводилось слышать от него за пару непредвиденных свиданий, и, как бы складно он не изъяснялся, демон внушал силу, способную стереть в пыль препятствия.       Великодушие, нарочитую небрежность, что угодно, что характеризует его.       — Конечно.       Не дожидаясь, чтобы кто-нибудь направил его, вампир вольготно двинулся к ступеням. Лилит опешила, но прежде, чем отошедшая товарка, с которой та обязательно советовалась, озвучила свою позицию, ринулась за ним.       Рейнхарт пристроился в кресле, и больной вампир, чуя пришельца на месте, отведенном смертной в порядке фантастического исключения, занял сидячее положение, подложив подушки и скинув одеяло до колен. Его раскачивало, точно маятник метронома. Издания, разбросанные на сиденье, убрали на пол стопкой. На неё посетитель поставил дипломат.       — Я уже дошёл, твоя помощь мне не требуется, — выдал ей Рейнхарт.       Доктор не осуществил процедур, транслируемых опытом Лилит как обязательные. Рейнхарт благосклонно щурился, опустив к согнутому запястью щеку. Как наблюдатель.       Смертная избегала замечаний. Возложение бремени присутствия на вампира, чьи таинственные и противоречивые мотивы заигрывали с предвзятой концепцией его целей, было не безупречным методом для достижения задачи.       — Извините меня, я помогаю господину Широ. Мне полезно знать то, что вы расскажете. Вы руководили его лечением, но мы с вами не разу не говорили, — хаотично изрекла Лилит, — в обстоятельствах, как эти.       Подноготная водилась между целителем и исцеляемым, фривольно позволяла разоблачить себя в привычной обстановке, задевая служанку.       — Скажите, мой дорогой пациент, вы не будете возражать, если эта девушка услышит наш разговор? — ласково ввернул он, — Мне важно ваше согласие.       Она не владела красноречием, не знала, как могла бы умаслить неумолимого доктора, но не хотела предоставлять молодого вампира попечению Рейнхарта, хоть это было рациональным выбором. Тем, в чём Широ правда нуждался бы.       — Лилит, — нерадостно проронил демон, говоря с ней, как с чужой, — Пожалуйста, я тебя прошу, подожди снаружи.       Возмутитель её спокойствия утешительно растянул губы, как бы сожалея ей. Лилит вышла.       Стоя в коридоре, перед слетавшими под открытым небом листьями, она страстно возжелала помчаться к Шелле или Саре, излить душу, оторвав их от дел, как поступала всегда. Но тягостное чувство впервые наведало её как что-то столь личное и неделимое, что она могла проживать его только сама с собой — здесь, вдали от старшего Имаи, отнятого непрошенным гостем.       

***

      Скромное имущество, которое в час расставания приобрело статус ценности, подвергли жестокому отсеву. Нюансы, творившие антураж, приговорили первыми: расписная чайная пара, стоявшая на тумбе у Лилит, очутилась в своей фабричной коробке, а карнавальная маска, подвешенная за ленту на малогабаритный туалетный столик, переехала на стеллаж к шляпе Шеллы — знак, что однократно использованное украшение, верно, не выбросили из жалости.       В полной комплектации уцелел гардероб. Практичность без избытка слезливости оценивалась высоко: она не делала поблажек и не учитывала привилегии клади истории, вынося решение.       То, для чего предлог изобретался, рассортировывали по отделениям, за исключением предметов, чей крест ассоциаций выдался неподъёмным — они останутся там, где их приобретенный, нематериальный груз явился на свет.       В остальном бежевый чемодан набивался пожитками, одобренными двумя ограничениями — вместительностью самого чемодана и тяжестью, которую Лилит сможет осилить.       Смертная с преснотой подчеркивала про себя количество допущенного: «Со мной отправится очень мало». А после утешала себя: «Лучше, чем ничего».       Она-то представляла, что багажа, накопившегося с началом красной строки, не счесть, но оно, пережив отбор, аккурат соответствовала приевшейся умеренности.       Коллеги упаковывали наследство жизни в демоническом мире. Сара в сугубо рабочей смекалке дельно примеряла объёмы, с прагматичностью относясь к процессу. Словно бы маленькое излишество занизило уровень целесообразности. Или заставило бы человека характеризовать происходящее как попытку растворить подпись пребывания, избавившись от любого принадлежащего этой душе приобретения.       Шелла под надсмотром прилежно сворачивала юбки, блузки и бельё, параллельно подаваемые экономкой, пока та укомплектовывала вымытую обувь в мешки. Старшая по званию полностью взяла на себя ответственность в выборе, но Шелла не озиралась на рекомендации.       — Ей не нужно много повседневной одежды, Шелла, это всё придётся нести, — упрекнула демон шёпотом. Они сгорбились над разложенным чемоданом с коричневыми пряжками, как бордово-чёрный шатёр, сквозь который к Лилит не должны были протиснуться звуки полутайны, которую коллеги от неё отстраняли, — На ежедневной основе она будет носить их форму.       — А нашу?..       Смиренная виновница сборов не принимала в них участия. Сослуживицы не советовались с ней, безмолвно распределяя боль разлуки в преувеличенных заботах, ибо здесь не было бы уместно ни одно слово из доступных языков. Старательно увлекая её работой в начале, они ограждали от работы теперь.       Безмолвие установилось после апогея неверия. Недолговечное перемирие после путаных тирад, из цитатной передачи которых на письме вышла бы околесица разрозненных реплик и междометий. Всё, что вероятно осмыслить и доложить, уже осмыслили и доложили.       В немоте Лилит уравновешена. Повёрнута лицом к безусловному отрицанию. Блаженному отрицанию, разрушенному неизбежным этапом.       Как сбрасывают тесную изношенную кожу, она сбросила своё облачение, а вместе с ним отличие принадлежности и завершенного приобщения. Ступня перешагнула через сморщенные ткани, точно ставшие не по размеру за сутки, натирающие, слишком большие или маленькие — в общем, не те, что теперь её касались и что могли уйти на законный покой, хранясь на вешалке.       Сара и Шелла тихо спорили. У младшей служанки засосало под ложечкой от мысли, посторонней её мышлению: они, как вампиры, в чём-то никак не понимают её, хотя и старались совершить невозможное, чтобы вера в это так и не прижилась.       — Можно я заберу эту? — она ущипнула полукруг рюши, пришитой на плече, чтобы поднять блузу, — Она же шилась на меня. Вряд ли кому-то ещё… На кого-то ещё сядет как надо.       Экономка явно подвергла предложение критике. За сородича изъяснила итог их спора Шелла:       — Униформа целиком принадлежит Имаи. Нам не жалко, господам она тоже не сдалась, но госпожа желает, чтобы она носилась эксклюзивно слугами в доме. Всё остальное с её одобрения.       Госпожа будто вычеркнула окружающих из жизни, предсказуемо включив и смертную горничную. Она ничего не ответит ей на мольбу — только проскользнёт видением в коридорах, неведомо куда направляясь в траурном облачении, где выбивающимся аксессуаром на лице была жестокость или, если демон принимала номинальные сожаления, закоченелая вежливость.       К сердитому господину, связанному волокитой, она бы не приблизилась. А больше ей некого спрашивать.       — Если у меня появится минутка, я сошью тебе похожую блузу. Пока что надень вот это, я схожу отпарить твой туалет. В первую очередь он тебе подойдёт, и во вторую, вероятно, понравится.       — Я в магазинах ещё поищу. Это просто тряпки, не такие уж и уникальные!       — Тогда я заберу то платье, — опрометчиво подыскала вариант Лилит, — Оно точно моё. И заберу от этой одежды фартук. Нет смысла оставлять вещь, на которой на изнанке невыводимое пятно.       — Пятно? Как давно? Почему ты не сказала сразу? — удивилась Сара, — Мы бы вывели его, пока было возможно. Дай взгляну.       Смертная, нерадиво затянув процесс, сунула ей свой фартук.       — Не вижу здесь никакого пятна, — вампир подняла ткань на свет, затем цыкнула, осознав, что подчиненная соврала. Лилит, рискнувшая обмануть, расстроилась в бесплодности и непутевости своей наивной лжи, — Нигде нет.       — Оно бледное.       — Мы всё равно отстираем его и повесим форму в шкаф, — попустительски сказала Шелла, — Ты уверена, что платье нужно тебе сейчас?.. Может, такую вещь лучше оставить? Я твоё не буду трогать. Всё останется так, как лежит.       — Я никого не подселю сюда, — подтвердила экономка.       — Хоть я часто носила его как униформу, господин Широ подарил его мне. Значит, я могу его забрать, — повторила Лилит, — Даже если без фартука.       Ей решение не оспорили. Подруга сложила шелковое платье.       — Не дуйся, вампиры ещё сильнее смертных любят предаваться воспоминаниям о прошлом. Позволь забрать ей подарок, — грянуло приглушенно. Тогда, когда уже бывшая горничная Имаи вышла в коридор.       Особняк опустел. Великолепные коридоры посерели, походя на остывавший после сгинувшего огня пепел. Он оставил матовое напыление на всём, что раньше беззастенчиво сверкало.       Хозяева уехали, с сонмом почтительных приятелей и вездесущих незнакомцев отправляя сына в последний путь, а слуги попрятались, претерпевая эти дни точно неприятный, ведущий к развязке семейной драмы эпизод.       Бессмертные нечасто умирают. И о их смерти, верно, почти не принято сожалеть.       Она шагала ещё тише обычного, но стук трусливо заползал в уголки и щели. Лилит вдумчиво скиталась в непохожем на себя доме, вычищенном и накрахмаленном, как белые манжеты и воротники на демонах в начале вечеринок.       «Не заходи туда, милая, — избирательно ласково донесла Сара, — Мы очень хорошо убрались. Веришь мне? Тебе нечего будет там делать».       Смертная притормозила у его двери на втором круге. Где-то в глубинах, где-то в подвале или на чердаке, где-то в утробе обители остаточная мелодия играла с её доверчивым человеческим слухом. По-видимому, то действительно забавлялись фантомы.       Комнату молодого господина не заперли, лишь плотно захлопнули. Наверное, чтобы служанка сумела проникнуть в покои и по собственному побуждению сдаться духу упадка, предвкушавшему их неизбежное рандеву.       Ледяной, неодушевленный свет заходящего солнца, сопряженного со своей тенью, пульсировал на столь же неживых, искусственно гладких плоскостях. Покрывало затянуло подушку — постель заправили не так, как заправляла её Лилит — подражая тонкому льду без морщинки или царапинки. Приведенные в приемлемый вид игрушки скинули в коробку, атласы унесли вместе с тубой, а все ящики и створки зияли порожними внутренностями, не соблюдая обетов.       Некогда желанная здесь посетительница недолго посидела на краю кровати, не внимая ни одному сигналу органов чувств, только оберегая болезненное знание, что её никто сюда не приглашал.       Лилит безынициативно оглядела интерьер в заглохшей надежде. Записная книжка отсутствовала.       «Может, господин Широ давно сжег её».       Падение гвоздя разнеслось эхом. Девушка резво подскочила, будто услыхала зовущий звон.       Но только собственный осознанный взгляд застал её в покосившемся зеркале.              Её вновь переодели. Белая кофта, черный сарафан с оборкой на лифе. Скромно и достойно. Промежуток в преддверии нового этапа, когда она снова будет кому-то принадлежать. Старшая горничная сделала укладку, накрутив кудри и вплетя ленты, а после закрепила на надёжные заколки берет, так, чтобы он смог держаться практически на самой макушке.       «Будь осторожна и не испачкайся. Спускайся через полчаса» — наказала ей Сара. И она пыталась не опаздывать.       — Ты уезжаешь? — невинно полюбопытствовал молодой вампир у лестницы.       — Да.       Господин Куро будто нарочито играл противоположность его брата. Умение быть прелестным даже для тех, кто не переносил детей, прочно вписалось в его личность, и он вёл себя дружелюбно в том числе с ней, подозревая, что ничего не получит от горничной, оккупированной Широ.       С самым младшим Имаи она не водила крепкой связи, хоть он с удовольствием принимал внимание, рассыпая улыбки и считывая, какую манеру следует применить в общении со смертными или демонами. Коммуникабельный вампир раскрыл объятия и беспрепятственно уткнулся ей в грудь. Лилит же ахнула от неожиданности, неловко уклоняясь от ответа взаимностью.       — И не останешься со мной? — демон слащаво надул губы, — Ты не хочешь?       — Я не могу, господин Куро. Не обижайтесь на меня. Я бы осталась, но не могу. Теперь я… Буду служить другой семье.       Она ощущала вину за то, что соперник её любимца среди господ улещивает её, предполагая, что мог бы получить вдобавок ко всем завидным благам, которыми его одарила жизнь, ещё одно, принадлежавшее кому-то, кто его не заслуживал. Исправить произошедшую ошибку, даже если, в сущности, Куро не питал к ней симпатии, окруженный благостным преклонением прочих слуг, более престижных и презентабельных.       — А если я тебе что-нибудь дам? Или разрешу что-нибудь сделать? — дитя тьмы закинуло удочку, как закидывало её со своими услужливыми обожателями.       — Извините, но... Есть только одна вещь, которую вы могли бы сделать для меня. И эта вещь — отдать распоряжение экономке, что вы разрешаете мне забрать фартук от нашей формы. Я боюсь просить об этом госпожу, хотя он служил бы мне напоминанием о вас и вашей матушке, — она запнулась, будто собиралась проглотить тошнотворное лекарство, и выпила его залпом. Если смертная придаст слишком большое значение просьбе, вампир начнет торговаться, — Мне так жаль прощаться с вами.       Она потрепала его по волосам. Заискивающе, подражая няне. Толика предупредительности, изобилия которой его лишили, пришлась очень кстати.       Куро принёс то, о чём она просила, сложив в миг добытое на её колени. Лилит не переборола себя, чтобы всё-таки обнять вампира, чьей помощью воспользовалась, но сердечно пожала его руку — всё, чем она оказала признание ростку демонического мира.       Выходя, Лилит обернулась, ёжась от прохлады. В мерцании луны сочувствующие слуги провожали её через парадную дверь.       Совсем не так, как было. Не так, как бурно приветствовали её на входе в кухню.       Смертная надеялась на чудо: время повернётся вспять, вот-вот на порог выпрыгнет взбудораженная Шелла, крикнет отстающей Саре, что она уже зарезервировала за собой новенькую как ученицу. Клыки в щели её рта подпилены, округлы, умаляя угрозу, а светлые косы взлохмачены.       Однако, первая её соратница в особняке обхватила запястье, не смея ступать дальше дверей. И экономка не приказала старшей горничной подвинуться, чтобы «мёрзнущий ребёнок» мог зайти, и леди, привёзшая Лилит, не подтолкнула её между лопаток — её силуэт находился вдалеке, там, где погруженную во тьму аллею осенили зажигающиеся фонари.       Теперь они не знакомились. Они прощались.       Младший сын Имаи напоследок выбежал, когда Лилит уже почти скрылась за поворотом аллеи, чтобы помахать ей, и она сдержанно взмахнула ему. Ни госпожа, ни господин не появились.       

***

      Девочку расположили на софе, подсунув под ноги компактную подушечку с полинявшей золотой вышивкой — скудным комплиментом смятому нарядному платью, разметавшему сеть шифоновых оборок на потёртой обивке.       Неподвижная, в ореоле пудрово-розового, отгораживающего от грязных цветов сломанных жалюзи и тронутых временем обоев, она дышала свободно, походя на прикорнувшую мечтательницу, забредшую в покинутый дом. Туфли с прозрачными каблуками, исцарапанными в отчаянной и напрасной обороне, тоскливо лежали в стороне, как если бы она небрежно сняла их сама, торопливо выпутав ступню из ремешков, чтобы поскорее отдохнуть после праздника.       Неравная схватка утомила её, ручей слёз, подавляющих крики, иссох. Холодные пальцы, вклинившиеся между тактичных сородичей и ловившие жертву за спутанные волосы или смятую одежду, остались позади. Она отбивалась от них с рвением обезумевшего животного, признавая угрозу в непрошенных прикосновениях; Охваченная паникой, срывалась вперёд, отдавливая наглым незнакомцам ноги под одобрительные смешки зевак. Те оживлённо подстрекали и, наблюдая за ударами в воздух, с издевкой призывали «показать кто тут главный». Очевидно, она не была первым человеком, поддавшимся ужасу здесь.       Она дотронулась до лица в беспамятстве и склонила голову.       Ещё с асфальта нарядная виновница неизвестного торжества поднималась с несерьезным ранением — пыльными катышками содранной кожи на щеке. И щека горела.       Жжение пробудило её в тенистом местечке, укромно уложенную среди коробок с просроченным печеньем. На плечо приземлилась пара липких капель, пахнувших сгнившей вишней. Она отпрянула от кирпичной кладки стены и выбралась из крепости картона, отсыревшего и перепачканного начинкой. Неспешно, будто оступилась, идя домой, и сейчас собралась продолжить путь.       Катализатором для понимания, что что-то не ладно, было отсутствие упаковки в руке. Под ногами её тоже не нашлось.       Улочка вычурно вытягивалась и сужалась ближе к концу позади, заставленному горшками без земли. Словно окружение извращено и вывернуто, как во сне. Преемница Алисы не воспринимала метаморфозу как должное. Она ни за кем не гналась, а видение было тревожным.       Человеческие фигуры, помощь, которой она желала, отыскалась напротив, за квадратным стеклом, прегражденная сувенирами. В куче перед ними приглушенный цвет мелких изделий срастался в аляповатую массу. Под вывеской с неизвестными начертаниями, в середине композиции из уродства и красоты доселе невиданных насекомых, приколотых булавкой, вырастала реалистичная статуэтка змеи с открытой пастью.       Девочку пробил озноб, и она прибавила ходу, чтобы покинуть территорию и быть видимой подальше от жуткой лавки.       «Я шла домой» — диктовал разум, и тут же ошибался, пытаясь отмотать ситуацию к завязке — «В какую сторону мне идти?.. Мне нужно домой».       После нескольких исступленных оборотов она всё же приблизилась к одной из витрин, где выключили свет, и её посетила идея.       У неё же день рождения. И она одна направлялась в пекарню. Несла обратно торт и свечку.       На секунду ей почему-то стало гораздо жальче потерянный торт, чем саму себя. Кажется, он был очень красив.       Она не представляла, что что-то страшное случится именно с ней, двенадцатилетней девочкой, слишком осознанной, чтобы попасть впросак, заблудившись в городе, и слишком проницательной, чтобы угодить к безнравственным людям.       Она наткнулась на оживленную улицу, всё меньше походившую на реальность. Собирательный образ исторических центров, приукрашенный сказкой, огни, магазинчики, прохожие, списанные с персонажей мифов, — вот что она видела изумленными глазами.       Зрение точно обманывало её. Из невежества, из наивного влечения к тайне, собиравшейся в асимметрии, в многослойности их обликов, она ухудшила положение: вклинилась в центр толпы и создала сутолоку, привлекая внимания сверх того, которое к ней украдкой проявляли.       «Человеческое дитя?.. Кому она принадлежит?».       Заблудшая душа догадалась, что говорят о ней, мечущейся у животов, плеч, грудей и спин, тычась.       «Должно быть, служанка. Или отставшая жертва. Не понимает, что происходит… Буйная. Наверное, она из человеческого мира, взращённые здесь ведут себя смирно. Эй, смертная, не уходи никуда. Сейчас хозяин вернется за тобой. Вы не встретитесь, если ты будешь постоянно перемещаться... Давай, идем, всё раскупят, пока ты тут стоишь».       Замершее тело помешало потоку. И кто-то наконец осмелился выдернуть причину затора.       «Так этот невероятный запах от тебя!.. С ног сбился, ища его, а нюх у меня не хуже, чем у вольфов. Вот бы можно было составить композицию духов, что включала в себя лёгкую ноту твоей крови, наверняка это оказалось бы хитом сезона. Можешь позвать своего владельца или владелицу?».       Владелец. Хозяин. В этом городе следовало быть личности, которой она принадлежала. Девочка вытащила ладонь, и уже после этого её воображение, основываясь на передачах, что она когда-то смотрела, на опасениях и далеких предупреждениях, предначертало неизбежный рок.       «Не рыпайся, хуже будет».       Ей указал уже кто-то другой. Рассеянное внимание притянула белизна пары клыков, прорезавшихся позади губ, и хищный взгляд, под чьим прицелом находилась она. Эти существа — не люди. И никто не предостерегал её от них.       «Не бойся, я угощу тебя самыми вкусными пирожными в районе в обмен всего на один укус. Ты ничего не почувствуешь».       Смертная пустилась на утёк, продираясь сквозь толпу, равнодушную, окликивающую, удивляющуюся, подтрунивающую и зазывающую, едва стоило пронестись мимо, распространяя флёр аромата, вынуждавшего занятых прохожих оборачиваться.       Голоса слились в один, она не различала, кто вежливо ласков с ней, кто пугающе настойчив и своенравен. Хотелось закрыть уши и позволить оглушающему и полному ужаса воплю вырваться наружу.       Когда силы себя исчерпали, она нашла прибежище в ажурном цветении приземистых яблонь, одиноких в зелени сквера. Не переведя дух, потерявшаяся не сумела сбежать, когда к деревьям подкралась незнакомка.       Леди Адель нашла её объятой оторопью, оставленной на растерзание бестактным вампирам, на неопределенную смерть, целиком зависевшую бы от пристрастий того, кто поймал её.       Хрупкая девушка возникла из воздуха. Легко обхватывая талию, она подняла человека, и, едва ступни оторвались от земли, девочка наконец нашла пропавший голос, прорезавшийся оглушающим зовом матери, будто та могла прийти к ней. В голове стоял туман, но она упорно продолжала звать, не сознавая толком кого и зачем зовёт.       Незнакомка прикрыла её рот, и последний крик ослабел меж пальцев. Сбивчивая речь всё-таки донесла, что та безвредна.       Пара вампиров собралась вокруг, чтобы посмотреть, что приключилось с шумной добычей, опрометчиво нёсшейся по заполненному охотниками тротуару. Девушка с иссиня-чёрными волосами, поддерживающая материальную оболочку, почти покинутую сознанием, лишь смущенно пролепетала, что девочка — непутёвая жертва, струсившая перед демоном, продемонстрировавшим клыки. Намеренно оголять клыки или пить кровь в публичном месте — неприлично, и она очень возмущена таким поведением.       Девушка эта стояла рядом, позади мужчины. Именно она облегченно выдохнула, заметив дрожание век спящей.       Мужчина прекратил раскачиваться на стуле и раскрепощенно закинул лодыжку на колено. Ребячливо в сравнении с тем, насколько умудрённым было его лицо, затруднявшее задачу узнать, какой год он проводил на этом свете.       Лампа над ними работала с перебоями. Мигание окончательно растормошило девочку. События недавнего прошлого застали её. Сигналом об актуальности опасности выступила их участница.       Главная их героиня вжалась без своей воли, не сомневаясь, что у той во рту клыки. Темноволосая красавица отошла дальше, деликатно создавая большую дистанцию между ними и показывая, что она не заинтересована в ней как в еде.       Девочка огляделась. Помещение замкнуто. Некуда бежать.       — Чтобы ты не смотрела на меня волчонком, я предупрежу тебя, что я — тоже человек, как и ты, — любезно вымолвил он, — Меня зовут Рэй. Ты веришь, что имена влияют на судьбу?       На ободранной тумбочке со сколотым углом стоял неуместно изысканный графин с водой. Девочку мучала жажда. Жажда и прострация.       Он изображал строгость, озвучивая несерьёзный интерес. И, хоть она всё ещё была перепугана, хоть с трудом мыслила о вопросах, которые ей следует задать, это расположило её к нему, ничуть не враждебному.       — Нет.       — Отлично! — резво хлопнул он в ладоши, так, что двух особ в комнате с ним встряхнуло, — Как тебя зовут?.. Это, кстати, леди Адель. Она вампир. Совсем не страшная.       Адель поприветствовала девочку особым образом — сделала реверанс, как бы извиняясь за их непутевое знакомство.       — Ты можешь просто звать меня по имени. Буду рада стать твоей наперсницей или, как самое малое, хорошей приятельницей. Я дочь одного из королевских советников и «сочувствующая». Я заметила тебя практически сразу, но не сразу поняла, что ты действительно ничья. Твой запах меня озадачил, твоя паника тебя выдала, и я принесла тебя сюда, к Рэю. Извини, что мы не можем предоставить лучших условий, кроме этой тесной подвальной комнаты.       — Комнаты с историей, прошу заметить! — отметил Рэй, — Ну, как тебя звать?       Смертная почти ничего не помнила, и напряглась, формулируя ответ. Что-то знакомое крутилось на языке, не имея определенных звуков и последовательности, которую можно было бы воспроизвести. Она визуализировала его, полагаясь на зрительную память, но от букв и иероглифов на поверхности оставалась только смазанная тень.       — Я не знаю. Ничего не знаю.       — Совсем? — уточнила названная дочь королевского советника.       — Ничего. Совсем ничего. И не знаю, о каких вампирах вы говорите. Я слышала о вампирах, кажется, но не думала, что это всё по-настоящему… Мне нужно домой… Я вспомнила. Меня украли. Пожалуйста, позвоните в полицию, — путано сообразила она, — нужно обратиться в полицию.       Ей подали стакан с водой, и она машинально взяла его. Жидкость плескалась через край, словно ёмкость с ней выпрыгивала из хватки.       — Для начала успокойся. Тебе страшно, страшно и непонятно. Но в панике дела не решаются. Скажу тебе честно, мне в волнении тяжело выбрать, что я буду есть на ужин. Хочешь есть? Сейчас, наверное, не хочешь. Чуть попозже тебе захочется, и мы поужинаем. Ты помнишь, как попала в демонический мир?       — В демонический?..       — Да. Добро пожаловать! Я Рэй и на данный момент я вместе с леди Адель возглавляю сеть «сочувствующих». Участь смертных загадочного демонического мира неотрадна, но некоторые вампиры пытаются помочь её облегчить, и я этим руковожу.       — Мы отказываемся от настолько насильственного отношения к смертным.       В нём читалась нервозность, но он был уверен в том, что говорит. Карие глаза излучали застенчивую благожелательность.       Безымянная нащупала пластырь ниже сгиба локтя.       Её подкараулили, когда она была одна. На пустом закутке, где не было ни единой камеры, у цветочного ларька. И сделали комплимент.       «Какая нарядная. Выглядишь как фея или принцесса».       Она радостно заявила, что сегодня её день рождения — маркое и недолговечное платье выделялось, соглашаясь с тезисом и заручаясь поддержкой торта.       «Моя дочь такого же возраста. Мне не хотелось бы её расстраивать, взяв не то, что могло бы понравиться девочке. Не могла бы ты помочь выбрать для неё букет? Какой тебе нравится?»       Впрочем, она убедилась, что говоривший нисколько не нашел наряд милым: никто не щадил его, заталкивая в машину и поспешно трогаясь. Это первое обрывочное воспоминание, с которого наметилась жизнь, будто самосознание пришло в то мгновение. Вот он, отсчет впечатлений стартовал.       Каждый раз, когда она будет с бессильной злобой представлять похитителя, он будет представляться по-разному.       Пару лет в нём что-то выдавало подозрительность, какая-то деталь, как в лишенном красочного описания тексте. А потом, дозрев до понимания, что злодеи не карикатурны, она могла бы проследить злоумышленника в любом непримечательном человеке.       — Я думаю, что утвердился в своем предположении, — сказал Рэй вампиру, а затем девочке, — Не буду держать интригу. Тебе придётся… Задержаться здесь на некоторое время, чтобы оставаться в безопасности. Ты кажешься мне сообразительной, потому обсудим это сейчас, я дам тебе время на размышления, и затем мы всё-таки поужинаем. Ты не можешь оставаться у нас без имени. Как ты смотришь на то, чтобы дать тебе какое-нибудь другое?       — Я хочу своё прежнее. Я хочу домой.       — Похитил тебя, мне думается, демон. Кое-какие вампиры имеют давние счёты с вами. Смерти членов семьи, друзей, возлюбленных… Твоё появление могло вывести из себя вампира, знакомого с явлением «винной крови», спустя столько-то лет. И тебя выкинули на произвол. Изощренный способ мести из злопамятства.       — Я не сделала ничего плохого. И даже не знала о том, что вампиры существуют! — принялась она горячо оправдываться, оспаривая малейший намек на обвинение.       — Этой горстке достаточно того, что ты родилась. А ты, судя по запаху и потере памяти, всё же «винная кровь». Поверь, нам самим стоило усилий узнать о существовании… Вас. Откуда же ты взялась?..       Она потупила взгляд.       — Все теряют память, этого уже не поправить. Тело трансформируется и приспосабливается только с взрослением, до этой черты вы нуждаетесь в обыкновенном солнечном свете так же, как и другие дети, чтобы нормально расти. Логично было держать вас до преодоления порога в человеческом мире. У вас нет таких проблем со здоровьем и служите вы дольше.       Он изъяснялся кратко обо всём, что происходит и будет происходить.       Тело рассчитано на то, чтобы безвредно терять кровь на регулярной основе. Хоть это невероятно гадливо, вампирская слюна вдвойне работает как обезболивающее и регенерирующее средство. Меняется режим сна, пищевые привычки, появляется высокая адаптивность к проживанию с демонами, за которую плод собственных трудов, прекрасных кандидатов на роль жертвы, и не возлюбят.       Она слушала его, но не анализировала то, что он пытался донести.       — Ты прямо как героиня романа. У тебя в жизни настоящее фантастическое приключение. Леди Адель нашла тебя под яблоней, — оптимистично изрек Рэй, — В сёдзе-манге «Я не смогла переродиться бессмертной, потому буду жить так, как хочу» Лилит, проклятую смертью, под яблоней нашли младенцем. Как тебе? Здесь имя не такое уж и редкое.       В шоке, она интуитивно приняла его. В дальнейшем выяснится, что почти как родное.       — Мы ещё поговорим об этом позже…       — Я… Я потеряла что-то, — Лилит резко дотронулась до шеи, — Украшение…       — Точно! Я кое-что тебе дам.       «Капля Стикса» впервые очутилась в её руках в тот день. Камень, лишенный определенного цвета, мастерски отточенный.       — Красиво, да? Тебе нравится?       — Я придерживаюсь мнения, что он прелестен. Не хочу показаться хвастливой, но мне говорили, что у меня хороший вкус, — добавила Адель.       Когда вглядываешься в него, кажется, что смотришь в озеро, заполненное полупрозрачной кровью, на дне у такого озера количество начищенного жемчуга не поддаётся счёту. Он был подвешен на цепочку из розового золота.       Ценный артефакт, перебивающий стойкий запах крови, вне поля зрения демонов заглушающий шум шагов и дыхания, а также способный поглотить магию. Настоящее сокровище. У людей, посещающий демонический мир, колдовство слабее. Лишь для того, чтобы спрятать признак нахождения человека.       Она снова не поверила в то, что это не сон, снившийся под впечатлением от какого-то сюжета. Опустошенные разум и сердце стремились быть наполненными, и нутро откликнулось на зов.       Двенадцатилетняя Лилит просто поплыла по течению, ожидая, что оно куда-нибудь её прибьёт.       

***

      В машине трясло. Гибкие ветви жалили стёкла и двери, стегая по бокам продвигающееся механическое чудище, которое прокладывало путь из чрева леса. Треск обламывающихся прутьев и шорох папоротников волочились вслед, транспорт сбавлял скорость, спускаясь с пологого склона, прорезанного кривой триллиума и камней.       Ямы, чья глубина легко определялась до миллиметра, ухабы с их кривизной, любые неровности пыльной дороги, по которой тащился автомобиль, подталкивали шины, и крошечная галька, отлетавшая из-под них, ударялась о днище, рассеивая состояние, пограничное между явью и сном.       Чары его побеждали с попеременным успехом. Как подстреленная, пассажирка трепыхалась между тяжелым наваждением и бдением, ограниченным невидящим наблюдением за первыми лучами приближающегося утра. Мгла собиралась комками в густоте чащи, постепенно рассеиваемая, и пряталась в норе салона под тенистой аркой растительности, сквозь бреши которой на землю капал прозрачно-янтарный восход.       Биоритмы претерпели изменения ещё четыре года назад, следуя программе, заложенной в теле — программе быть удобной: она бодрствовала вместе с бессмертной романтичной легендой, с детьми сумрака, и ложилась тогда, когда ложились они, убегая вглубь старых комнат в дневные часы. Нормальное человеческое существование тяжело вести с предрасположенностью к извращенному режиму. Солнце, вступающее в права и сигнализирующее всему живому ликовать, встречая его, побуждало опухшие веки слипаться и погружало в безбрежную тьму за ними.       И, неосязаемая, тьма становилась тягостной. Она снимала цепи с фантазии, дичавшей без правления трезвого разума, и с комфортных сидений скидывала на палубу, раскачиваемую штормом. Азартное море играло с кораблём, как с пером, привязанным к веревке, отшвыривало его солёными когтями, облизывало нос и корму, кренившиеся в сторону своего пропавшего в темных водах отражения. Сирена промокших парусов, мотавшихся на мачтах, клокотала, но, лишенная языка, аккомпанировать ей и грохоту шквала, пленница обстоятельств не могла, едва держась за леерное ограждение и сползая под нижнюю балку на склизкой поверхности.       Разыгравшись, фатальная волна заслонила небо и свет, укрывая судно и одним толчком смывая в пенящуюся бездну. Автомобиль резко свернул.       И свернул так бездумно, что послышался звонкий стук какого-то предмета в багажном отсеке о его стенки, прогнав дремоту и заставляя подпрыгнуть на месте. Спутник не разрешил брать мандрагору, глупый цветущий лопух, в салон, опасаясь тривиальной неосторожности измазать сидения землёй.       «Ничего не произойдет, если случайно выдернуть. Мандрагора пока не дозрела, чтобы кричать, и чтобы совсем дозреть нужен ещё месяц. В багажнике нежное растение пострадает» — тщетно защищала Лилит добропорядочность отпрыска демонической флоры, стоя перед водителем и туфлей расчесывая лодыжку. Комары не миловали пищи.       Мужчина остановился, отъехав на шесть десятков километров от перехода, чтобы размяться перед долгой поездкой, и в ответ на повторную просьбу взять с собой горшок посоветовал сделать тоже самое — заняться упражнениями. Им далеко до заправочной станции, а на перерывы раньше неё он не согласен: к Сакамаки девушку должны доставить к оговоренному времени.       «Извини, дружок, но я не буду шутить с магическими сортами. Сколько ты уже просидела бездвижно? Тебе движение нужно. Во, лучше сцепи пальцы в замок и хорошенько выгни спину, подняв вверх руки. Путь не близкий» — вампир беззаботно потянулся, не слушая дальнейших её уговоров. Она бы сама не догадалась, что в мандрагоре есть что-то исключительное, и не стала бы так церемониться с цветочным горшком, переживая за его судьбу среди чемоданов, если бы о ценности его не известили.       Чета выглядела чудно во влаге ночной свежести посреди скопления деревьев: словно за инструктором, пассажирка энергично повторяла за ним, касаясь мысков ногтями. Её неподготовленные мышцы, проведшие без активности час, заныли под коленями.       Вне формы, в повседневной и удобной одежде, непривычно. Изживший себя символ услужения вампиру сложен в несколько раз в чемодане, выполненный из шёлка, противоречащего роскошью материала с его практичным чёрным цветом и назначением, фасон старомоден, как и многие выборочные привычки вампирских родов.       Вампир, открутив крышку бутылки с газировкой, ещё смотрел, как девушка пыжится с горячностью человека, изолировавшегося от навязчивых мыслей в бесцельном и безотчетном занятии.       «Всё, всё, не для физкультуры оделась. Упрела вся и рой насекомых собрала. Залезай внутрь, покамест не доели» — кинул он перед тем, как сесть за руль и завести двигатель.       Окончательно проснувшись, она потёрла глаза. Не то от усталости, не то от количества морской воды, попавшей на слизистые в бессознательных путешествиях.       — Наконец-то цивилизация, — неожиданно прокомментировал спутник то, что машина очутилась на положенном маршруте. Он только что вырулил на трассу, — Если Каменаси можно назвать цивилизацией.       Обстоятельства, в которых она покидала царство демонов и дом Имаи, не менее плачевны, чем те, в которых сложилось прибытие, и восторг, несколько лет назад сулимый от возвращения домой, в человеческий мир, так и не озарил.       Растворился иллюзорный гнилостный запах, докучавший, когда запахом, действительно витавшим в округе, была роса, присущая этому времени суток, и зелень, обратно сраставшаяся в преграды, стоило промчаться сквозь — прошлое провожало душещипательно.       Она, мрачно глядевшая то на затылок водителя, то на свои колени, подняла взгляд на бесконечную полосу асфальта впереди.       — Уже прибыли?       — Ещё не приехали, но проделали значительную часть маршрута, — отозвался он, будто радуясь, что с ним завели беседу, — Я тебя разбудил? Ты спала перед поездкой?       — Нет.       Ослабевшие пальцы вновь беспомощно сжали формальность — рекомендационное письмо. Перетерли тонкий конверт, пытаясь нащупать исписанный лист внутри, острый почерк, наносящий на него шрамы. Манера письма хорошо отражала характер экономки. Державшая бумагу различает контур букв и отдельных слов, но её отключившийся мозг не может соединить их воедино. Разорвать бы его на мелкие кусочки, высвободив печаль, которую некуда деть.       — Как думаете… Им будет тяжело угодить?       — Этого не знаю, я у них не служил. Тоже пару суток не спал. Охотники вчера отбили девчонку, которую хотели получить для продажи. Говорят, выдалась бойня. Срочно ехал туда, теперь срочно сюда, постоянно за рулём...       — Получилось? — вяло полюбопытствовала Лилит.       — Мне не сказали ещё, чем всё кончилось, и осталась ли она жива.       Его нарочито задорный бас утих, зависший в тишине неловкости. Водитель прокашлялся.       — Хоть я и примкнул к сочувствующим, я плох в утешениях. Не знаю, что тебе сказать. Вы вроде крепко привязываетесь к вампирам, и мне жаль, что такое приключилось. Никто не поверил бы, что ты в этом замешана.       — Если бы не верили, меня бы не отправляли на другую работу. Как с позором в ссылку.       — Они перестраховались. У тебя ситуация сложная.       Она хмурится, чувствуя, как кишки внутри заматываются в узел, а конечности холодеют от нервов.       — Король бывает суров, — примирительно сказал водитель, — Но, если он взял тебя под своё крыло, там ты будешь недосягаема для тех, кто желал бы мести из-за твоей крови. А тут такая удобная ситуация.       Смертная и слышать не хотела о короле и о его противоречивой милости к ней.       — Их подозрение, что кто-то остался в живых — паранойя. Мы люди, никак не способные в масштабе навредить ни одной из демонических рас, — признается она, — Искать по сей день из-за того, что результат не достиг уровня их ожидания — нелепо.       Он таинственно умолк, словно подбирал фразу, и она, уловив реакцию, напряглась, допустила, что ляпнула что-то вздорное, будучи некомпетентной во многих вопросах, касающихся устройства их мира и даже самой себя.       Лилит едва не выпалила свои переживания, порой несправедливые и бредовые. Малознакомого вампира не следовало посвящать в них. Она сомневается, что посвятила бы в них близкую подругу и коллегу.       В течении пяти лет круг общения считался безопасным. Всё, что она знала, сообщали друзья и защитники.       — Все мы несём крест нашей крови, в том числе вампиры. Если бы оно ни было так, вас бы не существовало, — пояснил он также расплывчато, как поясняли ей всегда, и девушка рефлекторно вычленила здравую нотку, — Три месяца назад над человеком чуть не учинили расправу. Все толковали, что это из-за другого, но ты понимаешь истинную причину. Мы понимаем… Кто-то из них жив и не успокоится.       — Я очень испугалась, когда это произошло.       «И сейчас я волнуюсь почти также».       — Безумно страшно находиться среди монстров? — произнес невольный собеседник, тот, с кем она могла бы обсудить ситуацию честно, стараясь наговориться перед тем, как попрощаться с сочувствующим, — Ты же слышала о нас в легендах или в кино. Или как минимум верила, что мы горим на солнце. Ну, все это в прошлом. Теперь ты кое-что да можешь… Ты, наверное, иногда думаешь, как всё это несправедливо вышло.       — Всё хорошо. Я буду скучать по молодому господину и дому Имаи, но я благодарна, что господин Рэй и леди Адель спасли меня от расправы. И я хотела бы отдать долг.       Образы Рэя и Адель были соединяющей нитью между двумя несвязными отрывками. Забытое детство с родителями, до встречи с фактом существования вампиров; настоящее имя, оставшееся в документах, давно отправленных в архив, развешенное на объявлениях, где располагалось фото и опознавательные черты. Имя, мелькавшее в новостях, которых она не видела, или, возможно, уже вычерченное на надгробном камне, венчающим пустую могилу.       И, конечно, то, что она имела сейчас.       Тоска достучалась до неё, ужалила булавкой, когда Лилит стала уязвима к ней где-то в неприветливых просторах, где на смертную не влияли знакомые вампиры. Не помня ни лиц, ни имен, она всё же не без смятенности, в которую её приводила неизвестность, вспомнила о фигурах, когда-то участвовавших в её жизни.       «Я всё ещё не ведаю, что с моими родственниками. Стёрли ли следы моего существования?..».       Лилит состроила непроницаемое лицо и ушла в себя.       — Я не понимаю, что должна делать, у Имаи меня держали ради безопасности, а сейчас…       — Ты же «винная кровь». Ты поймешь, что делать! — он постарался вселить в свою пассажирку толику уверенности, — Кстати, тебе просили передать это.       Лавандовый подарочный пакет, который был запримечен ещё при посадке в салон, перекочевывал с переднего сидения прямо к Лилит.       Однообразные растения за окном приелись, и Лилит в хаотичном порядке принялась распаковывать содержимое. В самом низу ей под руку попался картон с предметом, прикрепленным хрустящим блистером. Глаз зацепился за яркую изумрудную упаковку, и она не отдала отчета в том, как поднялись кончики губ. Под пластиком проглядывал кондитерский шприц известной фирмы.       «Снова привет! Я понимаю, что ты огорчена.       Ты была необычайно рассудительной, и я горжусь твоей стойкостью! (Не сдерживай слёз! Тебе будет легче!).       Но ты ведь точно переживаешь о том, кто будет ухаживать за могилой господина Широ. Я знаю, что это самая малость, которую я могу сделать для тебя, но я обещаю, что она всегда будет в порядке. Я посажу там фиалки. Если будет ещё что-то, чем я могу помочь тебе, скажи!       У тебя скоро день рождения, я знаю, что ты давно хотела эту штуку, так что возьми её и не смей забрасывать свой талант, у тебя самые лучшие пирожные, которые я пробовала, и если бы у меня была душа, я бы продала её за то, чтобы есть их всю свою вечную жизнь. Пусть Пат Де Фруи катится к дьяволу. Они должны благодарить установленный порядок, иначе бы смертная давно скинула их с насиженного места.       У меня, Сары, и других слуг будет очень много работы сейчас, поместье в беспорядке, госпожа не говорит с нами, и мы не знаем, что делать. Нет времени написать что-то объёмное, но ты обязательно расскажи, как освоишься.       — Шелла <3       P.S. Первое дно поднимается. Я нашла это при уборке в комнате молодого господина, не решившись отдать, пока ты была в таком состоянии. Он был бы рад, если бы это всё же дошло до тебя. Мы с Сарой запрятали туда на случай, если хозяева вдруг решат проверить пакет на выходе, когда его отдадут камеристке леди Адель. Береги себя.       P.S.P.S. Порою мне очень стыдно. Может, молодой господин был единственным, кто по-настоящему любил тебя. Больше, чем мы. Сара отошла, и я снова о своём.»       Записка, приложенная к подарку, написана на ровном квадрате светло-голубой бумаги. Шелла позаботилась об этом вопреки тому, что сильно торопилась. Скорее всего, по наставлению Сары, но, пожалуй, она на бумаге любого цвета и формы представляла бы ещё большую ценность, чем сам подарок.       Следующей становится группа предметов, завернутых в оберточный материал. Под ним скрываются блистер с успокоительным, расчёска, зеркальце и немного косметики: крем, почти белая пудра с невероятно фруктовой отдушкой, карминовые румяна, тушь и светлая помада. Вслед вываливаются два маленьких фигурных флакончика. Лилит безошибочно определяет, что одном из них — подкрашенная туалетная вода с тончайшим ароматом, какой могла выбрать только леди Адель. Второй, ограненный, содержит в себе вязкую прозрачную жидкость, с грехом пополам перетекающую, когда переворачиваешь склянку вверх дном.       Вампирская слюна. Целебная субстанция в очаровательной маленькой баночке, в которой лучше бы находиться парфюму.       «Дорогая Лилит!       Мы с Рэйем беспокоимся о тебе после того, что случилось. Это потеря, учитывая, как сильно ты привязалась к старшему сыну господ Имаи. Прими мои соболезнования.       Мы договорились, что для тебя будет лучше пока сменить обстановку и, пожалуйста, не злись на нас за это решение. Я приняла его приглашение.       Ты неплохо ладила с вампирами, клан твоих хозяев и прибывавшие гости отзывались о тебе как о хорошей слуге, так что я уверена, что ты справишься. Поскольку ты наверняка сейчас уставшая и заплаканная, возьми себя в руки и приведи в порядок. Горничные у знатных родов всегда выглядят хорошо и опрятно.       С наступающим днём рождения. Всё будет по-прежнему: мы не оставим тебя.       — C уважением, твоя верная подруга и соратница Адель.»       Даже в неофициальной обстановке Адель пишет формально и слегка отстранённо, чисто из выученного правила. Её записка выглядит как настоящее письмо, в конверте с золотистым теснением и прикрепленным ленточкой цветком.       Два лёгких томика манхвы, лежавшие наверху, грохнулись на пол. Совсем новые, пахнут книжным магазином. Лилит первым делом принимается искать записку, яростно листая испещренные детальными рисунками и диалогами страницы, и находит её засунутой в кармашек на форзаце, образованный надетой защитной обложкой.       «Я почти уверен, что не смогу приехать. Во-первых, дела, во-вторых, ты знаешь, что я не появляюсь лично в таких ситуациях. Так что это сообщение ты получишь с рук кого-нибудь из наших.       Я практически никогда не держал тебя в курсе дел и на тот временной отрезок не видел смысла в том, чтобы посвящать в положение вещей. Тогда, отправляя тебя на работу в клан Имаи, мы были уверены в твоей полной сохранности и в том, что тебя не дадут в серьёзную обиду. Сара в роли экономки отлично справлялась со своей задачей, Шелла также была полезна: нам всегда доносили информацию, ибо на празднества этой семьи извечно стекается куча вампиров. Не было нужды в твоих усилиях, потому мы могли пустить их в другое русло, что и сделали.       Буду честен: я не могу гарантировать тебе то же отношение, что ты получала, в поместье Сакамаки. У нас нет никаких(!) связей среди слуг или тем более господ. Я даже не смог получить список прислуги, работающей в доме. Я знаю, о какой возможной просьбе ты подумала, и отвечу «нет, это не оно». Ты не нужна нам в качестве ушей и глаз, ведь если бы было так, я бы дал тебе подробные инструкции на этот счёт, но я не планирую разворачивать шпионаж в стенах дома КарлХайнца. Неоправданный риск.       Когда-то ты спрашивала у меня, знает ли он о нас, как же нам удаётся так скрываться? Нужно ли говорить, что Король Вампиров — не олух, которого можно так просто обвести вокруг пальца? Правильно будет сказать, мы работаем просто потому, что он позволяет нам это делать, великодушно закрывая глаза. Мы можем только дозировать информацию.       Признаюсь, я восхищён им, но это не тема моего послания. Он не прячет своего интереса к «феномену» сочувствующих среди демонов. Это то, чего у него нет и что он хочет получить для нового поколения вампиров — человеческие чувства и эмоции. У нас нет силы, нет той мощи, чтобы победить, лишь маленькое подспорье, но мы всё же пытаемся быть хоть на полшага впереди. Его проект и его цели — наша ставка.       Ты уже сделала достаточно, чтобы мы прошли почти треть пути, я буду верить, что мы успешно дойдём до конца. То, что твой страх перед ними притуплен, вполне решающий фактор, почему я возлагаю это на тебя, но это лишь особенность «винной крови». Не снимай «каплю Стикса» без ужасной необходимости.       Ты не пропадёшь. Я целиком полагаюсь на тебя, я полагаюсь на твою самостоятельность, Лилит. И, зная о твоей усердности, я попрошу тебя найти подход к жильцам особняка, в который ты едешь. Хоть ты и горюешь, удача улыбнулась нам.       Со скорым днём рождения, ты уже совсем-совсем взрослая. Держу за тебя кулачки! ٩( *°▽°*)۶       — Рэй.       P.S. Не слушай никого, они мало что понимают. Имя нисколько не глупое.       P.S.P.S. Разорви и отдай наши письма тому, кто тебя повезёт, он сожжёт их.»       Лилит передала письма нехотя.       — Прочитала?.. Ладно, давай к делу. Времени мало, потому проинструктирую тебя я. Это причина, по которой ты сейчас не едешь в служебном транспорте клана Сакамаки. Господ всего шесть, все — сыновья короля. Пойдем от старшего к младшему…       Он дает поверхностные факты о тех, кто живёт там, вроде имён и возраста, но она всё ещё слушает в пол уха, а потом и перестает вникать вовсе.       Заколка изящная и дорогая. Кажется, Лилит вот-вот ослепнет от этого сияния, заключенного в маленькую бархатную коробочку, подчеркивающую его привлекательность собственной невзрачностью.       Она бы не смогла принять такой подарок. Бутон оживления на ней увядает, когда красные глаза щипет от жидкости, вызванной новым ударом в сердце.       «Просто прими это в знак моей признательности молча. Смертная ли ты, слуга ли ты, ты заслуживаешь этого. Твоя судьба больше не подвластна мне. Никогда не была.       — Широ.»       Она наконец плачет, не сдерживая хлынувших чувств. Она совсем разбита. И признает это. Как дождь в протяжную засуху.       «Молодой господин» — шепчет смертная, не слыша саму себя, но в такой тишине слова отлично разбираются. Собеседник смиряется с тем, что она уже где-то далеко отсюда.       — Нам недолго осталось. Отдохни.       

***

      Чудесная, ясная погода. Лучи уже не дребезжат на горизонте, став отчетливыми, а солнце оттеснило луну.       Время близилось к десяти, когда Лилит стояла в замешательстве, в одной руке держа ручку чемодана из искусственной кожи, сумку и ленточные ручки пакетика, а в другой пытаясь удержать одновременно и керамический горшочек с торчащими во все стороны нефритовыми листьями, и продолговатую пачку, оголявшую разноцветный ряд печенья макарон, врученную водителем. Высокие кованые прутья ворот уже позади, а он уехал пятнадцать минут назад, попрощавшись и пожелав удачи, но она всё ещё не решилась переступить дальше.       Умиротворённо журчал фонтан, служа фоном для переливчатого пения птиц. Холодные брызги попадают на кожу и волосы, когда она осторожно садится на гладкий мрамор, переводя дух и создавая надлежащий вид.       Словно этих лет и не было. Она в человеческом мире.       Лилит, маскируя мертвенный облик и красноту косметикой, кинула взгляд в бесчисленное количество окон и эркеров, предполагая, что хозяева уже легли спать. У того, чтобы вставать вечером или вовсе ближе к закату, были свои прелести, но она порою скучала по тому, чтобы встречать утро.       Её накрывает трепет, когда она осознает, что придётся туда зайти. Очертания особняка, вымощенного тускло палевым кирпичом, где-то увитым зеленью, где-то уступившим просторным балконам, внушал благоговение.       И она не знала, что внушало его больше: тот факт, что там живёт шестеро вампиров королевского происхождения, или то, что эту, как красноречиво выразилась бы Шелла, «махину придётся драить». Лилит прикинула примерное количество слуг, необходимое для складного обслуживания такого здания.       Будущая служанка Сакамаки отмерила шаги до лестницы. С порывом ветра долетает ворох лепестков, орошая голову. На углу белеют цветущие яблони, также, как и в демоническом мире похожие на нарядных невест, взволнованных предстоящим торжеством.       «Только бы это благословение».       Она вернулась на четверть минуты, чтобы напоследок узреть себя в фонтане, и потом несмело постучала в массивную широкую дверь, полагаясь на острый вампирский слух и то, что её ждут.       Дверь распахивается, и вслед за её скрипом раздается монотонное приветствие дворецкого. Лилит ступает на ягодно-красный ковер.