Школьная любовь

      Всю дорогу на обратном пути Хара в нервном напряжении покусывала губы, забывая обращать внимание на проносящиеся мимо пейзажи ночного Токио, еще полчаса назад вызывавшие в ней восторженный трепет.       Как бы быстро они не неслись по размеченной дороге, опередить время им было не по силам.       Ей повезет, если все будет как обычно: до возвращения мамы, как минимум, двадцать минут.       Но ехидно подшептывающий голосок разума вырисовывал ей варианты, о которых она не задумывалась, сломя голову метнувшись в неожиданное ночное путешествие. В чем и заключалась другая, пусть и менее значимая, часть душевных терзаний: раньше ей такая импульсивность была не свойственна.       Мицуя создавал в ней новую себя. Или открывал настоящую?       Когда они добрались до условного места встречи, Хара торопливо высвободилась из шлема и спешилась.       — Эй, — Мицуя поймал ее за руку и переплел пальцы, — все хорошо.       Напряжение, курсировавшее по мышцам судорожным вздрагиванием, утихло. Хара шумно выдохнула.       Его теплые прикосновения лучший антистресс.       Она улыбнулась. Любимая его фраза, и каждый раз ей безапелляционно веришь.       Хара с нежностью сжала его кисть и, напомнив заботливо «напиши, как доедешь», поспешила вернуться домой.       Обнаружив дома только темную сонную тишину, она окончательно расслабилась и застыла умиротворенно, спиной подперев входную дверь.       Осознание усталости разливалось по телу отяжеляющей вялостью.       Тянувшийся день был слишком насыщенным, и белый беззвучный шум, воцарившийся в голове, явился спасением от давившего гнета мыслей и чувств.       Вооружившись телефонным фонариком, она, не зажигая свет, поднялась к себе.       Проигнорировала поход в душ, договорившись с совестью, и легла в кровать, уснув только после тускло брякнувшего уведомления об смс от Мицуи.

***

      Просыпаться за двадцать минут до выхода прижилось той незыблемой привычкой, которую изо дня в день искренне клянешься в себе искоренить.       Хара торопливо собиралась.       Она нацепила покрывшуюся мятыми складками школьную форму, которыми та обзавелась, пока коротала одинокую ночь под подушками на диване, по классике задела мизинцем ножку дивана, пренепременно выругалась, покидала нужные учебники наскоро в портфель, вспомнила про академию, снова выругалась, и, покопошившись на столе, нашла нотные тетради и отправила их небрежно к канцелярским собратьям.       Основное время сборов посвящалось завтраку, его Хара ставила во главе утренней рутины.       Кухня уже оживленно шипела, звенела и манила аппетитными ароматами проголодавшийся организм.       — Доброе утро!       С домашними Хара всегда здоровалась первой.       Она проследовала к своему месту за столом с необъяснимым чувством тревоги.       Пресная глазунья по утрам — традиционно на столе, слишком разбавленное водой какао — справа от тарелки, бенто с переваренным рисом и тремя кусочками пареной рыбы — слева.       Только сев за стол, она поняла, что тревога вызвана перемещением матери с привычного места их ежедневных трапез.       Покончив с мытьем посуды, старшая Энти проследовала к своей порции завтрака.       Подобная композиция вызывала давящий дискомфорт: Хара напряженно взялась за столовые приборы, и, вцепившись в них крепче следуемого, приступила к еде второй в очереди.       Она мысленно усмехнулась тому факту, что с недавнего времени их кухня превратилась в место дебатов, а точнее — суда, в котором ей отводилась роль обвиняемого.       Ироничным казалось и то, что сидели они именно как две противоборствующие стороны — параллельно.       Мать начала:       — Давай начистоту, — она размеренно орудовала ножом и вилкой, — ты гуляешь с каким-то мальчиком?       Хара глотнула какао, вернув стакан бесшумно на стол.       — Нет, — сдавленно.       — Не рановато-то ли?       Первый вопрос был риторическим.       Тиканье часов в повисшей тишине вписалось бы очень кстати, но в мире постмодерна время стало ускользать беззвучнее — немым изображением на электронном циферблате.       Хара всегда была послушной. Любовь заслуживается покорностью — так ей всегда казалось. Но чем покладистее она становилась, тем жестче каралось любое неповиновение. Обида першила где-то в горле.       — Когда ты пустилась в самоволку, сбежав из дома, твое возвращение сопровождалось звуками мотоцикла, но я не придала тогда этому значения, мало ли, — Хара сидела молча, прекратив есть. — Но когда вчера, на остановке, я увидела знакомую фигуру, щеголяющую верхом на нем, — голос стал язвительнее, — еще и так трепетно обнимающую его водителя... — старшая Энти прервала свой саркастичный рассказ, обыденно отправляя в рот кусок бутерброда с ветчиной.       Она будто намеренно выдерживала паузу, ожидая, что под безмолвной пыткой у жертвы развяжется язык, но этого не произошло.       Хара смиренно ждала приговора.       — Я не позволю тебе сломать свою жизнь, — тихо, но так уверенно проговорила мама.       Аппетит пропал еще десять минут назад.       Оставив завтрак недоеденным, Хара поднялась из-за стола.       — Я поняла, мама.       Их серьезные разговоры, за редким исключением, всегда заканчивались таким образом. Отличием этого было только одно: Хара не собиралась подчиняться. Она покинула дом в молчаливой решимости — отказываться от Мицуи она не собирается.