Блокада

Первый год блокады подходил к концу. Жутко осознавать, как он изменился за этот год, ставший для Александра самым большим испытанием за всю жизнь. Ещë год назад его глаза сияли, а в груди теплилась надежда на светлое будущее, где ему больше не нужно притворяться до гроба преданным идеям марксизма-ленинизма. Но будущее наступило, теперь всем плевать, верит он, или не верит, плевать носит ли он Красную звезду. Он может говорить всë что хочет, но слышать его будут лишь голые разнесëнные стены, крысы, и, может быть, Берлин, захотевший понаблюдать за страданиями бедного города. Дрожащие от бессилия руки слабо сжимают очередную книгу, благо, библиотеки продолжают работать и Александр может не отказывать себе в привычке. Вот, погрузившись в атмосферу поздней империи, Романов начинает забываться, но тут же чтение резко прерывает невыносимая боль в животе, заставляя того болезненно скрючиться на полу. Голод с каждым месяцем становится всë более невыносимым, но Саша понимал, что нужно держаться, работать и как можно больше помогать другим городам, ведь им явно гораздо хуже. Так ему сказал Миша перед расставанием. Как же он? Писем Ленинград не получал уже давно, а по радио уже который месяц звучал один метроном*, который, Саша уверен, будет звучать в его голове ещë долгое время после войны. Отсутствие вестей бросало в панику, не позволяя нормально работать. И каждый раз Романов пытался успокоить себя мыслью, что, верно, всë скоро закончится, Миша сможет принять бой и победить! А за этой победой последуют остальные, и вскоре снимут блокаду. После всë будет замечательно, наверное… Наверное. Ленинград взглянул на наручные часы, чёрные лакированные стрелки показывали три часа дня. Что ж, нужно выпить лекарство. Бледная рука потянулась к полу разбитой кружке, из которой торчала пыльная ветвь ëлки, размоченная в воде**. Сделав пару глотков, Саша поставил кружку на место, тяжело вздохнув. — Теперь до 21:00.– зачем-то вслух сказал он, снова глянув на наручные часы. Они оставались единственным способом следить за временем, потому что небо целыми днями было затянуто плотными тучам из мусора и строительной пыли. Вот, резкую тишину прервал звук летящего самолёта, но сейчас Романов даже не выглянул в окно, чтобы посмотреть, чей же он. По звуку мотора Ленинград научился определять многие виды самолëтов, но тут всë было слишком однозначно — точно немецкий. Опасения оправдались: вслед за моторным воем раздался жуткий свистящий звук падающего снаряда, заставляющий тело цепенеть, а губы взволнованно шептать давно забытую молитву. Громкий звук взорвашейся бомбы заставил его вскрикнуть и попятиться назад, ближе к крепкой стене дома. На его глазах разлетелось вдребезги большое здание и его обломки полетели в соседние дома, ломая окна и стены. Один из этих обломков просвистел через разбитую крышу филармонии и с громким стуком влетел в окно его дома, приземлившись рядом с книгой. «На соседней улице ударило» — констатировал Александр, нервно сглотнув. Спустя час звуки самолëта уже не были слышны, лишь стучали о землю камни, летевшие с разрушенной стены. Ленинград медленно встал и аккуратно подошëл к окну, чтобы оглядеть местность, но тут же отскочил, напуганный громким звуком. Это было радио. – Внимание, внимание, говорит Москва... – раздался громкий голос диктора и Саша, как зачарованный подошëл к устройству и с замиранием сердца стал слушать. Диктор продолжал на одной тональности зачитывать вступление, но с каждым словом его голос становился всë отраднее. В животе снова заныло, но уже не от недоедания, а от волнения, ведь новость действительно была важной. – " .... Победе войск Красной Армии под Москвой!" – Саша не смог сдержать радостный крик. Сейчас уже его не мучил голод и сильные апрельские ветра уже не долетали до него. Позабыв об усталости, он радостно скакал по комнате и кричал " Победа!", тогда всем казалось, что это значило конец войны. Михаил постарался на славу, теперь своим примером он показал, что врага можно победить и что конец не за горами. Но оставалось ещë очень долго, ещë два изнурительных года блокады ждали бедного Александра, который сейчас скакал, как ребëнок, радуясь победе.