***
— А я тебе говорю, что ничего не делал! — Тормоза отказали посреди дороги! Она в больнице, чудом только осталась жива и не сильно пострадала. Но полиция все равно начнет расследование (надо ведь знать Петра), и если они пронюхают… — Говорю тебе: я ничего не делал! Я что, по-твоему, круглый идиот, который не способен слышать, что ему говорят? Григорий удивился, что мать, судя по всему была не одна, поскольку открывшая ему дверь экономка Павлина заявила, что Анна Львовна никого сегодня не принимала, у нее де разыгралась мигрень, и потому она теперь отдыхает. А сейчас оказывается, что в кабинете она не одна. Причем, вот странность, мужской голос показался Григорию удивительно знакомым… Он не стал заходить в кабинет, прошел в гостиную, решив подождать мать там. Григорий налил себе виски в бокал, положил три кубика льда и уселся в кресло. После того, как отец навестил Ларису, побыл с ней и попытался, как мог, подбодрить, они с Григорием и Николаем Дорошенко отправились в участок. Там отец дал показания уже официально: машина принадлежала ему, он передал ее жене, они должны были встретиться днем, Лариса ехала к нему на работу. Словом, все то же самое, что было и так уже известно. — Вы никого не подозреваете, Петр Иванович? — спросил у отца Николай. Тот лишь пожал плечами: — Нет. Кого я могу подозревать? Или… вы что-то узнали? — Видите ли, Петр Иванович, у нас есть все основания подозревать, что… покушение готовилось на вас. Судите сами: машина зарегистрирована на ваше имя. Преступник имел доступ в гараж вашего дома… Ах, да! Тормоза были в неисправности, это подтвердил эксперт, а на капоте — чужие отпечатки пальцев. — Абсурд! — воскликнул Григорий. Отец же мрачно усмехнулся и забарабанил пальцами по столу. — Если так, то вы обязаны найти мерзавца! — сказал он. — Разумеется, — отозвался Николай. — А вам пока нужно бы усилить охрану своего дома, Петр Иванович, а заодно и больницы, где лежит Лариса Викторовна. Я распоряжусь. — Что ты обо всем этом думаешь? — спросил Григорий у отца, когда они распрощались с Николаем Дорошенко. — Ничего, как ты легко можешь догадаться, хорошего. Может быть… нет, мне ничего путного в голову не приходит! — Все будет хорошо! — избитая фраза, но Григорий не мог придумать ничего лучше. — Как там Лариса? — Получше, — вздохнул отец, — но все же она очень подавлена. Она так хотела этого ребенка. Да и я тоже, чего уж там! — Ты сейчас куда? — спросил Григорий, дабы хоть немного отвлечь отца от горестных мыслей. — Я бы мог подвезти тебя. — Вернусь в контору, надо бы отдать несколько распоряжений, а потом поеду обратно к Ларе. Не хочу оставлять ее одну. — Передай ей привет и пожелание скорого выздоровления.***
Гришенька! Анна так и просияла от радости, увидев в гостиной своего любимого сына. А я только что с Натали говорила по телефону. Передала тебе с нею привет… — Твой визитер уже ушел? — спросил Григорий. — Какой визитер? — быстро переспросила она. — С которым ты говорила в кабинете. — Это был… управляющий рестораном. Там, видишь ли, произошел несчастный случай, пострадала одна сотрудница, вот нам и приходится… — Ладно, бог с ними со всеми, — улыбнулся матери Григорий. — Расскажи лучше, как ты? У Анны отлегло от сердца: поверил. Она чуть было не умерла на месте, поняв, что он слышал ее разговор с Егором. Только этого и не хватало! А если бы он все понял, или хуже того — растрепал Петру? Анне ведь прекрасно известно, что Гриша общается с отцом. Она не может запретить ему этого, хотя поначалу и пыталась манипулировать им, мол, если будешь видеться с этим предателем, я тебе больше не мать. Но Григорий лишь укоризненно смотрел на нее, и Анне делалось ужасно стыдно. В конце концов она смирилась, потребовала лишь чтобы при ней сын никогда не упоминал ни о Петре, ни о той шлюшке, что увела его из семьи и женила на себе. Анну охватывала безудержная злость, когда она думала о девице: по какому праву она позарилась на женатого мужчину и к тому же заграбастала себе все его состояние! А между тем у Анны ведь куда больше прав… — Как я могу быть? — улыбнувшись, Анна погладила Гришу по голове, совсем как в детстве. — Все по-старому. Идем, я прикажу приготовить тебе твой любимый чай с мятой. А еще у Павлины остался дивный штрудель на десерт… — Не могу устоять! Анна хотела было рассказать ему еще одну новость, но в последний момент прикусила язык. Лучше пусть это будет для него сюрпризом.***
Катя сидела за столом в своей комнате и листала старый семейный альбом. Вот она в новенькой школьной форме и с букетом гладиолусов в руке идет в первый класс. Вот директриса интерната вручает ей почетную грамоту за успешное окончание учебного года. Первый отчетный концерт танцевального класса. Подруги и одноклассники. Свадьба Галины. Они недолюбливали друг друга в детстве, часто подстраивали какие-нибудь гадости одна другой, но все это теперь осталось далеко в прошлом. Галина по-настоящему стоящий человек, и она очень помогла Кате, когда та оказалась в затруднительном положении. На том месте, где была фотография Кати вместе с… ним, было пусто. Катя сама тогда достала фото из альбома и порвала его. Кроме того, имелось еще несколько пустых мест в самом начале. Катя не знала, что там были за фото, когда Анна Львовна отдала ей альбом, он был уже таким: с пустыми прорезями, без фотографий в самом начале. Альбом начинался с фотографии крестин Кати: Анна Львовна держала на руках запеленатого младенца и улыбалась в объектив. Рядом с нею стояли Александр Дорошенко со своей женой, а чуть поодаль — спиной к фотографу — Петр Иванович. Потом шли фото из детского сада и из интерната. Что же было изображено на отсутствующих, Катя не знала. От Анны Львовны ей было известно, что мать ее некогда была талантливой танцовщицей, выступала с ансамблем песни и пляски, имела большой успех. А потом, к сожалению, связалась не с тем человеком и покатилась по наклонной. Негодяй соблазнил ее и бросил одну с ребенком на руках. Бедняжка так и не оправилась от удара, а тут ее еще уволили из ансамбля. Анна взяла ее преподавателем народного танца в школу искусств, но женщина работала спустя рукава. Очевидно, депрессия была очень сильной… Когда родилась Катя, она тут же написала отказ от ребенка и сбежала из больницы. Новорожденная Катя оказалась в доме малютке, а потом — в детском доме. Когда ей было пять, мать объявилась вдруг и забрала ее домой. Катя запомнила свою маму красивой темноволосой и голубоглазой женщиной, иногда тихой и ласковой, а иной раз — резкой и жесткой. Рука у нее была тяжелой, Кате не раз доставались по тому или иному поводу крепкие подзатыльники. «Никуда от тебя не денусь, — кричала на нее мать, — видно, то карма моя за… все. За подлеца этого, твоего папашу!» Кроме того, что он был «подлецом и проходимцем», про своего отца Катя не знала ничего. Мать резко пресекала все вопросы, говоря, что у Кати есть мать, и этого достаточно. Впрочем, она никогда не упускала возможности «порадоваться жизни». Это означало, что несколько раз в неделю мать исчезала из дома, оставляя Катю у соседки. А иногда приводила каких-то незнакомых мужчин к ним домой, Катя опять-таки в этом случае отправлялась к соседке. Когда Кате исполнилось восемь, она поступила в школу искусств Анны Львовны, где работала мать (хотя к тому времени ее и перевели уже из преподавателей в помощницы воспитательницы интерната). Через год мать объявила, что лучше Кате будет жить в том самом интернате. А еще через несколько месяцев Катя осиротела. Однажды Анну вызвали на опознание в морг. Ее сотрудница, будучи изрядно навеселе, попала под машину, переходя улицу на красный свет. В сумочке у нее нашли рабочий пропуск, больше документов с собой у женщины не было, поэтому-то и позвонили начальнице. Катя все детство мечтала, что вдруг отыщется ее родной отец, приедет за ней и увезет к себе, но, увы, то были пустые мечты. Алексей Косач появился в ее жизни тогда, когда она переживала не самые лучшие времена. Анна Львовна почти перестала общаться с ней сухо, еле цедила слова, а то и вовсе отговаривалась неотложными делами. При этом, она всегда неизменно, по поводу и без, прибавляла, что не ожидала такого вероломства от милой своей крестницы. А что она, спрашивается, такого сделала? Ну да — влюбилась в Гришу. Когда он вернулся из Гарварда, Катя как раз оканчивала школу и готовилась к выпускному. Помнится, Петр Иванович отругал тогда Григория, потому что он в очередной раз бросил учебу, потому что «ему это не надо». Катя же, когда страсти утихли, улучила минутку и поддержала Григория. Сказала, что понимает, как трудно выбрать свой путь в жизни. А еще — что он правильно сделал, что вернулся домой. — Дома ведь и стены помогают, — прибавила она. — И то правда! — ответил ей Гриша. — Добро пожаловать, Григорий Петрович! — тихо произнесла Катя. В ответ он лишь удивленно приподнял брови и еле заметно усмехнулся. — А это, — представила ему Катю Анна Львовна, — наша милая Китти. Она училась в моей школе, а теперь… словом, я люблю ее почти как родную дочку. — Очень приятно, мадемуазель Китти, — галантно поцеловал ей руку Григорий. На другой день он пригласил ее в кино, потом — в ресторан, затем — в театр, словом, ухаживал как полагается. Очень быстро они поняли, что нравятся друг другу, ну и очень быстро они стали близки. А потом, когда Гриша уже не раз и не два намекал, что хочет сделать предложение, Анна Львовна вызвала ее к себе сказала, что не ожидала от Китти «такого поведения». — Гриша уже несколько месяцев помолвлен с честной и порядочной девушкой нашего круга. Нам нужна эта свадьба! И я не позволю никому, даже тебе, милая моя, задурить мальчику голову! Посему просьба моя проста: оставь его. Или тебе придется пожалеть об этом. Ясно? — Я все поняла, Анна Львовна! — вздохнула Катя. — Вам не придется просить меня дважды. Она порвала с Григорием, съехала со старой квартиры и сняла комнату в общежитии на другом конце города. Заодно она уволилась из школы и поступила работать официанткой в ночной бар. Оттуда она тоже довольно быстро уволилась, поскольку работать там было тяжело, и устроилась консультантом в отдел парфюмерии. Там-то она и встретила Алексея, когда однажды он зашел туда выбрать духи в подарок матери. Алеша был мягким, нежным и очень внимательным. Он заезжал за Катей после работы, отвозил ее домой, рассказывал о себе, как мать вырастила его одна, без отца, отдавала ему все, что зарабатывала, дабы он встал на ноги, получил достойное образование. Она также рассказала ему о себе всю правду. Он говорил, что любит ее, и Кате было с ним хорошо. Может быть, она даже и вышла бы за него, но… он, к несчастью, уже был женат. — Но я обязательно разведусь, вот увидишь, — обещал он ей. — Ты только потерпи немного, Катюшенька! Милая моя, любимая! Ты — единственная моя любовь. Она верила, хотя чем дальше, тем меньше ей верилось, что он оставит жену. Ведь Лидия Шефер происходила из состоятельной и влиятельной семьи. Ему попросту невыгодно бросать ее… Громкий и настойчивый звонок в дверь отвлек ее от размышлений. Вздохнув, Катя захлопнула фотоальбом, быстро убрала его в ящик стола и пошла открывать.