Dormientis Daemonium / Спящий Демон

— Тася, я дома! — ключи положила на полку, неохотно наклонилась и кое-как стянула длинный, эластичный сапог-чулок, один, а затем и другой. Красиво, не спорю, но очень непрактично: после десятичасовой работы наклоняться, чтобы снять обувь — смертный грех, так и запишите. Решив назавтра презреть красоту во имя удобства и надеть кроссовки, я мельком пригладила непокорные чёрные волосы, глянув в зеркало, и услышала за закрытыми дверьми в гостиную негромкие смешки и перешёптывания. Закатив глаза, прошипела: — Ну, Тася… Часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Я хочу в душ, какао и спать, а не провожать по домам чужих мальчишек и девчонок! Точнее, ладно, преувеличила, провожать их надо максимум до двери, и то вряд ли Тася мне доверит это мероприятие. Но всё равно, спокойно пошляться по дому в пижаме уже вряд ли получится. Я недовольно взялась за ручку и, только начав её проворачивать, уже услышала, как речи смолкли. Последним, что я услышала, было, как ни удивительно, pulvis de pulvere. А следом — тишина. Я открыла дверь и обнаружила свою сестру Тасю в окружении подружек — Ангелина сидела на ковре с видом святой невинности, как всегда; Ксения выглядела очень деловой, надув губы и постоянно поправляя очки; Тася была типичной Тасей. Как человек, не умеющий (в отличие от меня) лгать и скрывать, она запалилась прямо с планшеткой в руках. Прищурившись, я вытянула шею и заглянула в девичий круг, ухмыляясь так плотоядно, как только могу. Эти дурочки играют в доску Уиджа? — Добрый вечер, — сладко поприветствовала я молодёжь. — Привет, — тоненько откликнулась Тася, — а ты уже с работы… — Время — половина одиннадцатого, — продолжила улыбаться я. Скоро эта улыбка станет оскалом, но ничего, это профилактически полезно для непуганой молодёжи. — Работа моя закончилась ещё четыре часа назад. — Как время-то летит, — многозначительно сказала умничка Ксюшенька. Ангелина скромно промолчала. А я зашла на их территорию, отчего девчонки малость вздрогнули, и поинтересовалась: — А что вы делаете со спиритической доской? — невинный голос и усталый взгляд — две составляющих успеха: глупышки подумают, что мне слишком всё равно, чтобы вдумываться, и скажут правду. Так, собственно, и вышло. Простая как сапог Тася брякнула, подогнув под себя колени: — Так демона вызываем. Господи. Я закатила глаза и усмехнулась юношеской наивности. Остальные участницы призыва жизнерадостно закивали. Я покосилась на телевизор, где с экрана улыбался вампир-Гэри Олдман, и нахмурилась: — Сейчас Хэллоуин, что ли? — Через неделю, — кивнула Ксюшенька. — А мы пока так, для атмосферы… Да и Ангелина у себя дома Уиджу нашла, подумали, почему бы и нет? Всё равно это глупость. Учёные уже доказали, что человек неосознанно сам планшетку пальцами двигает. — Так зачем тогда этой дурью маетесь? — вскинула я бровь и, подойдя к девчонкам, с усмешкой взглянула на старую, потрёпанную деревянную доску, где кроме раскладки букв и чисел были ещё крупно написанные ДА и НЕТ, а также до свидания. — Интересно, — поделилась Ангелина, — вдруг всё же не мы… Ухмыльнувшись, я сказала «ну-ну» и вышла из гостиной, оставив девочек и графа Дракулу на экране с их потусторонними проблемами. Прикрыв за собой дверь, услышала их прысканье и смешки, после чего подумала: ну их к лешему, пойду схожу хотя бы в душ! Дневные проблемы под горячей водой отпускали и растворялись вместе с мыльной пеной, смываемой с тела. Как хочется превратиться в амфибию и жить под водой! В душе сразу голова становится лёгкой, с плеч слетает груз проблем. Всё сразу такое далёкое и неважное… Устало зевнув и смыв с плеча гель, я выключила горячую воду и вышла, обмотавшись полотенцем. Разница температур заставила тут же поёжиться, так что я наспех вытерлась и быстренько переоделась в домашнее. Судя по хихиканью, демон не вызывался, иначе по крайней мере в гостиной было бы тихо. Закатив глаза, я взяла с полки смартфон и вышла на кухню, углубившись в чтение сообщений. Сколько же их тут, Господь, и это за те полчаса, пока я купалась… Большая часть была от бывшего, но их не читая сразу в бан. Где там у нас банка с какао-порошком… Я поставила чайник на плиту и принялась ждать свисток, параллельно слыша усиливающиеся хохотки со стороны гостиной. Наконец, любопытство, что ж там у них такого смешного происходит, победило, и прежде, чем чайник вскипел, я перекрыла газ на горелке и решила заглянуть к девчонкам… Обнаружила их киснущими со смеху. — Неправда! — звонко кричала Тася. — Это неправда! Он мне не нравится! — Так духи сказали, ты что, будешь противиться воле духов?! — грозно двигая бровями, вопрошала Ангелина. Ксюша сняла очки и протирала их, посмеиваясь, уголком футболки. Но все три красавицы стихли, едва я появилась на пороге. Времени — одиннадцать, сидят, дурью маются, граф Дракула, вон, уже успел приехать в Америку в гробу, а они до сих пор даже с призраком Пушкина не пообщались. В голову мне вдруг пришла шальная мысль, которая перевернула всю мою дальнейшую жизнь… что сказать, всё самое гениальное приходит либо под кайфом, либо по пьяни, либо после смены в десять часов третий день подряд. — О, Матильда, — пролепетала сестра, — прости, ты легла, наверное… — Мы будем потише, — сказала серьёзная Ксюша. Но я недобро ухмыльнулась и произнесла: — Ваш гогот даже мёртвого разбудит, не то что меня. Кстати, — небрежно продолжила я, поглядывая на озорниц, — мне когда шестнадцать было, мы с девчонками в «лёгкий как пёрышко» играли, страшилки травили такие, что до туалета дома боялись дойти, а летом в лагере, вот как сейчас помню, всем составом вожатых вызывали демона… Я оглядела их счастливыми глазами и жизнерадостно предложила: — А хотите, и мы вызовем?! Воцарилась тишина. Гэри что-то там бормотал про величие по телевизору, мерно тикали часы на полке. Ангелина непонимающе на меня смотрела. Тася сжала в руках злополучную планшетку. — Мы будем потише, — снова убедительно сказала Ксюшенька, решив, что только в этом дело, и прижала руку к груди.

***

Итак, дано. Ковёр мы за ненадобностью убрали в сторону, графа Пидаракулу выключили, свет в доме погасили, а мебель отодвинули. Отыскали кусок мела и по паркету — по маминому, вернётся с дачи, убьёт — нарисовали пентаграмму. Если честно, сакральными знаниями о призывах я не владела, так что Ксюшеньке было доверено загуглить и точно перерисовать любую пятиконечную звезду, подходящую для нашего дела. Ксюшенька была отличницей и подошла к делу серьёзно, найдя какую-то особенно крутую пентаграмму — совсем как в кино, и, ёрзая по полу на коленках, старательно вырисовывала незнакомые мне символы и нечто, похожее на козлиную морду, заключённую в звезду, по центру. Затем провела один круг и второй, ещё больший. — Ксюшенька, — заботливо спросила я, — это ты что нарисовала? — Сигил Бафомета, — невинно промолвило дитя, и я нахмурилась. Что-то очень знакомое, но после рабочего дня котелок совершенно не варил… Пожав плечами, я повернулась к Тасе: — Свечи нашла? — Тринадцать, — выдохнула Тася, — но только тыквенных. — Господи, ладно, — закатила я глаза всей серьёзности, с которой девочки подошли к ритуалу. — Пусть будут тыквенные. Маленькие плоские свечки из икеи заняли свои места вокруг пентаграммы. Мы расположились у лучей звезды, я торжественно сказала: — Вырубайте свет! Ангелина щёлкнула выключателем, и люстра над головами погасла. Ксюшенька нервно выдохнула, а я как самая спокойная из всех (ещё бы, я-то знала уже опытным путём, какая это всё дурь для того, чтобы пощекотать себе нервишки) начала зажигать свечи. Сладковатый химический запах тыквы поплыл по комнате, и Тася чихнула. — Простите, — пробормотала она в ответ на наши строгие взгляды. А я обвела всех глазами и торжественно, тихо спросила: — Готовы ли вы к призыву, девы? И девы, волнуясь, откликнулись: — Да… — Нет, — невозмутимо ответила Ангелина. Я усмехнулась, разблокировала айфон и деловито залезла в заметки: — Ну ничего, — успокоила я их, — сейчас по-быстрому призовём — и спать. На экране чёрным по белому можно было прочитать слова заклятия на латыни, и я, как человек, потерявший на филологическом факультете пять лет и целый год учивший латынь, но научившийся только читать и спрягать глаголы, честно воспользовалась приобретённым знанием и промолвила: — Venit daemonium…* Девочки стояли впечатлённые, как пионеры на параде, с осанками такими, что мама бы точно вечносутулой Тасей гордилась. Я же журчала текстом, найденным в Интернете от балды, и пыталась придать голосу басистости, чтобы звучать внушительнее. И тут на словах abyssum ignis intinges me** ни с того ни с сего снаружи прозвучал раскат грома. Мы посмотрели в окно разом, все четверо, и в мою душу сразу же — словно что-то давало мне знак — закралось подозрение, что надо бы это всё мероприятие прекращать. Но что-то внутри вдруг не согласилось и возразило: да ладно, Матильда, ты чего? Какие демоны? Какие ритуалы? Ты живёшь в двадцать первом веке. Даже блогеры на камеру и те призывали Сатану, и ничего, вон, живут и мелькают перед глазами уже и по телеку, а ты испугалась дождика… Я припомнила. МЧС ведь действительно присылал сообщение, что ожидается гроза и шквалистый ветер с дождём, так что… Я прокашлялась и продолжила: — Cover me tenebrae…*** Ветер снаружи бил и хлестал в окна так, что дрожали стёкла. Девочки стояли пришибленные, Ксюшенька нервно поправляла очки. Глаз за ними не было видно: одно лишь пламя свечей, пляшущее по линзам. Я посмотрела на подружек в один момент и вдруг остолбенела: во вспышке молнии мне почудилось, что передо мной стояли не они, а высокие, скрученные, корявые фигуры с длинными когтями на руках и лицами, перекошенными в немом вопле. Но стоило моргнуть, как наваждение пропало. Тася же нахмурилась: — Матильда… ты чего? Я, верно, была как мел белая. Ангелина беспокойно переглянулась с Ксюшенькой, но я пробормотала: — Да ерунда, показалось… Как же сейчас мне хотелось крикнуть самой себе: нет, дура! Тебе не показалось! Прекрати маяться дурью! Налей воды в ведро, осени крестом, помой хорошенько пол и прекрати читать эту ересь! Лучше попейте с девочками чаю на кухне и идите спать. А когда ляжете, молитесь, что оттуда к вам никто не успел проникнуть! Но в ту ночь я на себе почувствовала, что такое бесовское искушение. Несмотря на то, что я уже сомневалась во всей этой затее, продолжила упрямо читать, словно кто-то чужой ворочал моим языком вместо меня. А буря снаружи разыгралась нешуточная. Ветер стонал как человек и шумел кронами деревьев. В окне моргнули и погасли многоэтажки напротив, и в нашей комнате тоже стало заметно темнее. Небо заволокло чёрными тучами, в которых блистали молнии — так близко, что, кажется, они вот-вот попадут в наш дом… Свечное пламя трепетало и плясало, как живое, отбрасывая тени на стены комнаты. Мне показалось, тьма сгустилась и стала осязаемой и вязкой, а мой голос — и каждое слово, слетающее с губ — прозвучали гулко и низко. Эхо отскакивает от стен и звенит в ушах набатом, и последние слова я произношу уже на выдохе, не понимая, зачем это делаю… … а следом всё стихло. Даже буря за окном снова стала дождиком. И мы, переглянувшись с девочками — бледными и перепуганными — вдруг рассмеялись. — Ну как? — с усмешкой спросила я, незаметно вытирая о пижамные штаны вспотевшие ладони. — Пощекотали себе нервишки? — Да-а-а, — выдохнула Ангелина, и все мы снова заулыбались, хотя внутри с непривычки всё ещё дрожало. Как вдруг свечи — все тринадцать — разом затухли, а гром грянул так громко, словно гроза была прямо над нами. Комната погрузилась в кромешную тьму, и я лишь крикнула: — Стойте на месте! Вспышка молнии осветила гостиную: стенку с посудой, и диван, и торшер, и я поняла, что волосы встали дыбом на затылке, потому что из самого центра пентаграммы, из пятиконечной звезды выросла огромная когтистая чёрная рука. Выросла и зависла в воздухе, чтобы затем мощно опуститься всей пятернёй на паркет. Девочки замерли, не говоря ни слова. Они так обомлели, что были неспособны сказать хоть что-то. Но я-то старше и пиздела обычно при любых обстоятельствах, даже сейчас не растерялась — и тихо шепнула: — Бегите… Рука тотчас метнулась прямо ко мне. Когти полоснули по груди, заставляя громко выдохнуть: я только ощутила жгучую боль — и услышала отчётливо, как капает моя кровь на пол, впитываясь в доски. И комната задрожала с первой каплей крови, пол затрясся, от него в воздух взвились клубы пара, точно он стал невероятно горячим! А затем мощная рука обхватила меня за талию и подняла, спелёнывая. Девочки с громкими криками метнулись кто к стене, кто к выходу. Но чёрные тени ожили и потянули к ним руки, как живые. Я в ужасе кричала и рвалась из руки, извиваясь, но она всё высилась и сжималась, так крепко, что я могла лишь упираться ладонями в гигантские пальцы. После чего, с громким хрустом сомкнувшись на рёбрах, рука сломала моё тело — и остатками умирающего сознания я поняла, что сегодня натворила непростительную глупость… Я упала грудью на руку, всё ещё стискивавшую меня в кулаке, и с мольбой посмотрела в карие глаза сестры, влажные от слёз. — Прости меня, — просипела я прежде, чем рука стремительно рванулась назад, исчезая в нарисованной на полу звезде вместе со мной.