Dormientis Daemonium / Спящий Демон

Мне снился сон, и во сне том был адский пламень. Он гулял по моему телу, охватывая его подобно факелу, и распалял в душе всё злое и печальное. Снедая сердце и стремясь сделать из него крошево, спалив дотла, чтоб остался только пепел, пламень был живой огромной рукой, сжимавшей меня всё крепче в кулаке. Последние часы перед рассветом я мучительно боролась с дурными снами, где лица моих близких — незабытые ещё и любимые — искажались жуткими образами, развёрстыми ртами и впадинами чёрных глазниц, а фигуры их вытягивались и становились бледными и прозрачными. И вскрикнув, я проснулась и вскочила, ударившись ладонями в низкий потолок над собой, а ступнями — в пол… и поняв, что меня окружает непроницаемая тьма, заметалась. — Выпустите! Бесполезно. Вместо слов с губ слетал лишь сдавленный вопль. — Выпустите меня! Последние лучи солнца заходили за сизые северные горы, а под ними погружался в пугливую дрёму город, живущий близ логова могучего Чернобога. Но я билась в каменный кулак и не знала, что мой бог не проснётся до тех пор, пока весь свет не покинет этот мир, а небо не окунётся в чернильную мглу. Страх колотился в виски и пульсировал по венам. Я боялась тесных и замкнутых пространств, боялась, что задохнусь и погасну… и опрокинулась на изъеденную складками гранитной кожи ладонь, касаясь её и вспоминая про призыв, падение и танец. Так это всё не сон. Это страшная, гротескная, пугающая явь — и я оказалась здесь, в плену у гиганта, спящего в горе. Проклиная свою беспечность, я ударила ладонью руку Чернобога, и тут же, повинуясь своим ритмам сна и бодрствования, он вдруг дрогнул рукой и сжал кулак плотнее. Не зная пока, что Чернобог лишь почувствовал движение солнца за горизонтом, я завопила и рассыпалась в извинениях, боясь, что мой гигантский пленитель обозлился на меня за дерзость. Но когда рука двинулась вверх, а я вжалась в неё боком и грудью, моля о прощении и хотя бы глотке свежего воздуха, ночной сумрак брызнул между неплотно сомкнутых пальцев, и ветер, благодатный и холодный, раздул на голове волосы и заставил кожу покрыться мурашками. Дремлющий бог зла встряхнулся и с рёвом открыл пасть, издавая гулкий зевок. Он потянулся так, что запрокинул голову назад и выкатил могучую грудь, а крылья — гигантские и натянутые на крепкие кости — отвёл назад, хлопая ими, словно парусами. Я схватилась за мизинец и безымянный палец, выглянув в щель между них и с ужасом наблюдая далёкую землю где-то там, у подножья жуткой горы. А затем Чернобог обрушил руки вниз, раскрыл обе ладони, торжествующе улыбаясь, и я с воплем уцепилась за его палец, обхватив его руками и повисая на нём на огромной высоте! О Господи, если сейчас я упаду, это будет конец, точно конец! Руки скользили. Их заломило, они занемели. И пытаясь подтянуться, я уже мечтала снова очутиться в душном кулаке Чернобога, лишь бы не свалиться в чёрную бездну. Но вот колосс дрогнул горгульим лицом и шевельнул бровью. Раскрыв пасть, он глумливо ухмыльнулся и поднял руку с трепыхающейся мной на уровень глаз. Я окунулась в золотое хищное сияние и замерла, как олень замирает перед светом фар. Руки ослабли и перестали держать, но загипнотизированная этим взглядом, я успела лишь подумать об этом… и сорваться. Глоток воздуха — и ощущение свободного полёта. Я падала, разрезая ночной воздух своим телом, и болезненно вскрикнула, когда ударилась спиной о твёрдую ладонь… Чернобог подставил руку, на которую я и упала, сшибая локти о гранитную кожу и со стоном чувствуя, как разливается по затылку жгучая боль. Но я была жива. Жива! Он подхватил меня, этот насмешливый властелин, и теперь, поднеся вновь к лицу, с пытливым и мрачным любопытством разглядывал, словно насквозь пронзая. Не зная, что сказать и стоит ли говорить вообще, я заломила руки и села на колени, решив обратиться к нему со всей горячностью: — Прошу! — заговорила я, но с ужасом своим поняла, что снова не могу сказать вслух ни слова! Только жалкие птичьи выкрики, какая-то насмешка над речью, срывались с губ и гасли в рокоте скал, ворочающихся под могучими ногами Чернобога. Боже, я же ничего даже вымолвить не в состоянии, как же так?! Прижав ладонь ко рту, я с колотящимся сердцем в отчаянии попыталась простонать «мамочки», но и этого не вышло. Но запаниковать не вышло. Вторая чёрная ладонь Чернобога в изящном колдовском жесте нависла надо мной, и, перебирая длинными когтистыми пальцами, он ворожил и творил магию, от которой я чувствовала себя странно. В груди поднимался жар, разливался по телу и проникал от кончиков пальцев до самого сердца, разносился по каждой клетке, по всем венам и сосудам. И я ощутила, как в корнях волос зажглось, а чёрные пряди вспыхнули и заиграли пламенем, высекая искры в воздух при каждом движении под ударами ветра на головокружительной высоте. Нагота прекратила меня смущать. Моё сердце пульсировало в груди как очаг, вспыхивая под плотью и кожей, и на миг я приложила руку к нему, с наслаждением чувствуя каждый тёплый удар… а затем язык сам собой заворочался, и я проговорила: — Как теперь хорошо. Чернобог заулыбался и закивал, отчего тяжело клонилась его голова, увенчанная откинутыми назад мощными рогами. Жуткое рыло преисполнилось вдруг мрачной решимости, и он поднёс руку к своему плечу. Так я и поняла, чего он желает: чтобы я пересела туда с чёрной ладони. Между мускулистым плечом и пальцами, на которые мне предстояло переступить, пролегало не меньше пяти шагов в длину — и внизу зияла головокружительная пропасть. Но я, сглотнув, подумала, что мой бог не даст мне погибнуть и упасть, раз спас единожды. И решившись, я изящно прыгнула, оттолкнувшись от подушечки пальца. Ох, неловко! Плечо было гладким и покатым, и я с тихим вскриком соскользнула по нему вниз, отчаянно цепляясь за кожу ногтями. Но на Чернобоге они даже царапинки не оставили. Взглянув искоса на меня своими бездонными очами, страшное существо фалангой пальца подтолкнуло меня под зад и помогло усесться на плечо. Я выдохнула, опасливо глядя вниз и, подумав, вскарабкалась ближе к его уху, хватаясь рукой за золотое тяжёлое кольцо в мочке. А Чернобог уже не обращал на меня никакого внимания, равнодушно встряхивая холкой и подымаясь. Напряглись мускулы под кожей, и он выбросил обе руки вперёд, растопыривая когтистые пальцы и покрывая своей зловещей тенью городок внизу. И тень та, будто живая, поползла сама по себе на каждый дом и каждую ограду. Окутала церковную белую крышу и колокольню, отчего язык колокола гулко и звонко застонал… Тень погасила огни в особняке на холме и, ворожа, вдруг подняла из каждого дома, из каждого окна и каждого клочка земли белёсые призраки, которые устремились ломаными, дымчатыми фигурами ввысь, к своему злому господину. Волосы на голове встали дыбом и заискрили, и я теснее вжалась грудью в серьгу Чернобога, пугливо глядя на армию мертвецов, покинувшую землю, в которой были упокоены их бренные, истлевшие тела. Чернобог величественно сложил руки на груди и вдруг гулко молвил. И голос его был таким, словно то шептал ветер, или камни рокотали вдали в горах, а может, молнии шелестяще били в древесные кроны, расщепляя стволы. — Смотри, дитя. То-то будет потеха сегодня. Шабаш — подымайтесь из гробов, служите мне, стремитесь ко мне! И я онемела, поняв, что он обращается ко мне. Приложив к груди ладонь и пытаясь найти защиту у того, кто творил тёмное колдовство, я смотрела, как призраки подымаются всё выше — чудовища из самого кошмарного моего сна. «Ну и беда, Матильда» — с ужасом подумала я, наблюдая за тем, как тень Чернобога как живая ползёт уже сама по себе, ломано и жутко, и каждый дом и каждое деревце, попадая под эту тень, искривляется и становится тоже страшной и дьявольской, преображённой чёрной магией. Чернобог сочным басом рассмеялся, когда увидел, как из кладбищенских могил и от статуй ангелов, от крестов и колонн отлетают души, седлающие костлявых коней. Души, несущиеся наперегонки с силуэтами истлевших смертей, а ещё — неупокоенные души висельников и страшные ведьмы на призрачных мётлах. — Вот моя паства, вот моя месса на эту ночь, — прогремел Чернобог и встал так стремительно, что у меня закружилась голова. — Придите ко мне! Обезумев, призрачная река огибала ступни своего хозяина, извиваясь змеёй и кольцами обвивая его могучее тело. А гора как и прошлой ночью треснула и раскололась, когда грудь и живот Чернобога охватил яркий оранжевый огонь. И сняв его с покрытого бисеринками пота тела, он сжал пламень в кулаке и швырнул в трещину, захлебнувшуюся лавой… В клубах горячего пара страшно заплясали силуэты демонов. Между них сновали прозрачные и бесплотные духи, глумясь и издеваясь над страшными рожами. Смерти, мертвецы, целые сонмы призраков и демонов, явившихся на зов Чернобога из глубин самого кипящего ада — всё это пронеслось у меня перед глазами, и я устало склонила лоб к чёрной точёной скуле, не думая, что делаю и разрешено ли мне это. Слишком много ужасов и впечатлений от величественного шабаша охватило и стеснило голову и сердце. — Гляди-гляди, дитя, — зашёлся в злом смехе Чернобог и распрямил пальцы, перебирая ими над адскими демонами. — Как унизителен их пляс. И впрямь, они танцевали сколь жутко, столь и подобострастно. Забавно приседая и подпрыгивая, извиваясь длинными корявыми телами, они подбрасывали себя в воздух и, скалясь, стремились пнуть и боднуть один другого, затоптать или толкнуть прямо в огненную геенну. — Не надоел тебе их вид? — Чернобог покосился и зловеще растянул губы в ухмылке. Другого выражения я нынче у него не наблюдала. И слабо качнув головой, я рискнула ответить: — Мне их вид неприятен. Выдохнув пар из ноздрей, Чернобог вдруг встал на своей скале на колено, и, склонившись низко над демонами и бесами, так, что я видела озлобленное, ненавидящее лицо каждого из них, сложил губы трубочкой и подул… Тот ветер, хлёсткий и ледяной, заставил пресмыкающиеся отродья споткнуться и повалиться. Кто держался дольше других, тот всё равно не устоял. А порывы ветра из груди Чернобога спускались по склонам горы вниз и гнули к земле деревья, срывали черепицу с крыш и уносили призраков прочь, повернув их седой поток вспять. А после, выпрямив спину и напрягши руки, Чернобог небрежно смахнул когтями всех неугодных вниз, обратно в ад, и расправил крылья. Вокруг нас замелькали прозрачные силуэты ведьм, обнажённых и скрививших рты в хохочущих приступах. Жуткие твари носились на мётлах и конях-скелетах, вились как вокруг рождественского деревца — но только вокруг демонического исполина, властителя этих мест. И чувствуя, что ночь перевалила за половину, Чернобог величественно наблюдал за шабашем и за тем, как каждая ведьма, сойдя у его колен на Лысую гору, обращалась из призрака в деву. Лицо каждой оказалось покрыто глумящейся маской, рты кривились в улыбках. Восхитительные, полные соблазна, гибкие обнажённые тела принимали чувственные позы. Ведьмы взялись за руки и окольцевали хороводом огромного Чернобога, довольно кивающего в такт их нестройному, зловещему хору. И глядя на них, я вспыхивала вдруг незнакомым мне прежде чувством… колючей ревностью, а ещё страхом, что вчера я покоилась в его кулаке всю ночь, а сегодня может любая из понравившихся колдуний. И почуяв чёрную руку на моём сердце, бог улыбнулся… В жизни каждого из нас случаются решающие, поворотные моменты. Быть может, он был именно таким и в этой моей жизни — когда я вдруг очнулась от странных мыслей и сморгнула тугую пелену ревности и ненависти с глаз, ясно взглянула на зелёные, покрытые колдовской слизью, вспухшие тела покойниц, кружащие танец для Чернобога. А он, поднеся ко мне ладонь, почти что ласково прогудел: — Ну что, дитя, станцуй для меня ещё один раз прежде, чем твоё сердце сгорит в пламени нестерпимой любви к своему богу… Он заколдовал меня! Я поняла это и осознала сразу, как только ноги сами по себе пустились в пляс. Он что-то сделал со мной, когда я очутилась из своего мира — в этом! И теперь, неспособная подчиняться ему, я и впрямь чувствую странную, разгульную свободу в каждом движении и вольном, смелом танце. Я прыгнула ему на ладонь и начала кружиться и извиваться, низко реять руками над чёрной кожей и в восторге пылать, пылать, пылать. Ловила на себе золотоглазые взгляды, неотрывные и полные мучительного ожидания. Ноги отбивали ритм, руки изящно манили Чернобога, и он вдруг поддался, когда я влекла его к себе каждым жестом. Низко наконив голову, он рыкнул, и я обхватила его лицо руками — широко, как могла, обняв кончиками пальцев за точёные скулы. Мои глаза утонули в его, провалились в две яркие бездны. Я была размером ему меньше чем с указательный палец, но вдруг почувствовала неистовое желание вместить в себе всего и без остатка. И щёлкнув пальцами второй руки, Чернобог сделал так, что ведьмы с жутким хохотом развеялись в дым и обратились в костлявых призраков. Набычившись и опустив лоб, он всмотрелся мне в лицо и сказал: — Танцуй до рассвета, дитя. Танцуй не останавливаясь. … мои волосы обернулись пламенем. Мои руки стали его языками, а тело — сажей и дымом. Я горела и расшибалась искрами о ладонь Чернобога, выплясывая лишь для него всю душу — хотя в той жизни ни одного танцевального движения, столь красивого, как сейчас, сделать не могла. Что-то подсказывало мне, что это был танец души, а тело стало лишь инструментом, заколдованным мрачным богом. Мне некуда было больше выплеснуть свою боль и печаль, как не в танце. И некому было отдать всю нежность и нерастраченную любовь, как ему. И стараясь обогреть своим теплом единственного существующего рядом и живого, его — могучего Чернобога — я не замечала, как он чарует, отчего моё тело раскаляется всё жарче. Я горела, но не сгорала. Волосы уже стали столбом пламени, летящим за плечами, а под ступнями шёл густой чёрный дым. Чернобог как зачарованный смотрел за танцем, и он ему не надоедал… я всё ждала, когда он смахнёт меня в адский котёл, как бесов, или прихлопнет ладонью, как вчерашних плясуний. Или развеет в пыль, как хоровод колдуний. Но нет. — Ты развеяла мою скуку, — проговорил он, — но довольно. «Сейчас он сделает это, — подумала я стремительно и застыла на середине движения, — сейчас он обратит меня в ничто…». Слабый рассвет забрезжил из-за гор, ночь пронеслась стремительно и ярко. И Чернобог, толкнув меня мизинцем в грудь себе на ладонь с небрежной ласковостью, выпрямил сперва одно крыло, а затем перехлестнул себя под грудью другим, обнимая и запахиваясь вторым сверху, как в кокон. Он вновь каменел, отпуская сонмы чудовищ прочь от себя, изгоняя их и на долгий день превращаясь в гору. И я, судорожно сжимаясь в его кулаке, поняла, что мне опять предстоит ужасный, душный сон, полный кошмаров, а затем, едва подумав так, провалилась в темноту, будто погасла…

***

Откуда-то тихо капала вода, и я, сонно разомкнув веки, потёрла их сперва кулаками и вытянулась… задев рукой кого-то. Вздрогнув и мгновенно садясь, я повалилась вдруг назад. Меня рванули к себе и крепко притянули, обжимая сильной рукой под грудью. Касаясь её, я ощутила, как под кожей выступают напряжённые вены, а острый локоть впивается мне в бедро. Не рискуя больше встать, я ошарашено осмотрелась. Высокий чёрный потолок терялся над головой. Но там, вдали, в этой вышине, я видела блестящие, хрустально-прозрачные кристаллы, которые служили неважным, но всё же источником света в темноте. «Где я» Я же была на шабаше Чернобога. Куда он подевался? И где его рука, служившая мне постелью и колыбелью? Озадаченная его исчезновением, я посмотрела вбок и обмерла, сознавая, что нашла свою пропажу. Он лежал здесь и со мной, ничем не накрытый и полностью обнажённый чёрный демон. Строго сдвинул костяную гряду бровей на лбу, и даже во сне казался чудовищно прекрасным. Но он был так огромен, как вышло, что Чернобог размером стал пусть и куда больше меня, но всё же подобен человеческому мужчине? Вопросов было много, ну а ответов — ни одного. Прижатая к чёрному телу, точно из камня высеченному, я пыталась слабо пошевелиться, но не могла: Чернобог держал меня крепко. «Замечательно, — подумала я с ехидной горечью, — из огня да в полымя! Ну и что тебе делать теперь? Если для той его ипостаси пришлось плясать…» Мой взгляд красноречиво упал на его бёдра и ниже, к пока что спокойному плотскому узлу под небрежно накинутым тонким покрывалом. «То что потребуется для этой?» Но Чернобог вдруг зевнул во всю ширь пасти, и острые зубы блеснули передо мной, а челюсть напомнила капкан. Я сжалась в ужасе, не зная, куда деться, однако он уж очнулся и вдруг перевернул меня на живот, подтолкнул под себя, глухо сказал: — Доброй ночи, Искра. Она для тебя только начинается.