Ходячий замок Ника Кларка

Закон запрещает гражданам не пить молоко. Юта

      Прореха в стене окружавшей реальности, Рамси был отвратителен и прекрасен, и от него хотелось зажмурится, как от слепящего глаза и нутряную высь солнца. Что со всем этим делать, было совершенно непонятно.       – … на самом деле.       – Внутрь, – коротко сказал Рамси.       Чего бы ты хотел на самом деле, Рамси.       Для себя, добавил Ник. Чего бы ты хотел для себя.       Глаза, обдающие ледяным холодом. Пальцы, выскользнувшие из-под ремня джинсов и дотронувшиеся до живота в еще худшем, хотя и почти невесомом касании.       Каждое слово было как камешек, выбиваемый из-под ноги стоящего на помосте с петлей на шее. Опора кренилась, и воцарялся хаос.       – Разрезать тебе живот и вставить. Хотя сзади, это тоже внутрь, Ник. Разъебать тебе кишечник так, чтобы ничего не держалось. Чтобы ты ходил с дырой. Или даже не ходил – может, отпилить тебе ступни и оставить на ферме. На цепи. Еще я собираюсь отрезать тебе член. Когда отрезают член, все равно после этого можно кончить, не волнуйся. Но когда ходят в туалет по-маленькому, все льется по ногам. Мне хотелось бы сломать твою гордость, Ник. Если ты будешь сидеть на цепи и ходить под себя, как думаешь, долго я буду тебе нравится? Чтобы хотеть, чтобы я тебя убил, а, Никки? – пальцы Рамси снова скользнули ниже, прихватывая волосы на лобке – туда, где внутренние органы по какой-то ошибке были снаружи, – отправляя в смертельную незащищенность. Ноги Ника дрожали, но он не попытался вырваться. – Все это произойдет уже независимо от того, что ты скажешь. Попытаешься сбежать?       Ник пока просто попытался промолчать, чтобы не провоцировать на лишние творческие идеи. Скользящие вдоль члена пальцы вызывали такое жгучее удовольствие именно потому, что он слишком много о них знал. Если бы можно было тереться самым уязвимым местом об акульи зубы, зная, что они рано ли поздно сомкнутся – и даже не только там, где происходило прикосновение, а поперек туловища… это было бы примерно то ощущение.       Безумные рамсины речи и походили, и не походили на грязные непристойности, которые порой так возбуждающе действуют во время секса. То, о чем он говорил, Рамси вполне мог осуществить, возможно, уже осуществлял и гораздо большее – и это сдвигало картинку в сторону воистину героинового кайфа. Кайф за кайф. Он понимал, что эта минута пройдет, и потом акула займется его пожиранием. Будет отрывать от него куски, испытывая такое же наслаждение. Почему-то одна мысль об этом заставляла вздрагивать, вела куда-то за грань, и он, представив, к чему приведет его это общение, кончил в почти болезненной судороге, вминаясь в рамсину ладонь.       Рамси, к его удивлению, не вынул руку, только слегка ослабил хватку, задумчиво разглядывая его и жуя травинку.       – «Чем больше трачу я, тем большим я владею», – процитировал он, в очередной раз заставив все представления Ника о человечестве перевернуться. – Что, сплошное самопожертвование, да, Ник?       – Я же тебя использую, – сказал Ник. Рамси рассмеялся.       – Ну-ну. Рассказывай. Хотя, надо полагать, ты надеешься извернуться как-то. Боишься?       – Не совсем.       – И знаешь, что зря.       Тепло, трава, ветер и стрекот кузнечиков убаюкивали сознание. Ник, словно пес, положил голову на траву, чувствуя себя частью холма, на который они взобрались, чтобы скоротать до обеда время. Он бы не отказался сейчас от долгого, долгого путешествия с неизвестностью ночлегов впереди. Идти по дорогам, сгоняя вечером комаров, ощущая, как по-разному пахнет трава и лес в полдень и вечерами… идти или ехать так долго, чтобы добраться до ковылей и моря.       Но не одному.       – Я думал, ты сбежишь, – сказал Рамси, который смотрел на него уже довольно долго. Странный Рамси, который мог сделать время тягучим и медленным, как полуденный мед в мерцающих золотом сотах. Мог сделать невыносимое выносимым, когда хотел. Если хотел. – Твоим здесь хорошо, но не тебе.       Нехотя вытащил руку, освободив Ника.       – Поросячий хвостик, – сказал он, вытирая руку о траву.       – Правда отрежешь? – не удержался спросить Ник, которого впечатлил перечень рамсиных желаний.       – Я бы тебе еще и глаза выколол, – жестко заметил Рамси, – для надежности. Чтобы не пялился на эти холмы и не думал о красоте мирозданья.       – А только о твоей, – фыркнул Ник.       – Не смешно.       – «Но я же лучше собаки, Малыш», – процитировал Ник, дразня его. Он заметил, что, когда он перебирал с шутками, Рамси терял свою уверенность. Точно так как он терял часть своей непрошибаемой уверенности на территории Грейс и Дженни. Видимо, его опыт бытия был слишком далек от… Ник подумал о его опыте бытия, и внезапно ощутил стыд, как будто он превратился в наркодилера, подсовывающего таблетки ни о чем не подозревавшему школьнику. А у этого школьника всех методов воздействия – раз, два, и обчелся. И это он, Ник, знает все об экстази и прочем фу.       – Ты ответственный, – Рамси усмехнулся. – Не бросишь своих без прикрытия?       – Уже бросал. И сейчас бросаю. Я вроде как сволочь.       – Ты же придумал для них историю. Что ты уезжаешь.       – Значит, тебе все-таки не все равно, что я буду чувствовать, сидя у тебя на цепи… униженным по самое не могу? – Ник рассмеялся. – Не все равно, буду ли я свободным?       Рамси ожег его любопытным взглядом.       – Я тебе уже говорил, что ты умный? Даже жаль, что недостаточно умный, чтобы уехать.       – Может, ты просто лучше собаки, Рамси.       Тот самодовольно фыркнул.       – Разумеется, лучше. Я телепат, знаешь ли.       – В самом деле?       – Конечно. Могу, например, рассказать, о чем ты сейчас думаешь.       – О чем же?       – Ты сейчас думаешь, станет ли все настолько ужасным, что ты пожалеешь.       – А я пожалею?       – Не знаю. Я еще не провел мысленного эксперимента по этому поводу.       – Ахгм. Они у тебя сначала мысленные?       – Воображаемые, – непривычно тихо сказал Рамси. – Как и у тебя.       Они помолчали.       Потом Ник спросил:       – Что ты вообще на самом деле обо мне думаешь?       Рамси коротко просмеялся, оперев о локоть голову. Ник чувствовал уголком глаза сияющую теплоту чужого взгляда – как ту вещь, которую и нельзя разглядеть иначе.       – Ты очень хороший. Всех любишь. И не веришь в правду.       – Вот как, – прищурился Ник.       – Вот так. Увидишь. Я буду тебя убивать, а ты будешь не верить.       – Это плохо?       – Смотря для кого. Для тебя в основном плохо. А мне нравится. И можно использовать.       – Использовать, – эхом повторил Ник.       – Ты сам предложил, – он потянулся рукой в никовы штаны.       – Ай, – сказал Ник – рука была холодной, и стало щекотно. Рамси отдернул ее и засмеялся.       – Можешь сказать что-нибудь обо мне. Для равновесия.       Ник посмотрел на него против солнца. Должно быть, все его расположение как-то отразилось в его глазах, потому что Рамси улыбнулся. Не насмешливо – так, как если бы получил не заслуживаемый подарок.       – Ты играешь во взрослого, – сказал Ник. – И у тебя это чертовски здорово получается. Ты как мед и как пуля. – Он протянул руку и сделал то, что давно хотел – дотронулся до пряди темных сальных волос, отодвинув их с бледного лба. – Искаженный и… красивее красоты, Рамси. Я не думал, что такое существует.