1925
Мое первое настоящее знакомство с художественными типами состоялось несколько лет назад в художественной галерее мисс Ньюсом, но это было необычное стечение обстоятельств, и художественная часть опыта не была основной целью моего визита. Я расскажу об этом в следующем разделе, но сейчас мне хотелось бы рассказать историю первой пьесы, которую я написал. Хоть я и мог бы вместо этого рассказать историю моей первой картины, которую я создал на одном из тех странных маленьких художественных занятий, на которые меня водила Эбби, я чувствую, что это гораздо более совершенный пример объединения всего, что я узнал о себе до этого момента. Самый первый раз, когда я подверг испытанию весь свой опыт в искусстве и свои наблюдения об Иллюзии Жизни. – Ты когда-нибудь бывал в салоне? – спросила Эбби. Она стояла под моей лестницей, наблюдая, как я раскладываю книги по полкам, как она делала это время от времени. Со своей стороны, я не возражал против компании и определённо не отговаривал её. Теперь, когда Генри тоже работал здесь, она стала неотъемлемой частью книжного магазина. На самом деле, постоянные клиенты часто думали, что она работает здесь, и она с удовольствием играла с этими предположениями. – Вы знаете, где найти эту книгу? – спрашивал покупатель. – Да, – отвечала она. Наступала пауза, пока клиент ждал, когда она ему поможет. – Вы можете отвести меня? – спрашивал клиент, сбитый с толку. – Нет. Это было грубо, но заставляло меня рассмеяться. К этому моменту она на самом деле стала приходить в себя и даже стала одеваться гораздо более современно, некоторые даже назвали бы такую одежду скандальной. Сегодня на ней была белая рубашка, заправленная в тёмно-синие брюки и такой же тёмно-синий жилет. Её спутанные кудри были небрежно заколоты назад, и я задавался вопросом, собирается ли она когда-нибудь выполнить свою угрозу, просто "отрезать все это", как это делали многие молодые женщины в эти дни. Я не был полностью уверен, как ответить на её вопрос, потому что по какой-то причине был уверен, что ответом должно быть "нет". Тем не менее, я знал, что салон - это комната, и я уже побывал в некоторых экстравагантных комнатах на протяжении многих лет, даже если я всё ещё работал в скучном книжном магазине. Я также знал о салонах красоты, местах, куда дамы приходят, чтобы им помогли с их внешностью, и это была правда, что я никогда не был ни в одном таком салоне. Но каким-то образом я знал, что ни то, ни другое не было тем, о чём она говорила. Я правда ненавидел говорить "нет" на подобные вопросы, мне не нужно было никаких суждений о моём социальном классе или интеллекте. Я напомнил себе, что это была Эбби. Она не осуждала меня, а если и осуждала, то положительно, находя суждения обо мне восхитительными. – Нет, – сказал я. – Ты должен поехать со мной в эту субботу. Возможно, тебе понравится, – ответила она. Она протянула мне следующую книгу из стопки. – Что мне там понравится? – Она так и не сказала мне, что такое салон. – Это кружок художников. Мы делим работу друг с другом. Обычно там выставляется что-нибудь из искусства и устраиваются спектакли. Туда можно попасть только по приглашению, но я подумала, что ты мог бы быть со мной в паре. – Я повернулся и посмотрел на неё, но прежде чем успел что-то сказать, она добавила: – Ничего романтического, дорогой, тебе не нужно пробегать сквозь стену, оставляя в ней дыру в форме Джоуи. Я рассмеялся при мысли об этом и оценил её ясность. Я не полностью доверял её отсутствию интереса ко мне - женщины всегда были склонны ко мне привязываться, - но я был счастлив верить ей, пока она верила себе. – Это может быть интересно, – сказал я. – Да, не так ли? – ответила она. Она вытянула руки над головой и вздохнула. – Мне скучно. Я пойду. Я сообщу тебе подробности на выходные. Вот каким оно было. Приглашение на мой первый салон. Я не был уверен, чего ожидать, но к тому времени у меня был гардероб, в котором была одежда, подходящая для многих различных случаев, поэтому я не слишком беспокоился о том, чтобы могу не вписаться. Я решил, что мне следует одеться так, как будто я иду в театр. Оказалось, что я не совсем ошибся. Но я был и не совсем прав. Мероприятие проходило в большой квартире в Верхнем Вест-Сайде, она была отделана в стиле модерн-ар-деко, и у того, кто владел ею (я так и не узнал, кто это был), явно были деньги. Однако у гостей их не было. То есть у некоторых из гостей их не было. На этой вечеринке определённо присутствовали стереотипные голодающие художники. Никто из них даже не потрудился принарядиться к вечеру, что показалось мне странным. Ещё более странным, поскольку я вообще не привык к смешению классов, было то, что даже те, у кого были деньги, были одеты так, как будто у них их не было. По качеству тканей, общей чистоте и блеску обуви было ясно, что это были те люди, у которых есть деньги на классический костюм или элегантное платье. Но это было очень странно для меня. Я понимал это, но не уважал. Это было шоу, своего рода демонстрация того, что они не заботятся о материальных вещах. Вот что я вам скажу: когда у вас нет материальных вещей, вы цените их, когда они у вас есть. Только такие богатые люди романтизируют отсутствие ничего. Конечно, это был не единственный стиль одежды. Некоторые дамы, даже несколько, были одеты так, словно они были гадалками из бродячего цирка. Тюрбаны всегда занимали популярное место в истории женской моды, но в первые годы рубежа веков это был просто головной убор. По какой-то причине сейчас в этой комнате весь наряд шёл с головы до ног. Длинные шали, и много бисера, и животные, вышитые на шелковых тканях, всё это вместе с тюрбаном, и должен сказать, этого всего было слишком много. Всё было так театрально, а представления ещё даже не начались. Эбби принарядилась по этому случаю и была в смокинге. – У кого ты крадёшь всю эту одежду? – спросил я, заметив её в другом конце комнаты. Она протянула мне мартини, приготовленный с джином для ванны. – Как в ванне в этом доме, – сказала она, подмигнув. Я не верил ей, пока не увидел это собственными глазами позже той ночью. Конечно, в то время люди делали свой собственный самогон, но это был первый раз, когда я был где-то, где его делали в своей собственной квартире, а не приносили откуда-то ещё. – Тебе не нравится мой новый облик? – спросила она, возвращаясь к моему вопросу. – Не знаю почему, но на тебе это смотрится. Она улыбнулась. – Да, наверное так. – Она допила свой бокал и поставила его на маленький столик. – Иди посмотри на это, – она потянула меня к дальней стене. Она указала на картину маслом, изображавшую ночной город. Она была полностью чёрно-белой и, очевидно, под импрессионистским влиянием, не было никаких очерченных форм, лишь страстные мазки, намекающие на реальность. Свет, мерцающий из окон на горизонте, и одинокий уличный фонарь, создающий тёмные тени, были прекрасны, но и одиночество тоже. И какое-то зловещее чувство. Как будто что-то притаилось на самом краю теней. Или как будто тени подкрадывались, медленно охватывая сцену. – Это ты сделала? – спросил я. – Да. Картина была неплохой. – Неплохо. – От тебя это действительно высокая похвала. – Она сказала это без сарказма, ведь она знала, что я не тот человек, который просто так раздаёт комплименты. После этого мы почти не разговаривали, так как в комнате воцарилась тишина, которую нарушила высокая женщина, одетая, по крайней мере, в моём представлении, как королева павлинов. Она была одета в пурпурное, бирюзовое и тёмно-синее, на шее у неё было боа из перьев, а на голове - серебряный тюрбан. Это была катастрофа. – Благодарю вас всех за то, что вы пришли на сегодняшний вечерний салон. – Она растянула второй слог слова гораздо сильнее, чем было нужно. – Я хотела бы начать вечер с арии "O miobabbinocaro" из оперы великого композитора Пуччини "ДжанниСкикки". Если ей нравилось так начинать, то кто мы такие, чтобы её останавливать? Конечно, никто из нас не смог бы, даже если бы попытался. Она начала петь высоким, но в то же время сочным голосом, который был не совсем нужной тональности. У неё не было аккомпанемента, и я был почти уверен, что это мероприятие не должно было быть музыкальным. Застывшие улыбки остальных членов аудитории, казалось, были со мной согласны. Я проводил больше времени, наблюдая за другими людьми в комнате, чем за хозяйкой, как я всегда делал. Как вы знаете, зрители меня завораживают. Все были вежливы, никаких явных зевков или закатывания глаз. В дальнем углу комнаты шёпотом переговаривались несколько человек, среди которых были явно флиртующие друг с другом молодой человек и женщина, одетые в нелепую поношенную одежду. Он наклонился и поцеловал её в кончик уха, что показалось мне весьма показным. Четыре хлюпающие дамы на маленьком диванчике общались друг с другом, слегка сжимая ноги ладонью или постукивая ногой всякий раз, когда сопрано ударяло особенно пронзительную ноту. Здесь также был мужчина с блокнотом в руках, который выглядел так, словно готов был отказаться от музыки, и ещё один парень постарше рядом с ним, с закрытыми глазами, казалось, увлечённый песней. Я встретился взглядом с женщиной лет пятидесяти с длинными седыми волосами, заплетёнными в косу через плечо. Она подмигнула мне, и я понял, что в некотором роде соучастник. Она тоже воспринимала искусство публики гораздо больше, чем искусство на сцене. Когда наша хозяйка, которую я теперь решил называть мадам Павлин, закончила, она также решила, что хочет спеть нам что-нибудь из Тоски, а затем песенку Моцарта. Я посмотрела на Эбби, которая ответила мне одними губами: "Мне очень жаль". Наконец мадам Павлин была сыта по горло подарками, и первый исполнитель вечера поднялся наверх. Я думал, что опера была довольно болезненной, но я понятия не имел, что оригинальная поэзия может быть ещё хуже. Вы когда-нибудь слышали чью-нибудь оригинальную поэзию? Постарайся не слушать, если сможете. В стихах рассказывалось о нынешнем состоянии немецкой политики, затем была небольшая сценка между мужчиной и женщиной, очень похожая на сценки классического водевиля, но без таланта. Следующим был худой коротышка, читавший какой-то трактат о том, может ли кто-то быть действительно хорошим. Затем кто-то прочитал отрывок из романа, который он писал. О, желаю никогда больше не слышать ни одной главы из какого-нибудь неопубликованного романа. В наши дни слишком много людей пишут романы. Я скажу вам, хоть и представленное искусство совсем не вдохновляло, меня определённо вдохновляло то, чего ему не хватало. Я вдруг отчётливо осознал, какую ответственность беру на себя в своей Иллюзии Жизни. Хорошая работа, которую я видел на протяжении многих лет, пьесы, фильмы и книги, которые заставили меня задуматься и укрепили мою философию, всё это действительно было в центре внимания в тот вечер. Хорошее искусство может изменить мир. Но плохое искусство определённо могло запятнать его. – Тебе не понравилось? – спросила Эбби, когда мы вместе шли к автобусной остановке. – Ты правда думала, что мне понравится? – ответил я. – Да, я думала, что тебе будет весело. – Сценарий этой маленькой пьесы был просто ужасен. Мне было чуть ли не больно! – сказал я. – Ну, если ты думаешь, что можешь сделать что-то лучше, почему бы тебе самому не написать? – сказала она. У меня не было никакого желания писать пьесу, и я уже собирался сказать ей об этом, но потом подумал. Я любил пьесы. Я правда любил кино. Я видел достаточно, чтобы, конечно, написать её. Насколько это может быть трудно? Кроме того, надо было показать этим художникам, что такое настоящее произведение искусства... что ж, я думал об этом больше. Было бы довольно неплохо дать им хотя бы небольшой образец Иллюзии Жизни. – Если я что-нибудь напишу, ты прочтёшь это вместе со мной? – спросил я. – Я не актриса, Джоуи, – сказала она. Было слишком темно, чтобы разглядеть выражение её лица, но она казалась искренне обеспокоенной. – Это всего лишь чтение, ты отлично справишься. – Ну если ты настаиваешь... – сказала она, кусая щёки изнутри. Я увидел это, пока мы шли под лужей света от уличного фонаря, а затем попали обратно в темноту ночи. У меня было такое чувство, будто мы оба входим в тени её картины.***
До следующего салона оставался месяц, и я провёл этот месяц, обдумывая идеи для короткой пьесы. Ничего особенного, ничего слишком амбициозного. Я хотел чего-то простого и очевидного, но с небольшим количеством общества, отражающего себя. Все нравоучения, которые я видел в тот вечер, философские дискуссии - этого было слишком много и, в конечном счёте, получалась пустая болтовня. Кроме того, было не очень смешно, а, как вы знаете, я твёрдо убеждён, что смешные вещи - это лучший инструмент общения. Что сказал бы настоящий ангел или демон, увидев, как мы, люди, обсуждаем хорошее и плохое, правильное и неправильное? Если, конечно, такие создания существуют. И это была забавная мысль. Это была забавная мысль. Тогда мне пришла в голову эта идея, и я без особых усилий написал свою пьесу. Она нуждалась в очень небольшом количестве правок и, по сути, была практически идеальна в своём первом черновом варианте. Сказать, что это у меня врождённое, было бы немного хвастовством, но это и было врождённое. Разве правда является хвастовством? Я всегда умел обращаться со словами. Даже Лотти так говорила. Я всегда считал, что тяжёлая работа и практика - это самые важные вещи, которые могут привести вас к цели. Но чтобы быть по-настоящему одарённым в чем-то, нужно родиться с врождённым талантом. Вот и всё. Наступил вечер следующего салона, и мы с Эбби сразу же отправились к мадам Павлин, одетые по всем правилам в ещё одно яркое платье и на этот раз в золотом тюрбане, чтобы дать ей понять о наших планах. – О, чудесно, – произнесла она с присущими ей мягкими гласными. – Вы завершите вечер! – И не окажете ли вы нам честь, взяв себе небольшую роль? – спросил я. Эта просьба заставила её выпятить грудь от гордости. И вправду павлин. – Ну конечно, мой мальчик, ну конечно! Я протянул ей копию сценария, и она уставилась на страницы, явно нуждаясь в очках, но отказываясь поддаваться потребностям старшего возраста. Когда мы с Эбби отошли в наш угол, Эбби прошептала: – Что ж, теперь я нервничаю. Я кивнул, потому что понимал. В конце концов, заключительный акт любого водевильного шоу - это то, чего зрители всегда с нетерпением ждали, и то, что должно было вызывать аплодисменты. Тогда, хоть мы и были просто в гостиной какого-то богатого человека (я всё ещё понятия не имел, кому принадлежало это место), а не на позолоченной сцене, завершение ночи имело свои собственные ставки. В конце концов, если мы плохо закончим, только об этом и будут вспоминать, той шепчущейся парочке будет о чём ещё пошептаться, дамам на диване, которые сплетничали друг с другом, будет о чём ещё посплетничать. К счастью, в отличие от Эбби, я не волновался. Пьеса была восхитительной и достаточно простой для понимания, так что все в неё включатся. Весь вечер Эбби нервно ёрзала рядом со мной. Впервые за долгое время она была в платье, белом и мягком. Я был рад, что она вошла в образ. Что касается меня, то единственной красной вещью, которой я владел, был яркий галстук-бабочка, так что это было всё, что я мог сделать с внешним видом. – Всё будет хорошо, – заверил я её, когда вечер подходил к концу и мадам Павлин подала знак, что нам пора собираться. Эбби кивнула, и мы двинулись вперёд. Я взял ещё один стул из столовой и поставил его рядом с тем, который ждал нас. Когда ропот от перерыва между выступлениями затих, я объявил о нашем присутствии. – Здравствуйте! Я Джоуи Дрю, а это Абигейл Ламберт, и мы собираемся представить мою оригинальную короткую пьесу под названием "Ангел и Дьявол". Наша прекрасная церемониймейстерша любезно приняла на себя роль гардеробщицы. Мадам Павлин просияла, и публика одобрительно хихикнула, когда я подошёл к импровизированной сцене справа. Я ещё раз ободряюще кивнул Эбби и приготовился к сценарию.Ангел и Дьявол
Короткая пьеса в одном действии. Обстановка: Фойе шикарного бара, тёмное и роскошное. Справа на сцене - вход, охраняемый крутым вышибалой, слева - симпатичная гардеробщица стоит в своей кабинке рядом с дверью в клуб. Между ними - зона ожидания с четырьмя мягкими креслами разных стилей. В кресле с откидной спинкой сидит молодая женщина, одетая в белое сверкающее шёлковое платье. Она выглядит спокойной и собранной, терпеливо ожидающей. На сцене воцаряется тишина, и три персонажа время от времени приветствуют остальных кивком или улыбкой. Как правило, взаимодействия очень мало. Внезапно в дверь справа на сцене врывается мужчина в красном костюме. ДЬЯВОЛ: Я опоздал? АНГЕЛ: (Радостно.) Ну конечно! ДЬЯВОЛ: О, хорошо. (Бросает шляпу на пол и садится рядом с Ангелом.Долгая пауза.) Время ещё не пришло? АНГЕЛ: (Любезно.) Нет, ещё нет. ДЬЯВОЛ: (Сердито встаёт и начинает расхаживать по комнате.) Ну, чего он ждёт? АНГЕЛ: Терпение - добродетель. ДЬЯВОЛ: Вот как? Отвратительно. Это был первый смех, который мы услышали, и, вероятно, первый настоящий искренний смех за весь вечер. Я слегка расслабился и ухмыльнулся публике. Я знал, что они будут смеяться, и они смеялись. Как чудесно иметь такой контроль! Как легко для такого, как я. АНГЕЛ: Садитесь, давайте приятно поболтаем. ДЬЯВОЛ: Я бы предпочёл поспорить. АНГЕЛ: Если это вам больше подходит… (Стучит по сиденью рядом с собой.) ДЬЯВОЛ: Я не хочу сидеть! АНГЕЛ: Вы должны! ДЬЯВОЛ: Не буду! АНГЕЛ: Сядьте! ДЬЯВОЛ: Нет! АНГЕЛ: Да! Снова смех, и в этот момент я почувствовал, как Эбби расслабляется в своей роли. Она была не очень хороша, и это было нормально. Но было что-то очаровательное в том, как она старалась. Усилие - это всё, что имеет значение, пока у вас есть кто-то вроде меня, ведущий. ДЬЯВОЛ: (Пауза.) Это что, ваша попытка поспорить? АНГЕЛ: (Сияя.) Да, вам понравилось? ДЬЯВОЛ: (Тяжело садится рядом с ней, сердито.) Следует ещё поработать. АНГЕЛ: О, простите. ДЬЯВОЛ: Хватит извиняться! АНГЕЛ: Простите. (Пауза.) АНГЕЛ: Он и вправду любит моральные дилеммы, не так ли? ДЬЯВОЛ: Вы начинаете болтовню? АНГЕЛ: Вопрос морали и этики для вас второстепенный? ДЬЯВОЛ: Конечно! АНГЕЛ: Тогда, наверное, да. ДЬЯВОЛ: О! В таком случае, хорошо! Я люблю бессмысленную болтовню. Она так легко иссушает душу. Как погодка? АНГЕЛ: Сегодня утром шёл дождь. ДЬЯВОЛ: Я съел бутерброд на обед. АНГЕЛ: Это хорошо? ДЬЯВОЛ: Нет, это очень весело, мне до смерти скучно! Спасибо вам, Ангел, дорогая. АНГЕЛ: Всегда рада, мистер Дьявол. (Пауза.) АНГЕЛ: Ожидание тоже иссушает вас, верно? ДЬЯВОЛ: Да, верно. А вам, похоже, это нравится. АНГЕЛ: Я наслаждаюсь усилиями, которые требуются, чтобы быть терпеливым. ДЬЯВОЛ: Странно, значит, у нас есть что-то общее. АНГЕЛ: Ну, у нас также есть он. ДЬЯВОЛ: Это так. (Пауза.) АНГЕЛ: Вы готовы к следующему раунду? Кажется, я выиграла последние три. ДЬЯВОЛ: Неверно! В прошлый раз была ничья. АНГЕЛ: Да? ДЬЯВОЛ: Он решил, что конфеты ему всё-таки не нужны. АНГЕЛ: Да, это значит, что он не воровал. ДЬЯВОЛ: Он также не заплатил за конфеты. АНГЕЛ: (Задумывается.) Это формальность. Я разрешаю это, потому что щедрый дух - это ангельский дух. ДЬЯВОЛ: Вы разрешаете это, потому что это важная деталь, а дьявол кроется в деталях. В этот момент я наклонился, приложил указательные пальцы к её губам и слегка надавил, чтобы они приподнялись. Получилась натянутая улыбка. Глаза Эбби расширились, но она подыграла. Мы не практиковались в этом, но это казалось правильным для дьявола. Улыбайся! Дьявол кроется во всех деталях! Зрители снова засмеялись, на этот раз с некоторым дискомфортом; в натянутой улыбке было что-то ещё. Что-то тревожное. Мне это нравилось. Я опустил пальцы, и Эбби покачала головой. (Пауза.) АНГЕЛ: Как вы думаете... (Останавливается.) ДЬЯВОЛ: Я ненавижу, когда вы начинаете, но не заканчиваете, продолжайте! Давайте, давайте, давайте! Я встал и немного потанцевал, напевая "давайте, давайте", обошёл вокруг стульев и даже поцеловал мадам Павлин в щёку. Она ахнула, но я заметил, что её румяная кожа стала розовее. Пока я танцевал, Эбби продолжала играть. АНГЕЛ: Интересно, может, мы ему больше не нужны? ДЬЯВОЛ: Вы думаете, он сделал выбор? АНГЕЛ: Возможно. Я перестал танцевать и притворился, что задумался. ДЬЯВОЛ: Как думаете, он может быть абсолютно плохим? АНГЕЛ: Надеюсь, он абсолютно хороший. ДЬЯВОЛ: Если он абсолютно плохой, моя работа здесь закончена. Если он абсолютно хороший, вы можете идти домой. АНГЕЛ: Верно. Хотя, конечно, по моему опыту, увы, никто никогда не бывает абсолютно хорошим. ДЬЯВОЛ: К сожалению, никто не бывает абсолютно плохим тоже. Люди обладают абсурдной способностью сопереживать. АНГЕЛ: Это замечательный талант, который также ведёт их по тёмным тропам. ДЬЯВОЛ: Слава богу за тёмные пути, они ведут всех великих авторов к их величайшим творениям. Я подмигнул публике, зная, что она полна людей, считающих себя "великими авторами". И конечно, как я и хотел, они рассмеялись, понимающе. АНГЕЛ: Значит, вы произошли от сопереживания? ДЬЯВОЛ: Мы оба от него - вас оно заставляет людей протягивать руку помощи, строить больницы, открывать благотворительные организации… АНГЕЛ: Вас оно заставляет позволять людям достигать своего величия через манипуляции и страх. ДЬЯВОЛ: Разве это не чудесно? (Пауза.) АНГЕЛ: Он не мог стать чем-то одним. Это почти невозможно. ДЬЯВОЛ: Там есть злые люди. АНГЕЛ: Это так. Но есть и святые. В этот момент я решил сесть. Чтобы показать внезапную задумчивость моего дьявола. ДЬЯВОЛ: Странно. Если мы победим, то и проиграем. Вы можете подумать, что я нахожу это восхитительным. АНГЕЛ: Вы можете подумать, что я с удовольствием принесу такую личную жертву. (Пауза.) ДЬЯВОЛ: Но не сейчас. АНГЕЛ: Но не сейчас. (Пауза.) АНГЕЛ: Вы будете скучать по мне? ДЬЯВОЛ: А вы? Эту фразу я произнёс с лёгкой кокетливой усмешкой. Я наклонился и положил руку на колено Эбби. Кто-то в зале ахнул, но я знал, что Эбби это не смущает. Это не было природой наших отношений. АНГЕЛ: Проводить время с дьяволом - это очень поучительный опыт. Работать с вами все эти годы, когда вы сидели на своём левом плече, так далеко и в то же время так близко, и все наши споры были бодрящими для духа. ДЬЯВОЛ: Значит, это "да"? АНГЕЛ: Полагаю, что так. ДЬЯВОЛ: Я не буду скучать по вам! Приходится всё время бороться, пытаться обманом заставить вас согласиться со мной, стараться столкнуть вас с вашего правого плеча. Насилие и гнев. Я не буду скучать совсем! АНГЕЛ: О, но вы же будете, дорогой мистер Дьявол. (Пауза.) ДЬЯВОЛ: Может быть, немного. (Пауза.) ДЬЯВОЛ: Ну, если так, то я попрощаюсь по-дьявольски, как подобает! Этот кусочек мы запланировали, и я встал, высунул язык и издал неприличный звук губами. Зрителям это понравилось. В этот момент мы могли сделать почти всё, что угодно, и им бы это понравилось. В тот момент я на мгновение задумался, как далеко можно зайти. Какое шоу мы могли устроить и выйти сухими из воды? Можно ли обидеть кого-то и получить аплодисменты? Можно ли пойти ещё дальше? До тех пор, пока была идея, что мы на сцене, а зрители смотрят? В каком-то смысле это был договор: мы согласились развлекать, они согласились смотреть. Так можно ли считать развлечением то, что выбрал автор? АНГЕЛ: Я тоже попрощаюсь. Эбби встала, сложила руки в молитвенной позе и поклонилась. Я так погрузился в свои мысли, что мне пришлось встряхнуться, чтобы вернуться к реальности. К счастью, эта часть сценария требовала долгой паузы. (Некоторое время они стоят лицом друг к другу. Ангел медленно протягивает руку. Дьявол медленно берёт её, наклоняется и целует. Они смотрят друг на друга, всё ещё держась за руки.) ГАРДЕРОБЩИЦА: Дьявол, Ангел, он уже готов для вас! Мадам Павлин пропела эту строчку, как в песне. Это не было сценической постановкой и совсем не работало, но это был её салон, в конце концов, и она хотела немного внимания. Мы выдавили из себя, и публика тоже, принуждённый смешок. (Дьявол и Ангел смотрят на Гардеробщицу, а потом снова друг на друга. Дьявол мгновенно отдёргивает руку. Он берёт шляпу, надевает её и идёт к двери слева. Ангел мило пожимает плечами с Гардеробщицей и идёт к двери. Дьявол и Ангел обмениваются ещё одним взглядом.) АНГЕЛ: Значит, он всё ещё сложный человек. Счастливчик. ДЬЯВОЛ: Мне его жаль. АНГЕЛ: Я полагаю, это означает, что безначальные споры продолжаются. ДЬЯВОЛ: Вы имеете в виду инфернальные. АНГЕЛ: (Со смехом.) Ах вы. (Снова пауза.Дьявол открывает дверь, на мгновение останавливается в дверном проёме, затем галантно отступает в сторону, пропуская Ангела вперёд.) АНГЕЛ: Какой джентльмен. ДЬЯВОЛ: Не оскорбляйте меня. (Ангел проходит в дверь, Дьявол следует за ней, отдавая честь Гардеробщице, и закрывает за собой дверь.) (На сцене тихо и спокойно.) В этот момент я зачитал вслух заключительные строчки, так как нам не хватало ещё одного актёра: (Дверь справа открывается. Человек в белом спокойно входит, выбирает сиденье, тщательно отряхивает его и садится. Он снимает шляпу и осторожно кладет её на колени.) (Тишина.) (Занавес.)КОНЕЦ
Мы немного помолчали, а затем публика стала аплодировать и ликовать. – Так очаровательно! – раздался чей-то голос. – Немного жутковато, – добавил другой в качестве комплимента. – Браво! – крикнула из глубины комнаты женщина с длинной косой. Мы с Эбби улыбнулись друг другу, взялись за руки и поклонились. Я жестом пригласил мадам Павлин, и она, сделав широкий реверанс, направилась к центру сцены. – Спасибо, Джоуи и Абигейл, какой чудесный способ завершить вечер! – Она повернулась к зрителям. – Спасибо всем, что пришли. Пожалуйста, не чувствуйте необходимости спешить в одеяло ночи. Оставайтесь и наслаждайтесь! При этих словах публика зашевелилась, поднимаясь со своих мест и подходя к другим друзьям. Разговоры нарастали, и нас с Эбби мгновенно окружили. Было ясно, что мы были гвоздём вечера. Мадам Павлин подошла к нам и сделала комплимент, а она была не из тех, кто позволяет другим слишком долго находиться в центре внимания. Несмотря на то, что я знал, что это прекрасное маленькое произведение замечательного таланта, я должен признать, что внешнее подтверждение определённо укрепило этот следующий шаг на пути к моему величию. Теперь я знал, что я не только прирождённый рассказчик, но и прекрасно понимал, что нужно делать, чтобы развлечь аудиторию, как заставить её реагировать именно так, как я этого хочу. У меня был полный контроль, и было ясно, что я должен рассказывать истории, в этом не было никаких сомнений. Именно так я собирался поделиться своей Иллюзией Жизни с миром.