Дверь в никуда

- Не подходи! У меня есть нож! - заорала девушка, вытащив из складок плаща какую-то булавку. Из темноты на испуганную красавицу надвигалась неуверенно ступающая, пошатывающаяся фигура. Девушке было лет четырнадцать, и она была такая миленькая - в небесно-голубом платье, так подчеркивавшем ее прекрасные светлые глаза, златокудрая, ее волосы аккуратными завитыми локонами ниспадали на округлые плечи из-под шляпки, украшенной цветами, за спиной вился плащ, подбитый мехом - наступал конец ноября. Тонкие ручки, облаченные в перчатки, сжимали тонкий кортик. Было бы глупо ходить по темным улицам в одиночестве, но она не была в одиночестве всего пять минут назад. Ее брат и жених, которые провожали ее... Она вообще не понимала, что произошло. Ее чудом не придавило лошадью. Они возвращались домой, на ее талии лежали руки Стефана, а она держалась за луку седла, сидя на коне боком. Ее брат ехал рядом, рассказывал шутки и анекдоты, как вдруг лошадь его пала, задавив его, вокруг заметались тени, и вторая лошадь, на которой сидели Стефан и она, понесла. Из темноты до нее донеслись лишь хруст и хрип, и она боялась подумать, что это было. Через пару мгновений она упала с лошади, чуть не убившись, а следом рухнуло и животное, чудом не задавив ее и Стефана. Она видела, как из чисто перерезанного горла лошади толчками выходит бурая в неверном свете уличных фонарей кровь. Стефан, хромая на одну ногу, достал меч и встал перед ней. Но всего ничего - и быстрое, как ветер, и тонкое, как нить, лезвие отрезало ему скальп. Она понимала, что если ее брат и жених не смогли ее защитить, у нее точно нет шансов. По щекам ее текли слезы, она видела, как силуэт ее жениха покачивается, будто темное марево. Вокруг фигуры сияли огни фонаря, создавая нимб вокруг рассеченной головы. Она поняла, что кто-то поддерживает его тело и... Девушка закрыла рот руками. Чья-то темная тень прильнула к телу. Существо пило кровь, беззвучно, и практически сливалось с трупом. Если бы не было видно, что от головы осталась лишь половина, можно было подумать, что Стефан выпил и не держится на ногах. Она истерично хихикнула, поднялась на ноги и кинулась бежать. Ее чудное платье было уже порвано, а на белой коже и голубой ткани алели капли крови. И вот она забежала в этот злосчастный переулок... Существо не погналось за ней - но оно шло след в след, припадая к земле, словно призрачный хищник. Она не видела его лица или фигуры - словно это было привидение. Только две точки белесовато-красных огней следили за ее движениями. Это были глаза убийцы. Она прислонилась к стене - от страха ноги уже не держали ее - и съехала по ней, опустившись на холодный и грязный камень мощеного тупика. На языке ощущался мерзкий привкус крови. Она сжала крестик и принялась молиться - что нож ей бы не помог, девушка уже поняла. Существо нависало над ней, и она увидела белые руки, идущие к ней из темноты, замотанные в черную ткань. Она пискнула и закрыла глаза, путая слова молитвы и рыдая. Крест ярко полыхнул белым светом и обжег ее пальцы даже сквозь перчатки, но он был слишком мал, чтобы защитить ее. Существо зашипело и яростно вгрызлось в нежные ручки, отрывая их вместе с крестом. Убийца отшвырнул запястья. Девушка вскрикнула и потеряла сознание от страха и боли. Крест сиял в паре метров от нее, освещая залитые кровью ручки, затянутые в промокшие насквозь перчатки. Существо с вожделением вгрызлось в ее шею. Остатки жизни замирали, утекали, трепещущей пульсацией переходя в горло монстра. Последняя судорога пробежала по высушенному телу, внезапно постаревшему и утратившему свою красоту. Существо приподнялось, поворачивая свой лик к небу и облизывая губы. О, как же хорошо... Жизнь юной девушки и ее нерожденного ребенка, жизнь двух сильных благородных мужчин, их сладкая кровь и холеные тела, и ничто не способно удержать его, и ничто не может быть лучше... Никто не способен сопротивляться ему. Он коснулся своей белой рукой золотых кудрей, которые, казалось, единственные не утратили блеска жизни и смотрелись на этом жутком скелете, обтянутом серой кожей, совсем неуместно... Какая красавица. Еще не поздно дать ей своей крови и инициировать ее, но он был слишком зол, что она попыталась противиться ему, чуть не обожгла крестом - что она будет делать без рук? Он поднял цепочку с крестиком - сама она была золотая, - и всмотрелся в крошечное украшение. Был бы он хоть на дюйм длиннее, и она вполне могла бы от него отбиться. Он не хотел оставлять на своей коже шрамы - такие раны не заживают полностью, и он бы нашел себе просто более беззащитную жертву... Конечно, задайся он целью убить ее, ей не помог бы и кинжал в виде серебряного креста, а не какая-то цацка. Но кто любит рисковать? Сейчас он сыт, он полон сил и готов свернуть горы. Но не нужно себя доводить до излишнего голода. Тогда он мог бы обходиться без смертей... Видит Бог, он не любил убивать, не любил пить кровь, но иначе не мог... Каждый раз доводил себя до состояния аффекта, говоря "Я не хочу убивать", а потом инстинкт пересиливал, и он убивал. Глупец, если бы он питался регулярно, он смог бы не убить никого... Когда он выходил на охоту, его совесть засыпала. Он бесновался и радовался, когда пил кровь, он ощущал азарт погони, и с наслаждением вгрызался в жертву, радостно приветствуя пульсирующие частички жизни, которые плыли к нему. Черная ткань плаща упала, и фонарь осветил золотые взъерошенные волосы, карие глаза, красивое юное лицо ненормально белого цвета. Он зашипел и накинул капюшон обратно. На ткань попала кровь - нужно будет смыть ее.