Дверь в никуда

Несколькими годами ранее... Сто лет назад... Сальери отодвинул штору, касаясь подоконника и позволяя солнечным лучам падать на свое лицо. Сто лет назад его эти лучи сожгли бы, оставив лишь кучку беловатого пепла. Теперь солнце вызывало лишь неприятное покалывание. Пройдет еще пара десятков лет, и он обзаведется достаточно сильной защитой, чтобы не реагировать на солнце даже в ослабленном состоянии. Пройдет еще сотня лет, и его температура понизится, а значит, он выйдет из фертильного возраста. Вампиры остывают медленно, первые пятьдесят лет они так же теплы, как и обычный человек, потом кожа все холоднее... Он все еще мог бы обзавестись нормальной семьей - если какая-нибудь вампирка захотела бы стать его супругой, но кто ему нужен, кроме его Терезии? Терезию уже не вернуть, и детей тоже. Чуть больше ста лет назад он не был вампиром, не думал о солнце, крестах и крови. Чуть больше ста лет он думал о музыке, о будущем, о том, что для сына нужно будет купить лошадь и меч, чтобы он учился не только географии и политике... Но дети не вырасли. А он не постарел за сто лет... Отметим же круглую дату - сто лет со дня гибели семьи! Полуразрушенный замок был его надежным убежищем от людей и от солнца. И он хотел выбраться отсюда. Он сто лет не находл в себе сил выйти после того, как вышел из ордена ковена, и теперь он должен. Иначе вся его жизнь будет наполнена лишь сожалением и горечью. Да, он виноват, что не смог защитить жену и детей, но никому не удастся сделать его чудовищем. Сколько лет он питался, не убивая, и это было предметом для гордости. не для вампира, конечно... Но для человека. Он будет нести в мир не тьму. Плевать на устои ковена... Он свободен, свободен! Сальери щелкнул пальцами. Все занавески упали, закрывая солнечный свет. Зал погрузился во тьму. Он подошел к роялю, стоявшему посреди зала. Вампиры не ориентируются во тьме по зрению. Достаточно лишь один раз взглянуть на местность при свете - а потом уже идеальная память подскажет, где находится каждая мелочь. Звуки, запахи... Все это тоже имело значение. Антонио жалел, что его память идеальна. Как наяву, он видел каждый раз, как клыки, будто скальпель, разрезают тонкую белую кожу плеч, шеи, груди, живота... Как аккуратно, почти без крови, расползается эта белая кожа, а потом - глубже, с каждый новым надрезом, проходящим поверх старого, и крови все больше, и вот она течет неаккуратным, некрасивым узором, расчерчивая обнаженный живот и бедра. И как медленно ослепительно белые зубы отгрызают целый кусок от прекрасной белой шеи, еще и еще, отделяя голову от тела, мгновение - и голова уже покоится на его коленях, а он... Он кричит от боли и одновременно ловит себя на желании вылизать, вылакать всю эту кровь. Еще один щелчок - и по всему замку пробегает дрожь и смутный гул. Огромный кусок стены стремительно рушится, крошится, превращаясь сначала в обломки, потом в щебень, а потом и в пыль. Все это серым водопадом обрушивается наружу и развевается по ветру, не оставляя никаких следов. Антонио поставил защитные листы, чтобы разрушение не продолжилось самопроизвольно, после чего шагнул в освещенную солнцем половину. Теперь свет падал, не встречая никаких препятствий на своем пути. Хорошая площадка. Сюда будет легче возвращаться, если потребуется. Сальери оглядел полуразрушенный купол и захватил очередным листом взвесь пыли, чтобы очистить воздух. Видимость моментально улучшилась. Он ступил на край мозаичного пола. Пара частиц раскрошилась и упала вниз - туда, где виднелись более низкие башни замка. Для того, чтобы уйти из дома, ему ничего не было нужно. Все знания и карты уже давно засели в его памяти, а деньги ему не были нужны. Он легко может себе достать, сколько нужно, при необходимости. Антонио сделал еще шаг и почувствовал свободный полет вниз. Поток воздуха обернул его тело, и вот развернулись его крылья, удерживая на лету черную, как смоль, птицу. Проще было бы принять облик нетопыря, но тогда бы нежные крылья точно спалило бы солнце. Первичное превращение всегда самое уязвимое и самое простое. К вечеру он был уже в городе. Многое изменилось - вместо мечей были шпаги, одежда была другой, люди были другими, даже улицы, которые он смутно помнил, выглядели по-другому. Он знал, что время не стоит на месте - ведь ему нужно было выбираться на охоту. Запах крови, который царил на улице, перебивал все остальные запахи. Кто-то кого-то зарезал в переулке. Где-то мясник разделывает тушу. Где-то врач лечит своего пациента кровопусканием. А вот девушка - кажется, уколола палец иглой, вон в том голубом доме. И каждый человек пах этой кровью. Каждый из них был лишь ходячим трупом, наполненным кровью. Он с жадностью втянул манящий запах. Нет, нельзя, он ведь может себя контролировать. Но запах действительно потрясающе сладок... Разве может человек что-то подобное чувствовать? Когда вдыхаешь запах молотого кофейного зерна, когда чувствуешь запах ужина, когда голоден, или сладкие запахи кондитерской для ребенка, или аромат мяса, влекущий зверя - все это, все-все, помноженное на тысячи раз... Сальери сосредоточился на том, чтобы найти, где переночевать. Он мог бы и вовсе обходиться без сна, но возможность уснуть есть, хоть и без надобности, и он предпочитал оставить все, что связывало его с человеческой сущностью. Внезапно он вспомнил, что делать ему совершенно нечего. Он выбрался за пределы своего замка - то, что было его целью последние несколько десятков лет. Он учился колдовать, летать, терпеть солнце, контролировать жажду крови и вычислять церковные предметы, которые могли бы на него реагировать, ставить защитные листы и атакующие плетения, менять внешность и совершенствовать ментальные приказы...И тем не менее, теперь, когда он выбрался, у него не было никакой цели. Куда он шел? Зачем? До него донеслась музыка. О да! Почему бы нет? Сальери охотно двинулся в сторону звуков, не замечая, что двигается несколько быстрее, чем обычный человек. На площади была сцена. О, целая сцена, и вокруг нее собрались разного рода люди - и богатые, и бедные, аристократы и нувориши, нищие и попрошайки, воры и купцы... Сальери уже и сам уловил чудную мелодию. Пусть более четко и звонко, нежели человеческое ухо, он остановился, чуть улыбнувшись. Ах, какая прелесть! Там играли двое детей - девочка и мальчик, нарядно одетые и милые, словно ангелочки. Как чудно они играли! Мальчик звонко наигрывал на скрипке, девочка, верно, его сестра, аккомпанировала на клавесине. Задорно и весело, юный скрипач пристукивал в такт каблучком, а девочка кивала головой, заставляя свои светлые кудряшки подпрыгивать. У сцены танцевали пары - мужчины и женщины, красиво одетые, грациозные, там же рядом стояли кареты, и даже сооружена целая ложа - видимо, придворные устраивали развлечения на свежем воздухе. Сальери и не заметил, как оказался совсем рядом со сценой. Вот уже и мальчик пристукивает каблучком рядом, и его сестра перебирает пальчиками по клавишам совсем близко... Ах, как бы ему хотелось заняться музыкой снова! С его обостренным слухом он чувствует каждую нотку, любую фальшь, а быстрота движений не позволят ему взять неверную ноту. Он был бы чудесным композитором - ведь его талант все еще при нем... Как же чудесно играет мальчик и его сестра... Какие сладкие детки...