Яркий, как снег

В памяти остались только белая пустота и холод. Когда он открыл глаза, с удивлением понял, что его окружает тепло. Он был укрыт меховым одеялом, а рядом потрескивали угли в жаровне. Шевельнувшись, он удостоверился, что жив — всё тело пронзила боль. — Не двигайся, кожа слишком повреждена, — раздался спокойный мелодичный голос. Он казался смутно знакомым, но когда его обладатель склонился, приятное лицо, белоснежные волосы, забранные в простую причёску, не вызвали никаких воспоминаний. — Кто ты? — сам собой сложился вопрос. — Кто я? — красивые губы изогнулись в усмешке. — Не помнишь меня?.. А себя?.. — Себя? — и тут стало ясно, что только белая пустота и осталась вместо памяти. — Нет… — Хорошо, хорошо! Могу я называть тебя Сюэ Лян? Ему было всё равно. Осознав, что от собственного имени нет ни следа, он только закрыл глаза. Сюэ Лян… Яркий, как снег?.. Как та белизна, что заволокла его прошлое? Может, это хорошее имя? — Сюэ Лян? — снова раздался голос, но теперь в нём звучали нотки озабоченности. — Сюэ Лян?.. *** Когда он снова открыл глаза, вокруг было сумрачно. Неподалёку спорили два голоса, один он узнал. — …Сюэ Лян. — Ты дал ему новое имя?! Был безумцем — и остался безумцем, Вэнь Кэсин! — А-Сюй! Чудо уже, что он смог выжить. Если Небеса дали ему шанс, разве могу я лишить его этого? — Раньше я не замечал в тебе такой сострадательности, благодетель Вэнь! — А-Сюй! Голоса растворились в сумраке. Сюэ Лян попытался сесть на постели, и удалось это только с третьей попытки. Он отодвинул одеяло и понял, что под тонкой нательной рубашкой и штанами кожа его скрыта слоями повязок, пропитанных пахнущей травами мазью. Вздрогнув, он дотянулся до лица, но и здесь добраться до кожи было невозможно. «Что со мной случилось?» — подумал он, хотя это не казалось важным. Он вспомнил прозвучавшие имена, но ни одно из них не отозвалось в глубине души. Белизна по-прежнему выстилала его память. *** Тот, кого называли Вэнь Кэсин, ухаживал за ним. Менял повязки, омывал кожу смоченным в целебном отваре полотенцем, расчёсывал волосы. Его пальцы были чуткими, руки — заботливыми, взгляд переполнялся состраданием. — Эти рубцы и шрамы исчезнут со временем, — обещал он. — Холод оставил много следов, но ты жив, Сюэ Лян, разве этого недостаточно? Рассматривая Кэсина, он иногда думал, что достаточно. Откуда-то из глубин поднимались волнами странные чувства, которые он не стремился узнавать. Забота вызывала одновременно жажду продлить прикосновение и желание оттолкнуть, будто бы он, наречённый Сюэ Ляном, не был достоин подобного отношения. Будто бы он был врагом Вэнь Кэсина, в прошлом причинил ему боль. Но, может, это были только причуды пустоты, оставшейся от памяти. Тот, кого Вэнь Кэсин звал А-Сюй, не желал подходить к нему, но часто наблюдал за ними издали. Он сердился, хоть лицо его оставалось непроницаемым. Он ругал Кэсина за заботу. Однажды до Сюэ Ляна донеслось: — …хочешь пригреть змею на груди?! — А-Сюй, я — лишь лекарь, разве не мой долг — помогать тем, кому требуется помощь? — Вэнь Кэсин, ты!.. Отчего А-Сюй считал его змеёй?.. Сюэ Лян не понимал такой враждебности, а найти ответы внутри себя не мог. Ему было обидно и больно — но не за себя, за Вэнь Кэсина, за его нежные руки, за ту печаль, что отражалась в его глазах, когда он смотрел на А-Сюя. Сюэ Лян не понимал, что за отношения их связывают, отчего Вэнь Кэсин сносит упрёки безропотно, отчего А-Сюй смеет говорить резкие слова ему в лицо. *** Время текло незаметно. Сюэ Лян не видел восходов и закатов, угадывал ночь, лишь когда в комнате разливался сумрак. Он восстанавливался медленно, с трудом начал ходить, слабость настигала его неожиданно, заставляя медленно опускаться на холодный каменный пол. Вэнь Кэсин всегда находил его, помогал подняться, бережно обнимал, пока вёл обратно к постели. Вскоре Сюэ Лян обнаружил, что жаждет слабости, только бы заботливые руки снова коснулись его. Но повязок становилось всё меньше, сил — всё больше, и потому каждое прикосновение становилось всё драгоценнее. Однажды Вэнь Кэсин разбудил его, протянул ему руку. Лицо его сияло, белые волосы свободно рассыпались по плечам, точно он только что поднялся с постели. Даже верхнее одеяние было наброшено небрежно. — Идём, Сюэ Лян, — позвал он. — Идём. — Что случилось? — он, конечно, не отверг предложенную ладонь, поднялся и всмотрелся в лицо Кэсина, словно заново открывая его красоту для себя. — Мэйхуа, — отозвался тот. — А-Сюй… А, разве этот чёрствый человек способен увидеть красоту тончайших лепестков, пронизанных солнечным светом?! Идём же, Сюэ Лян. Впервые он вёл его коридорами так далеко, Сюэ Лян запыхался, почувствовал, как начинают дрожать колени, когда они наконец вышли во внутренний двор. Солнечный свет пронизывал пространство насквозь. Посреди двора росло тонкоствольное дерево, все ветви которого были усыпаны розовато-белыми цветками. — Этот внутренний двор прежде закрывался куполом, — отчего-то поделился с ним Вэнь Кэсин. — Но я нашёл нужный рычаг, чтобы впустить к дереву свет… И вот, посмотри, она цветёт. Мэйхуа цвела. В вихре цветения она была полна красоты и очарования, но Сюэ Лян вместо того смотрел на Вэнь Кэсина. Смотрел, не отводя взгляда, смотрел и не мог насмотреться, а чувства переполняли и захлёстывали его. Он поймал Вэнь Кэсина за руку, осмелев внезапно, как будто что-то иное пробудилось в душе, притянул его к себе и поцеловал в губы. Поцелуй был краток — Вэнь Кэсин отстранился, чуть нахмурился, будто пытался понять, что случилось. — Сюэ Лян… — впервые у него как будто не доставало слов. Сюэ Лян всё понял — в один вдох, в один миг, увидел в чужих глазах. — Этот глупец просит прощения, — низко поклонился он, чтобы сбежать от пронизывающего взгляда. Вэнь Кэсин отдал сердце А-Сюю, чтобы сердце Сюэ Ляна оставалось навеки разбито. *** Но в своей любви Вэнь Кэсин не был счастлив. Сюэ Лян больше ничем не выдавал собственных чувств, но принялся наблюдать за ними вдвое внимательнее. Иногда во взгляде А-Сюя он замечал ответные искры, но чаще лицо его ничего не выражало, сохраняло ледяную холодность, о которую разбивались шутки Вэнь Кэсина, которая гасила его улыбку. Сюэ Ляна постепенно заполняла ярость, бессильная и немая. Если бы у него только был шанс, он показал бы, как следует любить!.. Если бы… Теперь, когда сумрак кутал коридоры и комнаты, Сюэ Лян не мог уснуть, иногда он оставлял постель и шёл в тот самый внутренний двор, чтобы там следить, как лунный свет сеется на землю сквозь крону мэйхуа, чтобы лелеять единственное доставшееся ему прикосновение губ. *** В ту ночь он застал во внутреннем дворике Вэнь Кэсина и замер, не осмеливаясь пройти дальше. — Сюэ Лян? — обернулся тот и отсалютовал винным кувшином, слишком чуткий, чтобы не заметить того, кто ходит столь нетвёрдо. — Проходи, раздели со мной вино. В глазах его плескалась печаль, и Сюэ Лян на миг прижал ладонь к сердцу, словно мог вытащить из него внезапную боль, как вынимают занозу из ладони. — А-Сюй снова был неосторожен в словах? — спросил он так, будто имел право задавать подобные вопросы. — Не нужно так говорить о нём, — попросил Вэнь Кэсин, опускаясь на землю и прислоняясь к стволу дерева спиной. Он казался усталым, обнажилась тоска, в каждой его черте проявилась боль ожидания, боль надежды. — А-Сюй… — Забрал себе твоё сердце, знаю, — сел рядом — ближе, чем следовало, — Сюэ Лян. — И ничего не отдал взамен. — Это неправда, — чуть качнул головой Вэнь Кэсин, не глядя на него. — Он жив, и эта мысль доставляет мне радость. Не это ли главное?.. — Он даже не даёт коснуться себя, — продолжал Сюэ Лян. — Всегда холоден и язвителен, в нём ни капли благодарности. Таким ли должен быть ответ на чувства? — Послушай, разве я когда просил ответа? — возмутился Вэнь Кэсин, но голос его звучал неуверенно, и Сюэ Лян понял — просил, хотя мог бы потребовать. Наверняка он спас и А-Сюя, как спас его самого! Вдохновлённый внезапным пониманием, а может, лунным светом, Сюэ Лян подался вперёд и зашептал прямо в чужие губы: — Мне тоже не нужен ответ, просто позволь отдать то, что я хотел бы отдать! Позволь мне быть благодарным за нас двоих, если он не хочет благодарить тебя. — Сюэ Лян… — но Вэнь Кэсин не оттолкнул — печаль была слишком сильна, внутри него, словно трещина в нефритовой чаше, расползалась боль, и Сюэ Лян чувствовал её как свою. Он не дал больше говорить ни себе, ни Кэсину, только поцеловал его в губы, в шею, скользнул ладонями в складки одеяний, чтобы коснуться стройного и прекрасного тела… И отпрянул. Он уродлив! Весь покрыт рубцами и шрамами. Вэнь Кэсин даже не позволяет ему посмотреть в зеркало. — Я отвратителен, — резко подался он назад. — Этот ничтожный просит… И тут Вэнь Кэсин сам поймал его ладони, привлёк к себе, нашёл губы для поцелуя. — Шрамы ничего не значат, — сказал он. — Не смей считать их уродством. Сюэ Лян смотрел на него, и ему хотелось запустить пальцы в белые волосы, высвободить их из заколок, ему хотелось целовать точёные скулы, хотелось… Но в ту ночь они не пошли дальше поцелуев. Впрочем, Сюэ Лян не мог просить о большем, сохранил воспоминания на ярком, как снег, полотне белизны, укрывшем его прошлое. *** — Посмотри на себя, — Вэнь Кэсин держал перед ним отполированный серебряный лист. Солнечный свет отражался в нём, и Сюэ Лян отворачивался, словно опасаясь, что тот выявит его уродство. — Ну же, посмотри. Со вздохом он поднял голову и в удивлении поймал взгляд собственного отражения. Первые мгновения он не мог поверить, что действительно выглядит так. Его кожа была чиста, он был… привлекателен. Сегодня Вэнь Кэсин долго трудился над его причёской, выплетал замысловатые косы, и теперь Сюэ Лян едва мог вздохнуть — он узнавал себя. Свой облик! — Шрамов… нет, — сказал он. — Нет, — подтвердил Вэнь Кэсин. — Я очень старался не повредить твоей красоте… — и замолчал, точно сказал что-то неправильно. Сюэ Лян перевёл взгляд на него. Значит, он зря стеснялся себя?.. — Вэнь Кэсин! — голос А-Сюя раздался ударом кнута. — Чем ты занят? — Всего лишь показываю результаты лечения, — отозвался насмешливо Вэнь Кэсин, но глаза его потемнели. — А-Сюй, пьёшь уксус?.. — Вздор, — и А-Сюй ушёл, оставив их с зеркалом наедине. «Вздор? — преисполнился привычной уже яростью Сюэ Лян. — Я заберу его у тебя, раз ты даже не понимаешь, какую ценность тебе доверили!» *** Он нашёл Вэнь Кэсина во внутреннем дворе как раз тогда, когда закатный свет почти растаял. Залетевший с гор ветер тревожил листву мэйхуа. — Сюэ Лян? — обернулся к нему Вэнь Кэсин. — Пришёл любоваться наступающей ночью? «Тобой», — хотелось сказать ему, но вместо того он шагнул вперёд и опустился на колени. Точно зная, что нужно делать, будто отражение собственного лица подсказало ему, напомнило, что он знает, как действовать. Он удержал чужие бёдра, пробрался пальцами сквозь складки одежд, распутал завязки штанов, удерживавшие их на узкой талии. — Сюэ Лян!.. — выдохнул Вэнь Кэсин, но как тогда с поцелуем, так и сейчас не посмел остановить его. Невоплощённая любовь к А-Сюю пожирала его, в его теле было слишком много нерастраченной энергии ян, яркой, как снег, он слишком стосковался по прикосновениям, по ласкам. Сюэ Лян же предложил ему всё добровольно, принял глубоко, выпил до капли, пока на их плечи падала ночь. *** Их встречи в сумрачные часы стали всё чаще. Вскоре почти каждую ночь они проводили вместе. Так Сюэ Лян узнал, что А-Сюй не хочет делить постель, не желает прикосновений, не жалует поцелуев — всего того, что Кэсин хотел дать ему. Боится, что утратит своё мужское достоинство, если другой мужчина проникнет в него. Сюэ Лян не боялся. Его тело отчего-то знало, как это бывает, понимало, как получить удовольствие и как его доставить, а изливавшаяся прямо из сердца любовь позволяла на миг единения забыть, что Кэсин мечтает о ком-то другом. *** Постепенно они теряли осторожность. Вэнь Кэсин мог прийти в его спальню и остаться почти до утра. Сюэ Лян мечтал, что однажды они проснутся вместе в солнечных лучах, их раны затянутся, им не будет больше мешать хмурый призрак А-Сюя, осуждающий взгляд… — Се Ван! — разбил утреннюю дремоту резкий голос. Сюэ Лян открыл глаза и понял, что мечты его сбылись — обнажённые, утомлённые весенними играми, они спали вместе, обнявшись, прильнув друг к другу. Его тёмные волосы сплелись с белыми прядями. — Се Ван! — повторил А-Сюй, и теперь Сюэ Лян увидел его, разгневанного, разъярённого, с обнажённым мечом в руке. — Нужно было раздавить скорпиона, когда только нашёл его среди снегов. — Скорпиона… — повторил, не отдавая себе отчёта, Сюэ Лян. Виски заломило болью. Скорпиона? И что-то тёмное прорвалось сквозь яркую, как снег, белизну, затянувшую его память. Он был скорпионом, Королём-Скорпионом, Се Ван — его имя. — А-Сюй? — встрепенулся сонно Вэнь Кэсин, приподнялся на локтях. — А-Сюй… Это… — Лжец! — обвинил его А-Сюй. — Лжец? — рассмеялся Сюэ Лян. — Смотрите, кто посмел обвинять других во лжи! Разве ты супруг ему, чтобы следить, с кем он проводит ночь? Разве ты дал ему что-то, когда он просил, чтобы теперь обвинять в измене? Разве ты ответил ему, чтобы требовать исполнения клятвы верности? А-Сюй изменился в лице, отступил, меч в его руках дрожал, серебряное лезвие ловило солнечные лучи. — А-Сюй, я… — Но Се Ван не собирался отдавать так просто то, что уже завоевал. Он притянул Вэнь Кэсина к себе, поцеловал его требовательно, зная, что тот ответит — его тело ответит, пусть душа сколько угодно убивается по неразделённой любви! Он приучал его, он научил его, он чувствовал его как себя… И он знал, как поцеловать, чтобы у Кэсина вырвался приглушённый стон удовольствия, от которого А-Сюй отвернётся и бросится прочь. — Сюэ Лян, — вырвалось у Кэсина, — ты… — Он никогда тебе не ответит так, как ты того желаешь, — произносить это было жестоко, но Се Ван не хотел отпускать ни теперь, ни когда-либо в будущем. — Но я буду с тобой. Вэнь Кэсин смотрел на него, и в тёмных зрачках отражалось его лицо, яркое, как снег.