8 мая, 1970г.
Массовое убийство или разборка банд? Два дня назад произошло нападение на группу людей на территории боро Редбридж. Вечером, 6 мая, было убито пятнадцать человек, тринадцать из которых получили смертельное огнестрельное ранение, а двое скончались в результате травмы головы. По предположению полиции, жертвы принадлежали к одной незаконной организации, потому что отличительных особенностей во внешнем виде друг от друга практически не имели. Тела обнаружили жители района ранним утром и сразу вызвали столичную полицию. Судмедэксперт заключил, что смерть наступила приблизительно в одно время и, кроме летального ранения, присутствовали признаки борьбы на пяти телах. Выживших не оказалось: к приезду полиции все жертвы скончались. Расследование выяснило, что украдено ничего не было, следовательно, преступники имели другую цель при нападении. Необходимо отметить, что тела были раскиданы группами в переулках Редбриджа, поэтому, как считает полиция, человек, совершивших преступление, было не менее четырёх. Давайте углубимся в эту ситуацию. Боро Редбридж уже несколько лет славится высоким уровнем преступности: в район часто вызывают патрули полиции или же кареты скорой медицинской помощи. Кроме того, жители регулярно слышат выстрелы, доносящиеся с улицы, или же крики людей, поэтому жизнь там никогда не могла называться безопасной и спокойной. Двумя днями ранее были найдены пятнадцать тел мужчин, облачённых в одинаковые предметы гардероба, из которых мы приметили идентичные красные плащи, что, вероятно, служили отличительным признаком принадлежности к преступной организации (полиция отказалась сообщать какую-либо информацию об организации, включая её название). Также рядом с телами находилось огнестрельное оружие с практически пустыми обоймами, отчего необходимо заключить, что перед смертью жертвы оборонялись. На оружии присутствовали отпечатки погибших, что подтверждает его принадлежность им. К сожалению, в Лондоне уже много лет происходят столкновения так называемых банд, делящих территорию города между собой, которые мирные жители вынуждены терпеть. К настоящему моменту не единожды совершались подобные массовые нападения, где, кстати, часто погибали и случайные прохожие, однако наказания так никто и не понёс, а схожие инциденты повторялись раз за разом. И в этот раз, можно с уверенностью сказать, что преступники также найдены не будут. Так давайте зададим вопросы нашим властям. Почему они никогда не решали вопросы с преступностью в Лондоне, будучи осведомлёнными о каждом инциденте? С какой целью проводились реформы и издавались законы и указы, не способные улучшить жизнь населения? Почему полиция и вышестоящие органы молчат, категорически отказываясь разглашать информацию, связанную с незаконными организациями? Ответов на эти вопросы мы ни разу не могли получить, но ведь и терпеть больше нельзя!Статья была написана работницей The Times...»
Том удовлетворённо закрыл газету и отложил её в сторону. Он знал, что СМИ не смогло бы обойти такое громкое дело с большим числом жертв, однако, что вызвало удивление Риддла, в данном случае статья его порадовала, ведь в последнем абзаце прямым текстом указывалось на недостатки власти Британии. В большинстве случаев журналисты изменяли правду, подстраиваясь под политиков и стараясь угодить им, однако этот выпуск отличался отсутствием лжи, излагая все факты беспристрастно, хотя выпуски этой же газеты «The Times» практически всегда согласовывались с Даунинг-стрит, 10, что объяснялось искренним чувством ответственности перед Великобританией и её жителями. Кроме того, благодаря таким статьям, как эта, население начинало задумываться о качестве управляющих им людей и, вероятно, об их деятельности. Разумеется, обычные жители никогда не стали бы самостоятельно бунтовать против правительства, ведь им нужен был кто-то, способный возглавить эту процессию. Тот, кто предложил бы новаторские идеи по улучшению обстановки в городе, кто осмелился бы пойти против власть имущих, кто имел амбиции и силу. Риддлу данная статья пошла лишь на пользу. Сейчас его задачей являлось подрывание авторитета правительства и, в частности, премьер-министра Фаджа, который и нёс на себе бóльшую часть ответственности. Недоверие населения, постоянные ошибки и промахи премьера привели бы к протестам, после чего королева просто обязана была сместить Фаджа с должности. И за это время Том планировал подобраться к правительству и правящей семье как можно ближе, показав себя и своих людей с наилучшей стороны. В соседнем кресле зашевелился притихший Каллиас, тоже дочитавший утренние новости. Он вальяжно развалился в кресле, закинув ногу на ногу, поставив руку на подлокотник и опустив на неё голову. Пиджак Розье, как всегда, где-то отдельно покоился, а сам Каллиас оставался в белоснежной свободной рубашке и узких серых брюках. Когда он заметил взгляд Тома, повернулся к лидеру и мягко улыбнулся ему, склонив голову набок, отчего несколько платиновых прядей упали Каллиасу на глаза. ― Что думаешь? ― спросил Розье, откладывая свежий выпуск The Times на прозрачный кофейный столик. ― Неплохая статья, ― кивнул Риддл, доставая портстигар и зажигалку. ― От первой и до последней строчек чистая правда, что, несомненно, не может не радовать. Я даже удивлён от внезапной честности автора и его решительного вызова властям. Не представляю, как Скиттер это в печать пропустила. ― Дамочка уж больно любит скандальные дела независимо от того, против кого направлены. А после этого уж точно тиражи станут раскупать мгновенно, ― Розье задумался, немигающе взирая дымчатыми глазами на Риддла, который внимательно слушал мысли соратника. ― А насчёт автора... хм, быть может, новичок? Раньше таких откровенных статей не наблюдалось, хотя это, разумеется, только приносит пользу нам, ― Каллиас хрустнул пальцами и принял сигарету, протянутую Томом. Том встал с угольного оттенка кожаного дивана и, приблизившись к своему столу, захватил внешне знакомую Каллиасу тетрадку и вернулся на прежнее место. Он открыл дневник на отмеченной странице, сверяя заранее подготовленное поручение с пришедшими ему только что в голову соображениями. Предпочитая не отвлекать Тома от его поистине сложных дум и выстраивавшихся прямо на ходу хитрых и гениальных планов, Розье медленно покуривал предложенную сигарету, однако не затягиваясь, как приноровились делать другие Рыцари, имевшую эту вредную привычку. Каллиасу же не особо нравился процесс курения, впоследствии оставлявший во рту горьковатый привкус, избавиться от которого ему хотелось в тот же миг, а на одежде ― мерзкий запах, напрочь перекрывавший сладковатый аромат парфюмерной воды. Он за все годы так и не сумел получать удовольствие что от сигарет, что от сигар, так обожаемых Ноттом, хотя и сказать было нельзя, что это его не устраивало. Рыцари (в большинстве своём Антонин) часто изъявляли желание угостить Розье сигаретой-другой, так и не запомнив нелюбовь последнего к этому занятию, на что получали категоричный отказ. Только от одного человека Каллиас действительно с удовольствием принимал подобные предложения. От Тома же никогда не исходил этот резкий едкий, оседавший на руках и одежде запах; скорее, до тонкого обоняния Розье доносились слабые нотки натурального табака, контрастирующие со знакомым дуновением дорогостоящего парфюма, одного из весьма небольшой коллекции лидера. ― Итак, сейчас нам необходимо дать СМИ логичную и правдоподобную наводку о произошедшем, чтобы избежать лишнего внимания полиции, ― сказал Риддл, вызволяя Каллиаса из его мыслей и глядя прямо ему в глаза. Том, естественно, не смог не заметить направленного на него пристального взора серебристых глаз. ― С ними могут возникнуть проблемы? ― уточнил Розье, выпуская быстро растворявшиеся колечки дыма. Том покачал головой, делая заметки в блокноте: ― У нас нет, но из-за того, что авроры теперь под нашим контролем, не стоит давать никому излишнего повода. На правоохранительные органы в данной ситуации он имел собственный план, в уточнении которого Риддлу позавчера помог Пий Толстоватый. Лидер авроров долго не сопротивлялся и спустя какие-то полчаса согласился встать со своей организацией под покровительство Вальпургиевых Рыцарей. Впрочем, эта мера не являлась обязательной, однако авроры так или иначе подкидывали Тому забот, что в любом случае отвлекало от главных дел. ― Сегодня же решим этот вопрос, ― ответил Том, затягиваясь сигаретой и чувствуя, как по телу разливалось приятное тепло. ― Вы с Джоэлом и Лорраном отправитесь в редакцию The Times и подкинете им новую идею для статьи, обличающую авроров. Розье задумчиво поглядел в потолок, внимательно слушая подробности задания. ― Суть в том, что сами члены банды не поделили что-то между собой и устроили бойню на своей же территории. Такое часто происходит, так что полиция легко проглотит эту версию и успокоится, ― пояснил Риддл. ― А статья? После обвинений власти не возьмутся за решение дел? ― Нет, накануне выборов никому из политиков сейчас не до разборок банд. Сейчас они слишком заняты собой, ― поделился мыслями Том. ― К тому же, для населения это недостаточный повод, чтобы ополчиться против правительства, так как, опять же, всего лишь межличностные разборки преступных организаций, где жертв среди мирных жителей нет. ― Отлично, ― заключил Каллиас. Он встал с кресла, кидая погашенную сигарету, от которой всё ещё исходил дым, в пепельницу, захватил пиджак, висевший на стуле, и направился к выходу из кабинета Тома, однако перед самой дверью обернулся к лидеру: ― Я могу забирать Нотта и Эйвери? Или ты ещё вызовешь их к себе? Риддл тоже поднялся с места, подошёл к столу и, взяв тонкую папку, приблизился к Розье. ― Можете идти, ― Том протянул бумаги Каллиасу. ― Здесь вся информация о том, что вам надо сделать и сказать, ― он помолчал, а затем, словно вспомнив что-то придуманное раннее, снова обратился к Розье: ― И да, Каллиас, пусть кто-нибудь из вас пообщается с журналисткой, написавшей утреннюю статью, ― Риддл кивнул на газету, брошенную на кофейный столик. ― Разумеется, беспристрастно. Всё-таки у неё интересная позиция, а исполнение работы и вовсе изумительно, ― он улыбнулся, произнося последние слова. Розье, осознав задачу, согласно дёрнул головой и, задержав взгляд на растянутых в довольстве губах Тома, вышел из комнаты. Том открыл окно настежь, пропуская в комнату весенний свежий воздух, а после облокотился на стол, устало протирая глаза. Он ещё со дня встречи с аврорами чувствовал слабость и недостаток отдыха, однако в связи с вылазкой и проходившим после допросом не смог отправиться домой и погрузиться в желанный сон. Кроме того, прошлой ночью Том расписывал поручения Рыцарям на ближайшие дни, просчитывая всевозможные варианты действий и предполагаемые результаты, так что часы для отдыха заметно сократились, а ночевать и вовсе пришлось в кабинете (что, впрочем, было не впервые), чтобы не терять остаток часов до начала следующего рабочего дня. Глаза зацепили чёрно-белую, уже потёртую и помятую фотографию, которую кто-то из Рыцарей обнаружил в давно забытом и закинутом в самый дальний угол школьном альбоме, что получил каждый из них, закончив образовательное учреждение, и на которой был изображён облокотившийся на преподавательский стол невысокий мужчина, одетый в серый классический костюм и держащий учебник всемирной истории в плотной кожаной обложке. Он улыбался, однако той улыбкой, больше напоминавшей усмешку, наполненную плутовством и притворством. Дамблдор вечно ходил с таким выражением лица, проявляя доброжелательность и учтивость, скрывая истинные чувства, покрывая их лживой любезностью. Он действительно не был так прост и открыт, как думали многие о нём; Дамблдор многие годы носил маску, не дававшую остальным разглядеть утаённое коварство преподавателя истории, и почти никто не мог разобрать его подлинную натуру. Но Тому это удалось уже при первом знакомстве с будущим профессором, когда Альбус Дамблдор впервые появился в отвратительном месте под названием приют Вула, где был вынужден жить Риддл, и начал говорить, что мальчику выпал на редкость удачный шанс учиться в престижном колледже, куда поступить имели возможность далеко не все. До одиннадцати лет Том учился в обычной государственной школе, находившейся на окраине Лондона, где собирался главный сброд этого города. Оценки его всегда были намного выше, чем у других; учителя, скрипя зубами, высказывали похвалы Риддлу, не привыкшие к стремившимся к знаниям ученикам. Том писал различные доклады и работы, отправляемые на конкурсы, и места ему удавалось занимать высокие. И именно за это он получил шанс перевестись в частную образовательную организацию, где и работал Дамблдор. Разумеется, такую возможность Риддл не мог упустить, поэтому, выслушав изречения Дамблдора, согласился на учёбу и уже осенью ехал в клифтонский колледж, до лета попрощавшись с ненавистным приютом. Дамблдор никогда не казался Риддлу искренним, отчего доверия к преподавателю он не испытывал. Вероятно, из-за происхождения мальчика и места, где тот рос, Дамблдор относился к Тому с особой осторожностью, постоянно присматриваясь к нему, словно пытаясь выявить скрытую угрозу. Он приглашал мальчика на беседы за чашкой чая, однако определённо не с целью завести хорошие отношения с учеником-сиротой, а с целью контролировать его, добившись расположения. Несколько раз Риддл сходил на встречу с профессором, а затем вежливо отказывался, ссылаясь на занятость и большое количество домашних заданий, понимая мотивы преподавателя. Первые годы обучения Дамблдор пытался доброжелательно относиться к Тому, но со временем маска спала, и преподаватель прекратил свои старания. Когда они находились наедине, улыбка Дамблдора пропадала, сменяясь сжатыми в тонкую полоску губами и задумчивым взглядом, выражавшими всё разочарование историка. Он стал давать Риддлу особо сложные задания, с которыми тот вполне справлялся, а потом и вовсе начал не замечать присутствия Тома на своих уроках. И трудно было сказать, что Риддла не устраивала такая ситуация: он, наоборот, испытывал наслаждение, присоединяясь к дискуссии на уроке Дамблдора и смело высказывая своё мнение, смотря, как в глазах преподавателя плескалось недовольство, когда Том без опаски мог осудить того или иного правителя, политика или, например, главнокомандующего армией и совершаемые ими действия. Риддл знал, что Дамблдор кривился, когда остальные преподаватели восхищались Томом, восхваляя его знания и стремление к учёбе, и жалели его, будучи осведомлёнными о жизненной позиции Риддла и об условиях, в которых тот проживал, пока не находился в колледже. Особенно профессору истории не понравилось, когда Тома назначили старостой пятого курса, а затем ― всей школы, когда он обучался уже на седьмом, но Дамблдор ничего не мог сделать против решения директора, что тоже был наслышан об успехах Тома. Том считал неоднозначными свои школьные годы. Он действительно любил учиться, впитывая знания, читая учебник за учебником, всё время делая дополнительные задания, даваемые преподавателями. Риддл проводил в библиотеке больше времени, чем в любом ином месте, чувствуя комфорт и спокойствие, находясь просторном помещении, обставленном высоченными стеллажами, забитыми книгами, с большими окнами, открывавшими вид на уходящий вдаль лес. Туда приходило не так много учеников, поэтому Том действительно имел шанс погружаться в интересующую его информацию, будучи окружённым тишиной, которую никто не смел прервать. Антонин библиотеку за три коридора обходил, позволяя Риддлу побыть в одиночестве за его излюбленным занятием. Однако вскоре в библиотеку руководство колледжа стало отправлять проблемных студентов на отбывание наказаний, и те, разумеется, нарушали привычные покой и тишину обители знаний. И, что совершенно не удивило Тома, Долохов стал одним из них, отчего желанные моменты уединения в компании книг всё больше и больше сокращались. У Антонина данное времяпрепровождение вызывало лишь невыносимую скуку, поэтому он не стеснялся донимать Риддла разговорами, на что в ответ получал лишь холодный взгляд, в котором отчётливо можно было прочесть предупреждение, однако же Долохова это никогда не останавливало. Казалось, он вообще не имел чувства самосохранения, из раза в раз стараясь выдавить из Тома хотя бы пару слов, невзирая на гнев последнего. Иногда, но лишь иногда, Антонин преуспевал в своих попытках. Частично Риддл понимал положение Долохова. Несмотря на весьма хорошее положение его семьи в обществе, он совершенно отличался от выходцев из британской и французской аристократии, что обучались вместе с ними. Антонин был человек других нравов, иного воспитания, ведь только накануне поступления в Клифтон приехал в Англию, до этого момента проведя всю жизнь в суровых условиях СССР и воспитываясь в строгости, отчего и переезд стал точно освобождением Антонина. Его дядя не особо уделял внимание обучавшемуся в колледже племяннику, что и стало спусковым крючком ко всем последующим поступкам Долохова. Он без страха нарушал пункты школьного устава, извечно зарабатывая себе наказания разной степени, а к учёбе относился без особой страсти к знаниям. Можно было даже сказать, что компании Антонина многие специально избегали, не имея желания связываться с такой неопределённой личностью. Том же стал первым, кто действительно заинтересовался им, переступив через свои принципы держаться в одиночку. Долохов никогда не произносил вслух своих чувств, однако Риддл знал, что тот был благодарен за так называемую дружбу, спасшую Антонина из мрачной пучины уединения. Но всё же Том стал не единственной жертвой Антонина. Часто получал взыскания и другой студент с их курса, такой же нелюдимый, каким был Риддл поначалу, не подпускавший к себе даже людей своего круга. Он являлся загадкой, а Том действительно их любил. О да, Родмонд Лестрейндж был сложнейшей загадкой, которую так хотелось разгадать. Лестрейндж категорически отказывался идти на контакт с Долоховым, что в последнем вызывало лишь больший азарт и подталкивало к активным действиям. Родмонд не отказывал себе в резких оскорблениях, лишь бы отделаться от Антонина, и иногда даже бросал взгляд на Тома, точно говоривший: «Успокой этого, иначе я за себя не отвечаю», ― и вызывавший на лице ухмылку. Родмонд несомненно был умён, но словно не желал этого показывать и выделяться среди других, которые вызывали у Лестрейнджа, как узнал позже Риддл, отвращение. Он не желал быть причастным ко всей этой лживой системе разделения людей на категории, презирая их суждения и образ жизни, а всех учащихся Клифтона считал именно такими, отчего не спешил с общением с Томом и Антонином, однако со временем переставал отгораживаться от них. Том качнул головой, возвращаясь из довольно неоднозначных воспоминаний. На столе также лежал тёмно-коричневый альбом в кожаной обложке, который принёс Нотт, на которой позолоченными буквами было выведено название колледжа и год их выпуска. Риддл раскрыл его на странице с фотографиями студентов, под каждой из которых была напечатана цитата. Руководство располагало студентов в альбоме по мере их успеваемости, отчего, что ни для кого и не было сюрпризом, фотография Тома была первой в ряду. Он прочёл свою цитату и улыбнулся. «Величие пробуждает зависть, зависть рождает злобу, злоба плодит ложь». О, сейчас он как никогда был согласен с собственными словами. Следующей в ряду стала фотография темноволосой девушки, на лице у которой не было улыбки, а в глазах её не читалось никакой радости. Риддл с шумом захлопнул альбом и, схватив с кресла кожаный портфель, вышел из кабинета в коридор, где слышались голоса других Рыцарей, что не уехали из бара. Он приоткрыл соседнюю дверь, заходя в комнату, пропитанную запахом вишнёвых сигарет, что сразу выдавали личность обладателя кабинета. Антонин сидел в кресле, откинув голову назад и выпуская тонкие струйки дыма. Тот словно пребывал в прострации, занятый какими-то думами, весьма неприятными, о чём говорили нахмуренные брови. Риддлу показалось, что Антонин и вовсе мыслями находился не здесь, потому что он, несмотря на свою бдительность, никак не отреагировал на появление лидера. Том кашлянул, привлекая к себе внимание растерянного Долохова, явно не ожидавшего, что кто-то собирался потревожить его. Антонин, увидев Риддла, вытащил сигарету, зажатую меж тонких губ, и глянул на него, ожидая решения. ― Готов идти? ― спросил Риддл, прислонившись к дверному косяку. ― Разумеется. Мы надолго? ― Антонин потушил сигарету, кинув окурок в стоящую на столе стеклянную пепельницу. Том усмехнулся тому, как Долохов быстро сделал вид, будто бы не был чем-то то ли опечален, то ли разозлен. ― А у тебя что, планы есть? Антонин потупил взгляд, словно задумался. Выглядел он сегодня всё-таки очень непривычно и странно: ни улыбки, ни выпущенной шутки, лишь какая-то необычная для Долохова серьёзность. ― Нет, я твой на весь день, ― ответил он, надев плащ и поправив белоснежные манжеты и воротник рубашки того же цвета. ― Прекрасно, именно на это я и надеялся.--- ∞ ---
Людовик тихо зашёл в помещение, прикрывая дверь так, чтобы случайно не прервать происходивший между двумя Рыцарями разговор. В центре приватного зала бара расположился стол, по противоположные стороны которого стояли Лукреция и Родмонд, и их напряжённые взгляды за них говорили об отношении ко всей ситуации. Том сказал им сегодня же начать заниматься поиском информации о Дамблдоре, а Мальсиберу ― проследить за ними во избежание очередного конфликта, что нисколько не ускорил бы решение вопроса. ― Это не даст никаких результатов, я же говорю тебе, ― настаивал Лестрейндж. Они ещё не заметили появления Людовика, погружённые в словесную перепалку, поэтому их внимание было сконцентрировано лишь друг на друге. Лукреция сжимала побелевшими пальцами край деревянного стола, выпуская гнев на ни в чём не повинный предмет мебели, в то время как Родмонд, скрестив руки на груди, смотрел на неё взором ореховых глаз, полным несогласия и неприязни. ― Отлично, тогда мы едем к твоему отцу! ― заявила Блэк, всплеснув руками. ― Ведь это даст какие-нибудь результаты. Мальсибер понял, что пора бы дать знать им о своём присутствии. Слова Лукреции били по самой главной слабости Родмонда ― его отцу, которого Лестрейндж искренне презирал и испытывал глубокую ненависть, когда, кто бы то ни был, поднимал эту тему. Будь это любой другой человек из Рыцарей, он бы просто закатил глаза и ушёл, однако это произнесла Лукреция, не боявшаяся гнева Лестрейнджа и специально пытавшаяся таким образом его задеть, отчего и реакцию Родмонда даже не хотелось предугадывать. ― Знаешь что, Блэк... Раздался кашель, и они резко повернулись на его источник ― на Людовика. Теперь он испытывал на себе два наполненных раздражением взгляда, однако Лукреция, заметив того, кто им помешал, лишь выдохнула с облегчением. ― Привет, ты здесь зачем? ― спросила она мягко, будто бы еще несколько секунд назад голос её не был наполнен гневом. ― Том отправил к вам, ― отозвался Людовик, устраиваясь в кожаном кресле, отодвинутом в угол комнаты. ― Не беспокойтесь, я вам не помешаю. Родмонд со странным выражением посмотрел на него, словно спрашивая: «Ты серьёзно?». Приказ Тома и так вызвал у него огромную массу раздражения и негодования, а теперь ещё Риддл отправил Мальсибера следить за ними, точно за маленькими детьми, что из-за неподелённой игрушки были способны подраться, хотя... в какой-то степени это действительно было так. К счастью, у Блэк и Лестрейнджа ссоры никогда не переходили в нечто большее, что могло бы закончиться кровопролитием и уходом кого-то из них, а то и обоих, из Вальпургиевых Рыцарей, разрушившим бы идиллию в организации, выстраивавшуюся долгие годы, и ставшим бы причиной краха всёго того, чего они добивались с совершеннолетия. Лестрейндж и Блэк снова сконцентрировались друг на друге, однако теперь напряжение не был столь сильным благодаря присутствию Мальсибера. ― Ладно, допустим, что мой отец может дать нам больше информации, ― начал Родмонд медленно, делая акцент на каждом слове, будто бы уже слова причиняли ему невыносимый дискомфорт, ― но не факт, что он вообще захочет ею делиться. А цена его помощи слишком высока. Людовик поднял голову, вглядываясь в высокую фигуру, стоящую боком к нему; почему-то, думалось Мальсиберу, Лестрейндж ушёл бы от темы обсуждения своего отца, посчитав, как и сказал сам Родмонд, что толку от этого не было бы никакого. Роберт Лестрейндж являлся тем типом людей, желавшим всегда получать собственную выгоду, поэтому добровольно соглашался на помощь лишь с пониманием того, что просящий в долгу не остался бы, отчего убедить его поделиться хотя бы толикой информации о Дамблдоре являлось действительно трудной задачей, ведь Рыцари и в частности Родмонд осознавали, какую бы плату хотел получить Лестрейндж-старший. Несмотря на то, что Родмонд никогда не делился с Мальсибером рассказами о своём детстве и отношении отца к сыну, Людовик всё-таки кое-что да знал, отчего не мог не проявлять сочувствие к нему, хотя последнему это вовсе и не было нужно. Лестрейндж, имевший крайне сложный, бунтарский характер, никогда не подчинялся воле отца, что желал взять единственное чадо под полный контроль. С годами такое противостояние в семье усиливалось, что и привело к уходу Родмонда из отчего дома и его нежеланию как-либо контактировать с родителем и заниматься делами отцовского бизнеса, что вскоре должны были перейти к Лестрейнджу-младшему в полное распоряжение. С момента, как Родмонд покинул родовое поместье, он виделся с отцом лишь пару раз, хотя и эти мимолетные встречи происходили на общественных мероприятиях, где присутствовали многие представители аристократии. И сейчас, когда на горизонте возникла угроза в виде Альбуса Дамблдора, Лукреции и Родмонду требовалось раскопать как можно больше информации о бывшем профессоре, а для этого было необходимо пообщаться с кем-то, у кого такие сведения точно имелись. Семьи Блэк и Лестрейндж являлись одними из самых влиятельных во всём Соединённом Королевстве, отчего их представители определённо должны были быть знакомы с личностью Дамблдора. Однако если семейство Блэков было достаточно большим и на данный момент имело две ветви, то от былого дома Лестрейнджей остались всего лишь Роберт и Родмонд. И, как бы ни хотелось последнему избежать этого, встреча с Лестрейнджем-старшим была необходимостью. ― Хорошо... ― медленно начала Лукреция, смотря в единственное небольшое окно, пропускавшее совсем небольшое количество солнечных лучей, ― предлагаю сначала поехать к моему братцу и его жене. Вальбурга и Орион живут достаточно близко к центру Лондона, так что навестить их мы можем в принципе и сегодня. Сигнус и Друэлла, к нашему сожалению, сейчас перед отъездом навещают дядю Поллукса в Ланкашире, до которого добираться примерно четыре-пять часов. Фактически мы потратим целый день на дорогу туда и обратно. Блэк говорила медленно, словно страшась нарваться на очередное словесное противостояние с Лестрейнджем. К счастью, нахождение Людовика в комнате определённо уменьшало витающее в воздухе напряжение, образовывающееся каждый раз, когда Лукреция и Родмонд оставались наедине или оказывались вблизи друг друга. ― Дом моего отца, ― Родмонд особо выделил последнее слово, точно в очередной раз говоря о своей нелюбви к месту, где он вырос, ― как ты можешь помнить, находится на северо-востоке Линкольншира. Из Лондона относительно недалеко ехать. ― Мы могли сначала поехать к твоему отцу, а затем в Ланкашир, ― предложила Блэк. Такой маршрут мог бы показаться Родмонду логичным, но, во-первых, Линкольншир располагался восточнее Лондона, а Ланкашир ― на северо-западе от столицы, отчего время пути увеличивалось на час так уж точно. Во-вторых, Лестрейнджа не особо радовала мысль, что в доме дяди Лукреции они бы появились только под вечер, и из-за этого им, скорее всего, потребовалось бы остаться там на ночь, чтобы впоследствии не ехать в темноте несколько часов, при этом иногда далеко не по самым хорошим магистралям или вовсе по грунтовым трактам. ― А что насчёт твоего отца? ― уточнил Родмонд, не услышав в словах Лукреции упоминания Арктуруса Блэка. Лукреция дёрнулась, точно от обжигающего пламени, однако быстро избавилась от лишних эмоций на лице, на котором старалась сохранять бесстрастное выражение. ― Арктурус, насколько мне известно, в данный момент проживает в поместье в Норфолке, ― ответила слишком отстранённо Блэк, и Лестрейндж подавил желание съязвить из-за того, что она назвала отца по имени. ― Норфолк достаточно близок к Лондону, ― приметил он. ― Мы можем и в ближайшее время туда спокойно поехать, ― продолжил Родмонд, глядя на то, как бледнела Лукреция и как в её глазах появлялась неизвестная для него эмоция. Однако именно сейчас он думал, что они с Блэк действительно могли иметь нечто общее. Мальсибер поднял голову, отрываясь от документов и буквально чувствуя нервозность Блэк. ― На мой взгляд, самым удачным вариантом будет сначала отправиться в Ланкашир, затем в Линкольншир, а в конце уже и в Норфолк, ― высказал он свои мысли. ― Я думаю, Поллукс не будет против, если вы останетесь на одну ночь в его доме. Лукреция кинула на него благодарный взор, молясь, чтобы Лестрейнджа устроил такой вариант. Ей совершенно не хотелось встречаться со своим отцом, Арктурусом Блэком, и именно в данный момент она как никогда понимала Родмонда, что смотрел на неё с ожиданием ответа. Распознать реакцию Лестрейнджа на предложение Людовика казалось невозможным, так что Лукреции оставалось лишь про себя надеяться, что Родмонд смог бы хоть раз в жизни переступить через свои принципы. Он медленно, словно всё ещё сомневался в своём решении или желал подольше помучить Лукрецию, приметив её состояние, обвёл глазами оттенка горького шоколада помещение, не задержавшись на Людовике, что тоже был в нетерпении узнать мнение товарища, а затем кивнул. ― Хорошо, пусть будет так. Родмонд, сам того не осознавая, оказал Блэк огромную услугу.