Бессознательное

      Мао едва заметно вздрагивает, когда Люцифер целует шею холодными губами, ведёт ими вверх до выделяющейся линии челюсти. Хочется закрыть глаза и отдаться моменту полностью, наслаждаться лёгкими касаниями, тихим дыханием на коже. Но забыться – роскошь.       Сатана сжимает цепкими пальцами чужие плечи, слишком худые для генерала демонической армии. Собственные, правда, почти такие же. Их тела, лишённые былой силы, человеческие – сломать кости было бы так просто. И пусть сейчас это невозможная задача, жёсткий, царапающий горло осадок недавнего предательства сидит внутри, пульсирует вместе со взбудораженной кровью.       Мао отстраняется, не размыкая пальцев, вглядывается в лицо напротив – спокойное, с вопросительно приподнятыми бровями, знакомое до последней чёрточки, каждого изгиба и шрама, смотрит в глаза. Он никогда не был ценителем прекрасного, но ярким сиреневым, напоминающим переливающийся на солнце аметист, цветом радужки не любоваться не получается. Люцифер, кажется, понимает что-то, смотрит в ответ, больше не пытаясь шевелиться. Они всегда хорошо читали друг друга.       – Почему ты хочешь вернуться в Рай? – шепотом спрашивает Мао. Возможно, сейчас не время и не место для этих слов, слишком бестактных и личных. Однако желание получить ответ пересиливает, даже если шанс сводится к нулю.       Урушихара моргает, тянется ладонью к чужой груди. Сатана непроизвольно напрягается, сквозь ткань хлопковой футболки ощущая кончики пальцев, легонько постукивающие по рёбрам.       – По той же причине, по которой блудный сын в притче возвращается к отцу, – произносит Люцифер негромко. – В родной дом.       Время вынуждает посмотреть на реальность под другим углом. Неважно, пройдут годы, десятки лет или всего пара дней, прежде чем ты осознаешь цену любого поступка, а затем либо будешь сожалеть, либо хвалить себя за верность выбора. Неизбежная истина.       – Значит, считаешь уход ошибкой, – Мао ведёт руками вниз по плечам, оглаживая их, перед тем как отпустить, подцепляет края чёрной толстовки, мимолётно удивляясь, как генералу не жарко в ней в середине лета.       – Нет. Но могу осознать собственную неправоту, – выдыхает Хандзо приглушённо, помогая снять с себя вещь и откидывая её в сторону. – Я ушёл от скуки – не слишком веская причина.       Любое существо нуждается в доме, в месте, которое принимает тебя, в котором ощущаешь себя как никогда собой. И Сатане почти завидно, что для Люцифера такое место – Рай, буквально. У него же, повелителя демонов, дома нет. Ту пустошь, в которой он родился и рос, он домом назвать не может, ни Энте-Исла, который старался подчинить, ни тем более Землю, здесь он чужак, в отличие от людей. Участь любого демона – жить бесконечно долго, оставаясь неприкаянным.       – Ты посчитал её весомой.       – Молодость и глупость творят чудеса, – усмехается Урушихара, склоняясь ближе, прихватывает зубами выглядывающую из-под одежды ключицу. Пальцы спускаются ниже, останавливаясь над поясом джинсов.       – А сейчас ты стар и мудр? – Мао хочет съязвить в ответ, но получается не так эффектно из-за сбитого дыхания и вязкой слюны, скапливающейся во рту. Он шумно сглатывает.       – Почти.       Они сидят близко, настолько, что ощущают тёплое дыхание друг друга при разговоре. У Люцифера мурашки бегут по позвоночнику, когда Сатана кончиком носа чертит невидимую линию вдоль скулы и целует медленно, совсем привычно.       Мао слегка отодвигается назад, до конца расстёгивая молнию на своих джинсах, и не эстетично пытается стянуть их, не вставая. Урушихара вторит его действиям. Со стороны это наверняка выглядит неуклюже, потому что людская одежда не похожа на прежнее одеяние, которое они носили на Энте-Исла.       Контакт кожи к коже ощущается так восхитительно хорошо. Мао упирается лбом в плечо, выдыхая, обхватывает вспотевшей ладонью чужой член, оттягивая крайнюю плоть и обнажая головку. Люцифер плотно сжимает губы.       Кончики его волос щекочут висок.       Это почти сюрреалистично. Их окружают тонкие стены, и пол под ногами дощатый, скрипит время от времени. Из окон не видно садовых фонтанов – только ряды идентичных друг другу домов. Они больше не в замке, вряд ли окажутся там вновь. Но, оглядываясь на прошлое, когда предательство не выстроило между ними стену сомнений и опасений, здесь и сейчас всё гораздо честнее. Говорить о личном странно, ново. А ведь годы знакомства давно перевалили за сотню.       Люцифер горбится, склоняясь к чужому виску, практически копируя позу Мао, тянется кистью к члену Сатаны, с нажимом проводит до основания, ощущая под ладонью взбухшие вены. Мао сильнее жмурит глаза, мимолетно задумываясь о бессмысленности, бесполезности происходящего. Это даже не расслабляет, не прочищает голову. Тяжёлые мысли наоборот собираются в липкий, отдающий гнилью ком, скатывающийся к горлу, там же застрявший.       Их отношения никогда не были лёгкими, но сейчас, кажется, достигли апогея и трещали по швам. Только от Мао и Урушихары зависело, как они сложатся дальше. Садао это понимал, Хандзо тоже. Наверное, поэтому повелитель демонов наконец достал язык из задницы в попытках использовать его по назначению. Им обоим стоило поработать ртом. Впрочем, учитывая ситуацию, в которой они находятся, смысл, вкладываемый в выражение, можно не уточнять.       Иногда Мао раздражает сам себя, потому что не может удержаться от тупых подъёбов, пусть и мысленных.       Тёплое дыхание на шее больше не ощущается. Сатана замедляет темп, делая движения более плавными. Он пропускает момент, когда генерал отстраняется, выпрямляясь. Плечо чуть зудит из-за начинающих уставать мышц. И, о боги, секс всегда требовал столько усилий?       Детские голоса вперемешку со звонким смехом вползают в приоткрытое окно с улицы, заставляя поутихнуть слабую рябь в глазах. Люцифер вздрагивает, свободной рукой вцепляясь в напряжённое бедро. Жест выходит рефлекторным, излишне дёрганным. Сатана находит ужасно ироничным тот факт, что, потеряв равновесие на секунду, генерал неосознанно хватается за него.       Люцифер, похоже, видит параллель, потому как не спешит убирать руку – лишь расслабляет пальцы, превращая судорожное прикосновение в незамысловатую ласку.       Мао вздыхает. Он еще не определился – находится на стадии отрицания или принятия. Застрял в промежутке меж двумя крайностями, порываясь пойти то в одну, то в другую сторону. По итогу лишь бесполезно топчется на месте. Жаль, в чужую голову не заглянешь, мыслей не высмотришь.       Окажись Сатана на месте Урушихары, разве не ускользнул бы при первой возможности? Сейчас, когда война проиграна и былые цели канули в небытие, повелитель демонов в генерале совсем не уверен. Честность не упрощает ровным счётом ничего.       Тревожность в мыслях резонирует с физическим удовольствием.       Сердце то замирает в груди, то бешеной птицей мечется, подневольное, в своеобразной клетке из костей запертое. Неправильное, больное ощущение – от него хочется отвлечься, перестать грызть себя изнутри. Не пристало демону. Ни по происхождению, ни по статусу.       – И всё же. Поддался чувствам? – шепчет Мао. – На тебя не похоже.       Он не находит смелости ли, сил ли – спросить прямо, насколько обдуманным было желание генерала вернуться в Рай. Хандзо руководствовался банальным, естественным порывом умирающего мозга или вынашивал идею какое-то время, зацепившись позднее за удачно подвернувшиеся обстоятельства.       – Ну давай. Вещай, мой преданный генерал, – Сатана обрывает движение окончательно. Общий градус возбуждения заметно падает на фоне вспыхнувшего на секунду раздражения. Херовой идеей было пытаться потрахаться, предварительно не объяснившись друг с другом. Мао ловит обеими руками Люциферово запястье. На пальцах поблёскивает, начиная подсыхать, смесь слюны и естественной смазки. Хочется вздохнуть.       Урушихара молчит сначала, глядит только странно. Нечитаемо. Отвечает спустя минуту нарочито беззаботно:       – Вы, верно, неправильно выразились. Совестью преданный.       – А она у тебя есть? – Сатана позволяет генералу выпутаться из хватки.       – Не все вопросы имеют ответ, не все ответы желают быть озвученными.

***

      Порыв ветра в очередной раз приподнимает полы камзола. Люцифер хмурит брови и отворачивается. Не снимая местами покрытых подсыхающей грязью, перчаток, запускает пальцы в волосы в попытке убрать лезущую и в нос и в рот заметно отросшую чёлку. Затянутое массивными тучами мрачное небо предвещает скорый дождь. Повезёт, если погода не подкинет сюрприз в виде грозы.       Деревня выглядит пусто, бездушно. Сейчас и не скажешь, что еще пару часов назад здесь кипела жизнь. Запах крови мешается с пока еще слабым ароматом испражнений. Если оставить всё как есть, смрад будет стоять жуткий уже через день или два.       Пустота, разруха, смерть – вот, чем стала деревня. Предсказуемый финал.       Это веселье, да. Но в моменте. Прекрасно, чарующе поначалу, впоследствии гнило и отвратительно. Этого ли хотел Сатана? Править пеплом? Превратить Энте-Исла в подобие родной демонам пустоши, от которой они все бежали в мир людей при первой возможности, не раздумывая. Чего ради убивать столько людей, к войне даже не причастных.       Резкий грохот справа привлекает внимание. Часть витиеватых железных ворот, слетает с поломанных петель, обрушиваясь на каменную дорожку. Люцифер в порыве внезапного любопытства легко перешагивает через них, оказываясь перед распахнутыми настежь дверями, ступает в гостиную, минуя прихожую.       В камине белеют остатки поленьев. Языки пламени, незаметные, почти не выглядывают из-за углей. Они угаснут совсем скоро, унеся с собой последние крупицы тепла. Подушечки пальцев проходятся по резной спинке бержера.       Приказ был чёток и ясен. С теми несчастными, кому удалось уцелеть демоны прекрасно расправятся без непосредственного участия генерала.       Отдельные ступени скрипят под ногами. И в тишине пустующего дома будто стонут от боли. Люцифер поднимается неспешно, держит спину прямо, касается рукой перил – песчинки красноватой грязи осыпаются вниз – не опирается, скорее маскирует попытку очистить хотя бы перчатки. Он предпочёл бы переодеться в чистую одежду, не запятнанную битвой, но даже такую незначительную слабость в себе признать нет охоты.       Дерево сменяется мягким ворсом ковра. Холл второго этажа светел, в сравнении, богат и тесен. Центральную часть полностью занимают два дивана и высокое, обшитое узорчатым дамастом кресло. На кофейном столике – прозрачная ваза с букетом сухих роз, пара молочно-белых лепестков, то ли осыпавшихся, то ли сорванных в порыве скуки, желания разглядеть смысл в красоте увядающих цветов, одиноко лежит в отдалении. Оставили ли их намеренно или не успели убрать.       Мёртвые счастливцы. Сейчас, когда основная работа закончена, соблазн поразвлечься трудно побороть. Свой отряд Люцифер прекрасно знает, ему тоже когда-то нравились кошки-мышки, игра в жертву и охотника, где весело всегда лишь ему одному.       Со временем удовлетворение от жестоких и кровавых зрелищ отошло на второй план, все реже давая о себе знать, пока не пропало окончательно. Повзрослел. Пресытился.       Он обходит диван по левой стороне, скользит взглядом по цветастым корешкам книг, которыми уставлен низенький шкаф, наполовину укрытый пыльной, давно не стиранной портьерой. Генерал и сам не знает, что толкнуло его зайти внутрь. Но спокойствие, ощущаемое им, будто бы настоящее.       Он устраивается в кресле, откидываясь назад и полностью облокачиваясь на широкую мягкую спинку, лишь после позволяет себе обратить внимание на молчаливую незнакомку: выбившиеся из замысловатой причёски светлые пряди кажутся насыщенно-жёлтыми на фоне жуткой бледности кожи, розоватые губы приоткрыты из-за неестественно запрокинутой назад головы, плотная ткань воротника заметно натянута, руки расслаблено лежат на коленях, один рукав слегка задрался, открыв часть предплечья. У ног, придавив подол собственным весом, покоится раскрытый на середине томик стихов – ракурс позволяет при желании даже прочитать написанное. Она так молода – с виду нет и шестнадцати. Умерла прежде, чем поняла, что происходит.       Пахнет маками.       Люцифер узнаёт этот почерк, отголоски чужой магии. Ханаан был единственным знакомым ему демоном, который открыто сочувствовал людям. Поразительно не свойственная созданиям тьмы черта – сострадание, ангельская скорее и человеческая, бесспорно. Черта эта страшно напоминала генералу о прошлом совсем давнем, которое все стараешься забыть, а оно, как старая рана – фантомно болит по весне.

***

      – В чём, блять, проблема? – Люцифер закрывает глаза, прижимает к лицу ладони, словно пытаясь уловить ответ на обратной стороне век. Или, что более очевидно, не хочет на Мао смотреть, раздражаться сильнее.       – Вообще или сегодня, в частности? – Он не меняет позу, и голос звучит глухо. – В вас, в прошлом, в багаже дерьма между нами.       – Включи в список свою скрытность.       От чего ты пытаешься увильнуть? Мао мог бы спросить, но когда бы всё было так просто. Рамки стираются и едва ли имеет значение разница в положении между господином и подчинённым, бывшим ангелом и демоном по происхождению. Здесь и сейчас условности, важные пару месяцев назад, утратили смысл. Только перешагнуть их чертовски сложно.       Сатана слепо шарит по полу, не отрывая взгляда от Хандзо, чувствует пальцами мягкую ткань смятой толстовки, подтягивает к себе, хватаясь уже обеими руками и, не раздумывая, кидает прямо в чужое лицо. Хочет сказать: «Не закрывайся, прекрати возводить ненужные стены и посмотри наконец на меня». Молчит, разумеется.       Люцифер никак это не комментирует, надевает толстовку на себя, недолго провозившись со спутавшимися рукавами. Итак взлохмаченные волосы электризуются, что вместе с недовольно поджатыми губами придаёт ему забавный придурковатый вид. Уголки губ подрагивают невольно – Мао удаётся сдержать улыбку. Неуместную, нервную, не в тон разговора.       И кто теперь бессилен перед чувствами? В веренице мыслей эта самая яркая, самая громкая, страшная. Предательница.       Жестоко – Сатана потерпел поражение в войне с церковью, а теперь безбожно проигрывает себе. Упускает момент, когда начинает принимать во внимание чужое мнение, бессознательно ловить настроение, когда начинает воспринимать Урушихару как личность больше, чем как инструмент к достижению целей.       Вещи неаккуратно лежат на полу, совсем близко друг к другу. Садао хватает футболку и джинсы, одевается быстро – минуты не успевает пройти. Думает, стоит закрыть окно, дует ощутимо, а простудиться вовсе не хочется.       – Я не уйду. Теперь точно. – Сатана останавливается, не успев сделать и шага. В голосе Люцифера ни тени былого раздражения. Генерал упирается взглядом в кадык, выше глаза поднять и не пытается, обеими руками тянется к ладоням и невесомо, несмело, будто борясь с собой, сцепляет пальцы. Касание невинное, со стороны – совсем обыденное. Ощущается словно мини-апокалипсис, взрыв, большой бум в пределах маленькой комнаты. – Ты бы вечность ходил вокруг, прежде чем задал единственно-интересный вопрос, а?       Если вообще решился бы спросить. Мао сам не понимает, откуда в нём эта робость.       – Кажется, я безбожно упустил момент, когда ты изменился.       – Вам прошлому всё равно было безразлично. Несущественно. – Нет смысла отрицать очевидное. Сатана молча кивает, чуть крепче сжав кисти.       – Сейчас важно.       – Я знаю, – Люцифер поднимает взгляд и смотрит пару секунд, не моргая. Выдыхает неровно, чуть громче обычного, будто всё ещё осторожничает в противовес словам. – По тебе видно. Просто не могу до конца осознать. Сложно вот так поверить, что Повелитель тьмы научился ценить союзников за несколько месяцев жизни на Земле, когда я безрезультатно пытался втолковать это годами.        У него была власть, армия многочисленная, как выяснилось, далеко не непобедимая. Сила – в магическом искусстве он был мастак. Сейчас Мао не имеет ничего из этого, обделён даже богатством. Пару лет назад он смело назвал бы нынешнюю версию себя ничтожеством, худшим разочарованием, и оказался бы прав. Ровно в той мере, в какой может быть прав глупец, не способный смотреть дальше собственного раздутого эго.       Падение стало началом. Сатана не хочет возвращаться назад, обретённое здесь в тысячи, миллионы раз ценнее утерянного с поражением в войне. У него всё еще есть Альсиэль с безоговорочно честной, искренней преданностью. Есть Эмилия, принявшая дружбу, несмотря на тяжёлый, неподъёмный почти пласт горечи, обиды и боли между ними. Есть Чихо, что первой разглядела в короле демонов человечность. Есть Урушихара, который вопреки сомнениям выбрал его сторону.       Мурашки ползут по ступням. Садао игнорирует порыв переступить с ноги на ногу. Не хочется отвлекаться на глупости, разрушить мгновение. Ему то ли волнительно, то ли совсем спокойно.