Я научу тебя жить

      Расположившись на белой кушетке, Даурен делает пометку о зверинце, откладывает ручку и перелистывает страницы блокнота вплоть до первой заметки об Отеле смерти.       Грубая зарисовка нулевого этажа со столом регистрации и длинной стрелкой от лифта к выходу. Коридоры, в которых на парня может напасть обслуживающий персонал, жирно выделены. После первой ночи добавилась надпись «проверь лифт и прислушайся». На следующем листке — мини-досье каждого важного призрака; кроме охранников, о них писать крайне проблематично, не считая О’Райлли. Максимум пара слов о девушке, которая беспокоилась об Алекс. Несколько страниц занимают рисунки этажей отеля, которые получились у победителя конкурсов спортивного ориентирования далеко не с первой попытки.       «Такое строение удобно только его создателю», — пришёл к выводу Даурен, когда дорисовывал пятый этаж, где сейчас и находится. Пленник проводит пальцем по нарисованным схемам и останавливается на своей палате, отмеченной крестом. Паранойя преследует его лучше Ведущего: парень несколько раз жертвовал качеством своих записей, лишь бы призраки на него не донесли. Когда осознаёшь, что за тобой может следить совершенно незнакомый фантом, имеющий собственные мысли по поводу твоего поведения, — будешь беспокоиться о мелочах, в том числе правильно ли моргаешь. Несмотря на обещание Норберта о неприступности зверинца, последующий шпионаж с О’Райлли показал, что место годится только для физической изоляции от Ведущего. Наблюдают везде и всегда, за каждым углом может находится точно такой же «О’Райлли».       Даурен прижимает к себе блокнот и вслушивается в шорохи. Музыка к моменту ухода от Норберта уже затихла, из бара звуков не было в течение всего пребывания на больничном, ровно как и сейчас. Ещё нет одиннадцати, так что охрана на стрёме. Сколько ещё призраков находится в помещении — известно только им самим. О’Райлли останавливал Рама бесшумно, а значит настоящее количество покушений на своё тело Даурен никогда не узнает.       Тьма перестала быть успокаивающей, наоборот стала повышать стресс. Сгорбившись и свесив ноги с кушетки, парень поднимает голову и повторно осматривается. На первый взгляд, ни души. Вдыхая, он ощущает напряжение каждого мускула своего тела, уровень заполненности лёгких воздухом, скрежет собственных ногтей и тиканье часов. В отличие от его номера, в палате есть часы. Самые обыкновенные, двадцать первого века. В столовой, в фойе, в ресторане и в других помещениях для постояльцев часы старые. Только у Норберта, в баре и здесь, они относительно новые.       «Палату построили или обновили недавно, видимо, раньше в ней нужды не было», — предполагает пленник, после чего резко оборачивается на движение занавесок. Он долго сверлит точку, где покачиваются вертикальные жалюзи, на что ему с заиканием отвечают:       — Мы просто пом-менялись с к-к-коллегой.       Призрак лепечет Даурену прекратить так глядеть и закрывается занавесками.       — Вылези, не буду, — монотонно произносит казах и падает на кушетку.       Соблюдать такую бдительность подозрительно в его условиях, но и объяснимо. Тут многие на взводе, так как, невзирая на свою смерть, продолжают быть под прицелом маньяка. Неудивительно, что им будет выгоднее спровоцировать серийного убийцу на Даурена, тем самым избежав гнева на свою персону. У живого пленника та же задача, на которую ему кто только не намекал. Для выживания необходима команда; те, кто не будет слепо сдавать и убегать. Именно таких союзников у Даурена нет.       Он запрокидывает голову, пустым взглядом взирая на потолок. Есть призраки, которые готовы попытаться свергнуть Ведущего с его трона, однако их вот-вот сдадут хозяину отеля в руки.       «Каждого ждёт раскрытие и наказание.»       Молодого человека самого поймали на попытке отравления и на селфхарме. В Отеле смерти нет секретов, о которых рано или поздно не станет известно. Мысли об этом выматывают и высасывают остатки надежды. Даурен заворачивается в одеяло, поворачивается на бок и прижимает к себе колени. Все схемы обречены на провал, ведь Ведущий перехватит на одном из этапов исполнения, в том числе и на финальном.       «Для подчинённых отсюда нет выхода.»       Парень лежит, сверля взглядом медицинскую ширму. Он воскрес, выжил, и всё же он точно такая же пойманная душа, как и замеченный в палате фантом. Даурен легко может стать таким же, когда здешнему владыке наскучит играться с принимающей лекарства жертвой.       — Я сдаюсь, — озвучивает он свои финальные мысли и не шевелится достаточно долгое время. Он не спит, а снова и снова вспоминает попадание в логово садиста, проигрыш в игре и чувствует, словно силы покидают его истерзанное тело. Ему больше не хочется вставать.       Часы показывают за двенадцать ночи, когда в кабинет залетает Алекс. Она что-то говорит, но пациент не вслушивается, пока не замечает, что свет погас.       — Ведущий приедет завтра во второй половине дня, так что утром его не жди. Спокойной ночи.       Девушка кладёт ключ от палаты на стол около кушетки и закрывает дверь. С тяжёлым сердцем и наполненным негативными рассуждениями мозгом, Даурен закрывает глаза и пробует уснуть. Спустя ещё миллион мгновений, а то и больше, он погружается в сон.

***

      Молодой человек заспано поднимается, потягиваясь. Он слышит стук по стеклу с одинаковым интервалом. Так обычно птицы бьются в окна, не замечая их в полёте через стройку. Сузив глаза, пациент озирается в поиске источника звука и натыкается на зеркало с чёрным пятном. Нащупав и надев очки, Даурен видит только собственное отражение с двумя изменениями. Во-первых, оно в совершенно другой позе: качая ногой, парень за стеклом лежит на кушетке, невпечатлённо взирая на оригинал. Во-вторых, глаза юноши за стеклом — ярко-зелёные. Таким цветом обычно изображают токсичные отходы или пары ядовитого вещества, когда их необходимо показать.       — Хорошо спалось? — недовольно спрашивает двойник и встаёт с кушетки. — Я часа два стучал.       — Какого чёрта ты говоришь? — произносит негромко Даурен, ещё не до конца отойдя от шока.       Галлюцинации на фоне стресса вполне возможны, однако эта ощущается скорее как действие на мозг, нежели его продукт. Даурен сканирует свои мысли и чувства относительно происходящего, стараясь не реагировать эмоционально, и у него получается успокоиться и перекрыть страх любопытством. Парень поднимается с кушетки и замирает на пару секунд, теперь уже осматривая ожившее оптическое явление.       — Я — твоё отражение, — почти по слогам проговаривает человек в зеркале. — Меня зовут Эр, и я создался с момента твоей первой смерти благодаря магии. Мне требовалось время, чтобы набраться сил и встретиться с тобой. С самого своего появления я мечтал пообщаться с тобой…       — Не нужен мне собеседник, — прерывает своего зеркального двойника Даурен, приходя к выводу, что перед ним очередная магическая иллюзия. — Общайся с другими.       Вымотанный пленник возвращается в лежачее положение и закрывает глаза. Новая порция фокусов отеля совсем некстати. Он был бы счастлив от полного отсутствия событий. Сейчас он не готов, а возможно больше никогда и не будет готов. К сожалению, у Эра другие планы. Он упорно вызывает у зеркала скрип, чтобы привлечь внимание Даурена, в ответ на это второй закрывает уши, но настойчивый голос копии всё равно доносится до слуха:       — Только ты меня слышишь. У нас час до прихода твоих охранников. Я хочу помочь тебе сбежать, и у меня есть идеи.       — Если ты не можешь убить Ведущего или сделать меня невидимым, то твоих сил будет недостаточно. Тем более, я уверен, что ты или призрак, или чей-то магический трюк.       Скрип становится невыносимо громким, а вдобавок к нему добавляется раздражающий стук по стеклу.       — Я знаю того, кто перетащит тебя через барьер. Без огромной схемы для того, чтобы выбраться из отеля.       — Ага, а ещё карету мне и лошадей наколдуешь, — фыркает Даурен, теребя уши. — Я предпочту умереть. Надеюсь, что не так болезненно, как в первый раз.       — Будь мама здесь, она бы вытащила тебя из кровати, — без капли сочувствия говорит второй Даурен.       Первый никак не реагирует. Внутри он прекрасно понимает, что его близнец прав. Ему давно не припоминали его родственников, а тем более её.       — Ты готов опозорить фамилию своей смертью? Ты готов обратить двадцать один год своей жизни в суицид? Похоже, что соседки были правы, когда говорили, что ты добился успехов благодаря «Аяле Ныгметкызы — прекрасной домохозяйке, карьеристке и матери». Но не уточнили, что только благодаря ей.       Когда Даурен встаёт и подходит к зеркалу на стене, Эр смотрит на него без капли радости, а с холодной настойчивостью и высокомерием, словно смотрит на уже сломленного противника. Оригинал ощетинивается, приподнимая краешек верхней губы, и свирепо смотрит. Он прекрасно знает, что отражение делает: использует то же давление, что парень использовал в играх в живую. Там, где не только умение, но и способность задавить морально являются решающими факторами.       — Ты не можешь сдаться, — констатирует Эр, суживая глаза. — Победитель сделан из…       — Не смей говорить её словами!       Кулак парня останавливается в нескольких сантиметрах от стеклянной глади. Копия буквально пытается загипнотизировать оригинал, когда они безотрывно сверлят друг друга взглядом. «Опуститься до насилия равносильно поражению», — напоминает себе Даурен и опускает кулак. Заметив падение напряжения в позе собеседника, Эр продолжает:       — Она умела заставить тебя забыть, что такое страх перед соперниками. Они ничто перед гением. Они ничто перед тобой.       — Ты с Венеры упал? Я не могу одолеть Ведущего в условиях, продиктованных им же. Я не имею здесь никаких шансов на победу, даже с имеющимися знаниями.       — Так мыслят трусы.       — Да пошёл ты.       Даурен с раздражением отворачивается от зеркала и подходит к постели. Он бухается на неё, придавив подушку своей головой, и достаёт телефон из кармана. Эр несколько раз взывает к человеку из реального мира, вот только тот упорно игнорирует, проходясь по заметкам в телефоне.       — Может, порция знаний об Отеле смерти побудит тебя послушать меня, — начинает свой рассказ клон, проверяя Даурена на наличие реакции на свои слова. Парень даже не шелохнулся. Тихо ворча себе под нос, двойник вздыхает и продолжает. — В отеле есть портал, ведущий в другой мир. Этот мир называют «Зазеркальем». Туда попадают пленники Вэйл и ослабшие от пребывания в Отеле духи. Но есть исключения из правил: если люди умирают в твоём мире, а затем возрождаются, то есть небольшой шанс, что кусок их души попадёт в «Зазеркалье». Я — кусок твоей души.       — В это дерьмо я не поверю.       Наконец-то Эру удалось уломать упрямого молодого человека отложить свой телефон.       — Я пытаюсь сказать, что мне важно, чтобы ты выбрался, Даурен. Потому что с тобой выберусь и я. Мне Вэйл говорила, что мы станем одним целым. Поэтому я узнал для тебя ещё один способ побега. Вэйл может тебя провести через барьер после подписания договора.       — Чёрта с два я буду просить помощи у родственницы этого придурка!       В отличие от своей крайне спокойной копии, пленник реального мира уже близок к тому, чтобы сорваться на крик от всего, что с ним произошло. Но он потерял слишком много энергии для этого, слишком сильно хочет сбежать, вопреки переполнению яростью, что в нём видят только марионетку. Ту, что можно использовать для своих причуд, удерживая за бинты вместо ниток.       — Она хочет покинуть Отель смерти, как и ты. Взамен она хочет часть твоего времени жизни. Твой период сна. Всё.       — Быстро ты ретировался к рекламированию её услуг. С чего бы мне не послать вас обоих? У меня есть гипотеза: она наложила заклинание на зеркало и я вижу галлюцинацию того, как ты отдельно от меня двигаешься, и слышу твою речь, которая является не более, чем плодом моей фантазии. Тебе важен мой побег? Брось, тебе важнее исполнить свою задачу.       — Никакая это не реклама! — уже теряет самообладание Эр.       Даурен жалеет, что ответил на голос, который создал его паникующий мозг, предлагающий настаивать на том, что перед ним живое существо. По другую сторону, но точно такое же живое существо, как прикованный к капельнице сотрудник Отеля смерти.       — Я знаю о тебе всё и помню, как ты просил у меня поддержку ещё в Казахстане, как шёпотом умолял забрать тебя из дома после возвращения из поликлиники и как ждал поддержки после смены на стройке и в школе. Я — часть тебя, Даурен. Немой слушатель в прошлом, способный говорить в настоящем.       — Я видел, на что способна магия, — отчеканивает Даурен. — Я уверен, что эта «родственница Ведущего», если она вообще существует, как-то повлияла на моё восприятие. Точно также, как и Ведущий тогда с коридорами. Может, это он собственной персоной без использования магии сделал! Распылил ещё один газ и —бум! У меня ещё больше галлюцинаций!       Губы Эра искривляются от лицезрения того, как мучается оригинал в попытках не сойти с ума и постепенно всё меньше справляется. Даурен объясняет, что видел арсенал Ведущего в виде пистолетов, ножей, переносного аппарата для наркоза, соли для призраков и испытал на себе один из опаснейших ядов на земле.       — Там было совсем мало.       — Я с капельницей шатаюсь по этажам! — не прекращает кричать на двойника Даурен. — Ты же стоишь как ни в чём не бывало и заговариваешь мне зубы. Не собираюсь я пользоваться твоей помощью.       Из внутренней части руки, на уровне локтя, у Эра проявляется капельница. Его выражение лица меняется на точно такое же, как у парня напротив, а поза копирует забитость, усталость и остервенение. Заметив, что с ним сделало пребывание в заключении, Даурен садится на кушетку и натягивает себе на голову капюшон толстовки, а поверх — одеяло. Жарко и душно, однако гораздо лучше любой из комнат его тюрьмы.       Пока оппонент не видит то, что у тебя на уме, — ты под защитой. Вот и сейчас пленника для мира «нет». Если каждый из окружающих является потенциальным провокатором схватки с главным соперником, фасад снимать нельзя на протяжении всего бодрствования. В том числе, когда хочется порвать глотку своим криком, когда хочется содрать скальп с головы или снова начать курить. Давно забытая вредная привычка, преследовавшая в течение первого года после переезда в Нижегородскую область. Она помогала, пока Агата Савельевна не разъела мозг и пока денег не перестало хватать на сигареты.       Следующим этапом стали порезы, мысли о которых кромсают, точно машина для измельчения древесины. Из-за запрета себе увеличивать количество шрамов мозг Даурена перебирает другие воспоминания, способные заглушить и притормозить увеличивающийся ком событий и потрясений. А таких нет и не было. Ему не за что и не за кого держаться, кроме самого себя, как бы настойчиво клон не убеждал в обратном.       Парень приспускает одеяло и смотрит через прорези между бумажными жалюзи. Когда он просыпался до срабатывания будильника у себя дома, он сидел на кровати и ждал звонка. Тогда ещё мальчишкой он всегда мог подняться раньше, встретить родителей на кухне и позавтракать. Вот только у будильника была ещё одна функция: заглушение любого рода сомнений. До звонка у Даурена могло появляться желание остаться на весь день в постели, пропустить школу, прочитать от корки до корки какой-нибудь детективный роман, но не после. Это был сигнал, что у него есть минута, чтобы подняться, ведь потом его потащат к столу в любом случае и заставят начать день по правилам их дома.       В созданном коконе становится слишком душно. Молодой человек решает, что легче будет соображать после водных процедур. К удивлению сотрудника на больничном, свет в ванной перестал работать. Он достаёт телефон, включает фонарик и ставит в относительно устойчивое положение. После вытирания полотенцем охлаждённого водой лица, Даурен видит, как Эр ему пару секунд машет. Проморгавшись и надев очки, парень не замечает какого-то несоответствия в зеркале. Он трогает стекло, слабо постукивает по нему костяшками, но ничего не происходит. Выключив и убрав телефон, он быстрым шагом выбирается из ванной и идёт к себе в палату. Его не покидает чувство, что за ним наблюдают с начала водных процедур. Он смеряет стены и двери взглядом, всматривается в прорези между косяками и петлями. Ни одного видимого следящего.       «Это не охранник, — напрягается Даурен. — Это была галлюцинация. Моё «отражение» со мной не говорило и сейчас меня не преследует. Моя фантазия со мной шутит.»       За поворотом в конце коридора, в котором часть лампочек всё ещё не горит, Даурен замечает синего призрака. Варфоломей тут же подлетает и сообщает, что через два часа убийца ждёт у себя в кабинете на нулевом этаже.       — Но перед этим мне нужно с тобой поговорить. Сходим в бар? — максимально пресно и с минимумом мимики предлагает Варф.       Человек уточняет про проблему со светом, на что немец с неохотой объясняет, что их босс приказал экономить на электричестве из-за огромных трат в этом месяце, особенно из-за бала. Если обычно у «правой руки Чикатило» имеется хитринка в зрачках, то в этот раз они стеклянные и пустые, даже по меркам призраков. В них нет печали или истощения; что-то близкое к потрясению с каплей растерянности.       «В моей комнате точно что-то распылили. Моё зрение меня явно подводит, раз этот фантом не хочет обвинить меня в каких-нибудь ещё грехах перед Русланом, — язвит про себя Даурен. — Разумеется, если он не сидит в баре и не ждёт отлучившегося коллегу. Надеюсь, не стану очевидцем или причиной очередной семейной драмы между ними.»       Прочитать, что на уме у Варфа, почти так же сложно, как определить, чем порадует Отель смерти на следующий день. Для строгого заместителя по финансам у полупрозрачного мужчины слишком непрофессиональный стиль. Бандана, кожаные штаны и куртка с высокими ботинками на шнуровке не соответствуют ни одному дресс-коду. А их хозяин — наоборот, словно перед сном перечитывает трудовую этику вместо романа. У него чёрствый характер, твёрдая речь и небольшая доля сарказма, оставленная специально для Руслана. Даурен задаётся вопросом, для чего правая рука убийцы обратила на него внимание.       «Возможно, скажет что-то по поводу моей трудовой нагрузки, — прикидывает сотрудник на больничном. — И чем его не устраивает почти полное отсутствие упоминания моего прозвища в расписании?»       На удивление, в баре в дневное время расположилось несколько гостей и пара призраков. Мужчины-оборотни играют в бильярд, пока их, судя по тону разговора и вещам, жёны общаются между собой. Они с усмешкой поглядывают на соревнующихся людей с волчьими ушками и серой шерстью, которую человеческим пушком точно не назовёшь.       «В ресторане они успели преобразиться, так как была луна. Забавно», — думает Даурен.       До его слуха доносится звон льда в стеклянном стакане. Он переводит взгляд на барную стойку. Варф достаточно громко ставит телекинезом стакан воды со льдом на деревянную поверхность перед коллегой и бровями намекает присесть. Сам синий призрак держит стакан эля, если верить цвету напитка. Расположившись за стойкой, Даурен спрашивает о цели разговора. Варфоломей делает вид, что присаживается, размещает стакан перед собой и говорит, не отрываясь от жидкости:       — Так странно, что, потеряв тело, мы всё ещё можем чувствовать запахи. Это связано с тем, что мы помним, как что-то должно пахнуть. Еда, напитки, сигареты, цветы… Но мы никогда не почувствуем запах трупа или человека.       Варф достаёт из кармана ручку, отправляя её парить в воздухе, чертит ею коробку поверх стакана и рисует дырки на каждой полупрозрачной стенке.       — Ты видишь, чувствуешь запах, но не можешь достать и попробовать, — произносит фантом и бьёт ручкой по нарисованной защите для стакана. — И ты завидуешь тем, кто может.       Барьер вокруг стакана растворяется в воздухе. Взяв сосуд с элем, Даурен убеждается, что от магии не осталось и следа. «В теории, он способен нарисовать стену, чтобы остановить людей и, возможно, Ведущего», — думает он, уставившись на янтарную жидкость, перекатывающуюся при вращении.       — Оклемайся хотя бы, перед тем как пить, — тормозит мозговую деятельность своего коллеги Варфоломей.       У парня не было намерений выпрашивать алкоголь. Во многом сотрудник чином ниже поддался триумфу, что отношение к нему со стороны заместителя маньяка поменялось в лучшую сторону. В конце концов, Даурен замечает, что всё это время в голосе и позе приближённого Ведущего была какая-то скованность. Варф прокашливается и неуверенно делится личным фактом:       — Когда я был жив, я не успел проститься с дорогим мне человеком. Сейчас я на месте этого человека и жалею о том, что не проводил свою сестру в мир иной.       Варфоломей телекинезом поднимает стакан и выливает остатки алкоголя в раковину в паре метров. Мужчина хмурится, водя посудой в воздухе под струёй воды. Изливание души тяжело даётся неприступному фантому. Пройдясь взглядом по стойке, Даурен останавливается на диспансере для подачи пива. На металлической поверхности он смотрит на своё кривое отражение. Резко его уголки губ поднимаются, а радужки мерцают зелёным. Молодой человек трёт веки, а затем снова всматривается в диспенсер, но ничего не обнаруживает. Гости непринуждённо беседуют, обсуждая обыденные вещи вроде последних посещённых стран, тёплых посиделок в пещерах и лачугах. Оборотни с такой обыденностью говорят о бесконечных переездах, прятках от горожан и поисках пропитания в мелких деревушках, где почти не осталось людей из-за урбанизации.       «Волчьи инстинкты и человеческий мозг», — полагает Даурен. Он вспоминает о призраке по соседству, который, в кои-то веки, решился поведать о своём прошлом.       — Моя сестра умерла несколько лет назад в моём родном Дрездене. Я ни разу не был на её могиле. Часть родственников на меня обиделась из-за того, что я пропустил похороны родной сестры, и в этом они были полностью правы. Понял я это после попадания сюда. Я видел, как другие не находили себе места, что оставили близких, как хотели бы увидеться с любимыми ещё раз. Ни у кого из нас не было шанса проститься с нашими семьями.       Варф переводит взгляд на Даурена и снисходительно смотрит, ставя чистый стакан и шейкер для коктейлей на место. Молодой человек немного напрягает шею. Он знает, что сейчас призрак будет его жалеть, оправдываться и говорить кучу ненужных слов, ожидая, что извинения примут. Для Даурена важнее было добиться, чтобы к парню не относились, как к угрозе. Чем выше положение, тем меньше проблем. Но нет: люди, как обычно, любят всё усложнять.       — Я не хотел, чтобы ты здесь оставался. Чтобы не было ещё одной многолетней трагедии. Я думал, что, показав, что тебе здесь не рады, я смогу побудить тебя выбраться отсюда. Но я не учёл, что он вцепится в тебя так сильно.       Чуть опустив голову, Варф замолкает. Пока Даурен переваривает их диалог, Варфоломей над чем-то усиленно размышляет, если верить его сосредоточенному выражению лица. Наконец-то в его чёрных радужках появляются искорки, а растерянность стирается. Теперь в нём читается желание разобраться во всём, что касается ситуации казаха, пока последний подбирает вопросы для переменившегося собеседника. Прочистив горло, фантом объясняется:       — Я не знаю, что тебя ждёт на встрече, но это будет связано с помощью графу Мариусу де Лионкуру. Возможно, ты сможешь пройти через барьер, взявшись за это поручение. Но там точно будет какой-то фактор, который тебе помешает.       — Ты помог с медикаментами в качестве извинения?       — Не совсем, — сконфуженно отвечает призрак. — Мне нужно было остановить панику у Тамады. Приносить извинения я пробую сейчас. Я не умею это делать словами.       — Достаточно сказать «прости меня». Этому в детском саду учат.       — А язык у тебя и вправду острый, — раздосадовано охает коллега пленника. — Ладно, прости, я был жесток к тебе.       Даурен чувствует на себе пронзительный взгляд двойника. Уголки губ оригинала создают прямую линию, а настроение для подколов испаряется.       — Прощаю, — произносит он, ёжась от холода, веющего от Эра, и проклиная прицепившееся видение. — То есть меня вовлекут в авантюру с вампирами, где я выйду за пределы отеля, но в случае побега от них мой шанс умереть будет выше, чем в отеле. Так?       — Вроде того. Дело твоё, брать или не брать поручение; я сказал, что хотел…       — Об этом поручении кто-то помимо тебя, Ведущего и Мариуса знает?       — Только Остап, насколько мне известно. Всё, связанное с этой ситуацией, пока нельзя разглашать.       — Я думаю, минимум четыре свидетеля у нас уже есть.       Варф смотрит на точку примерно в трёх метрах справа сзади от Даурена.       — Изменение или отмена планов хозяина Отеля смерти карается соответствующим образом. Правила одинаковые для всех, — заместитель Ведущего ясно выделяет два последних слова.       — Мне интересно, как они мою капельницу собираются пронести. Или попробуют вколоть адреналин и посмотреть, сколько продержусь?       Даурен нервно смеётся, его голос звучит неуверенно, словно он понимает, что ситуация выходит за рамки даже аморальности Ведущего. Варф молчит, но эта реакция и скрещённые руки говорят о том, что он тоже осознает опасность решения маньяка и для особого гостя. Атмосфера становится душной, как будто нарушенная грань между реальностью и ночным кошмаром, что была итак покрыта трещинами, ещё больше ломается.       — Ты и это знаешь? — на грани помутнения рассудка спрашивает молодой мужчина. — Неужели я прав? Класс, всегда мечтал попробовать медицинские наркотики!       Через всё помещение проносится стук двух шаров. Постояльцы опускают уши и неловко делают вид, что слишком увлечены игрой, дабы не ввязываться в то, о чём перешёптываются те двое. Варф шёпотом приказывает Даурену не привлекать к себе ещё больше внимания.       — Запрещено у нас подобное. Говорить об этом тоже нежелательно, — затем призрак едва издаёт звуки во время своей речи, но парень её как-то разбирает. — Нет, наркотики тебя не ждут. Но ты точно поедешь без капельницы.       От постояльцев доносится завывание. Кажется, определился победитель. Обслуживающий персонал, не считая Варфоломея, аплодирует.       — Лучше нам разойтись. Если меня не будет на месте слишком долго, то начнётся хаос.       — Неужели Сирин не справится с бухгалтерами? — спрашивает Даурен со скептицизмом. — По мне так у неё достаточно опыта.       — Когда я рядом, ей проще. Быть заместителем значит находиться под постоянным стрессом, а когда тебе тяжело даётся общение — ещё сложнее. А учитывая их конфликт с Тамадой… Не то, чтобы я виню её в излишней эмоциональности. Я бы повёл себя так же, не будь давление на меня высоким даже по моим меркам.       Варф отворачивается, словно берёт время на передышку. Теперь картина заместителя Ведущего по финансам ясна для Даурена. Синий призрак обладает властью, хоть и ответственность за неё серьёзно перевешивает плюсы. Молодой человек поднимает свой стакан и смотрит через него на Варфоломея. Стойкий снаружи, но израненный нарушенными обещаниями внутри.       — Дай угадаю, — произносит Даурен с толикой дерзости и вертит стакан с растаявшими до крохотных горошин кубиками льда, — он впихнул тебя насильно в форму идеального помощника, день за днём убивая в тебе гордость.       Варф показывает своим видом, что так и есть, и с болью сжимает кулак на столе. Мужчина в кожаной куртке не оборачивается, что добавляет сотруднику чином ниже смелости, с которой последний продолжает свои размышления вслух:       — Я сделал бы так же, если бы играл в шахматы. Похоже на рокировку.       — Для тебя я просто какая-то фигура? — несмотря на удивление, в интонации руководителя других заместителей слышится сухое разочарование.       — Нет, но для него мы все фигуры. Ты — ладья, Руслан — слон, Ада, скорее всего, — лошадь, а Алекс явно королевская пешка. Для него это игра. Вот только играет он в многоэтажные шахматы.       Эр улыбается и кивает, а Даурен сосредотачивается на изменившемся в лице духе. Человек щёлкает костяшками пальцев, стараясь успокоить себя. Ему всё ещё тяжело даются подобные психологические трюки, но он хочет развязать язык правой руке маньяка. «Отчаянные времена требует отчаянных мер», — повторяет себе молодой человек, ожидая ответа от Варфоломея.       — Откуда у тебя такие идеи? — встревоженно спрашивает Варф, опуская брови. — Он, конечно, не относится к нам, как к равным себе, но его придирки — это попытки показаться жёстким начальником. Он на самом деле спокоен как удав, когда отдаёт приказы, и снисходительнее, — продолжает фантом и усмехается, — когда привыкнет. Уверяю тебя.       — Но это не отменяет моих слов. Он скоро примется за твоего друга. Он использовал второго коня — О’Райлли. Это может очень плохо кончиться для Остапа.       Сама смерть огласила бы свой приговор мягче, чем Даурен произносил свою речь. Для него это просто: он наблюдатель, не тот, кто волнуется, спешит защитить близкого человека. Для парня, как и в его теории про Ведущего, это подбор нужной комбинации, способной привести к нужному итогу: добавлению проблем маньяку. До слуха окружающих доносятся щелчки ручки. Сигнал, что и это действие спровоцировало цель. Навыки влияния на других людей у Даурена низкие. Однако, есть запасной вариант: представить, что другой игрок не захочет увидеть или услышать.       — Я очень плохо знаю Остапа, но если он программист и как-то связан с техническим отделом…       — Напрямую.       Парящая ручка проделывает в столе цепочку кратеров с глухим рычанием. Гости замолкают, ожидая развязки диалога. Эр снова что-то жестикулирует, но Даурен не прерывает зрительный контакт с коллегой и спокойно заключает:       — На заведующем доступом в мир вне отеля, в интернет, держится контроль за секретностью, за счёт которой Отель смерти существует. Схоже с контролем центра слоном на шахматной доске. Слоном часто жертвуют, чтобы открыть путь для ферзя. Или выманить чужого ферзя. Не всегда, но…       — Мне нужно идти. Не забудь про встречу.       Странным образом слова немца звучат как последнее предупреждение о надвигающейся бури. Заместитель Ведущего отталкивается от земли и растворяется в полумраке бара. Никто не препятствует исчезновению мужчины с одеждой байкера и строгим нравом: сцена, развернувшаяся перед ними, была слишком интенсивной. Никто в принципе не осмелится вторгнуться в личную жизнь Варфоломея. Даурен молчит, задумчиво смотря на оставленный призраком след на стойке.       Отражение поднимает на оригинал ядовито-зелёные глаза и прикладывает указательный палец к губам, а второй рукой делает взмах в сторону выхода. Не видя смысла в подобных почестях, парень незаметно для других существ в баре закатывает глаза и направляется в палату. Эр с одобрением комментирует исход дискуссии между оригиналом и Варфоломеем, после чего переходит к рассказу следующей порции информации. Он подробно описывает то, как хозяин отеля узнаёт о происходящем на рабочем месте:       — Ведущий не часто бывает в отеле, но ему постоянно докладывают помощники или заместители. Останавливают нарушителя тут же. В крайнем случае, наш маньяк сам приезжает.       Эр переходит к своей любимой теме: рекламе услуг родственницы главной занозы в заднице Даурена. Двойник сообщает, что через тётушку Вэйл он получил много данных про барьер, так как именно она помогала его укреплять. Он настаивает, что знает правду о ведьме, что она пойдёт на всё, чтобы выбраться, а когда сделает это, — барьер ослабнет.       — Все будут видеть Отель смерти, и Ведущего быстро арестуют. Если, конечно, заключённые не сбегут, — произносит Эр и очень по-тёмному ухмыляется, заставляя Даурена вздрогнуть от подобной эмоции на своём лице. — Так что ты ещё и станешь героем. Хоть имя твоё останется неизвестным, ты будешь видеть заголовки, где его поймали. Мы поможем ей, а она, в свою очередь, поможет нам.       — Цена слишком высока, — бормочет Даурен.       — Прямо как и стоимость твоей жизни.       Отражение преобразуется в точную копию Даурена, как и полагается зеркальному близнецу. Парень из реального мира решает отвлечься от раздумий о словах его пробудившегося слушателя и помочь на кухне в столовой, взяв на себя задачу мытья посуды. По таблице расписания у бухгалтерии данное поручение с ним делят Рам и Кам. Достаточно рискованно пребывать с сокомандниками в течение целого часа, тем не менее другие поручения для Даурена слишком энергозатратные. Добавляет тухлости в атмосферу отсутствие света от лампочек. Все присутствующие для экономии энергии вынуждены использовать фонарики на своих телефонах. Их троих ждёт всего несколько тарелок, чуть больше чашек и четыре столовых прибора: два ножа и две вилки, которые приходится тщательно проверять на чистоту над слабыми источниками света. Гораздо тяжелее в таких условиях будет отдраить кипятильник.       От нежелания выполнять это поручения, парни растягивают очищение грязи со столовых приборов до блеска. Во время мытья посуды на поверхности воды и ложек с ножами Даурен замечает Эра. Голос двойника слышен только оригиналу, из-за чего ответить получается только угрожающим выражением лица. Копия продолжает сверлить своим взглядом, не давая забыть о заточении и необходимости побега, изматывая своими напутствиями и советами. К сожалению, упёртость у Эра как и у всего рода Ныгметкызы: её хватило бы на весь аул. Отражение с ярко-зелёными глазами шепчет воспользоваться чужой помощью, но Даурен не лыком шит.       «Для разума нет ничего невозможного», — повторяет себе оригинал, постепенно стирая для себя существование говорящего отражения.       Из раздумий уборщика на больничном вырывает громкое бренчание гитары невпопад. Один из призрачных охранников проявляется и зажимает уши. Розовая женщина-фантом истошно вопит и собирается смыться, как её жестами останавливают два других незнакомых Даурену охранника.       — Как непрофессионально, Зоя Сергеевна, — надменно скалится Рам и закидывает гитару за спину. В этот же момент через фаната немецкой музыки пролетает тарелка. С визгом та же женщина-призрак закрывает собой Даурена, локтями отбиваясь от старого фарфора. Тарелка падает на пол и разбивается. Рам и Кам заливаются смехом: один напоминает нашкодившего школьного хулигана, а второй хрюкает, идеально дополняя свой образ орка.       — А е-если бы он п-п-постр-р-адал? — лепечет Зоя Сергеевна и нервно оглядывает Даурена, не переставая дрожать. Её коллеги, стараясь не встревожить пугливую женщину, подбадривают её и утешают тем, что она предотвратила причинения вреда их цели. Защитники переключаются на уже драящих кипятильник новичков, делающих вид, что ничего не произошло. Отчитав хулиганов за нарушение порядка, фантомы-стражи исчезают. Даурен продолжает выполнять свою часть поручения, искоса посматривая на двух молодых полтергейстов. За стуком чистых ножей с вилками о выделенное для их сушки место следует запуск мыслительного процесса мойщика.       «Должно быть придурошный с кем-то назначил встречу передо мной, — предполагает он и медленно, но усиленно натирает приборы. — А, точно, с Мариусом.»       Интуиция подсказывает, что правая рука убийцы не солгала, а потому через вампира выбираться из ада Даурен не намерен. Хрустнув шеей, парень ставит последнюю чашку на сушилку, с опаской подходит к оставшимся коллегам и принимается помогать с кипятильником.       — Расслабься, мы просто прикольнулись, — шёпотом усмехается Кам. — Мы знаем, что тебя в любой момент прикроют. Скучно тут, вот и всё.       Спустя минут десять оттирания накипи, в зону для персонала влетает кассирша и просит вынести хлеб. Бывшие сокомандники одновременно переводят взгляд на человека. Опустив угрюмо брови, некогда седьмой игрок поднимается и идёт в подсобку с едой. В шкафах и на полках располагаются припасы, не требующие хранения в холодильнике: консервы, хлеб, крупа, мука и другие сухие продукты питания. На полу стоит несколько ящиков с сахаром и солью. Даурен пинает один из ящиков. Мешков немного, поэтому деревянная коробка двигается на десять-двадцать сантиметров. Теперь на полу виднеется краешек какой-то дверцы. Даурен расталкивает ящики и пробует открыть люк, который оказывается не заперт. Молодой человек заглядывает внутрь, но кроме беспросветной мглы ничего не находит. Запаха никакого нет, кроме сырости и бумажных обоев.       «Вряд ли там хранятся трупы», — размышляет Даурен.       В его голове что-то щёлкает, и он задумчиво обхватывает подбородок. Пленник берёт небольшой пакет с солью и кидает во мглу. Проходит не меньше минуты, но звука падения не следует.       «Да сколько там метров?! — удивляется он, резко вскакивая. — Там бункер или что? Бункер… Зачем в подсобке вход в бункер. Это странно даже для маньяка. В жизни не догадался бы, что он тоже рванул бы в столовую на случай опасности и прыгнул сюда. Немыслимо. С другой стороны, чем страннее, тем меньше шанс раскрытия. Чем страннее, тем меньше шанс раскрытия…»       — Как я сразу не догадался?! — громче нужного говорит Даурен и прижимает два пальца к вискам в осознании. — Выделяющиеся предметы ведут к спасению.       Погрузившись в размышления касательно новой теории, пленник мысленно пробегается по локациям, которые успел увидеть. Странности, которые сразу приходят на ум, — это корабль и бассейн на этажах, наличие собственного газетного офиса в отеле, безразмерный пиджак Ведущего, а также самая странная вещь из всех. Пришла она в голову Даурена самой последней, ведь молодой человек не часто бывал в этой части Отеля смерти.       «Картина в подвале. Я не видел ни одного человека, который вешал бы картину в полный рост в подвале. Она больше тех, что я видел на этажах.»       На крик поторапливаться из служебного помещения живой сотрудник Отеля смерти берёт хлеб и выходит с ним. Вручив буханки и получив невпечатлённый вздох от кассирши, Даурен возвращается к своему поручению. Закончив точно к сроку выделенного часа, парень вешает униформу на крючок. Перед ним новая идея: добраться до картины, а при обнаружении за ней прохода и выхода на улицу, бежать со всех ног отсюда. Вот только для этого ему придётся раздобыть ключ от подвала или сломать дверь. После тяжёлой физической и мысленной работы его мучает жажда, и он достаёт бутылку. Отпив, молодой человек замирает, смотря на бутылку.       «Лёд способен сломать дерево, но способен ли он сломать тонкий пластик? Ведущий сегодня занят графом, а значит это самый оптимальный день. Я оставлю бутылку в морозилке и сбегаю проверить приблизительную прочность двери. У меня осталось сорок минут до встречи. Буду надеяться, что будет после неё ещё столько же. Тогда вода точно замёрзнет, и я смогу использовать бутылку как ядро, а кофту вместо верёвки. Если дверь достаточно хрупкая, конечно.»       Даурен доходит до двери в подвал. По пути он сообразил, что чтобы не вызвать подозрения, можно прикрыться опасениями, что Зина и Леся могут выбраться. Щёлкая суставами пальцев, он прикрывает глаза, медленно вдыхает и выдыхает. Чуть приподняв веки, пленник ощупывает дверь и постукивает, горбясь и напрягая плечи. По ощущениям, она полая, а материал — тонкий пластик. Нервно подёргав ручку, Даурен облегчённо вздыхает. Удостоверившись, что шанс сбежать вырос, он направляется отдохнуть в безопасной, по словам владельца, зоне. Скорее всего, перед встречей с боссом, у которого аллергия на животных, не стоит с ними контактировать, однако смысла в излишней осторожности Даурен не видит. Норберта и Остапа уже раскрыли. Вопрос времени, когда к посланнику Бога подошлют ловца и вытащат из зверинца.       «Надеюсь, Варф догадался, что я говорил про Норберта. Слоны, ладьи, кони, пешки… Хрен знает, что у придурошного на уме, но если никто не вмешается, то Остап и Норберт могут забыть об их вечерних посиделках. А я — об экстренном убежище.»       По пути в зверинец Даурен уходит справить нужду в ближайшей уборной. Освежившись, сотрудник на больничном доходит до пункта назначения и стучит в дверь. Норберт с нервной улыбкой просит приятеля минут десять подождать.       — Всё в порядке, пусть заходит, — доносится хриплый голос Ады изнутри. Норберт вздыхает и пропускает ещё одного гостя.       В домашнем зверинце, принадлежащем набожному католику, царит таинственная атмосфера, словно животные и сама обстановка обладают своими собственными хитроумными умыслами. Здесь шорохи и тени заставляют чувствовать, окружающее пространство знает гораздо больше, чем мы можем вообразить и понять. Это место словно насмехается над входящими, окутывая их мистической загадкой, которую нельзя раскрыть и которая при этом манит своей таинственностью. Напоминает вечера дома во время ночной грозы. На фоне шумит закипающий чайник, а свечи, усыпавшие каждый метр номера, как верные стражи не позволяют тьме захватить эту обитель. На стол-тумбу у раковины запрыгивает кошка. Жёлтый свет пламени пробегается по её шерсти, играясь с тенями и окрасом. Животных словно стало больше из-за следующих за ними тёмных двойников. Всего у двух фигур в помещении нет теней: у Норберта и у склонившей голову над столом Ады. Её всхлипывание тише шелеста бумаги. Тело девушки-призрака напоминает истерзанного когтистыми лапами уличного зверя: огромные шрамы проходят от плеча до бедра, несколько опоясывают руки и покрывают одну из щёк. Шевелюра певицы также пострадала: если раньше её пушистые волосы торчали в разные стороны как куст шиповника, то теперь её причёска уложена набок, а висок неаккуратно обработан. Крупные шрамы словно прижгли, остальные выглядят как натуральные открытые раны. Только кровью не истекают.       «Выходит, Алекс использует свой скальпель для прижигания как солевых ожогов, так и… А что это вообще?» — резко обрывает внутренний монолог Даурен.       Норберт садится напротив Ады и неловко приглашает парня присесть вместе с ними на свободный стул. Когда Даурен оказывается за столом, он замечает, что к жёлтым бликам на его теле добавляются более яркие: розовые и красные. С такого расстояния свечение призраков слегка раздражает глаза.       — Если обещаешь не рассказывать, то можешь остаться, — Ада вздыхает. — Я не люблю, когда люди видят меня такой.       Девушка неудачно скрывает лицо за волосами. От осознания потери своей красоты ей становится жутко тоскливо.       — Я должна быть звездой, привлекать внимание, дарить улыбки. А не вызывать жалость или неловкость.       — Но я её убедил посидеть у меня, когда нашёл в подсобке, — сияя от радости, поясняет Норберт.       Ада обращается в человека. Теперь она также отбрасывает тень, однако она всё равно ощущается физически неживой, какой бы вид не имела. Её крупные шрамы обработаны чем-то похожим по цвету на марганцовку. Приглядевшись, Даурен замечает, что на щеке у Ады открытые раны.       — Когда я волнуюсь, я не могу исчезнуть, — шепчет девушка.       Сначала молодой человек не понимает, к чему певица об этом сказала, а затем он вспоминает, что призраки способны растворяться в воздухе: «Я или кто угодно на соседних этажах увидели бы её, если она попыталась улететь.»       Исполнительнице требуется достаточно много времени, чтобы продолжить, однако Даурен терпеливо ожидает. Раньше для него в Аде, кроме магии, не было ничего особенного. Жизнерадостность и открытость, свойственное многим, живущим тусовками. А сейчас певица выглядит незащищённой, зажатой и потрёпанной во всех смыслах. Она проводит пальцами по сохранившимся волосам, уставившись в пол.       — Да, иронично, я знаю, — психологический дискомфорт нагнетает, и она начинает громко чесать голову, пытаясь избавиться от зуда, которого и нет вовсе. — Я считаюсь самой сильной, но во время бегства я самая бесполезная.       — Ты не бесполезна! Ты самая сильная среди фантомов! — возражает Норберт и поднимается с места. Он делает жест руками, словно хочет обнять, но вспоминает, что является холодным призраком и не может согреть и утешить чем-то помимо слов.       — Согласен, — устало произносит Даурен.       — …Я, пожалуй, налью нам всем чай, а то он скоро остынет.       Посланник Бога улетает за сервизом. Плечи исполнительницы заметно подрагивают. Ада поднимает голову, часто моргая и стараясь предотвратить поток слёз.       — …Варф упоминал, что у тебя, Эр… с дедом встреча, — говорит она, сглатывая слёзы и стирая их внутренней стороной ладони. — Он опять какую-то х-х-хрень придумает, я просто уверена!       Губы Ады поджимаются, а лицо морщится. Когда она наклоняет шею, поддаваясь эмоциям, по её щекам стекает прозрачная жидкость. Достигнув подбородка, капли исчезают, оставляя после себя блестящие дорожки на покрасневшем лице.       — Мне казалось, вы с ним хорошо общаетесь, — высказывает предположение Даурен.       — Упаси Боже! — встревает Норберт с пластиковым подносом с чашками и подаёт Аде салфетки. Та принимает их и вытирает лицо, промакивая глаза. Скомканная салфетка приземляется совершенно сухой.       — И да, и нет, — отстранённо выдаёт девушка.       Устав от разговора, она роняет тело вперёд так, что раздаётся громкий стук черепа об стол. От неожиданности Норберт рефлекторно прикрывает собой сервиз. Ада поворачивает голову набок, смотря куда-то в пустоту крайне замученными глазами. Фантом расставляет чашки, ставя их подальше от развалившейся певицы. Вздохнув, девушка продолжает: «Я его заместитель по развлечениям. Пою, забавляю гостей, разбираюсь с белыми призраками и играю роль его подружки.»       Отвлёкшись от пустоты, Ада всматривается в свои шрамы, вспоминая получение каждого, и кривит лицом, в то время как Норберт, напевая себе под нос, наливает заварку и кипяток всем троим.       — Не удивлён, — комментирует Даурен. — Я представить не могу, что кто-то на полном серьёзе был бы с ним в хороших отношениях. Разве что этот… Шеф-повар его.       — Ерофей? — Ада горько смеётся. — Его никто среди фантомов не понимает. С дедом… прикольно общаться, но не работать.       — Он ужасен. Ты делаешь большую ошибку, слушая Szatanowi и того демона.       — Никто кроме меня не осмелится, — бормочет певица. — Если наши с дедом смены пересекаются, мой день становится в разы тяжелее.       Даурен пододвигает чашку и отпивает. Слишком горячий, но он не подаёт виду и спокойно ставит чашку на стол, ожидая, пока жидкость, в том числе и у него во рту, остынет.       — Он нечасто срывается на призраков, но некоторые… находятся не на своих местах, — поясняет Ада, мешая чай пальцем под неодобрительное фырканье Норберта. — Многие делят несколько должностей, в том числе и я, поэтому в случае лажи им требуется помощь и прикрытие. Я, Руслан, Алекс и О’Райлли стараемся страховать по своим сферам.       — А я — создавать покой в своей обители, — вклинивается Норберт с гордой улыбкой, словно уже получил похвалу свыше, и мешает свой чай ложечкой.       — Всё-таки я был прав, что ты и Алекс — заместители в разговоре с Варфом.       Ада громко шмыгает носом, часто моргает и сжимает кулаки, пытаясь подавить едкие слёзы, но выходит неважно: солёная жидкость сама идёт ручьём, а попытки скрыть лишь взращивают в горле ком целого спектра негативных эмоций — в основном, душераздирающего горя. Не в силах больше сдерживаться, она очень громко всхлипывает и сглатывает слёзы. Девушка прикрывает лицо предплечьями, стараясь дальше не выдавать, насколько её поглотило горе от упоминания лекаря, и всё же безуспешно. Ада дрожит, словно вот-вот окоченеет на морозе.       — Алекс помогает с планированием мероприятий, — скачущим на грани срыва голосом объясняет девушка. — Планы, часы… Всегда уставшая, но… Простите…       Певица задевает стол, закрываясь руками; Норберт едва успевает остановить падение раскачавшихся чашек. Даурен же предугадал подобную реакцию от исполнительницы и заранее взял в руки свою. Ада судорожно всхлипывает, начинает рыдать, продирая до боли горло животными звуками. Она тонет под тяжестью прошлого, в то время как настоящее тянет на дно разбившимися мечтами.       Даурену неловко, а розовый полупрозрачный ветеринар подлетает и принимается отвлекать подругу котиками и печеньем в виде животных, как обычно мамочки носятся вокруг своих детей, чтобы успокоить их. Для него дети Бога — его дети. То, как владелец зверинца суетится вокруг неё, выглядело бы комично, если бы Даурен не чувствовал себя ненужным свидетелем. Он не тот человек, который может поддержать словами, а тем более — малознакомого призрака.       — Я… Я слишком эмоциональна, — проглотив все слёзы, бубнит Ада и берёт белую кошку к себе на колени. Девушка проводит по шерсти, на что до этого ошарашенная кошка успокаивается, мурлычет и ласково бодается в ладонь. Норберт с облегчением опускается на свой стул и чешет голову помеси чихуахуа и, предположительно, таксы.       — Да, слишком, — констатирует Даурен.       Ада замолкает, будто врезается в препятствие, а Норберт смотрит на сказавшего глупость с непониманием и лёгким обвинением во взгляде. Парень думает, что делать, и говорит:       — Но может так и надо. Люди любят эксцентричных исполнителей.       — Да, но не ревущих по несколько часов.       Решив вернуться к разговору, Даурен вспоминает их предыдущую тему обсуждения. Он думает о смене, но приходит к выводу, что высока вероятность наткнуться на Алекс. Поэтому остаётся тот вариант, от которого Даурена морально вырвет: выслушать розовые сопли. Глубоко вдохнув вплоть до выпячивания глазных яблок и выдохнув, он через зубы произносит, внутренне умирая:       — Я, возможно, лезу не в своё дело, но… — сжимая и прикусывая губы, он продолжает, буквально выбивая из себя вопрос. — Ты хочешь поговорить об Алекс?       Ада громко сопит, намереваясь снова разреветься, ведь только немного успокоилась, но с колоссальным трудом сдерживается, говоря тише и чуть хрипловато:       — Если только вы оба готовы к сопливой подростковой романтике двух совершеннолетних девушек. Ну и… к моему состоянию.       — Ты выглядела более уверенной в подвале.       — Потому что ловить белых призраков — моя работа, — она замолкает, будто собирает мысли в кучку, думая, как и с чего начать свой рассказ. — Когда-то мы с Алекс встречались.       Из уже красных глаз снова бесконтрольно текут слёзы, провозглашаясь тихим всхлипом. Даурен подавляет внутреннее раздражение, а Норберт сажает серого котёнка на голову Ады. Девушка постепенно расслабляется, когда котёнок начинает мурчать по команде розового фантома. Ада с улыбкой через слёзы благодарит посланника Бога, и тот убирает крохотное полосатое существо.       — Если призраки могут дышать, то дыши, — вставляет свои пять копеек в копилку поддержки певицы Даурен и неразборчиво ворчит себе под нос.       — Не могут, — отрезает девушка и издаёт звук, будто опустошает кулер. — Кроме новичков и тех, кто не принял факт, что умер. Я приняла, что мертва. Только после смерти я стала выглядеть так, как желала при жизни. Момент, когда Алекс приняла мои чувства — казался мне лучшим, чем все прожитые. Но когда она приняла меня — я словно воскресла.       Она снова выдерживает паузу, собираясь с мыслями и набираясь смелости рассказывать душераздирающую для неё историю дальше, колышась от несуществующего ветра. Концентрируясь на сказанном, она снова теряется где-то в глубине, а там — приходит лишь желание вновь зарыдать, да так, чтобы весь Отель смерти услышал, осознал её боль и разредил эту ношу.       — Я не понимаю, что в тебе можно было не принять, — с занудством комментирует Даурен, вздыхая. — Все знают истории про любовь между пациентами и врачами. Или у вас было одна постоянно полна энергии, а вторая наоборот?       — Нет, дело не в том, что мы были противоположностями. Точнее, это была одна из причин расставания, — скомкано объясняет Ада, не зная, как правильно это сделать. — Это не связано с нашими характерами. Я…       По девушке видно, как новый ком подбирается к горлу, как бы запрещая рассказывать. Её губы дрожат в страхе и волнении быть непонятой, осуждённой за похороненную правду, которую придётся откопать.       — Если ты сейчас мне скажешь, что ты боялась, что она не примет, что ты лесбиянка, я выхожу из комнаты.       — Эр! — осуждающе обращается к парню Норберт.       — Она с самого начала знала! — взвизгивает Ада и обиженно морщится. — …Ты не давал обещание, когда остался в этой комнате.       — Обещание не рассказывать?       Ада с прежним страхом смотрит на Даурена, ожидая от него нужных слов, сверля взглядом, и тот наконец сдаётся: в который раз вздыхает и клянётся, что никому не расскажет об услышанном в этих стенах.       — Я транс-девушка.       — А, то есть это не принять?       — Почему ты так спокойно об этом говоришь? Люди за пару лет успели поменяться?       — Я же говорил, что в этом нет ничего такого, — широко улыбаясь, подбадривает призрак толчком в плечо.       — Люди не изменились, но мне в этом плане было бы без разницы на месте Алекс.       Ада обдумывает слова Даурена, прикусывая губу и хмурясь.       — Если бы об этом кто-то из моей группы или знакомых узнал, то меня бы здесь не было, — с сожалением произносит девушка, с тоской вздыхая.       — Ты в этом плане не одна.       Певица поднимает взгляд с недоверием, смахивая ладонями слёзы с глаз и щёк, немного приоткрывает рот в удивлении и с ожиданием смотрит, желая узнать, о чём ей пытаются сказать.       — Я бисексуал и встречался с транс-девушкой. Мои родители не знали об этом. Думали, мы просто друзья. Они дружили с её родителями. Мы мало виделись, но старались делать это чаще.       — Если бы не Варф, я бы точно никогда не призналась Алекс в чувствах, — она смеётся чуть хрипло от недавней истерики: искренне, забавляясь картинке из памяти. — На какие жертвы он только не шёл. То прикрывал на смене, то освобождал помещение и помогал сделать романтическую обстановку, насколько позволял отель. И даже сейчас.       — Он католик и знает, что Божьи творения заслуживают счастья, — уверяет Норберт, но тут же мрачнеет. — Он верил, что это осчастливит вас.       — Да, он верит в своих друзей больше них самих.       Ада менее нервно вытирает слёзы тыльной стороной ладони и убирает локоны волос с лица, в то время как Даурен вспоминает своё прошлое с Элиной. Он надеялся, что после её отъезда из Казахстана, они сохранят хотя бы дружбу. Но этого не произошло. Она читала его сообщения всё реже и отдалялась всё больше, пока он искал темы, поводы и проблемы, чтобы задержать её. Ровно до момента, когда осознал её намёки и перестал писать окончательно.       — Ты дорожишь этим временем? — спрашивает втянутый в трагедию парень.       — Конечно! Я же говорю: лучшего…       — А чувствами Алекс ты дорожишь?       — Да! Всегда дорожила! — ярко и бойко, будто любимая находится рядом, почти что вскрикивает девушка и шмыгает в очередной раз носом.       — Если тебе дорого её счастье, то отпусти её.       Ада вновь вытирает выступившие слёзы горечи. Всё вокруг замерло. Мертвецки холодная рука сдавливает её отсутствующее сердце, заставив замереть. Девушка пытается принять этот факт, но не желает мириться с мыслью о потере навсегда.       — Т-тебе легко говорить, — она сжимает на пару мгновений глаза, «впитывая» слёзы, и дерзко, с рвением заявляет. — Я так и делала! Я старалась извиниться, остаться друзьями, меньше попадаться на глаза. Но я… не могу перестать о ней думать. И это только полбеды.       «Чувствую, я как раз к встрече с придурошным освобожусь…»       — И куда же хуже? — с сарказмом спрашивает Даурен, растягивая предложение.       — Я не могу начать другие отношения. Я знаю, что слишком ветреная, влюбчивая и прочее. Но я не прохожу дальше этапа влюблённости и флирта.       — Кратко.       — Так я и объясняю…       — Ты не можешь вступить в новые отношения, потому что вспоминаешь Алекс. Дальше что?       Норберт никак не нарушает диалог между гостями и переводит взгляд с человека на призрака, когда те озвучивают то, что у них на уме. Девушка возмущённо взмахивает руками в стороны на бесстрастность собеседника, приподнимая плечи, и вновь их опускает, когда раздражённость сходит на нет, а остаётся та самая тоска.       — Ну… Это вторая проблема. Я не могу забыть и продолжить, из-за чего, — певица заикается по середине речи, — срываюсь. Я не хочу снова в это впутывать Варфа. Он уже много для меня сделал. Он к новичкам плохо…       — Да, мы это с ним обсудили.       — А, ты наверное торопишься, — ещё печальнее высказывает догадку Ада. — Тогда это всё. И так каждый день я стараюсь отстраниться, — Ада клонит голову вправо, возвращает в прежнее положение и снова наклоняет вслед своей перемещающейся мысли, — а затем прихожу сюда.       Певица делает наклон влево, оканчивая свой рассказ.       — Ты как часто перед ней извинялась?       — Каждую неделю…       — Если она не хочет тебя прощать, то на кой чёрт ты продолжаешь ей капать на мозги?       Ада не находит слов в ответ казаху, лишь нервно сглатывает, вновь насупившись. Норберт вздыхает, подобно учителю, окружённому шалящими детьми.       — Я не знаю, что у вас с ней произошло, но она тебе прямо говорит отстать от неё. Она бы давно приняла прощение, если бы хотела.       — Но я хочу, чтобы она приняла. Я чувствую вину перед ней и перед моими будущими отношениями, которых может не быть, ведь я только и делаю, что думаю об Алекс.       Даурен сам готов биться головой о стол от настойчивости красного солнца мира маньяка.       — Она умерла из-за тебя?       — Нет, но… Она сильно пострадала, в то время как я отделалась только выговором. Это долгая история. Если вкратце, то мы с ней и Катриной хотели помочь одной из групп игроков сбежать. Но Ведущий всех переловил и загнал нас троих в ловушку. Он дал мне выбор. Помиловать призраков, которые помогли нам в нашем плане, или помиловать Алекс. Я выбрала первое.       Голос её сильно дрожит, но Ада сдерживается на грани слёз. От воспоминаний тело окаменело, и кошка теряет порцию поглаживаний. Девушка лишь изредка хлопает глазками, пока, наконец-то, оцепенение не сходит на нет.       — Ведущий сказал, что я свободна, если, конечно, не готова смотреть, как он будет пытать Алекс. Я не могла, я испугалась и убежала. Катрина тоже пострадала.       — Какой ужас… — шепчет Норберт.       — Я бы на месте Алекс не простил.       — Я знаю. Я виновата. Знаю, — голос невероятно дрожит, и она снова на грани. — Знаю! Хватит повторять. Хватит… — она хватается за голову, не выдерживая и рыдая.       — Дай ей существовать без тебя. То, что было, осталось в прошлом. Больше вы перед друг другом не обязаны.       Ада кричит от невыносимой боли осознания и одновременно непринятия, не желая мириться с высказыванием Даурена, сжимая лицо на уровне висков. Кажется, будто сейчас, если убрать руки, оттуда разверзнется ад, выпуская всех демонов, но… Она отпускает себя и опадает на стул, безжизненно смотря на собеседника, пока наседка Норберт кружит вокруг и «кудахчет» слова поддержки. Вместо ада — гробовая тишина. Вместо страданий и слёз — долгожданная пустота, что в голове, что в глазах, не желающих концентрироваться на чём-либо.       — Ради своего будущего, перешагни через свои чувства к Алекс. Иначе ты так и останешься в К-… в этой комнате. Одна.       Оборвав тем самым беседу, Даурен оставляет пустую чашку на столе и с капельницей намеревается покинуть помещение, но перед этим отчищает себя специальным приспособлением от налетевшей шерсти.       — Удачи. Я ещё вернусь, Норберт, — бросает работник на больничном.       — Окееей?       — Спасибо, — хрипло говорит Ада.       Даурен замирает на пороге.       — Спасибо, что выслушал, — бормочет исполнительница и приподнимает уголки губ.       Молодой человек молча выходит из помещения и закрывает дверь. Несколько минут, и он в долгожданном одиночестве своего номера. Присев на кровать, он переваривает в мыслях всё произошедшее за день и, самое главное, новый план побега.       «Надеюсь, вода уже замёрзла. У меня всего одна попытка проверить картину, если там действительно есть проход. Придётся прямо перед выбиванием двери захватить Булку и бежать со всех ног… Кстати, я всё ещё не обработал её укус. К Норберту возвращаться нет никакого желания, возьму в ванной антисептик.»       Главной ошибкой было то, что Даурен забыл о наличии в ванной зеркала, в котором, уже как по традиции, его встречает Эр. Не желая смотреть в ядовито-зелёные, выражающие желание вызвать отторжение к любым другим идеям кроме обращения к ведьме, оригинал втирает промоченной в антисептике ватную палочку. Место укуса от давления слегка побаливает, однако такая реакция нервных окончаний больше напоминает прокатывание пальца по притуплённому карандашу.       — У нас осталось не так много времени, — начинает отражение. — Восьмой этаж, 892 номер. Там не заперто. Призраки не могут залететь внутрь и забудут, что видели тебя. Вэйл об этом позаботится. Без договора она ничего тебе не сделает, поэтому спрашивай и узнавай, что требуется. Просто не подписывай ничего, пока не убедишься сам, что я не вру.       — Я уже придумал другой план, так что скажи своей ведьме, чтобы она катилась к чёрту, — беспристрастно процеживает Даурен.       — Твой план не даёт никаких гарантий. Одно неудачное стечение обстоятельств, и попрощаешься с жизнью уже окончательно. Вэйл жила в отеле вместе с [ОТРЕДАКТИРОВАНО], она знает обо всех выходах и наилучших путях доступа к ним.       Как же он устал от постоянных лекций и советов Эра. В голове промелькивает недавний диалог в зверинце и мысль о схожести его положения с ситуацией Алекс и Ады. Певице он дал совет отстать с извинениями и отпустить девушку, но отражение, буквально являющееся копией упёртого Даурена, так же просто не переубедить. Парень с остервенением ответил двойнику, если бы не утыкался в отсутствие аргументов в защиту своего решения. Поэтому ему остаётся только отвечать, как бы его не бесило, грубо и примитивно:       — Если бы ты хотел помочь, то стоило бы меньше давить мне на мозги, — непреклонно низким голосом втолковывает молодой человек, занося кулак над зеркалом и стучит по тому. — Ты только и делаешь, что мешаешься.       Эр никак не реагирует, сотрясаясь в пределах своей рамки. Показная невыносимость выводит Даурена и тот орёт:       — Проваливай, если ещё хочешь видеть мир через это зеркало!       Человек с центральной гетерохромией до последнего сомневается, что угроза уничтожения одного зеркала подействует на двойника, однако тот замолкает и замирает. Через несколько секунд зеркало начинает отражать самого парня, как будто Эра никогда и не было. Как бы хотелось, чтобы это было правдой, но он уже принял, что от видения не избавиться, пока он не покинет это проклятое место.       До слуха Даурена доносится голос одного из охранников. Девушка говорит, что пора на встречу с Ведущим, ссылаясь на подпись «Совещание» в расписании у бухгалтерии. Сняв очки, потерев переносицу и надев обратно, он направляется в кабинет хозяина Отеля смерти.       Даурен безжалостно мнёт коврик с надписью «Not welcome» кедом, сжимает в кулак чёрную чёлку и замедляет дыхание. Отпуская взъерошенную причёску, он несильно стучит в дверь. Услышав шаги по ту сторону, молодой мужчина отходит. Его впускают внутрь, в то время как невидимым надзирателям маньяк говорит остаться снаружи и не подслушивать. Хозяин отеля запирает себя и своего живого сотрудника в кабинете и усаживается в кресло. Парень садится напротив.       — Я позвал тебя, чтобы предложить одно задание вне отеля. Оно сложное и, по просьбе постояльца, должно оставаться в строгой секретности. Тебе необязательно за него браться, но постоялец, а точнее граф Мариус, хотел бы, чтобы взял именно ты. Мне честно не хочется выдавать кого-либо из своих сотрудников. Тем не менее, я обязан помочь любым способом. Наши семьи дружили столетиями, обеспечивали защиту, а также практически никогда не отказывали.       — Что от меня требуется?       — Мариусу и Елизавете нужен сопровождающий. Их ждёт экстренная поездка на родину в дневное время. У них для этого у них есть специальный магический зонт, также известный как «барьерный зонт от солнца».       «А я думал, только ты плох с придумыванием названий предметам.»       Ведущий хрустит позвоночником, а затем достаёт из пиджака записную книжку. Он вырывает оттуда лист и кладёт перед Дауреном.       — Тут написано всё, что тебе нужно знать об их ситуации.       Даурен берёт страницу записной книжки со стола. Буквы словно вырезаны из газеты и приклеены к бумаге.       — Тебе настолько противен свой почерк или тебя прёт от аппликаций?       — Не по делу спрашиваешь, — с рычанием произносит убийца.       — Я надеюсь, что документ о неразглашении будет в более профессиональном виде.       — Можешь не волноваться, Варф распечатал.       После недолгого молчания Даурен проходится глазами по вырванному куску бумаги, бросая иногда озадаченные взгляды на мужчину в красном. Согласившись взять на себя это сложное задание, он вызывает недоумение у Ведущего и тот не скрывает своего изумления:       — Ты серьёзно?! После всего, что ты прочитал, ты согласен?!       Даурен улавливает в вопросах собеседника недоверие, на что он лишь пожимает плечами; долгое пребывание в Отеле смерти сделало его равнодушным к опасностям, да и тоска по свежему воздуху даёт о себе знать.       Невозмутимо и спокойно, Даурен предлагает хозяину отеля обсудить основные пункты выданного задания и комментарии, оставленные под ними. Как бы Даурен не старался, ему не удаётся скрыть свою реакцию на нелепость оформления: эти криво вырезанные буквы разного размера, и приклеены к страницы записной книжки со строгим и аккуратным оформлением.       — Так и знал, что стоило сказать Мариусу самому писать… — бубнит убийца и разочарованно вздыхает. — Из-за неожиданной беременности Елизаветы, пусть и на раннем сроке, им нужен сопровождающий, который понесёт зонт вместо Мариуса, ведь он будет «занят», а «леди в положении не престало таскать тяжести». Ещё и эти графские замашки на прислугу.       Менеджер Отеля смерти чуть ли не скрепя зубами вводит подчинённого в курс дела.       — Вампиры хоть о контрацепции знают?       — Благо Мариус тебя не слышит, — предыханно говорит Ведущий, в то время как бледно-синие огни под вуалью устремляются вверх. — Молись, чтобы он меня не спросил: «Выставлял ли Эр нас с Елизаветой в плохом свете?». Под гипнозом вампира я не смогу солгать.       Ведущий щёлкает языком на последнем слове и поясняет, что подобные вопросы слишком личные, даже если их задаёт владыка теней.       — Но я утолю твоё любопытство, — усмехается колдун. — Мариус из тех иных, или, как вы люди обзываете нас, «монстров», кто не так часто предаётся похоти. Он романтик, жаждущий всему миру показать свою любовь к его невесте. И когда он отрёкся от титула «тысячелетнего девственника», Елизавета об этом поделилась с моей лучшей подругой, а та со мной. Мне было фиолетово, но Фелиция так красиво описывала счастье Елизаветы, что я не решился её остановить.       — Это твой ответ на вопрос?       — А, точно, в наше время молодёжь рассчитывает на авось. Они подошли к этому серьёзно. Я знаю Мариуса со школы, он бы даже под угрозой выжигания на солнце не согласился бы на незащищённый секс до свадьбы.       — Всегда можно проколоть, — неубеждённо говорит Даурен, не имея ни малейшего понятия, к чему вообще решил обсудить чужую половую жизнь.       — Они адекватные люди и умеют вести честные разговоры. Иначе бы они гораздо раньше стали родителями. Так что тут просто произошла та самая очень редкая ситуация, когда даже с 99,9% шансом на успех, ты влетаешь в 0,01%.       — Хорошо, допустим. Но зачем ехать именно сейчас, если срок маленький?       — Традиция, где ту, что несёт в себе следующее поколение вампиров, нужно держать в замке, чтобы её охраняли падшие предки от желающих их роду зла людей и иных. Там нужно с первого дня, но Мариус уже позвонил своим и узнал, что не он первый пошёл немного не по правилам. Вот только слуги не смогут добраться до отеля, так как подобные поездки нужно минимум за две недели планировать. Спасибо за это человечеству. Как в средневековье ходим секретными тропами, добираемся на попутках и, если очень повезёт, на пароме, а не на катере или лодке.       Ещё какое-то время Ведущий распинается про бдительность людей, которая портит «иным» кровь, а также вскользь упоминает про то, как его братья-близнецы перевозили в чемодане человеческие органы.       — …Благодаря связям и деньгам граф смог выкупить билеты на сегодня через два часа. Солнце ещё будет достаточно высоко, поэтому нужно будет его прикрыть магическим зонтом. Всё понял?       Даурен молча поднимает руку, к которой проведена трубка капельницы.       — Мариус имеет при себе флакон, который временно восстанавливает здоровье. Хватит на 24 часа, так что капельницу оставишь в отеле. Потом день проваляешься и придёшь в норму. Ещё вопросы?       — Почему я?       — Ему нужен был один из моих пленников или иной, которому граф доверяет. К сожалению, в Нижегородской области водится мало нечисти, а те, что в отеле… ненадёжные по мнению графа.       — А, то есть пленники маньяка надёжные?       — Я также возмущался, но граф настаивал. Газетчица не понравилась своим вспыльчивым характером, полудохлый парень в пыточной своим состоянием не устроил, а своих коллег по офису я отказался вмешивать. Так что остался только ты. Не считая альтернатив, которые я ищу даже сейчас, пока мы беседуем, — Ведущий неловко проводит по шее. — Я попросил Остапа вчера поотвечать за меня на письма, а сегодня — Сирин. Обоим теперь должен прибавку к зарплате.       «Так Остап и узнал о положении Елизаветы, о чём и сообщил Норберту».       — Ты упоминал, что при гипнозе не сможешь врать. Про секретность не боишься расспросов? Два призрака уже точно знают.       — Я с разрешения Мариуса им рассказал. Вот если они кому-то расскажут, и я об этом узнаю, тогда Мариус тоже узнает и меня ждёт разбирательство.       «А это значит, что он не знает про Норберта, и О‘Райлли промолчал, так как сам был не в курсе. А если Норберт как-то намекнёт Мариусу с Елизаветой, что знает, то Ведущему достанется. Выходит, что даже у сильнейших бывают промахи.»       — Я жалею, что не осталось сильных иных и домов с телепортами, — вздыхает колдун и откидывается на спинку стула, скрещивая пальцы в замок на бёдрах. — Будь мои сёстры или тётки здесь, мы бы могли попробовать все вместе отправить Мариуса с Елизаветой хотя бы на границу. Без них нам магии точно не хватит. Но что-то я уже долго с тобой болтаю.       Он натягивает лежащие на столе перчатки, виртуозно раскрывая их в воздухе. Подушечки его обрамлённых шрамами пальцев коснулись только эластичных краёв, что тут же расправились под рукавами пиджака. Проскрипев стулом, убийца поднимается и, поправив пиджак, говорит, что им пора расходиться.       — Мне ещё нужно в сотый раз за день почту проверить. Лишь бы интернет не упал. На службе сегодня только Остап и Женя…       — Кстати об этом, — прерывает очередные разглагольствования начальника Даурен. — Не проще смартфон использовать, чем напрягать своих сотрудников?       Ведущий щёлкает кистью руки.       — Прикажешь каждый раз перчатки снимать? — произносит он, оттягивает чёрный эластичный материал и отпускает, из-за чего по комнате проносится шлепок. — Сенсорные телефоны непрактичны. К тому же… Ими тяжелее череп проломить.       Маньяк пожимает плечами и выводит их обоих из кабинета. Сказав «Увидимся в течение часа», хозяин отеля быстрым шагом уходит. Даурен следует в ином направлении: к лифту.       «Он что-то недоговаривает. Маньяк бы точно не отпустил свою жертву в другой город, надеясь на неимеющуюся преданность. Магия, которая вымотает меня через 24 часа на день. За это время можно найти ночлег, и даже соскрести денег на билет до моего города. Он бы не стал так рисковать… — думает Даурен и посередине мысли сглатывает. — Ведущий сказал, что поездка спонтанная. Вампиры питаются кровью, и я могу оказаться их пайком в дороге. А вся эта мишура с зонтом — отвлечение. Поэтому пусть отвлечётся на поиск «альтернатив», когда я свалю из этого заточения.»       Как только двери лифта и защита закрываются, в кабине начинает моргать свет. Становится прохладнее, будто врубили бесшумный кондиционер. Он никуда не едет; кнопка с цифрой пять горит. До слуха доносится знакомый свист ветра. Проявляется зелёная призрачная девушка и с ужасом смотрит выше головы Даурена. На её вопль материализуются коричневый и белый призрак. Молодой человек поднимает глаза вверх и видит огромную, закрывающую потолок, белую голову, смотрящую прямо на них своими ярко-алыми глазами, улыбаясь. Во рту у призрака-старика осталось всего пять зубов, волос у него немного на голове, а морщины добавляют его образ воскресшего мертвеца. Цветные фантомы намереваются вылететь из кабины, но им, как и белому призраку их размера, преграждают путь две огромные полупрозрачные белые ладони.       — Пассажиры обязаны оставаться в пределах кабины лифта до остановки на своём этаже.       Низкий хриплый голос гулом проходит по лифту. Девушка вместе с коричневым духом кричат, прося отпустить, в то время как призрак их размера с горящими глазами беззвучно произносит: «Круто». Сам Даурен в растерянности продолжает таращиться на огромную улыбающуюся голову.       — Приятной поездки, — поднимая уголки рта ещё выше, говорит огромный полтергейст. Лифт трогается, и они быстрее обычного поднимаются. Кабина шатается, и парню приходится держаться за горизонтальный поручень вместе с капельницей. Он неровно дышит, часто моргая, и очень надеется, что лифт не рухнет в эту же секунду. К счастью, они останавливаются на нужном этаже. Двери открываются, а полупрозрачная голова исчезает.