Я научу тебя жить

      Всего каких-то три дня перед тем, как Даурену придётся продумывать свой побег, попеременно надрывая спину, работая на своего же похитителя. Шаги даются с трудом, чего уж говорить о поиске лазеек и расспросе коллег. От самого слова «коллеги» при обращении к призракам проходит дрожь по всему телу. Все они пленники — и живые, и мёртвые — для служения чудовищным тварям, говорящим на том же языке, но нутром не переносящим людей. По этой причине, как и для защиты от соперников, к Даурену приставили трёх сменных охранников. Объяснение было следующим: для остановки призраков со всех сторон, в том числе налёта с других этажей, охранники размещаются на некоторых ближайших этажах, включая тот, по которому идёт Даурен. Новое положение дел испортило процесс черчения схем, из-за чего те выходили кривыми и местами неразборчивыми.       К прочим неудобствам добавился досмотр на возможное хранение колющих и режущих предметов. Всего их было два: до и после столовой в утренние часы. Осмотрщики шёпотом обменялись рассуждениями об огнестрельном оружии и пиротехнике, но шутливо отмахнулись и растворились, будто мимолётные видения.       Врачебный кабинет словно лишился всех красок, когда парень ощутил собственную беспомощность по возвращению с завтрака. Музыка из коридора не делала пребывание в изоляции легче, а, скорее, раздражала своим, пусть и далёким, но крайне неуместным присутствием. Тусклое освещение от ламп с разводами добавляло обречённости своей бледно-красной гаммой. Даурен прошёлся взглядом по смазанным пятнам и трещинам на стенах, по трубке с текущей в его вену жидкостью и качающимися синими вертикальными жалюзи. Он не сдаётся, ещё рано, но тело ощущается крайне слабым, невзирая на решительность разума. Лежит он час или два, не зная, куда дальше свернуть в круговороте своих мыслей и чувств. Нужны физические ресурсы, помощники, идеи для дополнения схем, а для этого необходимо встать с больничной койки.       До слуха доносятся два женских голоса среди приглушённой игры рок-гитары, поп мотивов и тихого радостного пения. Кто-то приближается к его палате. Среди девушек Даурен мигом узнаёт Аду.       — Д-да, назначили к… Палагии Ал Син.       Её нервный лепет идёт вразрез с той «ловчихой» в подвале и ведущей бала монстров. Парень словно подслушал признание школьницы своей подруге, а не бойкую певицу «Отеля смерти».       — И почему я не удивлена…       Вторую девушку трудно определить, та слишком тихо говорит. С безразличием, будто они упираются в одну и ту же тему сотый раз. «Старая знакомая Ады?» — предполагает Даурен, ожидая развитие конфликта.       — Я не собираюсь с ней мутить! — защищается певица. — Я просто выполняю свою работу сопровождающей!       — Ада, я была с тобой в отношениях, — железный тон второй девушки становится ещё твёрже. — Она твой типаж. Вы обе любите быть в центре внимания, заглядываетесь на любых свободных особ и вечно витаете в облаках. Она упивается в своём величии, а ты в том, что всем необходима.       — Это дружеский флирт!       — Там, где ты, намёки двояки, — вздыхает вторая девушка и разбито продолжает. — Ты то предлагаешь провести вечер, то тебя уже вписали в какое-то мероприятие. Я не удивлюсь, если ты своим подружкам наобещала устроить пижамную вечеринку и сама про неё забыла.       — Только не припоминай…       — Нашу годовщину? Я готова похлопать, если вспомнишь дату.       Упрёк заканчивается ироничным смешком. Неизвестная девушка затаила серьёзную обиду, раз так открыто высказалась в сторону певицы. Даурен слышит едва уловимое шмыганье носом, а затем и чуть более распознаваемые всхлипывания.       — Прости.       Сквозь дверь проходит жёлтая голова. Молодой человек тут же вспоминает знакомые волнистые волосы и очки. Лицо Алекс не выражает ничего, кроме утомления.       — Давай поговорим после смены… — пытается настоять на отсрочке данного диалога Ада, по-прежнему находясь в коридоре.       — Я всё высказала. Меня работа ждёт, — отрезает лекарь и уже полностью влетает в палату. — А тебя — твоя сирена. Не задерживайся.       Из коридора слышен приглушённый рык, за которым следует высокий звук свиста в воздухе.       Алекс поворачивается спиной к раковине, ставит локти на край и замирает, опустив голову. Волнистые пряди закрывают щёки, а очки немного сползают по переносице. В руке девушка сжимает инструмент, напоминающий скальпель, с которого стекает какая-то неоновая красная субстанция.       — Лезет, куда не просят…       Острое лезвие скальпеля выглядит практически новым. Отпустив инструмент под кран, Алекс опирается о края раковины и цепляется за них, словно ещё немного и парень свалится. Такая молодая, а выглядит не лучше медсестёр с десятилетним стажем и вечными сверхурочными. Всего несколько секунд упорства, и бледно-жёлтый фантом прекращает попытки, зависая в воздухе с широко открытыми глазами. Напоминает подобие транса, выражающееся в пустых глазах, окаменевшем лице и отсутствии движения. Даурен задерживает на пару секунд дыхание и сводит брови. Духи не способны испытывать физическое истощение или перенапряжение, а тем более пытаться удержаться от падения. А последняя реакция добавляет вопросов.       — Алекс!       Тканевые жалюзи колеблются, а мимо молодого человека проносится слабый ветерок. Алекс закрывает глаза, морщась, переворачивается и поднимает руку, намекая не проявившемуся призраку остановиться, а сама с хрипом произносит: «Всё под контролем».       «Так они способны уставать? Но они неживые. Или это имитация усталости, как вздохи, всхлипывания и прочее? Да быть не может. Они мертвы! Хоть что-то здесь должно подчиняться логике. Усталость, застывание… Да что это такое?»       Немного покачиваясь, лекарь свешивает перепачканные светящиеся кисти рук над раковиной. Она открывает кран и, немного снижаясь, подставляет ладони под воду, которая смешивается с эктоплазмой, смывая ту с пальцев, спокойно проходя сквозь них. У Даурена появляются опасения, что её перепалка с певицей была не только словесной. Он и не догадывался, что за любительницей «Малинок» скрывается столь мстительная натура. Если инструмент, которым порезали Аду, физически осязаем, то парень также может стать жертвой лекаря.       Закрыв кран, Алекс заходит за шторку и достаёт оборудование с препаратами для смены капельницы.       — У нас медикаменты, мешки и катетеры на исходе. Повторная закупка ожидается, в лучшем случае, через месяц. Я ему предлагала отвезти тебя в больницу, но, как видишь, безуспешно. Пришлось вместо выходного смотреть за тобой, — она произносит каждое предложение сухим голосом под шум вскрываемых одной за другой упаковок с таблетками, порошками и растворами.       Несмотря на вялость движений, Алекс достаточно резво выполняет процесс подготовки.       «Говорил же. Притворство. Может, из жизни привычка доводить себя до состояния ходячего трупа осталась, вот и в мире мёртвых ведёт себя так. Или собирается на меня напасть, когда я потеряю бдительность. Звучит сомнительно, но тут всё что угодно способно меня убить, стоит лишь расслабиться.»       — На удивление, первым среагировал Варф. Благодари его и нашего «посланника Бога». Того, что они сделали, мало для оказания профессиональной помощи, так что готовься бороться за свою жизнь. Капельницу будем менять редко, иначе точно не протянешь. Ведущий объявил три дня, но контроль будет пять, если не больше.       Студентка пододвигает капельницы, медицинский стол для проведения замены физраствора и последующего осмотра. Она подбирает с письменного стола тетрадь и ворчит, что из её кабинета сделали ОРиИТ, при этом полностью обвиняя Ведущего, открыто обсуждая его некомпетентность. Охранники, на удивление, молчат и не делают никаких замечаний.       «Вы меня только от игроков собираетесь защищать? Никого не волнует сцена за дверью? Или тут все уже привыкли к насилию над призраками от Ведущего и его доверенных лиц?»       — Алекс, я волнуюсь за Аду… — пытается достучаться девушка-охранник. — Пожалуйста…       — Не Ведущий.       Краткие формулировки напрягают ещё сильнее. Всё-таки у Алекс есть позволение делать что угодно своим скальпелем, и ограничивать её в этом не будут.       — Я всего лишь раны ей прижгла, как и всем прочим до неё. Не смотри на меня, как на маньячку, я тут первую помощь оказываю, а не добиваю, — произносит беспристрастно Алекс и раскладывает всё необходимое для смены капельницы, чуть не роняя один из запечатанных пакетов на пол. Она ловит его примерно в десяти сантиметрах от пола, а затем продолжает ещё более подавленным голосом. — Вот только сегодня мне запретили участвовать. Тебе придётся самому себе менять капельницу по указаниям, которые дал Ведущий в вашу прошлую встречу здесь. Ты что-нибудь помнишь?       — …У меня нет медицинского образования, — произносит через нарастающую панику Даурен. — Как я должен себе сменить капельницу, услышав алгоритм один раз?!       — Попытайся вспомнить курс ОБЖ, — Алекс наклоняется к лицу Даурена и смотрит тому прямо в глаза со спокойствием и уверенностью. — Ничего тебе не будет, если ошибёшься. Я же здесь. Если что, потом поправлю. После окончания запрет снимается.       Алекс кладёт тетрадь на стол и спешит промыть скальпель. Её шатает в воздухе из стороны в сторону, и она неуклюже врезается в раковину, оставляя царапины от острого инструмента на стене за краном. Даурен с некоторой опаской подходит к тетради и открывает её, чтобы изучить содержимое. Врачебный почерк, на удивление, разборчивый. Охранники-призраки, присутствующие в помещении, предупреждают доктора и пациента, что такие действия запрещены, однако Алекс игнорирует их замечания, вытирая чистый скальпель. И в правду, в ней нет ни капли жестокости. Лишь ноша в виде восстановления всех призраков, кого коснулась рука Ведущего, и одного человека. Настоящее издевательство — принуждать будущего врача после смерти выполнять свой долг на трупах. В отличие от остальных фантомов, её зрачки всегда широкие, словно она ещё жива, но находится в тёмном помещении. Ещё бы она не имела такой мертвецки пронизывающий взгляд зомби-врача!       — Скальпель должен быть одноразовым, — горько смеётся девушка и заставляет инструмент испариться. — На свои хирургические опыты у него достаточный запас, а мне от силы три выдаются раз в месяц, как и иголки с нитками. И как прикажешь игроков оперировать, когда Ведущий их приносит чуть живыми?       Скрип мешка для раствора заставляет Алекс моментально обернуться и приблизиться, чтобы наблюдать за процедурами, которые Даурен выполняет.       — Ну, вообще-то… — вмешивается одна из призрачных душ. — Это было всего четыре раза.       — За год! Я тут два, — огрызается Алекс и, заметив замешательство Даурена с трубкой и катером, показывает необходимые движения для присоединения в воздухе, а сразу после поворачивает голову в сторону, где должна парить собеседница. — Меня не учили зашивать глубокие раны. Вот и ушёл весь набор на одну из игр. Ты знаешь, как тяжело, когда от твоих умений зависит только то, сколько часов протянет человек, который умрёт в любом случае?       — Так ведь… Мы же так и делаем сейчас…       Даурен замирает, сдавливая в руках мешок с физраствором. У него пробегают мурашки от холодного взгляда Алекс, направленного в пустоту. Сосредоточенный и измотанный, с читающимся ожиданием окончания наказания Ведущего для них двоих. Невидимый сторож издаёт писк и извиняется за то, что сказала неуместное. Лекарь разворачивается к Даурену. Нет, этот призрак не поранит нарочно, разве что защищая своего пациента.       — Можете отвернуться? Мне тяжело даётся вставлять иголку, тем более, когда за мной наблюдают, — бормочет Даурен.       — Никс, если он промахнётся, то Ведущему придётся прочищать рану от инфекции или тромбоэмболию лечить.       — Эх, хорошо, я отвернусь.       С уст невидимой коллеги слетает робкий вздох. Жалюзи снова колышутся и останавливаются вокруг невидимого объекта, по форме напоминающего чьё-то тело.       — Никого, кроме нас, не интересует данная процедура. Сам справишься или всё-таки я?       — Ты, — решительно отвечает Даурен и поднимает локоть внутренней стороной с закатанным рукавом формы. — Но без лишних вопросов.       — Тогда терпи, пока не закончу.       Алекс берёт Даурена чуть ниже локтя и говорит отвернуться, если тому не хочется смотреть. Но тот упорно глядит на полупрозрачные пальцы лекаря, которые прижимают иглу к коже, а затем вводят. Достигнув вены, девушка берёт пластырь, вскрывает и сверху клеит для фиксации катетера. Затем ещё один пластырь поверх первого. В точности, как было до смены раствора. На столике осталось немного грязи от попыток человека без медицинской практики оказать самопомощь. Зевнув, студентка говорит, что к вечеру уберёт.       Убедившись, что пациент способен передвигаться после процедуры, Алекс отправляет его гулять, чтобы проветрить палату и в тишине заняться бумажками. На неозвученный вопрос парня о её состоянии девушка бормочет себе под нос, что ни одну сессию не завалила, готовясь ночами, пренебрегая сном. Не настаивая на продолжении диалога, Даурен выходит из палаты.       Слабость бьёт, точно молния в середине грозы. Из-за неё подкашиваются ноги и сжимаются до предела лёгкие. Даурен на пару секунд лишается зрения, а затем глаза медленно фокусируются на стене, о которую он опёрся. Ощутив, как его дёргают за толстовку, парень отшатывается на пару шагов назад. Перед ним никого. Уже привык к мертвецам, и даже факт присутствия призрака не кажется напрягающим. Из девичьих невидимых уст звучит предложение вернуться, попросить у лекаря отлежаться и восстановиться.       — Я могу попросить кого-нибудь принести тебе обед или сопроводить в уборную. Иди отлежись, тебя не тронут, пока ты на восстановлении. Я обещаю.       Эти слова приторнее десертов из просрочки и горчат сильнее напитка, который он разделил с важными гостями отеля. То, что ему хочется услышать, то, во что хочется поверить, почувствовать не болезненную лёгкость, а ту, что пророчит освобождение от тревог. И она так близко. Слюноотделение рефлекторно повышается вслед за головокружением. Когда помутнение частично отступает, больной сглатывает, говорит «нет» и поднимается. Собственный голос так вымучен и жалок. Даурен раздражённо заявляет, что чувствует себя превосходно, и спрашивает, где находится его любимый читальный зал. Душа порхает от этого набора слогов и дарит небольшой толчок, чтобы вступать более ровно, а не ковылять по этажам, точно калеке. По-другому этого человека не назовёшь, но, тем не менее, парень вновь и вновь задвигает мысли о самобичевании дальше, чтобы они не смогли всплыть и разрушить его уже практически сдавшие позиции, тело и разум.       На входе в библиотеку сидит девушка с таким же тяжёлым взглядом, как у Сирин. Бледная даже по меркам призраков кожа за слабым лиловым свечением. На её фоне страницы книг выглядят желтее осенней листвы.       Стеллажи с книгами имеют подписи на незнакомом Даурену языке. Точно не иероглифы или арабский. Этот шрифт схож с наскальными рисунками древних цивилизаций. Вырезанный на дереве, а может и выжженный, будто сияющий даже при приглушённом освещении библиотеки. На нескольких полках пыль даже собралась в клубы, в то время как на других и крохотной серой точки не найти.       — Чем-то могу помочь? — спрашивает девушка.       Даурен лениво отрывается от книг и рассматривает библиотекаршу. Мешки под её глазами были не меньше тех, что у Даурена. Кудрявые волосы цвета бордового вина убраны в хвост, худощавая, на грани болезненного, выгнутая шея балерины с торчащими ключицами. Её короткое чёрное платье идеально бы слилось с интерьером, не будь его владелица фиолетовым светящимся фантомом.       — Мне нужны книги об истории отеля и посвящённые заклинаниям и обрядам.       Скромный макияж, вымеренная поступь, однако, без изяществ и гибкости танцовщицы. Осанка и неторопливость не обманут внимательный взгляд Даурена: точно имеется опыт в выступлениях на публике. Девушка подходит сначала к одному стеллажу, затем достаёт книгу с полки, пройдясь ладонью вдоль переплётов соседних томов. Обернувшись, она достаёт вторую книгу и, наконец, огибая несколько рядов, — третью, с самой ветхой корочкой, максимально быстро и плавно, невзирая на тяжесть собранной стопки. Две из трёх содержат не меньше тысячи страниц, а последняя — около сотни, может и меньше. Даурен оглядывается на письменный стол библиотекаря. На табличке красуется имя «Катрина».       — Рекомендую вот эти, — Катрина ставит книги на круглый стол для чтения посередине комнаты и ногтем проводит по надписями, называя каждую книгу. — «Мастерство ведьмы», «Духокинез для начинающих колдунов и колдуний» и семейный альбом владельцев «Отеля смерти».       Поднимается столп пыли прямо в лицо Даурену, от которого фанат литературы отмахивается, как от полчища комаров. Затем он отряхивает одежду, снимает и протирает очки, глядя вслед удаляющейся библиотекарше. Осторожно открывая первую книгу, дабы резко не увеличить концентрацию пыли в воздухе, юноша убеждается, что в них используются те же символы, что и на шкафах. И те, и другие подтёрлись, добавляя атмосфере помещения заброшенность. Катрина молча достаёт лупу из стакана на своём столе, подлетает к читальному и двигает ей в воздухе над страницами, являя человеческие слова вместе с пропускаемым через себя светом. Парень берёт стеклянный предмет и уточняет, может ли он взять книги с собой, параллельно изучая страницы, на что получает однозначный ответ: ≪Недопустимо по правилам.≫       Кивнув с пониманием, Даурен усаживается и принимается за чтение.       — У тебя нет смены сегодня? — уточняет библиотекарша, паря у дверного проёма.       — Нет.       — Тогда посидишь здесь? Мне нужно слетать по делам, но я обязана контролировать, чтобы никто не вышел с книгами. Ты тут надолго, как я погляжу, а также под надзором моей подруги. Привет, Дана.       — Даров.       В воздухе материализуется девушка с короткой радужной стрижкой в чёрной футболке, жёлтых домашних штанах и тапках с единорогами. Она с сияющей от счастья улыбкой заговорчески произносит:       — Не хочешь махнуться с Артуром? Он обещал подогнать травки.       — Я же объясняла, что выращиваю чеснок, — Катрина строит уставшее лицо человека, который не терпит неверной интерпретации своего хобби. — Всё-таки он нашёл французский?       — Герпес твой еле отрыл…       — Гермидор! Гер-ми-дор! Герпес подхватить можешь ты, если не прекратишь кадрить здешних отбросов.       — Ну чё ты так… — Дана драматично укладывается на письменный стол библиотекаря, недвусмысленно проводя по бумагам на нём и прижимая их к своему телу словно купюры. — Сама ведь прекрасно знаешь, что мы лишились самого лучшего.       — Тебе это только на пользу пойдёт. Чтобы не бегать, как в тот раз, по врачам…       — Хэй! Ты же обещала не трепаться!       — Ну ты же меня позоришь при малознакомых людях. В подробности я вдаваться не собираюсь.       Молодой человек прижимает ручку к подбородку, разбирая каракули на потёртых временем углах страниц. Закрашенные даты не поддаются анализу. Даурен делает пометку в блокноте, что потомки основателей отеля предпочли скрыть историю их семейства. Он утыкается в подписи под фотографиями, но безуспешно: ни единой подсказки к прошлому Ведущего. Среди заштрихованных лиц и предложений, в альбоме пара надписей намекает о прошлом отеля, но только в виде догадок при тщательном изучении серого фона. Даурен переходит к книге «Духокинез для начинающих колдунов и колдуний». Немного про барьер, как, например, о том, что создала её автор книги — Вэйл — и управлять им может любой, чью магию используют при создании.       Много информации про посторонние вещи вроде того, как коридоры становятся бесконечными, как делать привороты и условия стойкости заклинания. Кратких записей и схематичных рисунков становится недостаточно, чтобы полностью понять принцип магического мира в стенах Отеля смерти. Даурен решает сосредоточиться на барьере. Он вскакивает с места и с лупой принимается искать книги, которые могут дополнить картину, однако только одна книга имеет название, связанное с магией: «Экзорцизм демонов». Слипшиеся страницы не позволяют изучить содержимое, и парень кладёт книгу на место. Он садится за стол и перечитывает свои записи с ручкой между пальцев. Барьер активируется результатом голосования — это самая полезная информация из всей полученной.       «Если хотя бы один родственник будет против срабатывания защитного заклинания, то оно не сработает. На это намекает строчка: «волей единой сплетён барьер для пойманных душ». В голосовании участвуют только родственники Вэйл. Без голосования барьер не действует, а значит, Ведущий должен быть одним из них. Сын, внук, племянник. Книга на вид старая, слог у написавшей тоже тянет на несколько десятков лет. Я больше склоняюсь к бабушке.»       Чей-то девчачий вскрик прерывает нить размышлений, и парень проводит неровную линию в блокноте, обрывая надпись «без Ведущего барьер не будет…», перечёркивая важные пометки. Молодой человек поднимает голову и видит выглядывающую из-за спины библиотекарши девушку с радужными волосами, которая что-то мямлит, заикаясь. Даурен прослеживает траекторию взгляда испугавшегося призрака и замечает белый облезший комочек. Крыса-альбинос. Он осторожно подкрадывается к зверьку и собирается поймать, как его сбивает ещё один визг, но громче. Крыса скрывается в коробке со старыми бумагами и книгами.       — Дана, возьми себя в руки, — шипит на подругу Катрина и направляется в сторону коробки.       Дана, чьё имя до этого успело испариться у Даурена из головы, пролетает сквозь шкаф за стойкой и ложится на книги внутри, сжавшись, словно котёнок, увидевший и услышавший пылесос. Среди стеллажей показывается ещё один призрак.       «Та махина с ресторана… Такую точно не забудешь.»       Девушка с мышцами профессионального бодибилдера и бело-розовым платьем спрашивает, может ли она посмотреть на милого грызуна, на что Катрина говорит, что его необходимо поймать и отнести в зверинец или на улицу.       — Мне нужно библиотеку закрыть, так что сами относите, если будете выбирать зверинец.       — Да на помойку надо! — доносится со стеллажа. — Пусть там живёт. Ыхым, ну почему на мою смену и именно в библиотеке?..       В ответ на плач подруги Катрина закатывает глаза и оглашает план действий. Она предлагает перенести крысу в вазу и вернуть ту на место утром. Из дальнего угла помещения между коробок проскальзывает ещё один фантом коричневого цвета в зимней шапке, куртке, плотных штанах и лыжами с палками за спиной.       — Крысе в отеле не место, как и живым людям вне их рабочей зоны.       — Жестоко, Варь, — цыкает фантом с радужными волосами.       — Но он здесь, поэтому крыса тоже имеет право на жизнь в этих стенах. Отнесём к Норберту.       — Наконец-то всех потискаю! — негромко визжит Джосуке и прижимает предплечья к груди, тряся кулачками. — А остальным будем объяснять?       — Охранники Эра, кроме Даны, отпросились по уважительной причине. Сначала крыса. Джосуке, у тебя ровно двенадцать минут, — командует Варя и достаёт из кармана зимней куртки телефон. — Потом сразу летишь за Рамом и выполняешь с ним поручение. Без опозданий.       Скрип вилки по доске показался бы шестой симфонией Чайковского в сравнении с теми звуками, которые издала Дана из своего укрытия. Теперь с крысой ничего не случится, ведь она в кармане толстовки преданного поклонника, Даурена Ныгметкызы, поймавшего её так, словно зарабатывает на жизнь отловом животных. На самом деле, он занимался подобным всего два раза: в детстве и в последнем городе своего пребывания. О том, чтобы комочек радости с милыми усиками и покоцанными ушками находился так долго и близко к нему, он мечтал очень давно. Поэтому позволил крысе просто сидеть, не сжимая её и никак не сковывая. Впервые кто-то из обитателей отеля не вызывает у него неприязни или недоверия.       «Столько шума и возни из-за такой малышки. Бедняжка… Минуточку, у меня же крысиный яд был в брюках. Нужно срочно достать и найти ей безопасное место!»       Запихав ладонь в карман, Даурен осторожно подбирается к грызуну. Под тихий писк зверёк кусает парня за палец, и тот недовольно мычит, но не вырывает руку, а чуть быстрее вынимает из толстовки.       — Мы задерживаемся. У Норберта полно грызунов и ещё ни одного не съели. Можем поступить так, как сказала Дана, и отправить на улицу. Но в номер тебя с крысой не пущу.       Такое крохотное тельце прижимается к животу. Холодное, но такое же живое и потрёпанное, как он сам. Воля для крысы — лучший вариант, а пленник полностью разделяет это предпочтение.       — Отнесём на улицу, — возражает юноша куратору. — Где ближайшая «помойка»?       — Ты успел найти друзей среди гостей? — уточняет Катрина.       — Эм, нет?       Катрина достаёт вазу из шкафа и просит у Даны салфетки. Та протягивает, с ужасом смотря на шевелящийся бугор в кармане толстовки Даурена.       — Тогда только зверинец или истребление. Иначе она вернётся.       В момент окончания подготовки «переноски» окружение тормозит на доли секунды для всех, кроме Вари, которая пулей проносится по библиотеке, выхватывает вазу, кладёт туда зверька, хватает Даурена и вместе с Джосуке несётся на выход. Тормозят они у двери 628. Пребывая в шоке, молодой человек просит дать проверить грызуна-альбиноса. Крыса тоже была не готова к такой поездке.       — Салфетки пригодились, — хихикает Джосуке и стучит в дверь.       — Джо, проследи, чтобы крыса осталась у Норберта. Я подменю тебя на пять минут.       К ним выходит бледно-розовый призрак северной внешности с крашеными волосами и острым подбородком. Он с нескрываемым удивлением поглядывает на Даурена, пока Варя кратко пытается объяснить, что им требуется. После того, как Варя их покидает, а Джосуке неловко предлагает войти внутрь, владелец номера медленно поворачивается к Даурену и пристально смотрит тому прямо в зрачки. Даже для нечисти такой взгляд чересчур пронизывающий, и быстрее скальпеля проникает через плоть, прямо в нутро. На пару мгновений тело каменеет, в том числе и веки, которые задерживаются под очками в одном положении. Из комнаты доносится мяуканье и бледно-розовый дух отвлекается. Из его уст звучит мягкий акцент, когда он окликает кошку:       — Мисс Кэролайн, разве леди положено так голосить? Секунду, у нас гости. Прошу прощения, я совсем забыл о манерах.       «Я, кажется, только что снова умер. Что не так с этим… Кто он вообще? Владелец зверинца, вроде как. Слишком жуткий для животных.»       Все трое заходят внутрь: призраки раскрепощённо скользят по воздуху, а Даурен с недоверием делает шаг за шагом, осматривая помещение. Комната напоминает квартиру-студию. В левой части — кухня и гончарная с выставленными изделиями, в правой — склад подушек, а прямо, судя по обозначениям на дверях, — туалет с ванной. Пространство небольшое, но вмещает в себя пять, шесть… семерых котов, четыре клетки с хомяками и одну с крысой, аквариум с рыбами и трех собак.       «Кошки и собаки явно не имеют вкуса в людях, если этот «Норберт» им нравится. Но с остальными что не так?»       Животные замечают гостя из плоти и те, что могут свободно перемещаться по номеру, постепенно обступают отельного работника, который пятится обратно в коридор.       «Дайте мне спокойно пройти, мне только за моей крысой проследить. Я не удивлюсь, если он своих питомцев натренировал.»       Резко зверьки оглядываются на хозяина помещения, дующего в ультразвуковой свисток, и, под взмах полупрозрачной руки, расступаются, создавая проход от Даурена до кухни.       — Норберт, ты бы хоть представился! — восклицает Джосуке и ставит вазу на пол. — У тебя есть свободная клетка?       Джосуке насмешливо хихикает в кулачок в белой перчатке с лентами, видя реакцию казаха на местную живность, и объясняет полупрозрачному коллеге, что её сокомандник не шибко рад любой компании. Девушка полностью проявилась, как и на балу: от неё больше не исходит розового свечения. Это не мешает наряду быть таким же ярким, словно из детского мультфильма про волшебниц с щепоткой максимализма в виде неестественно раздутых мышц рук и груди.       Даурен почти на носочках проскальзывает к столу и усаживается, пуская неодобрительный взгляд в сторону Джосуке. А та уже нашла свою цель: несколько кошек, просящих ласки. Норберт берёт пустую клетку со стола с остальными, отодвигает решётку и идёт к крысе. С лёгкостью он достаёт грызуна, сажает за стальные прутья и ставит новый домик на место, заперев бедняжку. Джо хлопает в ладоши и, взглянув на часы, благодарит хозяина питомника за дозу позитива, после чего посылает воздушный поцелуй обоим мужчинам и удаляется, закрыв за собой дверь.       «И почему не через стену или потолок? Не привыкла что ли?»       Норберт пролетает над кухонной тумбой, на которой стоит электрический чайник. Щёлкнув по кнопочке для подогрева воды, призрак присаживается на соседнюю тумбу рядом с микроволновкой, глубокой деревянной тарелкой с кошачьими консервами и кучей пакетиков с кормами для грызунов и лакомств для остальных животных. Чуть дальше находятся холодильник и плита. Получился своеобразный «островок цивилизации» в этом животном хаосе. Своего рода площадка для наблюдения и взаимодействия с питомцами. Даурен не сводит глаз с возможной угрозы, пока фантом не поворачивается и не начинает диалог:       — Я так давно не видел людей, — с восхищением произносит Норберт, пялясь с улыбкой до ушей на своего гостя.       Под пристальным взглядом Даурен вжимается в спинку стула. Казалось, что от внимания со стороны Ведущего желудок сворачивается в самый крепкий узел, но этот призрак побил рекорд. Добавить этой розовой фигуре теней — и можно выпускать фильмы ужасов с ним в роли антагониста. Эта неестественная улыбка, нечеловеческие глаза и слепящее сияние кожи, что окружает фантома — всё вызывает лишь ощущение опасности.       — Скольких вы убили? — с нескрываемым интересом спрашивает Норберт, оголяя два ряда идеально ровных зубов.       — Напрямую — нисколько, — точно адвокат, жёстко заявляет молодой человек и более спокойно произносит. — Но стал причиной смерти пятерых из-за Ведущего.       — И здесь szatan постарался, — разочаровано шепчет фантом. — Пять… Выходит, наша встреча не случайна.       Услышав щелчок от вскипевшего чайника, призрак улетает за чашками. Дымчатый хвост развивается вместо нижней половины туловища, напоминая сахарную вату. Даурен моргает несколько раз. Он раньше считал, что фанаты животных добродушные и заботливые люди. В отношении питомцев так точно. Эта же личность не вызывает подобного впечатления.       Разлив жидкость по чашкам, Норберт ставит посуду на стол и пододвигает ту гостю.       — Вы выглядите измождённым. Неудивительно, szatan никого не щадит в своей крепости, — подмечает Норберт и нервно стучит пальцем по чашке. — Не стесняйтесь, попробуйте. Возможно, горячий. Я потерял навык общения с людьми, так как мало общаюсь с ними вне работы. Я сильно напугал вас? — мужчина ведёт себя весьма культурно и воспитанно, хотя своим видом пугает похлеще Чикатило.       Призрак снова смотрит на Даурена и поджимает губы, затем берёт салфетку, кисточку со столика у самодельного гончарного круга и палитру. Обмакнув инструмент в своей чашке, он рисует чёрную дугу на салфетке, сгибает пополам и располагает на уровне своего рта.       — Так лучше?       Теперь улыбка была не пугающей, а больше странной и нелепой. Даурену стало чуть легче. Вот только этого недостаточно, чтобы переубедить его в неадекватности владельца зверинца.       — Я вижу, что лишь немного. Ещё раз простите.       Норберт переворачивает салфетку и поднимает брови. Такое жалостливое лицо с щенячьими глазками: научился у своих подопечных. Даурен неловко переводит взгляд на посуду у гончарного круга. Керамика на подставках переливается разными цветами. Вот бело-синее блюдце, будто из советского периода, вот кувшин с тюльпанами, а на верхней полке стоит ваза с нарисованными лимонами. Глиняные изделия связаны между собой тематиками природы, домашнего уюта, животными и элементами классической живописи. А вот роспись полна мелких штрихов, прорисованных шерстинок, прожилок на листиках деревьев, пуха перьев птиц в стиле гжель. Внизу, около печи, стоит крупная белая ваза, чья поверхность разрисована разноцветными фигурами и прямыми линиями. Этот декоративный сосуд выбивается среди других изделий, как скопированный или украденный чужой труд.       — Нынешнее искусство губит таланты, — произносит скульптор, смотря на своё творение, не дождавшись реакции от своего гостя. — Я предпочитаю сложные дизайны, вызов типичности, а это — плевок в мои умения. Я не могу отказать, когда дело касается благодарности, но после данного заказа я бы предпочёл порвать мою книгу по работе с керамикой.       — Много заплатили? — не сильно задумываясь, задаёт вопрос парень с капельницей.       — Nawet nie masz pojęcia. Мне этих денег хватит на полжизни всех питомцев! И почему людей так влечёт к абстрактному…       — Что ты там вначале сказал?       — А? Извини, я иногда забываю русский и переключаюсь на польский, путаюсь в словах и могу использовать украинский или белорусский. Не возражаешь, если я быстро покормлю животных?       И вновь молчание. Мысли призрака слишком разрозненные и мечутся во всевозможных направлениях. Это делает поддержание диалога в разы сложнее, из-за чего Даурен не видит смысла в том, чтобы настаивать на объяснении отдельных предложений, в том числе перевода. Дымкой взмывает вверх розовый фантом и открывает шкафчики над тумбами один за другим. Он достаёт несколько коробок и скользит в воздухе по комнате. В кормушках для домашних любимцев, что находятся в разных частях студии — вдоль стен, на полу, на подставке, в клетках — появляется по горке еды. Питомцы, что успели разбрестись по углам, собираются около корма и усиленно поглощают лакомство.       Чаинки в чашке Даурена слабо кружатся, почти опустившись на дно. Как бы владелец зверинца не старался разговорить собеседника, тот всё ещё чувствует жуткий дискомфорт от начала их диалога.       Одна из кошек ворчит и пихается ближе всех к мискам.       — Мадам Шарлотта, позвольте и другим поесть. Всем хватит, я вас уверяю.       — Почему ты так странно разговариваешь с животными?       — Я считаю, что они заслуживают такого обращения. Они пришли в мой тихий дом из разных уголков мира. Я хочу, чтобы они чувствовали себя важными и любимыми.       — Они того же не скажут в ответ. Им всё равно.       — Тогда бы они не вернулись. Ты бы вернулся в дом, где тебя не любят, будь у тебя возможность быть где-то далеко?       Попал прямо в сердце. Даурен скрипит зубами и опускает голову.       — Извини, я не подумал… — лепечет Норберт и собирается выразить поддержку, но Даурен его прерывает.       — А ты считаешь это место своим домом?       Даурен взбалтывает чай в чашке и испепеляет чаинки взглядом. Норберт выкидывает коробки к остальному мусору в углу и гладит питомцев, тиская тех, кто успел насытиться.       — Не сам отель, а то, что создал. Не проиграть szatanowi можно только защитив своё сердце любовью. Поэтому я создал это место и собрал здесь тех, кто нуждался в нём. — Норберт с любопытством смотрит широкими глазами на своего собеседника. — Что ты считаешь своим домом?       — Почему ты так упорно давишь на меня этим?       — Я считаю, что люди, которые нас ждут, способны вытащить даже из самой худшей ситуации. Пожалуйста, вспомни о своих. Может, это поможет тебе желать освобождения ещё больше.       Почему-то вспомнились вечера после работы, когда арендаторше удаётся поймать жильца и усадить за ужин, в конце которого бывала домашняя выпечка. Чаще всё же покупная, но роли не играло. Под аккомпанемент телевизора, бурчащего новости, Агата Савельевна расспрашивала съёмщика о событиях за неделю. Она часто старалась завязать хоть какой-то разговор, лишь бы не сидеть в тишине. В этом была их разница. Дороже тишины для Даурена нет ничего.       Уборщик пожимает плечами и наконец-то пробует остывший чай. Не так плох, гораздо лучше того, что в столовой. Норберт опускает животных на пол и подбирает клетку с крысой. Он относит её на стол и ставит перед Дауреном. Грызун лапками намывает мордочку, забавно тряся усиками. На лице сотрудника Отеля смерти немного поднимаются уголки губ.       — Ты видишь в этом существе свой возможный дом? Вернулся бы ради неё сюда?       Для пленника идея возвращения в питомник звучит как второе заточение. Пальцем он проводит по прутьям клетки своей подруги по несчастью. Те же обстоятельства, то же положение. Эта схожесть вызывает отторжение. Словно он должен продолжать думать над своим побегом каждую минуту и секунду, а за отлучку оправдываться. Даурен отвечает на вопрос призрака, а кажется, что перед кем-то отчитывается:       — В отличие от неё, у меня есть другой вариант.       «У меня обязан быть другой вариант», — домысливает парень. Он смотрит в красные бусинки. На животной мордочке читается зашуганность и готовность защищаться. Даурену всегда нравились крысы, ведь они так точно отражали его образ жизни что в школе, что после переезда. Они схожи прятками в тенях и перебежками в части суток, когда тише всего в домах и на улицах.       — Не думаю, что у тебя одинаковые мысли в отношении нас обоих, — скептично говорит пленник. — Я собирался оставить её у тебя, так как на этом настояли другие. Не то, чтобы мне есть, куда её девать. Но я заберу её перед своим побегом.       — То есть ты за ней вернёшься?       «Под присмотром этого… чудика оставлять её опасно. Но как же глупо так беспокоиться о каком-то животном, которое встретил меньше часа назад. Я ничем не лучше типичного кошатника.»       У Даурена и мысли не промелькнуло о том, что, разглашая свои планы, он ставит себя в опасное положение. Что-то вытягивает слова прямо из сердца парня. Пребывание в логове преступника, страх за животное или рассеянность на фоне прекратившейся в стенах этого помещения слежки — любое обстоятельство могло послужить триггером. Творец керамических изделий замечает эту рассеянность и пользуется для своих переговоров.       — Ты не прав. Я хочу предложить тебе укрытие в этом питомнике. Если, конечно, к тебе в голову не пришла другая идея, — Норберт неопределённо смеётся, скосив черты лица, будто ему рассказали какую-то страшную шутку с плохим финалом.       — На что ты намекаешь? — громче спрашивает Даурен.       — Был один умник, который украл у Тамады ключ и проглотил. История закончилась летальным исходом во время операции, проводимой Ведущим и не связанной с желудком, но ключ вернулся спустя две недели. Я не буду влезать в детали, но после этого количество шуток про пальцы не в том месте от szatana сократилось. А ещё у него появилась идея сделать мини-игру по типу «Операции», чтобы не переплачивать за воду в «Ключ к победе». Мы Варфа два дня из бара не могли вытащить, когда ему озвучили предложение о замене. Благо Сирин смогла отговорить Тамаду от затеи, сославшись на возраст техподдержки. У нас недели не проходит без происшествий, да и вещи то и дело пропадают. Большинство попадает в руки «Пророкам», и мы же от этого получаем как от них, так и за то, что służymy szatanowi.       Юноша смотрит на рассказчика привычно и немного устало, ни капли не удивившись, как тот снова притянул совершенно иную тему. Такие истории, на подобии этой, стали чем-то повседневным в стенах неволи. Не удивительно, что садист-ведущий и до подобной пытки додумался.       — Прости, меня снова унесло, — розовый фантом нервно сминает края скатерти. — Мне Бог снова говорит повторять себе, ради чего я стою на своей вере и от кого мне нужно защищать людей.       — Вообще-то ты летаешь, а не стоишь, — язвит Даурен, издевательски ухмыльнувшись.       — Я хотел сказать «ради чего продолжаю верить в Бога». У меня путаются мысли, когда он говорит слишком долго.       Норберт хватается за голову и кривит лицо.       — Ты слышишь голоса? — задаёт вопрос уборщик и поправляет очки.       — Всего один — Божий. Он мне ежедневно зачитывает Библию, говорит о том, в каких письмах, адресованных мне, люди были искренними, и сейчас сообщает, что ты находишься между двумя крайностями. Все люди находятся. А ты ещё и рядом с szatanem стоишь. Не поддавайся его влиянию! — голос фантома похож на сумасшедшего фанатика.       Норберт повторяет последнюю фразу и скулит. К нему подходят животные. Собаки ложатся рядом, а кошки лапами ловят розовый хвост. Призрак опускается и частично проходит через пол. Он переворачивается и ложится, дрожа и удерживая руки в том же положении. Псы начинают скулить, а кошки мурчат или жалобно мяукают, беспокоясь о хозяине. Спустя несколько секунд Норберт выдыхает и оглядывает своих питомцев, успокаивая тех.       — Обычно расстройства не передаются, когда становишься призраком. Должно быть, побочный эффект четвертования от Тамады. Или же связь с Богом имела побочным эффектом шизофрению, а разрушение моего тела навредило моему духу. Я никогда до конца не понимал нашу связь, Бог просил не пытаться, а просто верить, что я его посланник. Даже после того, что изверг в красном со мной сделал. Я сам не видел, но он… он отправил ей фотографии того, что от меня осталось!       Псы поднимают головы, а попугаи в клетках тихо чирикают, словно перешёптываются. Чашка в ладонях Норберта издаёт звон, когда по ней тихонько стучат кисточкой. Ветеринар вцепился в неё, когда речь зашла о его убийстве, и теперь крепко сжимает между пальцев, создавая протяжную музыку при соприкосновении с цветочным фарфором.       — Это долгая история, — отстранённо бормочет дух. — У тебя найдётся время на моё прошлое, которое было так давно?       Даурен нервно смеётся, как бы рассчитывая все «за» и «против» — нужны ли ему подробности из жизни поляка. Следовало бы высунуться, прокрасться до Руслана и выпросить у того информацию про ключ к главному входу в отель. Или же найти Сирин с той же просьбой, если в бухгалтерии не будет народу. При ином раскладе вывести, выторговать ключ и информацию о барьере. И всё же, он слишком утомился от таскания капельницы, расспросов и рассуждениях о том, как выбраться из этой магической тюрьмы. Небольшая задержка не должна стать фатальной.       — Только если перед этим ответишь на вопрос.       — Ась?       — Ты обмениваешься письмами и вазами с людьми вне отеля?       — Oczywiście. Это мой заработок, — смеётся Норберт. — Я же буквально забрал себе два номера. У меня не было денег ни на что, и я смастерил себе гончарный круг. Это оказалось проще, чем я думал. После смерти создавать стало гораздо проще. Только дарить любовь стало тяжелее.       В клетках нехарактерно нервно чирикают попугаи. Нисколько не смущаясь, Норберт насвистывает им мелодию из трёх нот, а те, встрепенувшись, тут же отвечают на знакомую музыку. Норберт замолкает и довольно улыбается, видя, что его питомцы притихли. Он закрывает глаза и наслаждается едва различимым среди копошения остальных животных щебетом, который нарушается только шелестом крыльев.       — Я четыре года назад переехал в Россию вслед за невестой. Мы должны были сыграть свадьбу через год тогда… Моя любимая поехала по предложению от компании, сотрудничающей с польской. Мы редко виделись, но денег было много. У меня тогда были пепельно-фиолетовые волосы…       — Я надеюсь ты не собираешься мне все свои годы до попадания сюда рассказывать?       Даурен неодобрительно опускает брови, а Норберт в свою очередь выходит из ностальгического состояния и сконфуженно вытягивает уголок рта. Он пропускает часть своего рассказа.       — Один проект — два желающих вложений конкурента: он и моя невеста, — Норберт задумчиво глядит на бегущего в колесе крупного серого хомяка. — Szatan хотел записать видео со мной, чтобы она сняла свою кандидатуру. Он обещал нас оставить, если я это сделаю, и вернуть меня. Он соврал, не дождавшись от неё ответа. Затем он вырвал мне зуб и отправил ей. Он ждал и издевался надо мной, искажая мою веру. Я молился, защищал честь Господа, а затем прошёл через то же, что и он. Через муки. Меня без анестезии разрубили на части. Фотографию моего изуродованного тела он отправил Веронике. Если верить ему, то она сняла свою кандидатуру. Надеюсь, что она вернулась в Польшу, — в его голосе ощущается сильная тоска. — Не представляю, что ей пришлось пережить, когда она увидела, как из меня сделали винегрет. Вероника говорила, что для любви нет преграды. В нашей я никогда не сомневался и всегда считал, что каждый имеет prawo do zadośćuczynienia. Право на покаяние. Но наши мысли сходились на szatanie, что тогда, что сейчас.       Даже для «Димона» это было слишком жестоко. Уборщик вновь начал испытывать всеобъемлющий страх за свою жизнь и целостность тела и разума.       — Божье творение должно следовать благодетели и не имеет место ненависти в душе. Гнев — один из смертных грехов, и уподобиться ему — проиграть przez szatana. Szatan владеет отелем, но не владеет моей душой. Вот, что мне говорит Бог каждый день.       — Если ты призрак и привязан к отелю, это не значит, что Ведущий владеет твоей душой? — чуть дрожащим, испуганным от услышанного голосом интересуется Даурен.       Норберт же осуждающе отвечает, с презрением смотря и насупившись:       — Многие за пределами родной страны высмеивают мою веру, говоря, что «Бог ведь всесилен, так чего не наколдовал»? Он проповедник и дарует знания тем, кто его просит о помощи. На нас лежит ответственность за мир, в котором мы живём, и позволять ему рушиться всё равно, что помогать в его разрушении. Я его творение. Существо, которое он создал по своему образу и подобию, ровно как и каждого человека!       От сокрушений призрака стол пошатывается, от чего чашка владельца номера так и норовит упасть. Даурен берёт в руки свою почти сразу, как мебель замирает. Он сжимает челюсти и старается отогнать мысли тем, что уже был бы расчленён, если бы Ведущий решил это провернуть. Сердцебиение не замедляется, а воображение рисует картины того, что маньяк с ним после выздоровления сделает.       — Помнишь, я упомянул, что наша встреча не случайна? Я пытался переубедить пятерых пойманных участников, но они не желали слушать. Оказалось, что szatan всем пятерым дал по ампуле с ядом. Он выводил их из подвала наверх, давал ампулу и на выбор одну из восьми чаш. Когда игроки закончили и все вернулись в подвал, маньяку позвонили. Он сказал игрокам дождаться его. Чаши были перед ними. Один игрок тут же побежал к одной из чаш и стал угрожать, что смешает все напитки, если не вскроются не отравленные. Началась ругань и драка. Они принуждали соперников пить из разных чаш, так как те отказывались сознаваться. Чаши перевернулись, пролились, и яд был выпит. Пять трупов. Они все отравились! Я не мог тогда помешать, я прилетел слишком поздно, — мужчина горько плачет, а губы его дрожат. — Подробности узнал уже после. Но в тот момент я не мог позволить ему увидеть ту же сцену. И я принял грех на себя. Я сделал всё, чтобы убедить его, что убил всех пятерых. Бог кричал остановиться, не резать мёртвые тела. Тогда я и узнал, что даже Бог совершает ошибки. Люди не столь порочны. У них были семьи, близкие, их любимые, и желание вернуться. И я наказал szatana за алчность…       На лице призрака вздулись вены, а глаза покраснели. Выглядит он угрожающе и крайне злобно, будто любого, совершившего грех в его присутствии, ждёт небесная кара, которую он исполнит по приказу Бога у себя в голове. Речи могут быть высокими, а принципы нерушимыми, тем не менее от этого фанатика можно ожидать разного рода свершения.       — И что это тебе дало? Он добудет новых людей. Таких же, как я, — произносит через зубы Даурен, ещё сильнее напрягаясь и ощетиниваясь.       Он бегает взглядом то по призраку, то по комнате, то по питомцам. Норберт же бросает снисходительный взгляд, но нежный, будто на ребёнка, который пролил суп на кровать.       — Он стал меня бояться. Я забрал у него два номера. Один из его прошлого, а второй — для будущего, которого у него никогда не будет. Я предотвратил пять смертей и три пытки. И я подарил призракам временную защиту здесь, среди моих питомцев. Я — то существо, которым Он назвал меня, когда впервые заговорил со мной. В доме, за которым мы вместе с Ним и ангелом наблюдаем, тебе ничего не будет угрожать.       Даурен еле сдерживается, чтобы не скривиться от этих религиозных речей. Он с огромным скептицизмом относится к тому, что призрак сказал. Норберт бросает взгляд на часы и принимается поспешно извиняться:       — Я увлёкся. Мне szczerze жаль, что я отнял твоё время своими речами. Chcesz ciasteczko? Я хотел предложить печенье, у меня где-то оставалась пачка…       — Твоя вера непоколебима, так? — фыркает Даурен и поднимает брови, слегка закатывая глаза. — Что библия говорит о мужчине, спящим с мужчиной?       Вместо ответа призрак непонимающе хлопает глазами и издаёт звук, напоминающий слово «ась».       — Так и думал, — с укором смеётся Даурен. — Выходит, что не всем доступен твой «приют».       — Мы с Богом это обсуждали, и он утверждает, что в Библии ошибка, — стеснительно лепечет ветеринар. — Там должно быть написано: «мужчина не должен спать с мальчишками». Запрет на п-п-педофилию.       — Ты чего заикаешься?       — Мне сложно говорить о теме переписывания священных книг, — вздыхает Норберт и растекается по стулу. — Мы можем с тобой остановиться на любви ко всему живому? В понимании, что женщины могут спать, с кем хотят, мужчины могут спать, с кем хотят, небинары могут спать, с кем хотят…       — Стоять. Третьи тут причём?       — Все люди, вне зависимости от гендера, имеют право на любовь, — наконец-то искренне улыбается посланник Всевышнего. — Тебе и мне, как существу и посланнику.       — В библии же…       — Я же сказал, что остановимся на любви ко всем. Принимай людей такими, какие они есть — вот истина.       — Так, у меня сейчас голова расколется. Окей, любовь, понял. Тогда насчёт приюта мне стоит довериться тебе?       Даурен снимает очки, чтобы протереть от едва заметной влаги. Он надевает их и смотрит на окончательно расслабившегося розового фантома. Он забирает их чашки и относит в раковину, свою же он выливает и ставит вместе со второй под кран.       — Как ты можешь заметить, ни у одного питомца нет ошейника, — ветеринар прополаскивает посуду и кладёт в сушилку в шкафчике над собой. — Они все бродячие. И все дороги мне. И тебе, и твоей крысе найдётся место и защита. Кстати о ней. Нам нужно придумать имя.       Лицо Норберта выражает серьёзную заинтересованность. Он предлагает не меньше десяти имён: «Макбет» в ассоциации с красным, «Белла» для подчёркивания женственности, «Эванжелина» для передачи чуткой натуры и так далее, пока Даурену не приходит в голову идея.       — Нужно что-то простое, что часто встречается в отеле, и если кто-нибудь проговорится, то было бы меньше подозрений. Есть идеи?       — Выпечка, — тоскливо произносит Норберт. — У меня на ум приходит только еда. Я давно не был вне питомника.       — Отлично. Тогда пусть зовётся Булкой.       В дверь стучат. Даурен смотрит на время. 9 вечера. Должно быть, у призрака была назначена встреча ровно на это время. На его лице расцветает мягкая улыбка, которая выглядит как-то непривычно, но одновременно знакомо.       — Ах, ангел прилетел. Тебе пора.       Когда фантом поднимается и становится на голову выше парня, Даурен вспоминает, где видел эту ухмылку. Его дедушка идентично смотрел сверху вниз на своего внука. С нежностью и радостью, что его мальчик помог с дровами, почистил картофель и овощи для супа. Сам пожилой мужчина брал на себя нарезку лука и смеялся через небольшие выступающие слёзы. Такие простые обеды, ничем не лучше блюд Агаты Савельевны, и всё же что-то было в них, от чего суп казался вкуснее, чай слаще, а желание разговорить старичка непобедимым.       — Не злись, призрак и человек равны перед указом ангела.       Даурен тут же возвращается в реальность и отворачивается. Терпкий вкус остаётся от осознания, насколько далеки те счастливые дни.       — Если ангел стучится, значит время вышло. Когда понадобится укрытие — мой приют в твоём распоряжении. Но помни о том, что будет за задержку.       — Последствия непослушания, да-да. Спасибо, наверное.       Даурен бросает взгляд на крысу, дабы отстраниться от неожиданного погружения. Убедившись, что она в нормальном состоянии, не считая того, как скребётся о прутья клетки, желая выбраться, парень собирается покинуть ветеринара, но тот останавливает своего гостя и протягивает чистилку для шерсти. Проведя роликом по себе несколько раз и убедившись в отсутствии волосков, Даурен выходит из помещения и огибает Остапа, прошедшего через дверь насквозь.       — Do zobaczenia, Эр! — кричит вслед Норберт и приветствует Остапа. — Вы сегодня виделись с графом?       — Нервный он сегодня, — бурчит Остап и закрывает за собой дверь.       Даурен уже собирается идти, как его отдёргивают за рукав, не позволяя отойти от двери. Перед тем, как Даурен собирается словесно воспротивиться, его губы зажимает невидимая рука.       — Я твой охранник, — в шёпоте над ухом он узнаёт голос О’Райлли. — Я уберу руку, а ты молча постоишь. Понял?       Получив кивок в ответ, ковбой отпускает молодого человека. Даурен медленно вдыхает и выдыхает, после чего вопросительно смотрит на О’Райлли. Тот показывает на телефон в другой руке: на экране идёт звонок в каком-то незнакомом парню приложении. Из верхнего динамика доносятся два голоса фантомов в питомнике.       «О’Райлли проник вместе со мной к Норберту и оставил там телефон? Экран показывает, что микрофон выключен. Ведущий приказал прослушать разговор тех двоих? Неужели Норберт настолько опасен?»       Терять парню нечего, так что он тоже вслушивается в диалог фантомов в питомнике. Ничего особенного там не обсуждается, кроме передачи заказа Мариусу Де Лионкуру. Ваза предназначалась ему и Елизавете ко дню их свадьбы. Посланник Бога не перестаёт радоваться за будущих супругов и шутливо обижается на Остапа, который не разделяет данный порыв, но в итоге фантом постарше смахивает это на ангельскую отстранённость от человеческой простоты. Остап в свою очередь изливает душу о том, что ему пришлось с Варфом оформлять преждевременный выезд, на что Норберт сопереживает с ношей его друга. На вопрос о спешке Остап вздыхает и что-то тихо говорит. Ни один из подслушивающих не улавливает, но по лицу О’Райлли видно, что он знает, о чём идёт речь, и сводит брови. Норберт пищит, очень сильно стараясь подавить восторг, из-за чего местный сисадмин на него шикает.       — Да благословят небеса их союз, — только и произносит Норберт.       Остап никак не реагирует, пока Норберт его не окликает, говоря перестать залипать в телефон.       — Ща, мне дейлики надо выполнить для круток. Анонимус обеденный перерыв отжал.       — Тогда пойду покормлю капрала Валентина.       — Ну почему у тебя всё по расписанию…       Остап негромко завывает и берёт на себя кормление хомяка, тут же меняя интонацию на позитивную, подбадривая зверька на бег в колесе. О’Райлли открывает панель настроек, чтобы остановить запись звонка, и головой показывает, что им с Дауреном пора, но тут же жестом останавливает, услышав звук шебуршания упаковочной бумаги.       — Ты можешь делать это тише? — едва уловимо шипит подросток.       — Прости, nie mogę się doczekać, — снова скрипнув обёрткой, неловко отвечает Норберт и более заинтересовано спрашивает. — Уже нашёл того, кто отнесёт в номер?       — Еле спросил через своих. Пришлось человек двадцать перебрать, не меньше. Фэнь согласился.       — Только не этот демон!       — Норберт, пожалуйста. Он только отнесёт вазу.       — Но вдруг он принесёт неудачу…       — Я помогал её делать. Всё будет в порядке.       Ветеринар колеблется, но принимает выбор друга. О’Райлли напряжённо держит телефон с большим пальцем над кнопкой завершения вызова. Он медленно обхватывает стержень капельницы и в ответ на возмущённое лицо Даурена другой рукой показывает, что, как только два товарища подлетят к двери, им придётся делать ноги. Парень размахивает ладонями в воздухе в знак несогласия, прекрасно осознавая, что для него это будет ещё один полёт, который ранее провернула Варя. С невпечатлённо выгнутыми бровями ковбой поворачивает голову и продолжает подслушивать. Вспомнив о наличии у его охранника револьвера, Даурен сдаётся и подключается к тайной деятельности.       — Меня больше напрягает, что Анонимус собирается как-то вмешать живых людей в выселение. Мариус настаивал на том, что ему нужна в чём-то помощь.       — Я не думаю, что szatan позволит им покинуть отель, если ты об этом. Он точно найдёт способ…       На неразборчивый гортанный хрип подростка Норберт тут же дрожащим голосом принимается утешать друга:       — Я в том смысле, что он убедит графа решить проблему без живых людей! Ну же, он же собрание всех грехов. К чему ему их отп… давать на использование?       — Действительно, — саркастично прыскает подросток. — Он же не рассматривает людей, как питомцев. И не является собственником, который… который…       О’Райлли завершает звонок, а до уха живого человека доносится тихий треск электричества. Он оглядывается в поисках источника, но безрезультатно. Треск повторяется. Даурен привлекает внимание ковбоя, а тот показывает на дверь. Проводка неисправна в комнате, а причина неисправности в сисадмине.       «Он типа может обрубить ток во всём отеле? Или только в одной комнате?»       — Остап, — несвойственным ему жёстким тоном повторно вмешивается ветеринар. — Что было, то прошло.       — Тебе легко говорить. Ты умер всего один раз.       — Я никому не желаю умереть моей смертью. Смотреть, как теряешь близких — это судьба, от которой я молил небеса освободить Веронику. Ты слишком много страдал в человеческом обличии, и я всегда буду на твоей стороне в этом состоянии. Я поклялся тебе помогать.       — Но ты не можешь мне вернуть родителей!       Треск раздаётся прямо над Дауреном, и молодой человек отступает в сторону. Ему помогает не нашуметь О’Райлли, вовремя придержавший капельницу. Лампы на потолке мерцают так, словно вот-вот лопнут под напряжением. Благодаря Норберту вместе с выравнивающимся светом стихает и громкое пыхтение Остапа. Копошение в комнате также прекращается. Когда парниша окончательно замолкает, Норберт выговаривает три слова, как оглашают приговор перед казнью: «Придёт судный день.»       Даурена подхватывают за плечи и несут прямо к лифту. Кабина со звоном останавливается, и О’Райлли заводит опекаемую персону внутрь, держа дверь 628 номера на мушке. Когда лифт поднимается, ковбой-кыргыз опускает револьвер.       — Задрали меня ваши полёты, — выдавливает из себя Даурен, держась за поручень кабины.       — Благодарю за сотрудничество, амиго.       Ни капли страха и сплошная непоколебимость. Даурен проглатывает все ругательства, крепко сжимая поручень и свой металлический стержень на колёсиках. Как только они останавливаются на этаже с его палатой, пациент Отеля смерти бросает на прощание: «Буэнос ночес, придурок», — и уходит к себе, проклиная каждого встретившегося ему сегодня призрака себе под нос.