огни этого города

«привет Раз я снова пишу тебе, значит меня снова накрывает агония. Я так устал бороться с этой пустотой внутри, с этим бесконечным одиночеством. Оно сжирает меня. Это далёко не первое письмо к тебе, написанное в пустоту. Надеюсь, у тебя все хорошо. Завязал с этой глупой привычкой — курить, когда злишься? Хотя, кого я осуждаю. Ты так не хотел, чтобы я начинал курить, но я сорвался. Попробовал и затянуло. Знаешь, как это бывает? Этот дым, запах табака и никотин, разливающийся терпкостью внутри, помогающий, хоть и не до конца, но избавиться от стресса. Извини, я эгоист, не должен был начинать, хотя-бы ради тебя. Да и бросить будет невероятно трудно, ведь это те самые сигареты, что ты изредка курил. И запах все тот же, так сильно напоминающий о тебе. Ты же хорошо кушаешь? Я. Я за тебя волнуюсь. Глупо, да? Уже 4 месяца прошло, а я все ещё волнуюсь. Сегодня я вернусь, билеты взяты и пути назад нет, неожиданно, не правда ли? Обещал никогда не возвращаться, но вот уже меньше, чем через сутки мой рейс приземлиться. Я даже рад немного, но. Гораздо больше этой робкой радости я испытываю боль и желание ещё хоть раз тебя увидеть. Я просто тону в этих ложных надеждах встретить тебя в этом проклятом и таком благословенном городе. Это будет тяжёлое испытание, самое непосильное из всех. Ты же помнишь? То кафе на углу безумно длинного дома, наши улицы, заполненные воспоминаниями о тёплых, уютных вечерах и дорожки в парке рядом с нашим (?) домом. А ведь мы то место «домом» называли. В этом городе слишком много мест, причиняющих невероятную боль, разрывающих на части. Особенно сильно я боюсь возвращаться в нашу квартиру, но выбора особо нет. Думаю, я все же не смогу туда въехать и буду снимать номер в каком-нибудь небольшом отеле. Хотя, даже находясь в десятках сотен миль от того места, вечерами я утопаю сам в себе. Потому что больно, потому что задохнуться хочется. Ты стал моим миром, а потом просто исчез, забрав всего меня, оставляя, по факту, пустую оболочку. 4 месяца прошло, а я все ещё люблю, утопая в тебе. Глупец. Ужасный глупец. Как же мне необходимо знать, все ли у тебя хорошо, счастлив ли ты. Жизненно необходимо. Просто для того, чтобы не задохнуться от одиночества. Хотя, эти 4 месяца вряд-ли можно жизнью назвать. Даже «существование» будет слишком громко сказано. С каждым днем я все больше начинаю обвинять в случившемся себя, искать и находить свою вину. Но ты же не ответишь. Да, не ответишь, и не прочтёшь эти строки. Эти излитые в никуда чувства останутся просто набором букв на бумаге, которая никогда не увидит своего получателя, и судьба её будет проста. Чимин, дорогой мой, любимый Чимин, будь счастлив. Всё ещё люблю тебя. Юнги» Он боялся. Письмо, написанное сегодня утром, смиренно лежало в нагрудном кармане куртки. Юнги не решился его оставить, а тем более — избавиться от него. Это последнее письмо перед ожидающей его бурей. Он вёз эти строки как оберег, как маленькую надежду не утонуть в чувствах. Чёрная безразмерная куртка под которой такая же чёрная и безразмерная толстовка и маска на лице. Курить перед отъездом он не стал. Хотя хотелось безумно. Желательно сразу всю пачку, но совестно стало перед тем, кого уже давно нет в его жизни. Обещал когда-то все- таки. Переезд от аэропорта до города обещал быть спокойным. Ночной перелет, пойманное такси, серый город и мелькающие огни в мокром окошке. Юнги почти не спал последние пару дней, мало ел и много курил. Привычка, появившаяся совсем недавно. Месяца 3 назад. Это было бы их с Чимином 3хлетие и он просто сорвался, покупая пачку сигарет, алкоголь и баллончики вместо подарка. Хотя, чего уж там. На его рабочем столе где-то до сих пор лежит коробочка с цепочкой, купленной ещё до их расставания. Он тогда хотел её выкинуть, уничтожить, чтобы ничего о нем не напоминало, но в итоге он пьяный, весь в краске уснул в углу комнаты, со слезами на глазах и этой самой коробочкой в руках. И как-то вся эта непомерная усталость за эти дни разом стала давить на его плечи, погружая в полудрему. Тихие улицы ночного города, оживленные только частыми каплями дождя. Кажется, что это место ему не радо. Хотя, этого он и ожидал. Тихая и непонятная свора мыслей носилась в сознание, и ни за одну из них нельзя было уцепиться. Однотонный звук дворников машины окончательно погружает сознание в бескрайнюю темноту. Наконец-то. Недолгий, но такой желанный сон. Юнги ожидал от этого города самого худшего, а вместо страданий он чувствует спокойствие, чувствует, что он здесь к месту. Никогда точно не знаешь, что ждёт тебя впереди, что будешь чувствовать, из-за чего будешь плакать, а что будешь вспоминать с улыбкой. Сейчас все эти светлые моменты, создаваемые годами, причиняли тупую, терпкую боль. Вот только теперь она не рвала, боль — обыденная часть жизни, с которой ты смиряешься, находишь для неё особое место. Он казался совсем маленьким, будто пытавшимся сжаться максимально сильно и просто исчезнуть. Выступающие резкие скулы и впалые щеки, потухший и безжизненный взгляд — все это будто кричало о холодной, огрубевшей за это время душе и сильном истощении. Но на самом дне этих тёмных уставших глаз, под толщей безразличия таилась жизненная необходимость просто выговориться, получить хотя-бы немного поддержки. Но Юнги уже давно научился крыть все эти чувства под холодной безразличной маской. И только во сне, когда эту маску удержать просто невозможно, надменная личность сменяется беззащитным человеком, так сильно нуждающимся в помощи. Жаль, помочь некому. Он один против мира. Все происходит слишком быстро: шум, резкий толчок и неожиданная боль, а после становится тихо. Машина перевернута, тело в осколках и, возможно, есть пара переломов. Кусочки стекла рвут кожу и топят салон ещё тёплой жидкостью, но. Как то не важно все это. Даже не удивило особо. Нет боли и паники, нет сил сопротивляться, нет желания предпринимать попытки выжить. Лишь тьма, такая манящая, обещающая долгожданное спокойствие, уволакивающая за собой. И Юнги поддаётся ей, следует её мирному голосу. «Господи, как я устал» — последнее, что проносится в уплывающем сознание, погружая разум в бездну забытья. Его найдут без сознания, сжимающим кармашек куртки.