огни этого города

Юнги просыпается в пустой, пахнущей лекарствами палате. Три дня без сознания, и две операции за это время. Он далеко не дурак, сразу понимает где находится. Тело будто тисками охвачено, а сил нет даже на то, что бы глаза открыть. Абсолютно не властен над собой. В маленьком боксе было приоткрыто окно, но щелочка была настолько мала, что воздух оставался таким же спертым, и дышать все равно было нечем. Врачей он звать не стал, наслаждался минутами тишины. Время и жизнь будто остановились, будто все замерло, давая возможность и ему остановиться, подумать, сделать маленький перерыв. Как он выжил — непонятно. Возможно, вовремя приехавшая скорая, а возможно все это простая случайность. Думать об этом долго не хотелось. Его разум бегал от одной мысли к другой, особо не задерживаясь ни на одной из них. Так лежал он часа три, пока не вошла медсестра, пришедшая менять капельницы. Заметив пробуждение, она без суеты поменяла препараты и спокойно спросила о самочувствии, уверив, что врачи сейчас подойдут, но Юнги ничего не ответил. Не смог ответить. Лицо его было перемотано бинтами, а на руку и лодыжку был наложен гипс. Там, где руки не были скрыты, виднелись ссадины и синяки совсем ещё не зажившие. Тяжело и выматывающе. Ещё пара минут бесцельного блуждания в мыслях и Мина снова затягивает в бессознательность. — Хосок! Я здесь! — Чимин махал с противоположной стороны дороги, привлекая внимание друга. Как обычно заехал за ним после работы. Пак, освободившись чуть раньше обычного, забежал в магазин через дорогу. И вот, стоя с пакетами в руках, он, не обращая внимания на прохожих, машет что есть сил. Настроение хорошее. — О, уже не в офисе, — пробормотал Хосок, опуская окно и махая в ответ. Два парня на противоположных сторонах улицы. Один стоит посередь тротуара, тепло улыбаясь и щурясь, а второй, все ещё высунув руку из машины, жестом подзывает к себе. Идиллия рушится быстро, как это и бывает всегда. Проходя мимо, мужчина лет сорока задевает Пака, кидая колкий, недовольный взгляд и бурча себе под нос о том, что тот «меры не видит, жизнь у него лёгкая». Грубое, брошенное случайно, в порыве раздражительности выражение разбивает то тонкое, хрупкое и тёплое, что было в Чимине. Прохожие в спешке текут по тротуару, вечно торопясь, не останавливаясь. Некогда быть счастливыми. Некогда встать посреди всех этих людей и как ребёнок помахать, улыбаясь. Вечная суета. Настроение падает, возвращая в реалии жизни, и он уже с холодным взглядом спешит к переходу, где его уже ждал Хосок. — Что с тобой? Буквально минуты 2 назад был таким солнышком. -Знаешь, хочется как в детстве сидеть и с серьёзным лицом рассказать о синяках на коленках маме. С такой же радостью бегать по лужам, проверяя их глубину и беспокоясь только о том, что твоя красивая палка только что сломалась. Ладно, мысли в слух, — Пак уже привычно развернулся к окошку, ловя взглядом мелькающих прохожих. И снова он пытается уйти из реальности. — Не погружайся в себя, рядом всегда буду я, слышишь? — его уверенный и твердый голос снова убеждает, будто погружая в иллюзию спокойствия. Хосок сильный человек, — Что в пакете? Ещё тёплые булки, Шин, гуляющий где-то в самых пыльных местах квартиры, Хосок рядом и можно расслабься. На самом деле, все не так уж и плохо, тяжело было по началу, но со временем стало совсем немного проще. Адаптация — Нет, те линии лишние, — в Чимине просыпается критик, и не обращать внимания на такие ошибки он просто не может — Не осуждай мои линии, — немного недовольного Хосока, который лишь усерднее заполняет свою часть листа, — эта частичка меня уже на бумаге, я не могу её уничтожить — Я УРЕЖУ ТВОЁ ПРОСТРАНСТВО, перестань творить хаос, — Эта идея родилась спонтанно, но они особо долго не думали. Чимин нашёл ватман, один карандаш и коробочку красок. Кинув Хосоку одну из безразмерных футболок, Пак снял верх, оставаясь в просторных штанах индийского мотива. Он любил эти до ужаса комфортные штаны, любил даже когда старушки в очередях смотрели с осуждением, любил и тогда, когда прохожие не понимали. Они делали его немного счастливее. Шин прошёл лапами по бумаге, и это стало общепризнанным началом работы. 2 часа рисования чего-то абстрактного, что они душой называли, разговоры и перерыв на ещё теплую выпечку. Снова ушли во что-то с головой. — У тебя все руки в краске, не сходишь помыть? — Чимин знал нормы приличия, которым с самого детства учат, но это так абстрактно в последнее время. Он сидел за столом с кружкой уже остывающего чая и поджатыми к груди коленями. Его светлые волосы были растрепаны и немного спадали на глаза, но исправить это Пак даже не пытался. — Нет, это мелочи. — испачканные руки действительно не волновали его душу. Он словил подходящий момент. Но Хосок не хочет. Не хочет рассказывать, но он человек правильный, пойдет за принципами и разумом, а разум просит рассказать. …но… — И еще, — Чон допивает чай и встает с места, уже давно ставшим его, — ты штаны запачкал — ТОЛЬКО НЕ ОНИ, — он мелькает в проходе, летящей походкой убегая в ванную. . не сегодня…