Небо в оттенках индиго спрятало звёзды над нами...
// _.flashback._ // — Знаешь, часто замечаю за тобой... — витиеватые клубы сигаретного дыма растворялись где-то под тёмным потолком спальни. Электричество во всём доме было выключено. Большое окно с широким подоконником, на котором и расположились два парня, представало единственным источником света в этой комнате. И им обоим этого было более чем достаточно. — Ты ведь отнюдь не такой жизнерадостный, каким пытаешься казаться, Лекси. — светлые волосы старшего были спутаны и небрежно торчали из-под капюшона чёрной толстовки. Парень сидел подле открытого окна и смахивал пепел прямо за карниз, пока взгляд его светлых серо-голубых лениво скользил по точёному профилю парнишки напротив. — Возможно... — уклончиво, с напускным безразличием ответил последний, туманно рассматривая пейзаж за окном. — Ты и сам это знаешь, мы же... похожи. Сам говорил. — Говорил... — сделав очередную затяжку, Йоэль чуть приспустил капюшон, пряча глаза и половину лица в его тени. — Но расскажи ты. — Зачем? — напускное спокойствие в интонации, ровные и плавные движения рук, Алекси был мастером прятаться. — Весь такой загадочный, тёмный... — продолжает Йоэль. — Хах, смешно. — прыснул в ответ парниша. — Я открытая книга. — Это ты так думаешь. Слушаешь всех, помогаешь, пригреваешь когда требуется. — из положенной меж ними открытой пачки чапмана достаётся ещё одна сигарета. — Но о себе что-то личное говоришь редко. Не доверяешь? — Да нет, просто... тут нечего рассказывать. — и случайная пауза ненароком выдала его напряжение. — Будь нечего, я бы не спрашивал. — намекает он на продолжение, аккуратно касаясь его колена своим, якобы поудобнее устраивая ногу. — Я неудачник. — и стеклянный взгляд вмиг устремился на Хокку. — Почему..? — Потому. Ёбань все это. Лютая. В принципе всё в этом мире ёбань лютая, если ты понимаешь о чём я. — наполовину спрятанные в рукавах большого полосатого свитера пальчики потянулись к общей пачке, выуживая из оной сигарету и вставляя меж губ. — Когда всё началось? — зажимался, Йоэль видел это. — Слишком сложный вопрос... Думаю, ещё в Нидерах. — вновь напускное спокойствие. Если бы Йоэль не чувствовал этого парнишку уже достаточно хорошо, то, возможно, он бы даже поверил. — Ты мало рассказывал об учёбе в Нидерах. — А там и нечего рассказывать. — словно отмахивается Лекси, прячась за собственным светлым каре. — Все было так плохо? — спокойно продолжает старший. — Не всегда... хотя... — замерев ненадолго, словно на пару мгновений взглянув в прошлое, Лекси тряхнул головой, отгоняя наваждение. — Всегда. — Лекси, не темни... — Блять. — тон голоса Йоэля располагает. Сам Йоэль располагает. Но разум твердит не поддаваться. — Мне сложно. — словно в оправдание звучит следом. — Знаешь, я, кажется, побывал на вершине Олимпа. Смог прикоснуться к мечте, всё такое... А потом с таким грохотом упал, что сломал себе крылья. — пауза, во время которой глаза Лекси немного заблестели от влаги. И старший это заметил, мысленно коря себя за такую бестактность и давление, но стараясь не подавать виду. — Чёрт, как-то метафорично получилось. Видимо, многовато я сегодня выпил. — деланно усмехается младший, слегка улыбнувшись. — Почему тебе это вообще интересно? — яркие голубые сапфирики, в которых сейчас отражались все звёзды галактики, устремились прямо в самую душу. — Ты же меня всегда выслушиваешь. — глубокая затяжка, вызванная успокоить вмиг ускорившееся сердцебиение, сменяется плавным выдохом. — Почему я не могу сделать для тебя того же? — Тут всё сложно. — помотал головой блондин, заправляя одну из прядок за ухо. Снова зажимается. — Расскажи, "вдвоем будет легче..." — парирует его же фразой Хокка. — Не будет. — Почему? "Ты осудишь" \\ _.end._ \\ — И да, такое бы Йоэль точно осудил. — воспоминание невольно заставило Лекси поёжиться, нервно сжимая руль. Он всё ещё ненавидел это. Каждый раз когда начинал об этом думать. Поэтому Алекс и продолжал молчаливо держать в секрете своё прошлое. Оно заперто на 10 замках в самых потаённых уголках его разума. И оно никогда не должно выйти наружу. Слишком страшно, уродливо, глупо и неприглядно. Слишком.**** ****
Небольшой городок Кеми в Южной Лапландии. Уже знакомый старенький мотель на некоторое время заменит Алекси его съёмную квартирку в Оулу. "Отвлечься. Привести сознание в порядок. Жить дальше. Хотя бы пытаться" — чёткий алгоритм действий не кажется ему выполнимым. Всегда, но не сейчас. Спортивная сумка со всем самым необходимым и рюкзак с ноутбуком и проводами приземляются на продавленную кровать. Алекс шумно вздыхает и плетётся обратно к выходу. Там, за дверью, на балкончике его второго этажа, в самом углу стоит стул, а на перилах пепельница — с номером ему повезло. "Хоть с чем-то" — прыснул воспалённый мозг. — Психика расшатана. — срывается с губ, пока сам он наблюдает как дрожат его руки и отнюдь не от холода. — В принципе, не удивительно. Да, них у обоих были некоторые тайны друг от друга. И это нормально. Они и не обязаны были за эти 2 с половиной года стать едва ли не кровными братьями. Но при этом с самого начала оба друг с другом были ближе, чем кто-либо с ними ещё. Странный парадокс. Негласно начертили себе определённые границы, хоть оба и не раз и не два пытались их переступить. Но именно об этом Алекси бы никогда ему не рассказал. Отчасти просто не знал как, отчасти просто боялся его реакции. Ведь такое запросто может перечеркнуть всё что между ними выстраивалось на протяжении всего этого времени. Сигаретка поджигается с первого раза. Глубокая никотиновая затяжка заставляет оранжевый огонёк на её кончике загореться ярче. Взгляд Алекса же постепенно теряет свою живость, становясь всё более и более стеклянным, пока мальчик в очередной раз погружается в воспоминания. Ведь что такое в ещё даже не 16 лет бросить всё, включая новую школу, в которой отучился лишь год? Бросить всё, переехать за тридевять земель в другую страну одному и поступить там в колледж? Так ещё и на какое-то сомнительное продюсирование, с которого его попёрли уже на второй год... Кто-нибудь скажет, что-то про "куда смотрели родители" — Лекси лишь посмеётся. Ведь его матери не то чтобы в принципе было дело до того, чем по жизни будет заниматься её сын. Хочет продюсирование? Будет продюсирование. Да пусть хоть в космос летит — это его жизнь. С одной стороны — определённо вселяет уверенность. С другой же — чувство какой-то ненужности, ведь ему всё это словно на откуп дают. Мол "ебись как хочешь, только от меня отъебись". Другие же позавидуют и скажут, что это своего рода акт взросления. Ведь теперь он абсолютно независим и может делать всё, что ему хочется. Ведь теперь он взрослый. Взрослый, да. Однако, как показало время, к подобному сам Алекс оказался не готов. Абсолютно не готов. На деле на тот момент ещё пятнадцатилетний подросток просто был выброшен во взрослый мир, который разительно отличался от того, в коем он рос до этого. И дело не только в другой стране с её другим языком и другой ментальностью, и даже не в том, что это теперь мегаполис с большой агломерацией, а не какой-то там захолустный Оулу. Хоть и это тоже сыграло свою роль... И увы, не радостную. Все его однокурсники были старше, некоторые более чем на 2 года, оттого не сильно хотели заводить дружбу с каким-то там финским парнишкой. Поначалу хоть Алекс старался, действительно старался доказать в первую очередь себе, что он может, что он всё делает правильно, на деле же невольно оказался в среде аутсайдеров. Нет, его разумеется никогда не били и не оскорбляли. Его просто не замечали, игнорировали... Его словно не было. Масла в огонь также подливали и новые преподаватели, не раз и не два указывающие ему, что подобная программа может быть ему слишком сложной. А что делать когда тебя не особо любят на месте твоей учёбы? Правильно, заводить общение с другими людьми в других местах. — Все люди — социальные животные. — тихо пробормотал Лекси, раскуривая новую никотиновую палочку. Бары и клубы стали ему тогда настоящей отдушиной. Юный диджей Алекс Маттсон, как он тогда себя назвал, стал некой местной молодой звездой, нередко выступающей на разогревах у уже именитых рейверов. Толп фанатов конечно не было, но вот в барах порой наливали за счёт заведения, а на сетах слэмились — людям чертовски нравилась его музыка. Оная уже во всю рвала местные чарты, а как-то раз вырвалась и в глобальный. Вот тут-то и началась настоящая сказка. Молодой диджей-рокнрольщик с тонной потёкшей косметики на милом ангельском личике выглядел разительно старше своих на тот момент уже 16 лет. После приглашённого сета в каком-нибудь клубе не раз и не два ему перепадало и трахнуть какую-нибудь молодую или не очень особу в туалете, попутно выпивая алкоголь прямо из горла и ненароком оный разливая. Некоторые, конечно, знали его реальный возраст, но даже так закрывали на это глаза. А ему и нравилось, ведь с ним считаются. Ведь он взрослый. — Запреты спадали как оковы американских рабов в гражданскую войну — резко, громко и с пренебрежением. — сигаретный дым расчерчивает сизые круги на фоне ночи. Мотыльки слетаются на свет одинокой лампочки в самом углу этажа. Тишина успокаивает. Всех, но не Алекси. Ведь не удивительно, что тогда в его жизни начало появляться всё больше и больше веселья. И это веселье становилось всё более и более разнообразным. Сначала какая-нибудь милфа перед сетом угостит колёсиком ешки, под всеобщие одобрительные возгласы то и дело впиваясь в его губы пошлыми и развратными поцелуями. Потом какой-нибудь не менее красивый парень в глазах-болтах которого ярче звёзд ночного южного неба блестят кристаллы, усадит его на свои колени за общим большим столом, угощая столь молоденького и горячего иностранца одним коктелем за другим, обхватывая его бёдра и скользя руками по груди. А потом они втроём едва ли не проломят перегородку в туалете, под бесконечными ударами и шлепками разгорячённых тел вытрахивая друг из друга грязные стоны. А утром на пары, скрывая за футболкой невесть кем поставленные укусы и засосы. Выслушивать лекции преподов и перешёптывания группы, сидя в отдалении, в самом углу аудитории. Помнит, как на него косились, помнит их взгляды. Поначалу боялся, перед выходом из общажной комнаты подолгу стоя перед зеркалом и пытаясь замаскировать следы очередной бурно прошедшей ночи, да и в принципе общий помятый вид. Но каждый раз, попадая в аудиторию, нутром чувствовал — они знают. — Сначала, конечно, думал, что накручиваю. — вновь случайно срывается с его уст. — А потом как-то раз в директ прилетает видосик от одногруппницы с вопросом "это рил ты?". А там уже едва ли не разложен прямо на угловом диванчике. — одинокая слеза скатилась аккурат по подбородку, падая на чёрную ткань футболки. Их взгляды, усмешки и улюлюканья в тот злополучный день Алекс запомнил навсегда. "Был бы умнее — сделал бы выводы" — отсекает терновник. И Алекс сделал. Неправильные. Ведь раз все всё знают, зачем вообще пытаться скрыть? Засосы на видном месте — плевать, пойдёт с засосами. Пускай смотрят, смотрят и идут нахуй. Красные от недосыпа глаза — плевать, пойдёт так. Вырубится прямо на паре — не страшно, ведь он теперь молодая рок-звезда, живущая так, как миллионы одних людей мечтают, а миллионы других боятся. Так пролетел первый семестр. Тогда ещё получалось совмещать учёбу и подобное веселье. Умудрился даже сессию автоматами закрыть, вследствие чего преподы отстали на весь следующий модуль обучения. Так одной проблемой в январе, стало меньше. С группой и потоком он уже почти не контактировал — взаимное игнорирование. Ведь зачем они ему? Ведь они не понимают, что такое жизнь. Попутно, с начала ноября к барам и клубам начали добавляться чьи-то квартиры и съёмные загородные дома, тусовки в которых нередко заканчивались на лавочках в парках под всеобщий пьяный гогот, травку, колёса и постоянно разлитое бухло. Персонально для Алекса иногда могло идти продолжение всё в том же парке или на заднем сидении чьей-то машины, владелец которой согласился подбросить до общаги. Подбрасывал, конечно, пока синеглазый мальчик, светлую голубую радужку глаз которого вытесняли зрачки, пытался отдышаться и слизывал кровь с искусанных губ, параллельно застёгивая молнию джинс. Дни, наполненные бесконечным кутежом, летели ярко и незаметно. И вот старый год уже провожался первой в его жизни мефедроновой дорогой, дающей небывалый заряд бодрости и эйфории, а новый встречался уже через три дня марафона, отходами под утро, когда неопытного молодого употреба, на финском декларирующего желание умереть, оттаскивали от окна и укладывали на диван, с которого он встать уже был не в силах. Уснуть, кстати, тоже было сложно, хотя усталость была колоссальной. Когда отпустило, а не отпускало почти сутки, и уровень дофамина в организме относительно выровнялся, Маттсон даже не сразу понял, где находится и отчего так сильно болит всё тело. Когда же дошло, то стало понятно, что тот самый трамплин, о котором многие говорят, пройден. — Марафоны больше не повторял. Разве что однажды. — пачка яблочного чапмана стремительно пустеет, пока сам Лекси пытается сдерживать слёзы. — Зато в ход шло всё. Европиллс чтобы мазаться на тусах и ксанакс чтобы расслабленно делать уже проёбанные дедлайны, гаш для того чтобы уснуть и эмдипиви чтобы проснуться... Думал о разумном потреблении. Мол один раз можно — не страшно, ну два, ну три. Ну пару раз в неделю. Но не больше. Молодой, глупый, не понимал тогда как работают наркотики. Нравилось. Даже очень. Особенно трахаться в приходе. Можно без устали намного дольше и острее ощущая каждое движение своё и партнёра. Или партнёров. Лекси никогда не противился экспериментам, перепробовав в этом плане очень многое. Правда, толер всё равно выработался быстро. Время приходов сокращалось с каждой новой дозой, а отхода наоборот длились дольше и крыли сильнее. Неудивительно, ведь всё это дерьмо напрочь выжигает серотонин, дофамин и прочие гормоны счастья. Поэтому, попутно в голове начинало зарождаться всё больше и больше упадочных мыслей. О да, медовый месяц в его случае продлился дольше чем у многих, почти три месяца. А потом это стало рутиной, и за всем этим он не заметил, как пролетела зима, а следом за ней и весна. Погрязший в запретном веселье, он и не видел, как словно песок сквозь пальцы из его рук ускользают все возможности и перспективы. Он всё реже где-то выступал, ещё реже делал новую музыку. В колледже вторую сессию он сдавал уже с одних только пересдач, а после третьей его и вовсе отчислили. Время между ними он предпочитает не вспоминать в принципе... Молодому финскому мальчику уже 17. И он один. В чужой стране. Трясётся перед тем как набрать номер матери. И о чём ему было рассказывать Йоэлю, не один и не два раза пытавшемуся узнать его прошлое поглубже? О том, что Лекси неудачник, по собственной же глупости проебавший все полимеры? С самого начала всё ведь было в его руках, абсолютно всё... И он не справился. "Слабый потому что" — в очередной раз обрубает терновник. Глубочайшее разочарование вкупе с искренней ненавистью — всё что он испытывал тогда — пронёс с собой и сквозь эти три с половиной года. Да, он страсть как ненавидел себя за эти ошибки и такую жизнь в принципе. Ненавидел и стыдился, особенно перед старшим. Какого Йоэлю было бы увидеть, что его Лекси отнюдь не такой, каким старательно пытался быть всё это время. Страшно представить, что будет, стоит ему узнать обо всём этом грязном и мерзком прошлом, наполненным бесконечным пьяным блудом и запретным кайфом. — Разочаруется. Возненавидит. — Лекси всегда этого боялся. Их отношения сознательно выстраивались на этой недомолвке. Ведь Йоэль за короткое время стал для него тем человеком, ради которого парнишка готов был сломать себя пополам в трёх местах — так боялся потерять. И какого Ему было бы узнать сколько раз Алекс перебарщивал в намешивании кайфа, отчего ловил то бэдтрип, то алкогольную интоксикацию, сколько раз пьяный и обдолбанный Алекс трахал и самого пьяного и обдолбанного Алекса трахали едва знакомые парни и девушки в туалетных кабинках клубов и на диванах чьих-то квартирных тусовок, на задних, а порой и передних сиденьях машин и даже в тени деревьев парков на таких же тусовках. Сколько раз чужие грязные руки трогали его, сколько раз они его били, сколько увечий нанесли душе и телу... по его же воле, слепой и пьяной. Настоящий Алекс не был достоин Йоэля. Возможно, он и был бы этим хрупким и милым ангелочком, если бы не был в своих глазах воплощением всей грязи и разврата, от которой никогда не сможет отмыться. — Блять. — нервно сорвалось с его тонких губ, когда из пачки была вытащена последняя сигарета. — Мог бы нацепить на себя красивый и пафосный ярлык "не оправдавший надежд своих родителей", если бы эти надежды вообще были. — очередная шальная мысль послужила новым триггером к воспоминаниям. Ведь возвращение в Оулу выдалось очень болезненным, но ознаменовало новый этап в его жизни. Первые полгода работал в общепите, по ночам писал новую музыку, которая, пусть уже и не имела такого успеха, всё же помогала снимать квартирку и не залезать там в петлю. "Нагрузить себя работой, чтобы на депрессивные мысли и желание догнаться просто не оставалось сил" — выглядело идеальным решением в его глазах. И отчасти это сработало — завязать получилось, пусть и с большим трудом. Казалось бы — повод гордиться собой, если бы не было так мерзко от того, что вообще сидел. В итоге просто ждал начала сентября, чтобы вернуться в школу, благодаря колледжу сразу в выпускной класс. Мать сказала так сделать. Алекс и сделал. Правда, что делать со своей жизнью дальше он и понятия не имел. Рядом не было никого. Лишь боль и страшное мёртвое безразличие сменяли друг друга бесконечными циклами. Ощущение потерянности вкупе с полным разочарованием в себе крыло всё время, не отпуская. От милого и светлого, мальчика, полного амбиций и желания жить, не осталось и следа. И тут, когда он максимально разбит и потерян, в его жизнь едва ли не с ноги врывается Хокка. Йоэль Ээрик Саломон Хокка. Тот самый мрачный и крутой старшеклассник из его прошлого, личность которого обрастала легендами, как впоследствии оказалось, очень даже правдивыми. Тот парень, который не бросает его незнакомого, пьяного и накуренного в каком-то невесть каком лесу, а заботливо ведёт домой, едва ли не волоча тело полностью на себе. Тот парень, который укладывает на кровать и раздевает его, чтобы ему удобнее спалось, а не чтобы знатно выебать "маленького ангелочка", оставляя на его теле множество следов и шрамов. Хотя впоследствии Алекс хотел бы, чтобы Йоэль как-нибудь оставил на нём те самые следы. И чтобы следы на нём были только от Йоэля. Ведь Алекс во многом ещё с Нидерландов привык к той роли прекрасной статуи, на которой многие расписываются, которую так и норовят исцарапать и изуродовать. А сама статуя и не против, ведь это и есть та настоящая распутная и развязная жизнь, которая была у его кумиров. Ох, сколько легенд слагалось о тех оргиях, что закатывали токсичные близнецы Аеросмит, сколько девушек хотели иметь детей от того же Кейта Муна из Зэ Дорс, насколько яркими и сочными были тусовки британских панков 80х. Ведь Алексу когда-то казалось, что он наконец пришёл к тому, о чем мечтал, впервые в далёком детстве услышав треки Металлики. Пришёл. И разочаровался. И тут внезапно Йоэль. Почему-то ему казалось, что та банда Йоэля, как и он сам, тоже живут подобным. Они же те самые крутые андеграундные рокеры, которые ещё едва ли не со школы братаются со многими уже известными финскими и не только группами, в их жизнях ведь тоже должны быть и все вытекающие такого веселья. И оно всё было. Только в абсолютно другом ключе. И показал ему это именно Йоэль, ненароком в очередной раз переворачивая картину мира. Ведь бесконечный парад саморазрушения был вовсе не обязателен. Да, тот самый Йоэль, который не захотел его оттрахать до дрожи в коленях, когда у него на то был полный картбланш в виде большого градуса в крови и полной беспомощности этого ребёнка под ним, вместо того лёг рядом, обнимая и не давая тому упасть со слишком маленькой для двоих кровати. Йоэль изначально отличался. Сильно отличался ото всех вокруг этим странным желанием хранить и оберегать, а не рушить красоту. Ведь он её видел в нём, эту красоту. Ту, которую сам парнишка в себе сколь ни старался — разглядеть не был в силах, хоть ему без конца и повторяли, что он больше, чем думает о себе. Йоэль, которому Лекси изначально был интересен не как милое и многими желанное тело, а как личность, мысли которой для Него были важны... Ведь Хокка слушал. Слушал и сам делился многим, раз за разом словно доказывая мальчишке, что он всё ещё человек. В какой-то момент этого Йоэля становилось в его жизни всё больше и больше, и нет, Лекси не противился. Подсознательно Лекси и сам искал встречи с ним. Один раз случайно пересекаются на работе, после которой решают прогуляться. Ещё один раз в магазине — Хокка просто ни с того ни с сего заплатил ему за покупки. И подобное случалось всё чаще и чаще. Йоэль, который делился с ним сигаретами, пивом и своей жизнью, сидя в кузове того старенького пикапа мамы Лекси, подаренного самому парнишке на восемнадцатилетие. Кстати, именно Йоэль показал ему когда-то и вкус сигарет с совершенно другой стороны. Ведь ранее Лекси их просто не переносил. И в отличие от Алекса, Йоэль действительно умел веселиться. Просто его веселье заключалось в другом — в своего рода безрассудстве и культе свободы. Да, пожалуй так. Ведь Йоэлю было весело позвать Алекса на ночной сеанс в кино, просто потому что он мог и ничего ему не мешало. И ему понравилось вытворять подобное именно с Алексом, раз за разом переворачивая его грани нормального. Ведь в следующий раз и также ночью ему было весело затащить Лекси в зоопарк, потому что "как это так ты никогда в жизни не видел живых пингвинов". В этом и была настоящая рокнрольная свобода. В жизни и её культе, в бесконечном исследовании и романтике приключений. Она ощущалась постоянно, каждой частичкой тела, когда они бегали от охранников и устраивали гонки на безлюдных трассах, когда они под струны гитары провожали закаты с крыш и когда прохладный ночной ветер бил им в лица, разнося звонкий смех или строчки любимых песен по всей округе. С Йоэлем Алекс чувствовал себя живым, настоящим и понимал, что Он тоже это чувствует. Иначе и быть не могло. Вот таким вот Он был, этот Хокка. Не человеком. Смесью спидбола и галлюциногенов, помноженных на алкоголь. Самым тяжёлым на свете наркотиком. Оживляющим и воистину сильным. Один раз познал — всю жизнь на системе. Йоэль — инсулин для диабетика, вода для рыбы. Чувства к нему даже не были вопросом времени. Они как верёвка на его шее — колючая проволока, яркая как миллионы звёзд галлактики, волшебная как детская сказка, горячая как свежий кофе, и смертельная, как прыжок с крыши. Больше всего на свете Алекс боялся потерять его, разрушить всю ту магию между ними. Ошибок он себе не позволял, ведь после них всё уже будет и не то, и не так... Но что делать если ошибкой являешься сам ты? — Де-ка-дант. — оглушительным шёпотом сорвалось с его губ. — Изначально недостойный, слишком грязный и испорченный, так ещё и... Как вообще посмел... Блять. — и горло вновь сдавило терновой ветвью, а на глазах выступили слёзы. — Как посмел! — израненным всхлипом сорвалось с его тоненьких губ. Тяжёлый первый вечер в Кеми закономерно подходит к своему завершению. Завтра в любом случае Лекси придётся идти в город. Хотя бы за сигаретами. Хотя бы...