***
Наконец-то Жан мог выдохнуть. Хотя бы на секунду. Когда старшие дали приказ о возвращении с экспедиции, он устало поправлял ремни, а Конни с радостью проверял наличие газа на обратную дорогу. Саша присоединилась к ним позже, время от времени прислушиваясь к звукам из чащи. Стало спокойнее, и мысли постепенно возвращались на место. Стоя на ветвях исполинских деревьев, ребята заметили спускающихся на землю старших, наспех застегивающих форменную накидку. — Где будешь пропадать сегодня вечером? — В собственной кровати, — Кирштайн пожал плечами, касаясь рукой разбитой брови и тут же хмурясь. Раньше царапины и синяки появлялись от постоянных стычек с Йегером, но с недавних пор их драки стали чем-то редким и если уж происходили, то мгновенно становились достоянием всего Разведкорпуса. Конни повернулся к нему, громко зевая. — Куда делось твое разгильдяйству? — Осталось в кадетке, — поправил Жан. Саша рядом улыбнулась краюшками губ и вновь принялась за проверку газовых баллонов; боялась не добраться до стен. Шелест листьев смешался со стрекотом ветра, и слабый сквозняк холодил оголенные участки тела. Здесь, на высоте десятков метров, свод зеленой растительности плотно скрывал людей от солнечного света. Здесь царили вечные сумерки. Титаны на глаза не попадались, но все знали: они рядом. Иначе было бы бессмысленно майору Ханджи тащить новобранцев в такую даль. — Классно, что сегодня возвращаемся, — Конни неожиданно возник рядом, и заметив отчужденность Жана, забросил руку ему на плечо. Тот на мгновение застыл, но увидев резко посерьезневшего Спрингера, смутился. Скинул его ладонь и спрыгнул на землю, ясно давая понять, что не намерен терять время: — Надо еще до стен добраться. Тогда и поговорим. Такое ощущение, будто майор Ханджи решила на нас ловить своих любимцев. Конни, оценив сквозивший в голосе сарказм, весело хохотнул. Скрутил тросы, на которых небрежно балансировал секундой ранее, и с грохотом приземлился на ветку. Та опасно качнулась, вынуждая Спрингера прикрыть от страха глаза, и пронзительно громко затрещала. Ей вторил свист рассекающих воздух наконечников и насмешливый голос Саши: — Давай руку. Конни открыл глаза и задрал голову. Саша сидела на ветке. Тросы, задом наперед скрученные вокруг талии, прочно цепляли ее к двум соседним деревьям, а сама она беззаботно протягивала ему раскрытую ладонь. Это было в порядке вещей — девушке ловить, а парню падать. Впрочем, и он ее постоянно выручал. Когда эти двое, наконец, догнали Жана внизу, то первым делом отправились умываться к ручью. — Интересно, что сегодня на ужин? — Саша задумчиво вытерла воду с плоских щек. — Да тоже, что и обычно: грамм двести гречки да пережаренный лук, — он постарался заключить в своей интонации как можно больше недовольства. Всем и так было известно, что на нужды разведчиков много не выделяют, но мало кому приходило в голову, что будут экономить на самом существенном. — Хотя… — его взгляд сам метнулся в сторону плавающей в воде рыбы, — может быть смилуются и подкинут немного овощей, чтобы мы совсем не подохли. Жизнь хорошо над ними посмеялась. Жан мечтал о работе в Военной полиции, сколько себя помнил. Его привлекала перспектива тишины, комфорта и вечно набитого желудка. Кто не был бы рад хорошо нагретому местечку? «Разве что Йегер», — мысленно усмехнулся Кирштайн. Тренировали их в спартанских условиях: если хочешь есть, значит должен выжить. Между пролитыми по очередному съеденному слезами и голодным месяцем сухих тренировок, Жан старался не думать, что выживает не ради того, чтобы помочь человечеству, а чтобы снова поесть. Выживает ради куска черного хлеба и сухой гречки. — Я уже давно голодная. — Ага, я тоже жрать хочу, — устало кивнул Конни. А потом ручей исчез, лес остался позади, и они трое уже на лошадях скакали во весь опор.***
«Они слишком похожи», — было первой мыслью Жана, когда он увидел Конни и Сашу в одном из кадетских коридоров. Они были поразительно похожи друг на друга. Характером, разумеется. Оба смотрели мир выразительными глазами и живым взглядом. Про таких обычно говорили «как близнецы». По правде говоря, они создавали не самое типичное впечатление. Жан смотрел то на одного, то на другого; искал в их действиях и словах что-то новое, но не складывалось — подростки сегодня не шумели. Ели относительно тихо, приборами почти не звенели, и лишь изредка перебрасывались парочкой слов, и то, только если командиры отворачивались. Возможно, виной их странной перемены был капитан Леви, сидящий сразу через два стола, — мужчина вызывал у Кирштайна смешанные чувства солдатского уважения и благоговейного страха. Причина могла быть и тривиальной: у них банально не осталось сил, чтобы трепать языками. Вылизав свою тарелку дочиста, Жан перевел взгляд на Эрена: тот самозабвенно уплетал похлебку с говядиной и овощами. Ни у кого по этому поводу претензий не было: все знали, что он эту похлебку заслужил, и толкали себе за щеки ложки с гречкой; все-таки на душе становится легче, когда знаешь, что все вокруг тоже ее едят. Йегер облокотился на спинку лавки и удовлетворенно прикрыл глаза — наелся. Микаса рядом с ним поинтересовалась о самочувствии. Раньше это зрелище, вероятно, заставило бы Жана вскипеть от ревности, но теперь лишь немного саднило на сердце. К отказу он был готов уже давно и воспринял спокойно. Смирился, подавляя боль, которая накатывала волнами. Все-таки не было большого секрета в том, как трепетно смотрела Микаса в чужие зеленые глаза. У Кирштайна было целых три года, чтобы это заметить. В мире столько прекрасных и потрясающих вещей, что одна влюбленность точно не стоила боли, страданий и бессонных ночей. Его восхищала ее неприступность: то, с какой холодностью она смотрит на окружающих и как аккуратно поправляет черные волосы. Он находил такое поведение загадочным. Правда, чувство юмора у нее не на пять с плюсом, но он был готов компенсировать. А что до силы и боевых навыков… Способных было много, но не настолько, как Микаса. Никто не знал, почему она так влегкую справляется с заданиями. Ловких было немало, но вот смекалистых намного меньше.***
Лежа на твердой койке, Жан пытался устроиться поудобнее. Сон никак не шел. В темноте комнаты отчетливо виднелся высокий потолок с едва заметными трещинами и он тупо пялился в него. Осенью в замке стоял такой холод, что приходилось разуваться прямо в воздухе, не касаясь пола. Мозг его тонул в разрозненных мыслях. Кирштайн пытался уцепиться хоть за одну, развернуть и тщательно обдумать, чтобы как-то успокоиться, но не мог. Все так или иначе было связано со службой в разведке, и это раздражало вдвойне. Он ведь уже решился. Сам отсалютовал, отдал свое сердце и поклялся умереть за человечество. В риске определенно был смысл, убеждал он себя. Нужно добраться до подвала. Тогда они смогут превзойти титанов. Тогда смерти товарищей, ради защиты которых он вступил в разведку, не будут напрасными. Вдруг в коридоре что-то тихо заскрипело. Показалось, что открылась дверь, и кто-то легкой поступью зашагал в сторону правого крыла. В полуночном молчании этот звук оглушал. Жан напрягся; от прежних мыслей не осталось и следа. Теперь нельзя было недоумевать. Это правда шаги, легкие и аккуратные — кто-то не большой, даже пластичный. И торопящийся. Звучало из комнаты справа. В той комнате спала только Саша. Это осознание заставило недоверчиво нахмуриться. Жан шагнул к двери и замер. Вслушался в звуки в коридоре, не решаясь открыть и заглянуть. Но ему не послышалось. «Куда ей в такой час понадобилось?» Открыть дверь и выйти он не решился. Да и что он сделает? Устроит ей допрос? Мило поинтересуется? Наорет за шум посреди ночи? Жан коснулся лбом двери и выдохнул. Вариантов было не много. Может, с «другом» договорилась встретиться? Кирштайн отчего-то мало в это верил. Саша была не из тех, кто уединялся в подсобках или сбегал на сеновал. Парень убедил себя, что не стоит принимать решения посреди ночи. Лучше выспаться и уже со свежей головой принять решение. Тяжело вздохнув, он вернулся к кровати, обремененный новой загадкой.